Сеня, добрый вестник, понял цель своей жизни

 

Лидия и Василий пошли улицей и выбирали домик на глаз.

– Вот большой дом, – сказала Лидия.

– Значит, хозяину надо много денег. Обдерет.

– Вот чистенький домик.

Они вошли в палисад, и с ними вошел Сеня.

– Фу, вы всегда пугаете! – обрадованно сказала Лидия.

– Больше не буду!

– Вы были опять в багажнике? Как это вам удалось, Сеня?

– Секрет изобретателя.

– А что, если здесь набьют полный багажник почтой в Якутск и вам некуда будет влезть?

– Для меня местечко найдется, – скромно сказал Сеня.

Хозяин уже вышел на крыльцо и с достоинством приглашал войти. Хозяйка сейчас же захлопотала у печки. Гостей усадили в красный угол. Хозяин завел с ними беседу. Василий охотно отвечал ему и сам задавал вопросы.

Лидия тихо сказала Сене:

– Все‑таки я беспокоюсь. Вдруг он не возьмет вас дальше?

– Возьмет, – шепотом сказал Сеня. – Он ничего парень. Допытывался, верно ли, что я с вами вместе до Черендея; а может, только до Витима?..

Хозяйка приготовила гостям летнюю половину дома, постелила на своей кровати, а Сене на полу и сильно озадачилась, когда Зырянов потребовал две постели на полу. Оставила огарок свечи, просила загасить, как только разберутся. Лидия сразу погасила, как только хозяйка затворила дверь за собой.

Хозяйская дочка закрыла ставни на окнах.

– Сеня, почему вы убежали от нас в Иркутске?

– Надо было человека догнать.

– Я подумала, что вы обиделись.

– Зачем?.. – тем же словом, что и Зырянов в Иркутске. – Я ведь увидел вас нечаянно. Я шел… и вдруг услышал голос. Это такой голос, какого нет больше в мире. Я помчался за ним.

– Вы тоже обратили внимание?.. Я даже подумала, что это один знакомый с Лены.

– Как он выглядит?

– Вы, может быть, увидите его в Черендее.

– Напрасные ожидания, – сказал Василий.

– Ну, не надо так говорить, Василий! – воскликнула Лидия. – Мне бы так хотелось, чтобы он исполнил свое слово и был с нами все лето!

– Как я понимаю, – сказал Сеня напряженным голосом, – ваш знакомый бесплатный доброволец на Полной? Вроде меня?

– Вы угадали.

– Зачем сравнивать его с Сеней, – сказал Василий. – Какой он доброволец и друг! Бродяга он.

– Посмотрим на него, – сказал Сеня с угрозой. – А впрочем, если он окажется в Черендее, значит, он наверняка не тот, кого мы слышали вчера в Иркутске.

– Почему?

– Потому что в багажнике я – единственный заяц.

– Какой у вас характер, Сеня! Вы летите зайцем на гидросамолете, чтобы работать бесплатно целое лето в самой дикой глуши! Вы бегаете за человеком, потому что вам понравился его голос!..

– Голос у него завидный. Но я не стал бы за голосом бегать. Хотите, расскажу.

– Спать надо, – сказал Зырянов с неудовольствием.

– Это недолго, Сеня?

– В двух словах. Один чудак на Байкале нанялся вместе с нами копать ход в геенну огненную.

Лидия сквозь смех сказала:

– Для двух слов этого достаточно!

– Честное слово, я не шучу. Николай Иванович совсем не был так прост, не верил он, что мы за один месяц докопаемся… Но потом мы узнали, что бог закрестил все выходы из ада. Из‑за крестов невозможно из подземного царства выйти в СССР. Теперь представьте, что мы с Василием Игнатьевичем копаем новый ход, не сотворенный богом и незакрепленный. Вы поняли?..

– Через этот ход сатана может выйти на дневную поверхность, – сказал Василий.

– Какой дивный фольклор!

– Ах нет, Лидия Максимовна, вы недооцениваете. Вы думаете, сатана выйдет на дневную поверхность для того, чтобы побывать на футбольном матче? Вам, конечно, неверующей, геенна огненная – все равно что рыбке дождик. Русскому жильцу, однако, приходится остерегаться.

– Русскому жильцу? – испуганно переспросила Лидия.

– О господи! – сказали за дверью и завздыхали.

– Ну, хватит контрреволюционной пропаганды, – сказал Василий.

– Помощник предложил мне: «Хочешь лететь до Якутска?» Я ответил: «Спасибо, мне не надо».

– Сеня, вы же не договорили о геенне?!

– Он говорит: «Все‑таки еще пятьсот километров». – «Я, говорю, и тысячу не возьму». – «Значит, от двух тысяч ты не откажешься?..» Вот как искушают, Лидия Максимовна! Две тысячи километров! Вижу, они меня ценят. Я стал запрашивать: «В багажнике?» Помощник переглянулся с пилотом: «В кабине». А пилот сказал с насмешкой: «Увидишь все побережье, до Индигирки. Знаешь, где это?» Он был уверен, что я не знаю. Но я даже всхлипнул, честное слово. «Кто же не знает про знаменитое и преславное Русское жило!» – говорю. «Какое еще там знаменитое и преславное? Что он сказки рассказывает?» – сказал пилот. Но помощник у него грамотный: «Это – старинное название Русского Устья». Тогда пилот ко мне с подозрением: «Откуда ты знаешь? Ты тамошний?» И тут мне открылся их коварный план.

– Какой? – прошептала Лидия.

– Им надо доказать, что никаких зайцев. Концы в воду: выкинуть меня в самое большое в мире болото.

– Как это тебе открылось? – насмешливо спросил Василий.

– Какой ужас! Василий!..

– Самое большое в мире болото не на Индигирке, а на Оби, – хладнокровно сказал Василий. – Так и называется: Море‑болото.

– Вы не должны возвращаться на самолет! Вы доедете отсюда пароходом до Черендея и догоните нас на Полной! Слышите, Сеня!

– Он же дал слово вернуться, – сказал Василий с насмешкой. – У беспризорников есть свои правила честной игры. Любишь кататься…

– Слышу, Лидия Максимовна. А вы чувствуете случай?.. Можно мигом попасть в Русское жило. Василий Игнатьевич, вы помните, что рассказал тот человек на Байкале?.. Такой случай пропустить?.. Последний человек буду!.. Ну, словом, произошла и совершилась роковая схватка между сибирской нефтью и Берестяной Сказкой в моей душе… Откровенно говоря, я понял цель моей жизни.

Лидия смеялась в подушку.

– Пилот спросил: «Что тебя тянет в болото? Мечтаешь мох драть и золото брать?» – «Наплевать на золото, – сказал я. – Там спрятано наследство моих предков, Берестяная Сказка…»

Лидия смеялась:

– Что он говорит?.. Что‑то невообразимое!

– Не принимайте всерьез. Это его манера, – сказал Василий.

– Вот‑вот, – сказал Сеня. – В этом духе летчики тоже отнеслись к моей откровенности, и помощник предложил выкинуть меня на Дороге Мертвецов. Это ближе, болота подходящие.

– Но что такое Берестяная Сказка? Расскажите, Сеня.

– Это слишком долго сейчас, – сказал Зырянов, – в другой раз.

– Я очень коротко. Будто бы русские люди в шестнадцатом веке прошли Северным морским путем до Индигирки и об этом записана длинная летопись на берестах. Писали добрые вестники. И я тоже – добрый вестник… Добуду Сказку! За троевысокими ледяными горами!.. Как Василий Игнатьевич: на дне жизни…

Лидия ахнула:

– Настоящая летопись?.. И я об этом ничего не знаю!.. Василий, это же для науки может иметь значение не меньшее, чем ваши поиски теоретической нефти в кембрии! И вы этого не поняли?!

– Лидия Максимовна, вы вправду считаете, что это стоящее дело? – спросил Сеня смущенно.

– Но это неправда, напрасно я взволновалась! Берестяная летопись не могла сохраниться. Сырость смыла письмена, а морозы разрушили и самую бересту.

– В том‑то и дело, что нет, Лидия Максимовна! Меншик Николай Иванович в детстве сам видел эту летопись; а ему теперь не больше чем пятьдесят лет. Письмена не смыты, потому что писаны без чернил – резцом, резаные буквы.

– Я много читала о древних рукописях, но ничего подобного.. Постойте! Сказочнику вашему пятьдесят лет?.. Эта удивительная летопись на берестах действительно существовала, это правда!

– В самом деле? – подал голос Зырянов. – От кого вы слышали? А я не поверил Меншику…

– Я об этом читала в прошлом году, готовясь к первой экспедиции в Якутию. В одном старинном казачьем селении на Ледовитом побережье существовал архив на берестах… Ваш рассказчик был последним, кто его видел! Этот удивительный архив больше не существует. Его сожгли лет сорок назад.

– Сожгли? – вскричал Сеня.

– Тише! В казенной избе не хватило топлива. Культурное начальство приказало топить архивом.

– Безобразие! – пробормотал Зырянов. Ему очень хотелось спать.

– Этого не могло быть, – убежденно сказал Сеня, – потому что мокрая береста не горит.

– А почему архив должен быть мокрый? Какой вы чудак, Сеня!

– Меншик говорил, что Сказка неопалимая, потому что мокрая береста не горит. Значит, она у них мокрая.

– В таком случае ее просушили.

Сеня промолчал, потом огорченным голосом спросил:

– Лидия Максимовна, вы не помните, как называлось в той книге казачье селение?

– Оно так и называлось – село Казачье.

– Есть такое, – пробормотал Зырянов, – только это на Усть‑Яне, а не на Индигирке.

– Ах, верно! Я вспомнила…

– В таком случае спокойной ночи, – заявил Василий.

– Но какая может быть спокойная ночь, когда я теперь буду думать о Берестяной летописи!.. И до самого Черендея не узнаю, что станет с Сеней!.. Почему же вы добрый вестник?..

– Лидия Максимовна, возьмите это!.. Я записал часть Сказки…

 

Глава 13

ГОЛОС ИЗ БАГАЖНИКА: «ЭТО ОН!..»

 

В Черендее при свете «чуда» всю зиму само собою продолжались разговоры о разведке Зырянова. У жителей появилось выражение «наша экспедиция». Уже в отдаленных наслегах рассказывали о Зырянове, который нашел на Полной каменное черное масло. Но одного только имени недостаточно для образа человека. Поэтому рассказывали о Зырянове, что он замечательный охотник, родом из Алексеевки, он эвенк. Григорий Иванович сказал, что Зырянов – орел и его подстерегает удача орла. Зырянов учится вываривать керосин из каменного масла. Весной он вернется…

Первую весть в Черендее о возвращении Зырянова получил милиционер по телеграфу из Якутска и по долгу службы утаил ее, горюя о том, что нельзя никому сказать, а все равно узнают.

Телеграмма извещала, что на гидросамолет, вылетевший 24 мая 1934 года из Иркутска, проник неизвестный без билета, с неизвестной целью, ввиду чего следует соблюдать особую осторожность: не обнаруживать наблюдение, не обыскивать самолет, а в случае попытки неизвестного сойти и скрыться задержать и сообщить телеграфно о задержании. Перечислялись все пассажиры самолета, в том числе Зырянов.

Милиционер плохо спал ночь, рано встал и вышел на береговую и единственную улицу Черендея. Первый человек, увидевший милиционера, почел своим долгом сообщить ему новость: Зырянов летит из Москвы с женой.

Огорченный милиционер спросил только:

– Как ее фамилия?

– Зачем тебе фамилия? Достаточно, что она жена Зырянова. Еще летит помощник Зырянова Сеня.

– Фамилия? – спросил милиционер.

– Неизвестно. Сеня летел верхом на самолете до самого Витима.

– Этого нельзя, – сказал милиционер и вкрадчиво добавил: – В таком случае его должны были арестовать в Витиме.

– Не арестовали! Это помощник самого Зырянова.

– Если не арестовали, значит, он сам свалился в Лену.

– Сеня не упал, потому что держался за хвост, люди видели!

– Из самого Иркутска не слезал с хвоста? Это орленок! – сказал восхищенный милиционер.

Скоро стало известно, что почта везет письмо от Зырянова Кулакову Григорию Ивановичу. Люди собрались на берегу и ждали почтаря. Он примчался в сопровождении десяти человек верховых, присоединившихся по пути. Все интересовались письмом Зырянова.

В лавку эвенкийской кооперации письмо доставили двадцать человек и сам почтарь, желавший тоже немедленно ознакомиться с содержанием письма, которое было послано из Москвы месяц назад самолетом.

Григорий Иванович вскрыл конверт и громко прочитал: «Здравствуй, дорогой Григорий Иванович!» – и дальше прочитал весь список продуктов, заказанных Зыряновым для экспедиции на Полную, на Эргежей и Нымаан‑Тогойо, на пять едоков на целое лето.

Григорий Иванович тут же дал распоряжение хлебопеку и кладовщику, а сам поспешил на берег проверить состояние лодок для экспедиции. Владик поспешил за отцом.

Берегом с верху реки приблизился человек невысокого роста, очень широкий в груди, с темным от загара лицом, с бородой светлее лица и очень светлыми голубыми глазами.

Он неожиданно гулко сказал:

– Капсе!

Владик, маленький сын Кулакова, вскрикнул от восторга:

– Еще раз, дядя!

Дядя захохотал. Его хохот раскатился по берегу и по реке, и за Леной горы хохотнули в ответ.

– Мне надо председателя эвенкийской кооперации, – прогремел дядя.

– Я председатель эвенкийской кооперации, – сказал Григорий Иванович.

– Вот это ладно. А я Савватей Иванович, первый друг и помощник Зырянова Василия Игнатьевича. Ты все ли приготовил, Григорий Иванович? Письмо от него получил ли?

– Только что получил, сейчас готовлю весь заказ.

– Молодец! – оглушительно похвалил Савватей Иванович.

Кулаков отступил и почтительно оглядел первого друга Зырянова. Голос друга обладал замечательной полнотой и полетностью звука, и Савватей Иванович пользовался им без стеснения. Дети и взрослые собирались вокруг неслыханного крикуна.

– Скоро Василий Игнатьевич прилетит, – сказал Савватей. – А ну, пошли в лавку!

Он сам пошел без колебаний впереди хозяина и впереди всей толпы. Он превосходно чувствовал толпу и вел ее безошибочно в том направлении, которое она давала ему своим движением.

Владик открыл дверь перед ним.

– Это приготовили? – Савватей Иванович увидел два ящика, вытащенных к двери.

– Кто вы будете? – спросил Григорий Иванович.

– Савватей Иванович Меншик. Я же сказал.

– Кто вы будете для Зырянова? У вас есть от него удостоверение?

– Ты что же, не веришь мне? Я знаю все дела Зырянова. И что в письме сказал – все могу пересказать тебе.

– Как я могу не верить! Вы знаете то, что известно малым детям на сто километров вниз и вверх по Лене, а завтра будет известно на четыреста километров. Почему не доверить? Я доверяю. А ты мне доверяешь, Савватей Иванович?

– Доверяю, Григорий Иваныч!

– Снимай «сидор». Будешь моим гостем вместе с Василием Игнатьевичем, а после проводим честь честью.

– Что ты, что ты! Василий Игнатьевич прилетит – и по лодкам, я его знаю. Гостевать не будет.

– Василий Игнатьевич не пролетающий путник, не проплывающий человек. Он добрый конь в броду. Оглянись, посмотри, Савватей Иванович: люди съехались издалека, три дня живут. Белка просит стрелу, слыхал? Пайщик просит доклад.

– Твое дело – зови в гости, проси доклад, – сказал Савватей Иванович, – а я буду мое дело исполнять.

– Его рот – кузнечные мехи, – сказал по‑якутски Григорий Иванович и закричал по‑русски: – Жена! Приготовьте для гостьи, для жены Зырянова, звонкоголосную постель!

– Вот это правильный почет, – одобрительно сказал Савватей Иванович.

Он удобно взял два ящика по центнеру и вышел из лавки. Григорий Иванович поспешил за ним, стараясь не отстать, И вся толпа сопровождала их. Милиционер тоже пришел на берег.

Савватей Иванович столкнул одну лодку на воду и привязал веревкой к ящику, оставленному на берегу. Другой ящик снес в лодку и сложил на него свой мешок.

Он сел на веслах и закурил «дюбек, от которого сам черт убег», – самосадную сибирскую махорку страшной силы, настоящую отраву. А «Дюбек» – это было название фирмы самых тонких табаков.

– Я дружка знаю, верь. Все усмотрит разом: лодка не течет; провиант и прочая на месте! Весной плавко ехать, поплыли!.. По теплой воде. – Он пояснил: – Ваша, конечно, вода холодная, а у нас так говорят: по теплой воде… Потому что наша река теплая.

Григорий Иванович поверил. Он уселся на второй ящик, оставленный Меншиком на берегу, и сказал коротко:

– Будете ночевать. Доклад сделает.

Оба смотрели, по привычке, в широкую, стекающую к ним даль голубой ленской дороги, потом спохватились и запрокинули глаза в зенит, не мигая, и проследили небо до западного горизонта. И все на берегу стерегли западный горизонт.

Мальчишки закричали вперебой:

– Летит!

Взрослые тоже закричали. Самолет шел против ветра и садился по течению, без захода. Мотор умолк.

– Ура! – крикнул Савватей Иванович, горы охнули, и мальчишки восторженно закричали «ура».

Из кабины метнули конец, на берегу подкатили двадцать рук и живо подтянули крылатую машину на плавучих лапах.

Савватей мгновенно очутился возле кабины. В дверь высунулась кудрявая льняная голова с обтянутыми, обветренными щеками, длинным носом выше средней упитанности и такими быстрыми серыми с зеленью глазами, что они приковали все внимание и мешали рассмотреть лицо Зырянова – оно не запоминалось. Савва схватил друга и бережно опустил на ящик. Василий сошел с ящика.

– Лидия Максимовна! – бешено заорал Савва, завидя ее.

Лидия выглянула – толстая, жизнерадостная, розовая от волнения и улыбки.

– Не кричите, самолет сорвется!

Он хотел схватить ее так же, как Василия, но она коснулась его руки и спрыгнула на ящик. Савва в изумлении отступил. Так вон кто жена Зырянова!

Лидия радостно протянула ему руку:

– Как живете‑процветаете, Савватей Иванович?

– Как майская розочка! – прорычал.

– Саввушка! Я получила ваше чудное письмо! Какое красивое письмо вы написали!

– Возьмите багаж, – сказал помощник пилота.

Лидия торопливо повернулась к багажнику. Василий принял два рюкзака. Из недр самолета послышалось глухо:

– Василь Игнатыч, это он!..

Помощник захлопнул дверцу багажника.

– Постойте! А Сеня? – воскликнула Лидия.

Милиционер протолкался к лодке и стал вплотную.

– Вы просили высадить в Черендее вас двоих? Действуем согласно приказу начальника порта, – громко сказал помощник пилота и зычно крикнул: – Подальше от самолета! – Потом тихо Лидии: – Вы что же, хотите, чтобы вашего Сеню арестовали? Не видите – милиционер наготове.

Мотор взревел и потянул. Толпа с раскрытыми ртами смотрела вслед сказочной лодке. Самолет первый раз садился и взлетал у Черендея. Дети проводили очарованными глазами дивную птицу.

Лидия опустилась на ящик.

Василий вышел на берег. К нему подошли двое с приветствием.

 

Глава 14

ЗА ЧТО ЛЮДИ ЛЮБЯТ?

 

Он не знал, что это председатель сельсовета и секретарь партийного комитета. Третьим подошел Григорий Иванович.

– Это мне такая почетная встреча? – шутливо спросил Василий.

– Вам, товарищ Зырянов, почет и привет от граждан Черендея! Ваша удача принесет нам радость, – сказал председатель сельсовета.

Василий сорвал шапку и поклонился собранию граждан:

– Спасибо, товарищи! Я не ожидал… Я еще не заслужил у вас… Но я надеюсь на вашу поддержку. Я уверен, что нефть будет. Не могу поручиться точно, в каком месте мы ее найдем и как скоро, но она будет – при вашей поддержке!

Григорий Иванович отступил на шаг от гостя и воскликнул громким голосом:

– Дорогой товарищ Зырянов! Мы уже давно полюбили вас и ваше стремление дать свет в нашу тайгу.

Он обернулся к черендейцам. Сограждане одобрительным шепотом поощряли его. Они охотно слушали Кулакова.

– Мы очень любим свет… Но мы любим солнце больше зимой, когда его слишком мало, нежели летом, когда его слишком много. Мы говорим: скупое небо – с солнцем, как скупая хозяйка – со смехом… И пусть ваша надежда светит, как дальняя звездочка, – мы народ терпеливый!.. Вы, Василий Игнатьевич, спешите туда, куда хочет весь народ. Поэтому я скажу от имени эвенкийской кооперации: мы хотим разделить сегодня ваши труды, чтобы вы потом разделили наши песни.

– Очень хорошо сказал!

– Молодец!

Григорий Иванович, и сам довольный своей речью, вернулся на свое место рядом с гостем.

– Общественные силы Черендея – все, а не только эвенкийская кооперация – готовы помочь вашему делу, товарищ Зырянов, – сказал секретарь партийной организации.

Василий Зырянов смотрел на обступившую его толпу детей, мужчин и женщин. Дети придвинулись ближе всех. Все происходило слишком неожиданно.

– Дорогой товарищ Зырянов, – говорил молодой учитель школы, – комсомол Черендея предлагает все свои силы, если понадобится в трудный момент…

Учителя и секретаря союза молодежи слушали с деловым вниманием комсомольцы, их отцы и матери, хозяйственные руководители поселка. Они взвешивали его слова, чтобы обещания не причинили ущерба Черендею. Они верили, что слова говорятся для того, чтобы исполнить их.

Все это надвинулось на Василия и охватило внезапно и тревожно, как в детстве материнская ласка – случайная, беспричинная и не имевшая продолжения. Но сердце его билось, и он испытывал такое же, как в детстве, недоумение и счастье: предчувствие победы, для которой он хотел отдать всего себя, потому что этого ждала от него мать, а теперь другие люди ждали, народ – с материнской силой.

– Василий Игнатьевич! Если вам будет полезна разведка в окрестностях Черендея, школа с удовольствием посвятит свои экскурсии собиранию минералов. Мы просим вас дать инструкцию ученикам, – сказал заведующий школой.

– Мы найдем нефть! – закричали ребята.

И родители одобрили речь заведующего школой, и желали еще послушать хорошие слова, и ждали их от Зырянова тоже. Черендейцы присматривались к нему впервые.

– Василий Игнатьевич, – сказал длинноусый, свиреполикий директор Черендейского затона, – когда понадобится катерок – пожалуйте.

Василий вглядывался в незнакомых, но не чужих людей, приветливо обступивших его на теплом берегу. Они радовались и верили ему наперед и предлагали свою помощь, ничего не требуя для каждого отдельно. Он взглянул на Лидию, почувствовал необходимость узнать, что она думает обо всем этом. Он увидел ее раскрасневшиеся щеки и ощутил восторг от ее взгляда. Она требует от него необыкновенных слов для этих людей!

А он хотел сказать, что приехал на Полную за доказательствами существования кембрийской нефти на Байкале, только всего… Он же не вправе обещать…

Его удивила мысль, что эта девушка ему дороже всех на свете, – и он решил: во что бы то ни стало дать жителям Черендея чудо света!

Чудо ручного и карманного света, солнце в бутылке!

Из толпы вышел немолодой крестьянин и остановился против Зырянова. Он ревновал к черендейцам, которые столько наговорили и нахвалились. Он обдумывал в е с к о е слово… Но оно было трудное! В особенности, если обратить внимание на плохие приметы – к неурожаю.

– Народ примечает: кукушка не начала куковать… – заговорил он трудно, по‑крестьянски и обращался не к Зырянову, а к народу. Решился: – Но… все‑таки я обещаю вырастить для экспедиции: хлеба… мясца… яичков… маслица…

Он твердо называл по каждому предмету вес и число, и люди слушали очень внимательно, потому что знали своими руками, как делаются эти числа, и вес хлеба знали спиной. Человек сказал гордо:

– Колхозники «Луча» ни в чем не отстанут хоть от кого. – Повернулся к Зырянову: – Ну, теперь ты должен обещаться нам, а то и ехать пора мне.

– Товарищи! Даю слово коммуниста, – сказал Василий и побледнел: – Будет свет в Черендее!

Все закричали, захлопали. Василий ждал и не понимал, что ему уже не дадут продолжать. Савва тоже воодушевился и закричал чудовищно гулким голосом:

– Василий Игнатьевич! Лодка гружена всем припасом, поплыли по теплой воде!

Василий весело обернулся к лодкам, но в эту минуту председатель эвенкийской кооперации схватил его за руку и повел к дому. Рядом с Василием шла Лидия, которую точно так же за руку вела жена Григория Ивановича.

Василий успел еще заметить, что обе лодки вытащены на берег. Савватей и еще четверо уносили куда‑то ящики и мешки.

 

Глава 15

ДАВАЙТЕ РАССКАЗЫВАТЬ СНЫ

 

Приблизившееся облако потянуло на себя все глаза.

Головы откинулись, движение толпы замедлилось. Все остановились. Григорий Иванович в волнении выпустил локоть Зырянова.

Облако низко волочилось. Оно было тяжелое, мокрое. Уже видно было, как оно начало проливаться. Толпа молчала почти благоговейно. Облако надвигалось на безлесную, разогретую солнцем равнину Черендея, но вдруг оно стало подниматься, подобрало рыхлый живот и взлетело, подброшенное мощным толчком теплого воздуха.

Толпа застонала.

– Вот как хочешь, – грустно сказал председатель сельсовета, – а у нас надо закрывать поля лесом от солнца, иначе сами поля прогоняют дождь, и главное – чем сильнее засуха, тем скорее прогоняют.

Погрустневшие граждане проводили Зырянова до дверей домика эвенкийской кооперации.

Но даже в эти дни таких тревожных весенних предзнаменований приезд экспедиции был событием чрезвычайным в Черендее и возбудил волнение почти праздничное.

После обеда Лидия ходила в школу и беседовала со школьниками. Ни на одну минуту ее и Зырянова не оставляли одних, и она не могла поговорить о Сене. Вечером Василий в клубе сделал доклад о разведке нефти на Лене. Граждане задавали вопросы и не хотели расходиться. Молодежь потребовала, чтобы родители освободили место для танцев. «Чудо» сияло.

Матвей Ильич пригласил Василия и Лидию посидеть в комнатке партийною комитета.

Все были довольны, разговор шел хороший. Лидия почувствовала, однако, за всей благорасположенностью у людей какую‑то скрытую озабоченность. Это не относилось к Василию. Это была дальняя тревога. Дальняя и большая.

Слушали Василия, а он, конечно, не замечал летевшее к полночи время и с жаром говорил. Лидия смотрела на него в упор, и наконец он замолчал, догадался.

– Ну, давайте рассказывать сны, – сказал председатель совета.

Василий удивленно взглянул.

– Что подумают о нас москвичи? – сказал Матвей Ильич, усмехаясь.

– Москвичи тоже сочувствуют, беспокоятся о нашем урожае. – Председатель совета вздохнул. – Не видится.

– Весь день в бумагу смотришь, оттого и не видится тебе, – осудительно сказал директор Затона. – Я вот видел сон хороший. Солнце мочилось сквозь облачко. Прямо в Лену.

Председатель выслушал со вниманием и сказал:

– Еще?

– Мало, – сказал директор мукомольного завода.

– Я что‑то видел и забыл, – сказал начальник почтово‑телеграфного отделения и зевнул.

Вздохнул украдкой и Матвей Ильич.

– Извиняюсь, – обратился председатель совета к Лидии, – вы что‑нибудь видели во сне по дороге от Витима?

– Они из другого климата, – сказал заведующий школой.

– Бросьте, ребята, – сказал Матвей Ильич, – москвичи засмеют нас.

– Я никогда не вижу снов, – сказал Василий.

– Ну‑у? – Председатель сельсовета немного оживился. – И в Москве не видишь?

– Всю жизнь.

– Значит, сегодняшнюю ночь первый раз в жизни увидите сны, – сказал директор Затона и подмигнул всем.

– Благодаря чему? – спросил Василий.

– Благодаря гостеприимству Кулакова, – сказал заведующий школой.

– Я думаю, – сказал председатель сельсовета, оживляясь, – может быть, из всех якутов Григорий Иваныч один сберег почетную постелю для гостей. – И спросил: – Перед сильным дождем вы видите все‑таки?

– Никогда не видел ни одного сна, – сказал Василий.

– Кажется, я догадалась, – сказала Лидия. – Это такая примета?

– Народ дождя просит, – сказал Матвей Ильич, обращаясь к Лидии, – на все приметы кидается, вы правильно поняли. Григорий Иваныч, не позволяйте своих гостей мучить. Отдыхать им надо.

– А эта примета может иметь научное основание, – сказала Лидия, заинтересованная. – Известно, что животные предчувствуют изменения погоды. И человеческий организм во сне ближе к природе, когда он освобождается от контроля сознания…

– Вот и я это говорю! – воскликнул заведующий клубом. – А они смеются, говорят: тебя надо из партии исключить за суеверия…

В доме Кулакова Лидия спросила:

– Где Савватей Иванович?

– Спит. Сейчас я все налажу, – сказал Григорий Иванович и вышел из маленькой столовой в другую комнату.

– Лидия, вы слышали, что Сеня крикнул из багажника?

– Слышала.

– Я не доверяю Савватею.

– Товарищ Зырянова, вы можете идти отдыхать, – сказал Григорий Иванович, входя.

– Товарищ Цветаева, – поспешно поправил Василий.

Григорий Иванович в смущении смотрел вслед ей.

Жена Григория Ивановича зажгла свечу в честь гостьи и отвела Лидию в крохотную комнатку. Ласково посмотрела и сочувственно улыбнулась:

– Поругались?

– Кто с кем? – вежливо спросила Лидия.

– С мужиком?

Лидия поняла и покраснела.

– Не пускаешь к себе?.. А постель‑то какая!

– Он мне не муж!.. – Почему‑то ей стало удивительно стыдно, что он ей не муж.

И женщина смутилась, как‑то даже испугалась, повторила за Лидией непонятливо, не то строго:

– Не муж!.. Так как же, девка ты или как?

– Девка, – прошептала Лидия в отчаянной растерянности перед незнакомой, невежественной, некультурной женщиной, якуткой. «Почему я отвечаю на ее вопрос?.. Почему я перед нею оправдываюсь?.. Я неправа?.. Но почему перед этой якуткой?»

Якутка внимательно оглядела ее, задерживая взгляд, как ни один мужчина еще не посмел.

– Как же ты не люба ему?

И Лидия загорелась вся под ее взглядом и трепетно ждала. Якутка сделала решительный вывод:

– Люба. Не останешься девкой с ним в тайге. Слышь, завтра тащи его к Гаврильеву.

– К Гаврильеву?.. – в непонятном страхе спросила Лидия.

– В сельсовет. А я сейчас велю ему идти к тебе.

– Не надо! – Лидия схватила женщину за руки, взмолясь, испытывая стремительное чувство изнеможения своей воли.

За час до отъезда в Москве спросил – побледнел: «По дороге на вокзал, может, заскочим в загс?..» – «Это новое в геологических экспедициях, я не слыхала. Теперь коллекторов регистрируют в загсе? – Сдерживая дыхание, непримиримо: – Вместо разрешения у мамы?..»

Он сказал только одно слово: «Поехали».

И все будет, как решит эта женщина вместо мамы за восемь тысяч километров от Москвы. Если она не сжалится над Лидой…

– Как хошь.

Ушла.

Лидия подошла к окошечку, распахнула настежь. Лицо, наверно, никогда не перестанет гореть. Будет уличать Лидию всю жизнь перед всеми.

Огонек затрепетал от дуновения из окошечка. Подсвечник со свечой хозяйка оставила на полочке, заменявшей стол в этой комнатушечке. Лидия подошла к белой раскрытой узкой постели и провела пальцами по свежим простыням. После иркутской гостиницы она не раздевалась.

Одеяло было мягкое, толстое. Ох, да из чего же оно сделано? Это мягкий, словно шелковый, заячий мех. И какой же глубокий, пушистый белый заяц! Сколько бедных зайчиков отдали свои шубки для этого огромного снежного покрывала! Остудить лицо в нем!

Вместо тюфяка положен был тоже мех. Лидия блаженно улыбнулась и расплела косу. Она развязала рюкзак, чтобы вынуть большой гребень. Поверх всех вещей лежал смятый листок бумаги. Откуда он взялся? В недоумении она подошла к свече. На листке написано было карандашом большими, растопыренными буквами. Буквы боялись задеть друг друга и старались держаться врозь, но все‑таки свалились на строку строкой:

 

ЛМВИ

ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК БУДУ

ЕСЛИ ПРОПУЩУ СЛУЧАЙ

ДОБРАТЬСЯ ДО БС

ИЗВИНИТЕ

ВРЕМЕННО

ОСТАВЛЯЮ ВАС СТ.

 

Он догадался сунуть записку в ее рюкзак!.. Но что это значит? Сеня сам не захотел сойти в Черендее? Он добровольно остался на самолете?.. Он сговорился с пилотами? Но зачем?.. «Добраться до БС»! Что это означает?..

В темноте багажника, ощупью, он написал это… Лидия была взволнована. Ей хотелось немедленно показать Василию, но весь дом спал.

Ночной холод набросился на нее из окна. Лидия быстро и радостно окунулась в глубокий мех постели. Мелодичный звон оповестил об этом весь дом: гостья легла.

Разнесся новый быстрый перезвон, и музыка умолкла, потому что гостья спрыгнула с кровати.

Она стояла на полу и тревожно разглядывала свою коварную постель. На уголочках подушек она обнаружила колокольчики, на концах исподней простыни были бубенчики пришиты, и еще где‑то какие‑то очень звонкоголосные украшения; должно быть, серебряные и медные. Это не кровать была, а целая колокольня, музыкальный инструмент.

Лидия осторожно села и тихохонько легла. Но все эти хитрости были напрасны. Нежный звон сопровождал ее старания, и она рассмеялась.

Колокольчики оживленно перевили ее смех. Каждое ее движение стало мелодичным. В отчаянии она съежилась и лежала не шевелясь, и простыня притихла, но пушистые зайцы не унимались и вместе с подушками отмечали тихими трелями легкое дыхание гостьи.

Лидия не выдержала и прыснула в подушку под радостный аккомпанемент бубенчиков и колокольчиков, и тогда она стала хохотать. Она побила свою веселую постель, ужасаясь громозвучным следствиям своей смешливости, а почетная постель трезвонила, как расскакавшаяся удалая тройка, частично утешая радушного хозяина в том, что гости не сполна воспользовались кулаковским гостеприимством.

 

Глава 16