Река принесет другую воду, и я уже буду другим.

 

Я не призываю меняться ради перемен иди расста­ваться просто так по настроению, нужно осознать, что, если нечто мертво, если нечто закончилось, то насту­пил подходящий момент, чтобы начать отпускать это от себя.

Когда прошлое ни на что не годится, когда нет люб­ви, когда ничего не существует, то настало время отпу­стить прошлое.

Признаюсь, тот вопрос, что я задаю другим, я задаю и себе.

Если завтра я приду в свой дом и моя жена после 25 лет совместной жизни скажет мне, что не любит ме­ня... что произойдет?

Боль, тоска, грусть и опять боль.

А потом придут сомнения, и я спрошу себя:

Хочу ли я продолжать жить с тем, кто меня не любит?

Я, не она, а я, хочу ли я продолжать?

Я очень люблю ее.

Достаточно ли этого? Смогу ли я любить за двоих?

На самом деле... нет.

Суть заключается в том, что если я знаю, что ты ме­ня не любишь, и не знаю, смогу ли любить за двоих, то в таком случае... я отпускаю тебя.

Я не удерживаю тебя, не цепляюсь за тебя, не неволю.

Если я действительно люблю тебя, если я однажды полюбил тебя, то не захочу удерживать тебя.

Я освобождаю тебя не потому, что ты не имеешь для меня значения, я отпускаю тебя потому, что ты очень много значишь для меня.

Я открываю перед тобой дверь, потому что, как я уже говорил тебе, любви без свободы не бывает.

«Но, Хорхе, бывают моменты, ситуации, когда су­пруги ссорятся, но борются за сохранение связи, и по­сле некоторого периода трений они опять вместе».

Да, это так. Есть тысячи пар, которые, прежде чем сойтись, вынуждены были расстаться. Есть множество пар, которые разошлись и никогда больше не воссоеди­нились, и, естественно, есть еще тысячи таких, которые никогда не расходились и жили, отравляя друг другу существование день за днем, неделя за неделей, до кон­ца дней своих. Но завершение истории пары никогда не зависит от силы или способности каждого из двоих держать в заключении своего спутника.

При разводе работа с горем также подразумевает обучение расставанию, потеря этой связи может сов­пасть с главной встречей, новой связью, чистой и ново­рожденной, совсем другой, не несущей за собой тяже­лого «наследия» мертвой связи.

Когда в консультацию психотерапевта обращаются двое в связи с проблемами в отношениях, достаточно, чтобы один из них откровенно признал, что все закон­чилось, что он больше не любит, что его чувства больше не направлены на совместное будущее, желание исчез­ло... достаточно, чтобы он признался, что исчерпал все ресурсы, но ничего не добился... этого достаточно, что­бы профессионал понял, что практически ничего сде­лать нельзя, спасать уже нечего.

Если есть желание, если они любят и дороги друг другу, если каждый из них все еще имеет значение для другого, если они считают, что еще что-то можно сде­лать, хотя не знают, что именно, проблемы могут быть решены (или можно попытаться это сделать).

Но повторяю, если для одного из двоих все на самом деле закончилось, значит, все закончено для обоих, ни­чего уже не поделаешь. По крайней мере, на этом пово­роте карусели.

Будут другие обороты, и, возможно, на следующем витке опять выпадет колечко с тем же пони... Но если кто-то один не хочет, двое вместе ничего не смогут, придется признать, что на этом обороте карусели при­зов не будет.

И тогда психотерапевт, лучший друг или партнер должны сказать тому, кто больше не хочет:

— Плохие новости... К сожалению, все закончилось.

— И что теперь? — спросит он.

— Не знаю. Наверняка это причинит тебе боль. Но ты выдержишь.

А я добавлю:

Гарантирую, что ты выдержишь.

Если не будешь цепляться, ты перенесешь эту беду.

Если не будешь пытаться удержать, ты переживешь потерю.

Если только не убедишь себя, что умрешь из-за этого.

Однажды по пустыне шел караван.

Спустилась ночь, и караван остановился на ноч­лег.

Мальчик, присматривающий за верблюдами, спро­сил у проводника каравана:

— У нас проблема, верблюдов двадцать, а веревок все­го девятнадцать, как быть?

Тот ответил:.

— Верблюд животное глупое, подойди к последнему верблюду и сделай вид, будто его спутываешь, он пове­рит и будет вести себя спокойно.

Мальчик, хотя и не совсем поверил, но сделал, как ве­лел проводник, и верблюд действительно спокойно сто­ял на месте, словно его связали.

На следующее утро мальчик пересчитал верблюдов, все двадцать были на месте.

Торговцы погрузили поклажу на верблюдов, и караван продолжил путь. Все верблюды выстроились в вереницу и направились к городу, все, кроме одного.

— Старший, один верблюд не идет за караваном.

— Тот, на которого вчера не хватило веревки?

— Да, как вы догадались?

— Не важно, подойди и сделай вид, будто распуты­ваешь его, иначе он будет считать, что все еще связан, и не двинется с места.

ПОТЕРЯ РЕБЕНКА

В 1920 году Фрейд, только что перенесший первую операцию по поводу рака гортани, потерял во время эпидемии свою дочь Софи. Все, кто были близки к не­му в это время, сообщают, что впервые видели его пла­чущим.

Крайне угнетенный этой потерей основатель психо­анализа и, возможно, один из величайших умов в исто­рии человечества в это время в своем письме Ференци^[16]пишет следующее:

«На протяжении нескольких лет с тех пор,

как моих мальчиков забрали на войну,

я готовился к смерти одного из них...

и теперь умерла моя дочь. Поскольку я глубоко неверующий

человек, нет никого, кого я мог бы обвинить,

и я отдаю себе отчет, что не существует

никакой инстанции, которой я мог бы направить

свою безутешную жалобу».

Зигмунд Фрейд^[17]

Смерть дорогого человека является наиболее разру­шительным и болезненным событием, какое я только могу себе представить, а внезапная потеря ребенка, не­сомненно, является наихудшим из них.

Около 20% родителей, перенесших это горе, и по ис­течении десяти лет не смогли преодолеть его.

Дело в том, что в случае смерти сына или дочери к душевной боли, страданию и ощущению полного эмо­ционального истощения следует добавить ощущение собственного жизненного поражения.

Большинство родителей переживают это событие как потерю основной части самих себя, как крушение перспектив и надежд на будущее.

Во всех культурах смерть ребенка считается проти­воестественным событием, искажением нормального биологического цикла, и, возможно, поэтому в эмоцио­нальном отношении немыслимой. Часто отмечают, что даже не существует слова для определения тех, кто оп­лакивает смерть ребенка, слова, подобного таким тер­минам, как сирота или вдовец^[18].

Подобная боль не только вызывает психологические расстройства, особенно внимания и эмоций, но также от­ражается на биологических и нейровегетативных реак­циях. При подобных переживаниях повышается выра­ботка катехоламинов, что отражается на биологических ритмах, нарушаются сон и аппетит, наблюдаются рвота, тошнота, тахикардия и дрожь. Повышенный уровень ад­реналина ослабляет иммунную систему, повышает веро­ятность возникновения заболеваний пищеварительной системы и системы кровообращения, а также кожных по­кровов. В первый год после несчастья повышается число обращений к врачам, увеличивается среднее потребление алкоголя, табака и других препаратов. У женщин возрас­тает вероятность возникновения рака молочной железы, а у мужчин — частота инфекций и несчастных случаев. Не­которые статистики указывают на большую смертность родителей в первые два года после потери детей.

Следует признать, что эти ужасные последствия обусловлены не только ситуацией смерти, но также и тем, как по-разному мужчины и женщины реагируют на трудные моменты (не только траур).

Известно, что мужчины более склонны абстрагиро­ваться от глобального видения, углубляясь в детали.

Женщины способны действовать, руководствуясь своими эмоциями и интуицией, вместо того, чтобы подвергать факты логическому осмыслению.

Мужчина стремится решить проблему внутренне, прежде чем предпринимать какие-либо действия.

Женщины осмеливаются откровенно выражать свои эмоции вместо того, чтобы пережевывать боль внутри себя (по этой причине «мужчины не плачут»).

Расхождения возникают зачастую потому, что ей не­обходимо говорить о смерти и возвращаться к подроб­ностям, в то время как он страдает не меньше, чем она, но предпочел бы не говорить больше на эту тему. Дохо­дит до того, что многие ссоры в первое время вращают­ся вокруг ее потребности посещать могилу сына и его желания никогда не ступать более на территорию клад­бища. Через год ситуация со стороны может выглядеть следующим образом: она действительно смогла приспо­собиться к ситуации, найти утешение у друзей, способ­ных терпеливо ее выслушивать, в чтении книг и, воз­можно, в вере, в то время как он намного раньше начал свыкаться с новой реальностью, опираясь в основном на свою работу или хобби или занявшись ремонтом дома.

Сохранить пары в этой ситуации, безусловно, очень тяжело. Женщины жалуются, что мужья не понимают их страданий, их отказа от сексуальной жизни, их не­желания общаться с людьми и развлекаться. Мужчины недовольны тем, что, кроме ребенка, потеряли и свою спутницу, они настаивают на том, что нельзя от всего отказываться, нужно быть сильными, а жены не хотят ничего слушать.

Важно найти силы и оставаться едиными, насколько это возможно. Твой партнер — это единственный в ми­ре человек, с которым происходит абсолютно то же са­мое, что и с тобой. Тем не менее, нужно научиться де­лать это, не подавляя его. Часто помогает способность выражать чувства, фантазии и желания словами и тер­пеливо выслушивать своего супруга.

Сформулировав все эти различия и сложности, лег­ко понять, почему каждая четвертая пара (25%) в ито­ге разводится.

Здесь перечислены только некоторые из проблем, не­сущих угрозу целостности пары, перенесшей смерть своего ребенка^[19].

Я чувствую себя совершенно брошенной/ым.

Супружеские отношения отошли на второй план.

Я не хочу высказывать свое мнение, что-то делать или предлагать, чтобы не тревожить ее/его.

Он/она всегда неверно толкует мои действия.

Я чувствую себя исключенным из горя моего парт­нера, кажется, что страдание принадлежит только ей/ему.

Я чувствую, что меня совершенно не принимают во внимание.

Я вижу, что счастливые, веселые и страстные време­на уже не вернутся.

Я ничего не могу поделать, потому что чувствую се­бя обязанным/ой оставаться рядом из солидарности перед лицом горя.

Я очень боюсь, что все уже кончено.

Мне неприятно, как он/она говорит о том, что про­изошло.

Из нас двоих я вынужден быть сильным/ой, чтобы поддерживать ее/его.

Я знаю, что это не так, но иногда мне кажется, что он/она в какой-то степени виноват/а в том, что произо­шло, и мне стыдно, что такие мысли приходят ко мне.

Когда мне лучше, ему/ей хуже, и наоборот. Мы ни­когда не совпадаем.

Я очень часто осознаю, что меня раздражает ее/его присутствие.

Его/ее отношение к постели и сексу стали невыно­симыми.

ЧТО ДЕЛАТЬ И ЧЕГО НЕ ДЕЛАТЬ

Необходимо, чтобы оба родителя с самого начала приняли решение (независимо от предшествующего состояния их отношений) поддерживать постоянный открытый диалог, который позволит понять и оправ­дать чувства, фантазии и страхи каждого. Открытость в отношениях между родителями позволит преодолеть боль, замкнутость, одиночество или непонимание, ко­торые могут затруднить работу с горем. Не следует за­бывать, как мы уже указывали ранее, что второй роди­тель — это единственный человек в мире, с которым происходит то же самое, поэтому отношения в паре мо­гут оказаться наилучшей поддержкой в момент траги­ческой потери.

Сложно рекомендовать это, но мой психотерапев­тический опыт показывает, что зачастую бывает целе­сообразно по мере возможности отдалиться от окру­жающих людей и не поддерживать отношения со все­ми, кто старается быть поближе «в такие трудные мо­менты».

Большинство едва знакомых людей и псевдодрузей совершенно не имеют понятия, как себя вести и что го­ворить в подобном случае, и в основном изрекают вся­кие глупости.

Странно слышать, как некоторые вещают всему све­ту, что чем меньше ребенок, тем легче родителям пере­жить его потерю. Кажется, они пытаются вычислить пропорциональность горя. Они утверждают, что если умирает десятилетний ребенок, наша в боль в десять раз интенсивнее, чем при потере годовалого младенца, и тому подобное. Вполне очевидно, что это полная чушь. Это все равно что спрашивать, когда нам было бы легче похоронить своего ребенка, когда это произошло или год спустя. Это не только жестокий вопрос, но также вопрос, на который нет ответа. Не бывает ни лучшего времени, ни меньшей боли.

Потеря ребенка — страшная трагедия в любые вре­мена. Те, кто прошел через это, утверждают, что боль никогда полностью не исчезает. Если это так, то вполне понятно, как трудно общаться с теми, кто пытается уверять нас, что нам уже должно быть значительно луч­ше. Некоторые убеждают нас принимать какие-нибудь таблетки или настаивают на небольших дозах алкоголя, по вечерам советуют выйти немного развлечься, схо­дить в кино с друзьями или еще куда-то, убеждая, что «это нам поможет». Эти и подобные им предложения в действительности ставят своей целью только отдаление от боли, что считается положительным и благотвор­ным.

Зачастую даже те, кто нас любит, готовы предло­жить совершенную дикость. Конечно, ни у кого нет дурных намерений, но им невыносимо видеть твои страдания. Твоя безграничная боль угрожает ИХ целостности, потому они пытаются урегулировать ситуацию, придумывая «решения» с целью уменьше­ния твоих страданий... Другой ребенок освободит тебя от твоего горя. Нужно забыть своего ребенка и продолжать свою обычную жизнь. Нужно убрать из дома все его фотографии. Нужно думать о других вещах...

Дело в том, что на самом деле никто не способен по­нять, что происходит с отцом или матерью, оплакиваю­щими смерть сына или дочери... я тоже, пожалуй, не смогу определить масштабы их страданий.

Возможно, поэтому работа с горем после потери ребенка является наиболее обособленным и одино­ким процессом любого человека. Как может понять всю глубину страдания тот, кто не прошел через это? Многие родители говорят, что друзья превращаются в чужаков, а посторонние люди становятся друзьями.

Группы поддержки или взаимопомощи во многих случаях являются единственным более-менее надеж­ным оазисом для родителей, потерявших ребенка. Там они могут разделить глубины своей боли с другими, прошедшими через эти испытания. Во многих из этих самодеятельных групп есть сильные и понимающие лю­ди, оказывающие помощь родителям, недавно перенес­шим потерю своего ребенка, и пытающиеся возродить надежду и мир в их жизни.

В этих группах родители могут научиться:

 

Понимать, что с ними происходит то же самое, что, к сожалению, уже случалось прежде со многими други­ми.

Осознать, что их страдание не означает сумасшест­вие.

Позволить себе свою собственную форму пережи­вания горя, не подражая кому-либо и не подстраивая свою боль под ожидания других.

Почувствовать солидарность других, перенесших это горе.

Взять на себя ответственность поддерживать, пони­мать и утешать своего супруга и принимать с любовью временные и понятные перемены, происходящие в его поведении.

Отдавать себе отчет в том, что если они не пойдут по пути саморазрушения, то их союз станет более проч­ным и сильным.

Принять боль и пройти через нее с тем, чтобы пре­одолеть ее.

Однажды один пациент очень мудро заметил, что его страдание после смерти сына было подобно ссуде.

«Я должен буду вернуть эту ссуду рано или поздно. Чувствую, чем дольше я протяну с этим, тем выше бу­дут проценты и штрафы».

Необходимо понять, что глубина этой боли не явля­ется болезнью, а нормальной реакцией человеческого существа на самое трудное испытание, какое только мо­жет выпасть на его долю.

ПОТЕРЯ БЕРЕМЕННОСТИ

«...я сделала тест на беременность и впервые сфотографировала своего ребеночка. Выкидыш произошел че­рез два месяца. Не могу поверить, что я способна тос­ковать по кому-то неизвестному мне, и не могу по­нять, отчего столь острую боль вызывает потеря то­го, чего никогда не было».

Потеря неродившегося ребенка — это не только пре­рывание потенциальной жизни плода во чреве матери, но также прежде всего потеря существовавшей мечты и фантазий. Очень часто эта потеря весьма болезненна, и страдание длится дольше, чем после потери того, кого мы действительно знали или с кем разделяли длитель­ные периоды своей жизни.

Как всегда, способность дать выход этой печали яв­ляется ключом к управлению эмоциональной травмой в результате выкидыша. Как и в других случаях горя, не существует временного предела для этапов работы с ним, но, пожалуй, в данном случае есть одно отли­чие -- чувство одиночества в этом процессе безгра­нично.

Может случиться, что врач-акушер окажется не лучшим советчиком. Акушерское дело признано соци­ально «счастливой» профессией, при относительно не­большом количестве смертей ей сопутствует высокая удовлетворенность клиентов. Когда беременность раз­решается трагически, малоопытный врач или медик с собственными нерешенными проблемами сам может впасть в кризис, если его обвинят в том, что он не смог оказать помощь ребенку или матери. Это может пока­заться странным, но медицина еще не располагает до­статочными знаниями о самопроизвольных абортах. Может случиться и случается, что ни беременная, ни врач не могут найти окончательного ответа на вопрос о причинах самопроизвольного аборта. Но если профес­сионал обретает спокойствие во время очередных ро­дов, которые он принимает через несколько часов у следующей роженицы, то несостоявшаяся мать, обла­дая гораздо меньшим опытом, может остаться в состо­янии отчаяния и сомнений по поводу произошедшего, не понимая по-настоящему, что же произошло, а во многих случаях сомневаясь, «что же произойдет в сле­дующий раз».

Я вспоминаю сейчас одну фразу, произнесенную женщиной, которая потеряла 42-летнего сына в автока­тастрофе.

Есть только одна вещь, которая мне представляется еще более ужасной, чем смерть моего сына.

Намного хуже было бы...

Если бы я его даже никогда не знала.

Я обнял ее с волнением и с благодарностью, которую испытываешь, когда получаешь от кого-то важный жиз­ненный урок, и, чтобы хоть как-то отблагодарить ее за то знание, что она мне дала, я подарил ей эту старую притчу.

Жил однажды один сеньор, и его постигло самое худ­шее горе, какое только выпадает на долю человека, умер его маленький сын:

Шли годы, но каждую ночь он ложился в постель и не мог уснуть.

Он плакал и плакал до самого рассвета.

Однажды во сне ему явился ангел и сказал:

— Хватит уже... Ты должен продолжать жить без него.

— Не могу представить, что я никогда уже его боль­ше не увижу.

Ангел пожалел его и предложил:

— Хочешь увидеть его?

И, не дожидаясь ответа, взял его за руку и унес на небо.

— Сейчас увидишь, смотри, — сказал ангел, указывая на позолоченную мостовую.

На нее начали выходить толпы детей, облаченных в ангельские одежды, с белыми крылышками, с зажженной свечой в руках. Девочки и мальчики с ангельскими личи­ками проходили мимо них с неописуемым выражением спокойствия на их розовых ликах.

— Кто они? — спросил человек.

И ангел ответил:

Это все дети, умершие в последние годы... Каждый день они совершают для нас это шествие. Они так чис­ты, что даже их шаги очищают небеса.

— А мой сын... среди них?

— Да, сейчас увидишь.

Проходили сотни и сотни.

— Вот он, — известил ангел.

И человек увидел его. Он был лучезарен и прекрасен, полон жизни, именно таким он его помнил.

Однако вдруг он заметил, что только его сын нес не­зажженную свечу.

Отец позвал сына, мальчик увидел его, подбежал и обнял.

Отец также трепетно обнял его, но не смог удер­жаться от горького вопроса.

— Сын, почему у тебя нет света, тебе не зажигают свечу, как другим?

— Да, конечно, папа, каждое утро мне, как и другим, зажигают свечу. Но знаешь, что происходит... каждую ночь твои слезы гасят мою свечу.

Ребенок вытер своими ручонками слезы отца и по­просил:

— Не плачь больше, папа... не плачь.

СКОРБЬ ИЗ-ЗА ДРУГИХ ПОТЕРЬ

Иногда мне хочется вернуться в те времена,

когда я мечтал стать тем, кто я есть сейчас.

..граффити в «Тетради Хосе»

Не всегда потери, причиняющие нам боль, связаны с исчезновением другого человека. Иногда беспокойство, присущее потере, возникает в связи с предстоящей пе­ременой ситуации, не связанной с моими отношениями с окружающим миром, а происходящей в микрокосме, составляющем мое собственное Я. Это изменения в ор­ганизме, в состоянии души, идеологии, чувствах. В этой главе я хочу показать, что внутренняя скорбь не обяза­тельно должна быть связана со смертью, достаточно только мысли о реальной или воображаемой угрозе соб­ственному благосостоянию для того, чтобы запустить ее механизм. Возможно (и это случается) возникнове­ние скорби от сознания потери молодости, угрозы здо­ровью, окончательного исчезновения перспектив, ощу­тимой потери имущества...

СТАРОСТЬ

Потеря осознается через сохранение внутреннего образа того, чего уже нет, хотя утерянное улетучилось почти незаметно.

Вполне очевидно, что каждый возраст человека при­носит ему различный опыт и особые переживания. И так же очевидно, что постоянное увеличение продол­жительности жизни привносит новый опыт в нашу жизнь. И, наконец, вполне очевидно, что мы можем с интересом и радостью встречать новые сюрпризы, ко­торые преподносит нам жизнь, или со стенаниями об­винять течение времени в заговоре с целью каждый день наносить нам все новый вред.

Великий мастер психологии Зигмунд Фрейд в своем письме Лу Андреас-Саломе^[20]] в 1915 году задает ей во­прос:

«Какой степени духовности нужно достичь, чтобы вынести весь ужас старости? Наш разум не способен полностью воспринять идею приближения смерти. Возможно, это можно вынести, только позаимствовав у театра его лицедейство, многообразие чужих жизней, чтобы каждый раз умирать вместе с героем и выживать вместе с ним.

Конечно, однажды взрослый или еще не очень взрос­лый человек замечает, что прекрасная юность рассея­лась, исчезла, закончилась, низверглась, ушла в тень, ис­парилась... (есть и другие синонимы в запасе, не хочу их произносить, чтобы не огорчать тех, кому за сорок). Самое худшее не в том, что она была прекрасна (даже если она и не была такой, она все равно проходит), для многих самое худшее в том, что вот она только что бы­ла — и уже ее нет».

Все началось в самый обычный день, такой же, как и любой другой,

я шел по улице, никому не мешая,

не привлекая ничьего внимания...

и вдруг

неизвестно почему

какой-то подросток спросил у меня время.

Он просто сказал:

— Сеньор, не скажете, который час?

Меня!

Он назвал меня... Сеньор!!

Он обратился ко мне на вы!

Ко мне!

Наглый недоумок!

...Хуже всего то,

что мне самому не так уж давно

исполнилось пятнадцать.

 

По словам моей подруги Хулии, в результате подоб­ных ситуаций в нашей жизни происходит внезапный кризис самоидентификации, нас постигает озарение. Мы никогда не отдавали себе отчета в том, что были в ду­ше (и продолжаем быть) гораздо моложе, чем наше тело.

Нам начинает казаться, что первая часть нашей жизни была заснята замедленной камерой; или, еще ху­же, вдруг замечаем, что режиссер (он что, сошел с ума?) начинает гнать сцены, словно ему нужно срочно завершить фильм с историей нашей жизни.

Меня никогда не волновал мой возраст.

А сейчас и менее того.

Единственное, о чем я сожалею,

Что все произошло так быстро.

Как и автора этих строк, нас не страшит старость, она только нам ДОСАЖДАЕТ, и по мере того, как идет время, досаждает все больше.

Жизнь — это всегда последовательность повторяю­щихся и новых ситуаций, которые заставляют нас пере­оценивать пройденный путь. Большие или маленькие кризисы сменяют друг друга: маленькие дети со своими большими проблемами и подросшие дети, которые при­ходят к нам угнетенные своими порой слишком незначи­тельными проблемами, которые они воспринимают как вселенские катастрофы. И мы всегда безоговорочно на их стороне, как и должно быть, но все же ждем того мо­мента, когда они отправятся в самостоятельный полет и смогут обходиться без нас. Наши мужчины, которые, по мере того как мы стареем, возможно, начинают (или продолжают, но все чаще) обращать внимание на других женщин, которые сейчас кажутся им (и нам тоже) более желанными и красивыми; и наши женщины, которые, возможно, перестают считать нас столь желанными, сильными и всемогущими. Зеркало отражает седину у нас на висках, морщинки вокруг глаз, слабость мышц на руках и неприятным образом выпятившийся живот.

И это при том, что наше поколение выросло, распо­лагая возможностями, каких не было у наших родите­лей и дедов. Я говорю не только о пластической хирур­гии, имплантантах и лечении антиоксидантами или по­ливитаминами, прежде всего я имею в виду преимуще­ства, связанные с доступностью обучения, с механиз­мами социальной вовлеченности, с возрастанием ком­фортности жизни и повсеместным увеличением про­должительности жизни.

Еще совсем недавно мы считали, что 40 лет — это символическая точка невозврата в наших жизнях. Мы неосознанно повторяли то, что унаследовали от отцов и дедов:

«...то, что не сделано до 40, уже никогда не будет сде­лано».

Сейчас, приближаясь к 60 (возможно, действует за­щитный механизм), я совершенно не могу поверить в это, даже в свой возраст. Я с гордостью вспоминаю сво­его отца, который в 78 лет сменил работу, или мать, ко­торая в 80 лет занялась подготовкой к публикации кни­ги об арабской кухне...

Очевидно, что не все так плохо, подумаем о том, что мы, пожалуй, приобретаем со временем:

опыт,

импозантность,

свободу,

интеллект,

спокойствие,

независимость,

мудрость.

Очень полезно вспоминать об этом списке прежде, чем мы впадем в депрессию, убеждаясь с каждым днем рождения, как зловещая двузначная цифра нашего воз­раста все больше отдаляется от момента нашего рожде­ния.

В цифре сорок есть нечто символическое. Возмож­но, потому, что она неправомерно отмечает середину нашего существования (большинство людей не собира­ется жить больше 80 лет), таким образом, сорок лет представляют некий рубеж (прежде они символизиро­вали наступление зрелого возраста).

В какой-то момент между 40 и 50 мы все начинаем думать о прошлом.

Мы размышляем, может, чрезмерно, о смысле своей прошедшей жизни. Открывается период размышлений, этап поиска, и мы вновь встречаемся с некоторыми за­бытыми аспектами своей внутренней жизни.

Это усугубляется еще тем, что в нашем окружении знакомые также становятся более зрелыми, а некото­рые, к сожалению, даже те, кто моложе нас, стареют весьма стремительно.

После встречи с ними мы приходим домой и коммен­тируем:

— Сегодня встретил такую-то... это развалина, ста­рость сокрушила ее, может, она больна?

И молча размышляем, что лучше уж считать причи­ной тому болезнь, чем представлять, что она говорит то же самое о нас, придя к себе домой.

В довершение нашего возрастного кризиса некото­рые друзья иногда приобретают дурную привычку умирать (в таком неподходящем возрасте), ставя нас перед реальностью смерти, не обязательно близкой, но возможной, что, по крайней мере, заставляет заду­маться.

По этим причинам, и не только этим, наши зрелые годы погружают нас в мир особой скорби, выработки неуловимой, но постоянно сопровождающей нас поте­ри, которая вызывает боль и беспокойство.

Если ты находишься на этом этапе и осознаешь, как трудно примириться с мыслью о своем собственном старении (извини... я хотел сказать о большей зрелос­ти), — то я хочу предложить тебе шесть принципов от­рицания, которые могут сделать твою жизнь более по­зитивной:

1. Не пытайся быть тем, кем не являешься (в особен­ности кем ты уже не являешься).

2. Не пытайся тормозить свою жизнь, дай ей свобод­но течь.

3. Не придерживайся предрассудков, в которых уже нет необходимости.

4. Не расценивай свои потребности как симптомы слабости.

5. Не подавляй чувство грусти, которое порой охва­тывает тебя.

6. Не робей устанавливать связи с другими людьми, не бойся, находясь в их обществе, выражать свои чувст­ва или просить помощи.

ЧТО ТАКОЕ СТАРЕНИЕ?

Трагедия старости не в том, что человек стареет, и в том, что он был молод и помнит об этом...

Оскар Уайлд

Старение (так же, как и смерть) является одной из немногих «демократических» и объективных характе­ристик человеческого существования; нечто, что всех нас объединяет и определяет, несмотря на все наши раз­личия и реалии столь изменчивого окружающего мира.

Вот некоторые наиболее заметные признаки нор­мального старения человека:

снижение мышечной силы,

ухудшение способностей иммунной системы сопро­тивляться болезням,

снижение плотности костей и отвердение суставов,

выпадение волос и сухость слизистых оболочек,

потеря кожей эластичности и появление морщин,

изнашивание некоторых жизненно важных органов,

ухудшение некоторых сложных психических функций.

Феномен Хейфлика и фактор времени

Однако врачи в настоящее время сходятся в том, что старение не является болезнью. Эффект, известный ныне как senescence^[21] (дряхление), наступал бы неиз­бежно, даже если бы все болезни окончательно исчезли с лица земли.

Физиологическое старение, как ни больно это при­знавать, начинается (хотя и очень медленно) через не­которое время после наступления полового созрева­ния — в крупных артериях начинают появляться мил­лиметровые атероматозные бляшки (маленькие образо­вания, которые делают сосуды более жесткими и сужа­ют их просвет). Это «нормальный» процесс, который со временем приобретает все большие масштабы (неко­торые болезни и расстройства метаболического харак­тера способны ускорять его).

Замечательные исследования доктора Хейфлика со­вершенно точно установили, что каждая клетка содер­жит в себе a priori свое собственное старение. Иными словами, обычно каждая живая клетка нашего организ­ма несет в себе предел потенциала собственного роста и воспроизводства.

В его работе, ставшей классической, это названо эф­фектом клеточных часов.

Хейфлик начал с доказательства того, что количест­во клеток, способных делиться в любом живом организ­ме, простейшем или сложном, обратно пропорциональ­но времени, прожитому этим организмом (меньше воз­раст, меньше делений).

Достижение репродуктивной границы является главным рубежом в процесс старения и обуславливает повышение частотности и восприимчивости к опреде­ленным заболеваниям.

Снижение поступления в систему новых активных молодых клеток, призванных заменять постаревшие и изношенные, как и следовало ожидать, снижает способ­ность организма регулировать небольшие функцио­нальные отклонения и способность восстанавливать без последствий некоторый ущерб, причиненный орга­низму, подключая к этим процессам резервы более мо­лодых клеток.

Последние исследования с помощью электронной микроскопии показывают, что этот процесс обусловлен прогрессивным сокращением основополагающей структуры клетки — телемера, который по мере «изна­шивания» по концам теряет способность воспроизвод­ства необходимых веществ^[22].

Общее количество «дряхлеющих» (не таких моло­дых) клеток в живом организме, которые перестают размножаться и не функционируют в полную силу^[23], способствует снижению гомеостатического функцио­нирования организма в целом.