Ваня смеется второй раз в жизни

 

– Я тебе говорил! – воскликнул Женя.

– Тот человек очень похож на Савву, – сказала Лидия.

– Опять бред на Эргежее? – сказал Василий вопросительно.

– Я сама думала, что на Эргежее был бред!.. Слушайте! Не два, а три человека прятались друг от друга в лесу и в дыму! Третий был очень похож на Савву, только он с бородой и в старинном колпаке. Мне о нем Женя рассказал на Эргежее. – Лидия возбужденно торопилась все разъяснить.

Все смотрели с недоверием, и только Ваня заинтересовался.

– Ваня и Савва принимали друг друга за того, третьего!.. Я только не понимаю, как мог Ваня побить нашего богатыря на Эргежее!..

– И я удивляюсь, – сказал Савва и разглядывал Ваню с любопытством, будто первый раз.

– А тот, третий, видел, что против него двое. На Маягас‑Тахе это он чуть не до смерти убил Савву, потом кинулся за Ваней. Над обрывом Полной, где нависла лиственница над рекой… Там, в дыму, упало солнце настоящего поджигателя!

– Ваня смеется второй раз в жизни, смотрите! – закричал Женя, радуясь.

– Но я удивляюсь, почему Ваня не обращал внимания на бороду… Ведь он знает того человека и должен помнить: его зовут Николай Иванович! – стремительно рассказала Лидия, вдохновенно, с шерлок‑холмсовской убежденностью.

– Ты убил Николая Ивановича? – закричал Савва и затрясся.

Лидия ужаснулась. Савва тоже знал поджигателя?..

– Не допустил бог меня за него… Не судьба ему была жить, – сказал Савва удрученный и медленно перекрестился двуперстно.

– Не торопи свое солнце упасть, – сказал Женя тихо и держал бердану на весу. Совсем тихо шепнул: – Батя!..

– Какого Николая Ивановича? – рассеянно спросил Василий, поглощенный своею мыслью, и сейчас же стал высказывать ее: – В таком случае я особенно жалею, что не сняли того человека с обрыва. Необходимо было допросить его и обыскать.

– Допросить мертвого?.. – сказала Лидия. – Женя! Помоги же!.. Я устала, наконец!

– Я все время хотел помочь! Василий Игнатьевич, сказать вам, кто это был? – попросил Женя, искренне огорченный тем, что все разъяснялось без его помощи.

Василий хмуро взглянул.

– Плехан! – воскликнул Женя.

– Ну? Чего тебе? – глухо спросил Савва.

– Я не тебя.

– Кричит «Плехан», а говорит – «не тебя».

– Ты разве Плехан? – спросил Василий.

– Прозванье такое было в старину.

– Постой, постой. Неужели это был Николай Иванович?.. – спохватился Василий.

Ваня с интересом сказал, глядя на Савву:

– Похож, как брат.

– Неужели Николай Иванович твой брат? – спросил Василий, еще более удивленный.

– Савватей – батя! – крикнул Женя.

При общем молчании Савва заговорил. Его голос утратил полнозвучность и слышался глухо, незнакомо.

– Василий Игнатьевич, за что же это… Николай – на вас?

– Не придумаю, – сказал Василий. – Не было у нас плохого. Расставались хорошо…

Савватей тяжело заговорил:

– Кто тебя знает… А может быть, и горело без его руки?.. Пойми‑ка, это я все лето ходил за братом?!. С одною думой – убить. Своего батю!.. Спасибо, что этот Ваня благословил меня по голове, а то в дыму или ночью мог ведь и я убить Николая.

– Вы черните Ваню, чтобы обелить брата. Никогда я этого не ожидала от вас!

– А как ты велишь, Лидия Максимовна‑свет? Батю осудить ради чужой честности? А мне Ваня за брата не будет.

– Я вспомнила, что вы сказали Жене на Полной тогда: «Свой не свой, а на дороге не стой». А где ваша дорога? Куда вы идете, Савватей Иванович? Вы еще не выбрали дороги. Вы же ходите по чужим дорогам, за другими людьми. Вот вы шли за Зыряновым и защищали его дорогу; но повстречали брата – и готовы пойти за братом, совсем в другую сторону.

Савва слушал. Выражение истового, почти детского интереса было на его лице.

– А у Николая Ивановича была дорога в жизни, – говорила Лидия. – И уж если он на своей дороге преследовал Зырянова, а брат помешал, он и брата чуть не убил. Вы даже этого не можете.

– Не могу, – Савва виновато опустил голову.

– Не можете потому, что не знаете, добро это или зло.

– Какое уж добро!

– А это смотря на какой дороге. На свете нет ни добра, ни зла, ни права, ни лева. Все это есть – на дороге у человека.

– Как это? – Савва поднял голову.

– А так: пошли по одной дороге – право от вас и лево от вас. Пошли по другой – опять право и лево от вас, но навыворот перевернулось, а на земле ведь нету… Николай Иванович выбрал одну дорогу – с ее правой и левой стороной, с ее добром и ее злом.

Савва задумался. Женя сказал:

– Василий Игнатьевич, Савва хитрый. Он прячется за мертвого. Называет батей Николая Ивановича. Савва и есть батя. Сеня говорил, на всем свете только батя один имеет такой голос. Разве у Николая Ивановича такой был голос?

– А и может быть правда! – сказал Савва.

И все взглянули на него.

– Ну вот! – воскликнул Женя.

– Да, да, прочтите письмо Сени, – сказал Василий, – он что‑то пишет о божьем человеке, это интересно.

Лидия вынула письмо и поискала, откуда начать.

– «Коротко: они хотели оставить меня в Русском Устье. Это безвыходное болото. Я потребовал доставить меня в Русское жило… «Заячья наглость!» – зарычал пилот…»

– Бросьте эту чепуху! – закричал Зырянов.

Лидия моментально перевернула листок и громко прочла:

– «Спешу написать главное: это его голос! Я узнал его в Черендее! Батя втерся к вам, но он ваш враг. Он выдумал теорию. Николай Иванович тоже безоговорочно поверил в батину теорию…»

Лидия опустила письмо. Василий с новым подозрением смотрел на Савву.

– Кто же из вас батя? – спросил Василий. – Выходит, что ты? Читайте дальше, Лидия Максимовна.

– Что ты! Я самый младшенький, – простодушно сказал Савва, но теперь уже никто ему не верил.

– «…поверил в батину теорию происхождения нефти…»

– Что? – закричал и засмеялся Василий. – Плеханы занимаются генезисом нефти?.. Ну, это не Савва и не Николай Иванович! Но кто же этот батя?.. Интересно, какая же у него теория происхождения нефти?

– Дайте же читать! «Николай Иванович безоговорочно поверил в батину теорию происхождения нефти от горения сырых грешных душ в аду… – Лидия удержала смех и дочитала: – которые выпускают при этом вонючую смолу. Понятно, кто запачкается в этой смоле, попадает в ад. Но я внушил сомнения…»

– Интересно он придумал! – сказал Василий с удовольствием.

Савва рассмеялся:

– Пошла моя душа на смолу! Я ел русский хлеб, тракторами паханный и сеянный. На пароходе плавал!.. Везде эта самая нефть.

– И ты веришь в эту чепуху? – спросил Василий.

– А ты не веришь в геенну?

– Конечно, нет.

Савва пробормотал:

– И смотри ты: от одного дерева – икона да лопата! Батя святой и я – грешник…

– Ну, слушайте же! «Между прочим, батя дал понять Николаю Ивановичу, что Зырянов добывает нефть с ужасной целью устроить небольшое и некультурное отделение геенны огненной в Русском жиле и по указу чертовых государей Михаила Федоровича и Филарета Никитича сварить живыми в адской смоле всех русских жильцов за незаконный проезд их предков Северным морским путем до Индигирки. Меня тоже сожгут, по мнению Николая Ивановича. Батя сказал: кто помешает поискам нефти, тот второй раз спасет Русское жило и войдет в царство небесное живой, что очень интересно, по мнению Николая Ивановича. Поэтому остерегайтесь его, а особенно бати. Между прочим, я выяснил, что батей у них называется вовсе не отец, а старший брат и зовут его Сергеем. Со сказочным приветом. Ваш Семен Тарутин, русский жилец…» А у Сергея Ивановича, у вашего старшего бати, голос тоже такой сильный?

Савва махнул рукой с изумлением:

– Я против него – комар.

Все рассмеялись.

– Теперь вы знаете, ради чего Николай Иванович преследовал нас и чуть не убил вас. Он вовсе не был бандитом, а был даже очень достойным, преданным человеком. Его погубила отсталость, он ничего не мог понять в наших делах и нас мучил, мешал. Нам пришлось защищаться против нашего же человека… С вашей помощью и с помощью Вани…

– Эх, Николай! – воскликнул Савва. – Жил – не человек, умер – не покойник!

Ваня пристально смотрел на Савву и, по‑видимому, хотел что‑то сказать. Женя с живостью придвинулся к нему, но Ваня уже раздумал говорить. Молчание казалось ему всегда содержательнее самой экономной речи. А если уж не молчать, так лучше петь, чем говорить. Повод и материал был самый подходящий для смешной и героической песни. К сожалению, трое из семи возможных слушателей определенно были бы против.

– Правильно ли я рассудила, Алексей Никифорович? – спросила Лидия, желая услышать похвалу, очень довольная своим судопроизводством.

– Правильно, – любезно сказал старик. – Не всех.

– Не всех?.. Кого же неправильно?..

– Николая Ивановича засудила.

– Как же, Алексей Никифорович! – сказала Лидия обиженно. – Ваня же рассказал все, как было!

– Ваня – певец. Он хотел песню петь о пожаре и дружбе, – Алексей Никифорович усмехнулся. – По‑якутски спел бы еще лучше.

– Ах, так вы пошутили! – сказала Лидия.

Женя подошел к Лидии близко и попросил негромко:

– Про Сеню… Вы не дочитали.

Лидия снова вынула письмо.

– «Заячья наглость!» – зарычал пилот. «Ай да Сеня! За одно это надо его доставить в его сказку», – сказал помощник. Я сказал: «Это ваша прямая задача – обнаружить потерянные поселки и приобщить к социалистическому строительству». Словом, с нами со всеми чуть не покончили в Русском жиле в первый же момент после приводнения. Но я заорал: «Я Тарутин! Правлю поклон от Николая Ивановича Меншика!..» Колоссальный эффект, не могу описать – помощник пилота отнимает письмо».

– Лидия‑свет Максимовна, почитай еще из Сказки!..

– Выходить сегодня поздно, – сказал Алексей Никифорович.

Лидия раскрыла Сенину тетрадку и, волнуясь, прочитала:

 

– «И я, Первай Тарутин, говорил людем об их борошнишке, чтобы лучшее не бросать, а сволочить с собой на землю. Не вода и не земля дают пищу – без хлеба сыти будете от рук своих. А борошнишко нарядное со всею опрятностью дорогою покинете – Руси далече, в иноземцах и без русской утвари, сами одичаете, яко иноземцы: грязны и смрадны, со псами едят из однова.

Тоже Лев Меншик призывал, чтобы взяли все железо.

И люди отказали. Что мы‑де и сами перепропали вконец, земли не ведаем, в которой стороне выпадем и на которое место, и будем ли живы или нет.

Началовожу пеняли на том: идем шестой год и харч дорогою съели. В море без дров и без харчу, и с соляной морской воды перецынжали, – а преж сего такого гнева божьего не бывало. И не слыхали, кто тем морским путем ни бывал, в таком заносе. И больше трех фунтов железа нам волочь невмочь, потому что ладных нарт и собак у нас нет и далеко ли земля или близко, не ведаем.

Того ж дни согласились взять по три фунта на человека железа, а больше не в мочь, не знаем‑де мы и сами, что над нашими головами будет. Дворяна и промышленные люди взяли сверх того пищали и свинцу довольно, сабля одна была и копье, стрелок много и топорик малый.

Торговые люди не взяли железа, опричь товару, да и хлеба помалу взяли, а нагрузили нарты и на плечи верверету и бисер, и другие товары.

Лев Меншик взял железа волочь весом полпуда, сети и соли изрядно, а хлеба три фунта…

А кочи остались на море, три изломаны. Все суда с якори и с парусом, со всею судовою снастью, с хлебными запасы и всяким борошнишком… И лодок с собою не взяли, потому что оцынжали, волочь не в мочь. На волю божью пустились.

Как пошли с кочей – и льды запоходили! Достальные пять кочей ломает и запасы разносит.

Люди на нартах и веревками друг друга переволачивали и со льдины на льдину перепихивались, и корм, и одежу дорогою на лед метали…»

 

 

Глава 37

ЗЕМЛЯ ГОРИТ

 

Каменный груз, малозаметный в лодках, оказался очень тяжелым для истощенных пяти лошадей и двух оленей.

Отслужившие лодки брошены были на берегу Лены. Старик Петров пошел впереди. Вид автозимника ему не понравился. Женя шепнул об этом Лидии:

– Отец недоволен.

Женя доверял мужеству Лидии после дороги на Эргежей.

Автозимник завален был павшим обгорелым лесом. Пожар свалил тайгу, но каким образом? Он выжег многослойный мох над мерзлотой, в котором держались корни деревьев, и лес упал.

Лошади переступали через лежавшие стволы и осторожно переносили задние ноги. Но там, где стволы лежали навалом, животные останавливались. Взрослые мужчины принимались рубить и растаскивать завал.

Угольная пыль из‑под топоров покрывала их лица и одежду. Лошади, олени и люди стали черно‑серыми.

Перед каждым завалом Лидия в недоумении спрашивала:

– Но почему вы не обойдете его?

Алексей Никифорович ни за что не соглашался обойти стороной, пройти там, где лес, по‑видимому, прочно стоял.

– Там нельзя ходить, – отвечал он каждый раз.

Приходилось развьючивать животных.

В течение дня они проходили не более пяти километров. Поэтому Лидия обрадовалась, когда развалины леса кончились и открылась высокая черная тайга на дымящейся земле.

Петров и Василий остановились в сомнении и в страхе – впервые. Они осматривали лес и серый пепел у его корней. Зола еще сохраняла форму недавно сгоревших мхов.

– Надо идти, – сказал Василий.

Воздух был удушливо‑горький в этом лесу, а земля горячая. Лошади поспешно отымали копыта от мягкого праха. Еще больше страдали олени. Тонкий пепел, как пыль, оставался в воздухе.

Головная лошадь наступила на невытлевшие корни высокой ели. Дерево покачнулось и пошло вниз. Оно зацепило соседнюю ель. Вдвоем они увлекли за собою третью, потом четвертую. Так толкают одна другую игральные карты, расставленные вереницей нарочно для этой забавы. Петя‑коновод отчаянно закричал, его лошадь вырвалась. Лес вокруг зашатался и валился, будто декорация, наскоро расставленная и неприбитая.

Испуганная лошадь с прыжка глубоко погрузила ноги в горячую золу и с паническим храпом бросилась дальше. Из‑под ее копыт вырывалось пламя. Она помчалась по лесу, оставляя огненные следы на черно‑серой земле, пробивая множество труб для почвенного пожара.

Лошади и олени дрожали и храпели. Их вели под уздцы. В любую минуту нога могла оступиться и отворить пламя из земли. Удержать животное при этом было бы невозможно.

– «Будем ли живы или нет…» – прошептала Лидия.

– Василий Игнатьевич, – прерывистым хрипом позвал Петров, – не убежать нам… Надо убавить камни…

Василий остановился, задыхаясь. Почти сразу на нем задымились сапоги.

– Кинуть камни?.. – Он закричал: – Перегружай с лошадей в рюкзаки!

– На сапоги смотри! – ответил Петров, продолжая вести свою лошадь.

Убежавшую лошадь нашли на топи. Она лежала в болотце на боку, в блаженстве. Мешки свалились рядом и тлели в золе. Здесь на небольшом участке подтаяла мерзлота под углубившимся пожаром. Берега вокруг топи тихо горели.

Всех животных завели в болотце тесной кучей и перегрузили часть камней на свои спины. Савва положил в свой мешок больше трех пудов.

Старик Петров повел оленя. За ним пошел Савватей с лошадью и потом Лидия. Она несла все свои вещи, спальный мешок и палатку.

– Где же мы ночевать будем? – беспокоилась Лидия. – Хоть бы скорей выбраться повыше, на топи.

Они не могли остановиться, пока не нашли годную воду для лошадей в «травяном ручье». Незначительный слой воды стелился еле заметным течением по травяному дну. Здесь был также спасительный корм для животных, и поэтому пришлось остановиться на ночь здесь, хотя было еще светло и рано.

Утром напоили животных и пошли. Днем дали им трехчасовой роздых у другого ручья, с голодной пастьбой, а на ночь остановились на пепле. Пепел был теплый и безопасный, под ним огонь углубился сантиметров на двадцать.

– Здесь пожар старый, – сказал Алексей Никифорович. – Еще год погорит и кончится.

– Еще год! – изумилась Лидия. – Как это так? Зимой должно погаснуть! Еще до зимы дождями зальет.

– Дошло до мерзлоты, – значит, не в год, – сказал Алексей Никифорович. – Может быть, третий год горит. Есть одно место – десятый год горит, глубокая яма выгорела. Там снег лежит.

– Где это? Я слышала про такое горящее место на Чыбыде, выше верховьев Синей. Я не могла туда пройти из‑за топей. Почему вы не показали нам, если это возможно было? Ведь это очень интересно.

– Что интересного в пожаре? Плохое дело, – сказал старик.

– Может быть, тас‑хаяк, нефть горит?

– Такого запаха нет. Я думаю, мох горит, как здесь.

Женя подошел к отцу:

– Отец, Тайга спать захотела, смотри.

– Дай бог, – сказал Алексей Никифорович, с интересом взглянув на собаку.

– Собака заболела разве? – спросила Лидия, не поняв.

– Не дай бог, – сказал старик. – Когда тучи подходят, она спать хочет.

– Тучи? – воскликнула Лидия. – Я лучше не буду надеяться!

– Тайга не обманывает, – сказал Женя с гордостью.

Палатки не поставили, а расстелили на пепле. Спать было тепло. Утром первая мысль проснувшейся Лидии была о собаке.

– Алексей Никифорович, ну, что говорит Тайга?

– Говорит – дождь близко.

– А я не вижу туч, – сказала Лидия.

– Видишь, как спит?

Собака спала калачиком. Лидия вдруг рассмеялась:

– Женя, а почему мы идем по компасу, а не тропой?

– Все тропы сгорели.

Они шли прямо на юг. И заботились больше всего о воде и о корме для животных. Это можно было найти в притоках. А для отдыха годились и топи.

Мокрые после брода лошади, олени и люди ложились прямо в золу. Многослойная грязь приросла ко всем. Одежда стояла корой, на Василии и на Савве одежда совсем обветшала, до неприличия.

Пятый день был самый тяжелый. Шли по молодому пожару. Земля прожигала сапоги и копыта, но двигаться быстро никто не мог.

– Край пожара! Выходим! – закричал Савватей.

Они еще не вышли, когда заморосило.

Пепел всасывал каждую каплю и оставался сухим. Возбуждение охватило людей и животных. Лошади снова помахивали хвостами, а люди перекликались хриплыми голосами.

Скоро земля стала мокрой и даже скользкой. Ноги и копыта заскользили. Лошади падали в черную грязь, люди поднимали их и падали сами.

 

Глава 38

ДРУЖБА БОГАТА, КАК ЗЕМЛЯ

 

Под проливным упоительным дождем они вышли на Буотому, перешли ее, разложили костер и наконец не расстелили, а поставили палатки.

Лидия ушла на Буотому помыться.

Она бесцельно, обессиленно смотрела на свое чумазое отражение в воде, прикрывая воду от дождя, и вдруг заплакала. Она пошла дальше, услышав быстрые шаги Василия. Он догнал, схватил ее за плечи и повернул к себе:

– Ты плачешь?

– Это дождь, – сказала она и возмутилась, ко не успела выразить возмущение и рассмеялась в лицо ему: он был до нелепости чумаз и диковиден. – Сию минуту отпустите меня, угольщик. Кто вы?.. Назовите ваше имя!.. Пещерный человек!..

Пещерный человек еще крепче схватил ее, ликуя, что она не противится, и протестующие слова ее звучали, как призыв.

 

Ваня управлял костром при помощи длинной палки, высовывая ее из палатки. Женя советовался с отцом о предстоящей ему и Ване дороге на восток. Савва заметил в их разговоре слово «Индигирка». Он улавливал кое‑что из якутской речи и догадался о предмете разговора, прислушался со вниманием. Это не укрылось от старого охотника. Он сказал сыну, и оба замолчали.

– Думаешь найти Русское жило? – заговорил Савва.

Женя промолчал.

– Не доверяешь? А я зла не держу против вас.

– Ты думаешь, мы хотим сварить живыми твоих родичей в тас‑хаяке, – сказал Женя насмешливо.

– Это Николай думал. Теперь чего уж поминать его дурость. А я знаю. Четыре года живу на советской Руси.

– Ты против Вани зло имеешь.

– Не держу зла. Николай за Ваней охотился и на меня замахивался… Мог ночью я сам убить Николая в дыму, в тайге. Бог разберет нас, а я в Ване разобрался, хотя и молчит: золото и в земле светит.

Ваня сидел спиной к ним, как будто и не слушал. Но палка в его руках замедлила свою деятельность, выдав интерес к последним словам Саввы.

– Николай не убил же тебя насмерть.

– Замах хуже удара, – сказал Савва и, помолчав, спросил: – Кто это сказал о берестах вашему Сене?

– Николай Иванович рассказывал вашу историю… А что, так трудно уйти Сене из Русского жила? – быстро спросил Женя и затаил дыхание.

Савва помолчал – ему нелегко было разломать великую древнюю тайну, хранимую триста лет.

– Есть лаз потайной.

Савва замолчал, и Женя ждал, не нарушив его молчания. Савва долго боролся с собой.

– Так вот. Растет малец – чей ни сын, все равно, – мой отец присматривает, хорошо ли растет малец. Потому что мой отец ноне началовож – ну, как председатель. Видит, растет парень‑богатырь и вырос на восемнадцать лет, женить пора. Такому отец открывает лаз да велит вылазить в русский мир, добывать невесту.

– Своих не хватает?

– Как тебе сказать… Хватило бы. Так заведено. А человеку слабому отец не говорит про лаз, велит невесту брать из русских жиличек.

– Почему же так?

– Трудный лаз. Слабому не вернуться этим лазом самому, не одолеть. А еще и бабу втащить… Он останется в Миру. А ведь он тайну вынес. Не удержит. И к нам пришли бы вороги.

Помолчали. Женя спросил:

– Теперь ты куда подашься, Савватей Иванович?

– Домой пойду.

– Где твой дом?

– Дома мой дом, – сердито сказал Савва.

– В Русском жиле?

– Стало известно.

Женя овладел собой.

– Значит, сыскал невесту, Савватей Иванович?

– Было, сыскал, – нехотя сказал Савва.

– Потащишь?

– Ошибка, – сказал Савва и поглядел в сторону Буотомы. – То он венчается, а мне не чается… Ему бог дал, а мне посулил.

– Возьми другую девку, – сказал Алексей Никифорович сочувственно.

– Совет хорош, когда его спрашивают, – проворчал Савва и жалобно вдруг вскричал: – Так ведь и мой язык – не лопата!

– Твой язык – не лопата? – озадачился Женя.

– Ну, да уж знает, что горько, что сладко.

Разговор застрял. Тогда Ваня сказал, не оборачиваясь:

– На обрыве я сидел.

Все мгновенно поняли эти странные слова и от неожиданности продолжали молчать. Мысль остановилась и у Жени перед этими необыкновенными словами. На обрыве сидел… У нависшей лиственницы над Полной?.. В дыму бородатое лицо, в шапке! Всклокоченная борода, окутанная дымом, кудлатая шапка… Ваня? Нет!

– Говори, не тяни душу, людомор! – хрипло сказал Савва.

– Алексей Никифорович знает! – сказал Ваня и окончательно занялся костром.

– Объясни, аминми! – взмолился Женя, назвав отца по‑эвенкийски: «мой отец», и в гневе обругал друга: – Следовало бы отрезать язык, если он тебе лишний!

– Зря, напрасно ругаешь, – заговорил Алексей Никифорович. – Савва не поверил бы Ване раньше, теперь поймет. Они были двое в тайге – третьего не было.

– Ваня путает, – сказал Женя взволнованно. – Ами, ты же сам тоже видел: большую бороду и шапку!..

– Мокрый мох под носом и на голове. Все угорели, как пьяные.

– Кто же поджег тайгу?

– Солнце. И люди. Савва тоже.

– Не было брата Николая на Полной?.. – Савва дошел до осознания удивительного факта. – Не батя – Ваня меня побил на Маягас‑Тахе?

На этот раз Женя не успел охранить – Савва вынес Ваню из палатки, подняв на руки, как ребенка. Но Женя схватил бердану и буквально выбросился за ними. Алексей Никифорович остался на месте и взял свою трубку.

Ваня мужественно молчал, как подобает мужчине, попавшему в позорный плен. Савва целовал его, как маленького, и весело спрашивал, предусмотрительно захватив его страшные кулаки:

– Ну, так как – пойдете за Сеней?

– Экспедицию проводим и сходим, – хладнокровно ответил Женя, пряча бердану за спиной.

– Ладно. За мной пойдете.

– Ты поведешь? – радостно воскликнул Женя.

Савва бережно поставил наземь измятого, задыхающегося Ваню и задумался.

– В Русском жиле чужие из Миру званы в гости знаешь как? Мимо нас почаще!.. Ладно, доберемся – там разберемся.

– Савватей Иванович! Тогда рассчитывай на Верных товарищей – всю жизнь!

– Верю, – сказал Савва. – Дружба богата, как земля.