Глава 18. Рождество в штетле

Отец и Генри сидели на промятом зеленом диване возле камина, положив ноги на старый сундук. В руках у них были дымящиеся кружки с чаем. С удивлением Грейс заметила, что в доме определенно стало теплее, и решила, что, похоже, просто не совсем разобралась в устройстве бойлера или отопительной системы. Хотя, может быть, дело в огне? Отец как следует растопил камин. Как ни удивительно для городского жителя, но у папы всегда очень ловко получалось разводить огонь.

– Ну, здравствуй! – довольно-таки приветливо произнес он.

Генри держал предмет, которого до приезда папы в доме точно не было – портативный DVD-плеер. Дедушка и внук смотрели вместе какой-то фильм. На секунду Грейс охватила сильнейшая волна раздражения.

– Папа, – вслух произнесла она, – когда ты приехал?

Дедушка посмотрел на внука. Генри, внимание которого снова привлек маленький экран, едва заметно пожал плечами.

– Кажется, час назад, – ответил ее отец. – Я тут огонь разжег…

– Вижу. А это что, предрождественский подарок?

Отец покосился на DVD-плеер в руках у Генри и нахмурился.

– Нет. Это, вообще-то, мой. Просто решил отдать внуку на время… ну, пока вы здесь.

Отец снова повернулся к Грейс:

– Ты ведь не возражаешь?

– Нет, конечно, – покачала она головой. Потом нехотя прибавила: – Спасибо. – А затем довольно сердито спросила у сына: – Генри, не забыл сказать дедушке «спасибо»?

Можно было подумать, что неблагодарность проявил сын, а не она сама.

– Чтобы Генри – и забыл про «спасибо»? – ответил отец. – У мальчика прекрасные манеры.

– Мы смотрим «Космическую одиссею 2001 года»^[44], – пояснил Генри. – Они только что нашли на Луне минолеты.

Грейс растерянно нахмурилась и даже на секунду перестала сердиться.

– Какие еще минолеты?

– Монолиты, – поправил отец и взглянул на дочь. – Привез, что было. Это из коллекции «Величайшие научно-фантастические фильмы всех времен». Дети подарили.

Другими словами – «дети Евы». У Грейс язык чесался напомнить: «Вообще-то ребенок у тебя только один».

– Хорошая коллекция, целых десять фильмов, – бодро доложил Генри. Сын, похоже, был всем доволен.

Если Грейс что-то и раздражало больше, чем мальчики, обожающие спорт, так это мальчики, обожающие научную фантастику. А теперь ее хорошо образованный, всесторонне развитый, чуткий, играющий на скрипке сын читает книги про бейсбол и смотрит фильмы про космические корабли. И кстати, с тех пор как они приехали, Генри ни разу не брал в руки скрипку. Но, что еще более удивительно, Грейс даже в голову не пришло сделать ему по этому поводу замечание.

– Очень мило с твоей стороны.

Вежливые слова вырвались у Грейс сами собой.

– Соскучился по нему, – сказал отец, одной рукой обнял Генри за плечи и притянул к себе. Одет он был в один из своих многочисленных свитеров в рубчик – серый, мягкий, с высоким воротом. Раньше для него такие покупала мама. Теперь эту обязанность выполняла Ева.

– По вас обоим, – прибавил отец. – Вот и решил приехать и проверить, все ли у вас в порядке.

Грейс повернулась и направилась на кухню. Когда она узнала машину и поняла, что страх и паника были совершенно безосновательны, принялась спокойно вынимать из багажника пакеты. Хотелось унести все в дом в один прием, чтобы зря не бегать туда-сюда по холоду. Грейс принялась доставать из пакетов консервные банки, грохая ими о деревянную столешницу, точно хотела сыграть мелодию, как на ударном инструменте.

«Соскучился… Да уж конечно! По вас обоим… Так я и поверила!»

К тому времени, как Грейс добралась до беркширской продуктовой лавки, та уже закрылась, поэтому пришлось отправиться в «Прайс чоппер», а там продукты для образцового домашнего ужина в стиле Марты Стюарт не продаются. Грейс отыскала крыжовенное желе в банках, которое предлагалось вываливать целым куском, а потом разрезать ножом. Еще нашла жареный лук и грибной крем-суп. В общем, рождественское застолье намечалось в стиле ретро. Учитывая, что Грейс вообще чуть не забыла про праздник, оставалось надеяться, что отец не рассчитывает на роскошный прием.

– Грейс, – вдруг произнес он у нее за спиной. Отец стоял в дверях.

Индейка лежала на дне пакета, под замороженной фасолью, и Грейс наклонилась, чтобы достать ее оттуда. Впрочем, «индейка» – это громко сказано, Грейс купила только грудки, причем уже жареные.

– Что? – неприветливо откликнулась она.

– Извини. Надо было предупредить, что приеду.

– Надо было, – подтвердила Грейс. – Сосед сказал, что у нашего дома стоит какая-то машина. Я так испугалась… Мог бы позвонить.

– Вообще-то я звонил. Вернее, пытался. Вот на этот телефон. – Отец указал на старинный аппарат на кухне. – Но не дозвонился.

Грейс вздохнула.

– Наверное, я просто не стала подходить. Боялась, что звонит кто-то другой.

Сейчас Грейс бы не стала разговаривать ни с кем, кроме папы. Что это означает, думать не хотелось.

– Надо было придумать какой-нибудь условный сигнал. Мы тут живем, как отшельники. Отшельники-луддиты^[45]. Но ничего не поделаешь, приходится…

– Значит, ты не знаешь, что происходит, – произнес отец скорее с утвердительной, чем с вопросительной интонацией. В голосе его прозвучало едва заметное, но все же осуждение. Наверное, думал: «Впрочем, до этого ты тоже не подозревала, что творится в твоей собственной семье». Хотя, возможно, Грейс просто вложила в его слова лишние смыслы.

– В общих чертах я в курсе. Подробностей, правда, не знаю. Но думаю, лучше нам пока пересидеть здесь.

Отец кивнул. И только тут Грейс заметила, что вид у него изможденный. Кожа под глазами, будто восковая бумага. А сами глаза покраснели так, что заметно было даже из противоположной части кухни. Всего за несколько недель он будто сразу состарился на десять лет. «И за это тоже большое тебе спасибо, Джонатан», – подумала Грейс.

– Я хочу помочь, – произнес отец. – За этим и приехал – узнать, не нужно ли чего…

Грейс вздрогнула. В такой ситуации им еще оказываться не приходилось. Сейчас они были точно два путника, повстречавшиеся на узкой горной тропе. И вопрос был даже не в том, кто кому уступит дорогу, а в том, кто примет от другого этот жест доброй воли. Что за нелепая проблема, подумала Грейс.

Чтобы скрыть смущение, взяла индейку и понесла к холодильнику, однако, открыв дверцу, обнаружила, что полки забиты знакомыми оранжевыми и белыми упаковками. Вместо того чтобы сразу почувствовать себя оскорбленной, Грейс просто до неприличия оживилась.

– Заехал за покупками в «Забар», – зачем-то пояснил отец, хотя Грейс уже и сама догадалась. – Подумал, вам будет приятно.

Грейс кивнула, продолжая держать дверцу холодильника открытой. Она совсем не удивилась, почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы.

– Спасибо, – сказала она.

– Генри любит рубленую печенку, – продолжил отец. – Нарочно купил побольше, чтобы надолго хватило. Можно ее заморозить. И штрудель тоже.

– С каких пор ты превратился в образцового домохозяина? – засмеялась Грейс. Но он ответил совершенно серьезно:

– Ева очень хорошо готовит и не понимает, зачем вообще нужны магазины вроде «Забара», где продают готовые блюда. В общем, давно уже понял, что если хочу по-прежнему угощаться огуречным салатом и багелями с копченой лососиной, придется закупаться самому. А еще захватил пирожные, которые тебе нравились, – прибавил отец.

Полоски из зеленого, оранжевого и белого бисквита и шоколадная глазурь. Любимое лакомство Грейс. Даже просто глядя на них, она почувствовала себя немножко бодрее.

– Купил всего понемножку, – продолжил отец. – Даже суп с шариками из мацы взял.

– Интересно. Иудейское Рождество – это что-то новенькое, – улыбнувшись, пошутила Грейс.

– Пожалуй, – кивнул отец, освобождая на одной из полок место для индейки.

– Рождество в штетле.

– Вифлеемская звезда над Буковско, – рассмеялся отец. Буковско назывался городок в Галиции, где располагался штетл, в котором жил папин дед.

– Да уж…

– Бабушка бы не возражала. Между прочим, это ее сестра в первый раз дала мне попробовать свинину. Очень вкусная была сосиска, до сих пор помню.

– Вот, полюбуйся, до чего нас довели твои грехи, – пошутила Грейс.

– Ничего, все образуется. – Отец отошел от холодильника и придержал дверцу, пока Грейс ходила за остальными продуктами. – Ты справишься. Ты сильная.

– Да-да, конечно.

– И Генри тоже. Да, удар серьезный. Не подумай, будто я не понимаю, как вам тяжело. Но Генри благополучный ребенок, его всегда любили, о нем заботились. А еще он очень умный. Если мы будем с ним честными, все будет в порядке.

Грейс уже собиралась перейти в оборонительную позицию и сказать отцу какую-нибудь гадость, как вдруг ей пришло в голову, что он прав. Грейс ведь отнюдь не была честна с Генри. Под предлогом, что мальчика необходимо «защитить» и «оградить», Грейс почти ничего не рассказала о том, что произошло – и происходило до сих пор – с его семьей. Но каждый раз, представляя, как заведет этот разговор, Грейс чувствовала, что вот-вот расклеится. А сейчас необходимо было держать себя в руках. Таков был ее основной принцип.

– Мы поговорим честно и открыто, – пообещала Грейс. – Только не сейчас. Я и сама пока многого не понимаю. Сначала надо как-то устроиться.

– Да, устроиться – это важно, – осторожно согласился отец. – Ребенку нужна спокойная, стабильная жизнь. Разумеется. Как я понимаю, вы пока останетесь здесь?

Грейс пожала плечами.

– А как же твоя практика?

– Пришлось на время от нее отказаться, – ответила Грейс. Эти слова до сих пор звучали непривычно.

– А школа Генри?

– В Коннектикуте тоже есть школы.

– Таких, как Реардон, нет.

– Тонко подмечено, – почти рявкнула Грейс. – Как тебе Хотчкисс? Подойдет?

Отец закрыл холодильник и повернулся к ней.

– Вижу, ты уже все продумала.

– Да.

Грейс врала. На самом деле она на эту тему даже не задумывалась. Слово «Хотчкисс» как-то само собой сорвалось с языка.

– Здесь у тебя даже друзей нет.

Грейс направилась к тому самому ящику, где лежала уже наполовину опустевшая пачка сигарет, и достала открывалку. Потянулась за бутылкой красного вина на верхней полке.

Ну, и что она должна была на это ответить? Что ни один из друзей и знакомых из «прошлого», как иронически называла этот период Грейс, даже не попытался узнать, где она и что с ней? И это была чистая правда. Когда Грейс просматривала список пропущенных звонков на мобильном телефоне с отключенным звуком, ни одного знакомого номера не было. Сплошь репортеры и полицейские. А еще – Сарабет и Мод.

Грейс только сейчас полностью осознала, что друзей у нее не было.

– Можно подумать, в Нью-Йорке их были целые толпы, – наконец проговорила она.

Отец печально кивнул. Наблюдая за ним, Грейс решила, что он неправильно понял – решил, что все отвернулись от нее, когда разразился скандал. Но Грейс имела в виду, что растеряла друзей еще задолго до этого. Теперь она это ясно понимала.

– Кстати, звонила Вита, – проговорил отец таким небрежным тоном, будто речь шла о чем-то обыденном. – Я ей сказал, что ты здесь. Она сейчас живет где-то в Беркшире. Кажется, говорила, где конкретно, но я забыл. Она тебе не звонила?

У Грейс перехватило дыхание. Она сразу повернулась к старому настенному телефону. Сколько раз он звонил, пока она не выдернула его из розетки? А тот единственный раз, когда Грейс сняла трубку? Голос был женский. Грейс решила, что звонит какая-нибудь журналистка, но вдруг она ошиблась? Когда Грейс воткнула штопор в пробку, рука слегка дрожала.

– Дай мне, – сказал отец, забирая у нее бутылку. – Ну так что, не звонила Вита?

Грейс пожала плечами. Она до сих пор не могла поверить, что подруга вышла на связь.

– Я сказал, что очень рад снова услышать ее голос. По-моему, она очень за тебя беспокоится.

Пусть встанет в очередь, подумала Грейс, глядя, как отец разливает вино по бокалам. Впрочем, из людей, которые за нее беспокоятся, полноценной очереди не получилось бы – их было слишком мало. И вообще, очень некрасиво со стороны Виты без объяснения причин и предупреждения обрывать их дружбу, но еще хуже было то, что она надумала объявиться именно сейчас.

– Понятно, – произнесла Грейс, взяв в руку бокал. Вино было чуть горьковато, зато мгновенно произвело нужный эффект.

– Вита обмолвилась, что работает в каком-то реабилитационном центре. Подробности не спрашивал. Она что, тоже психологом стала?

«Откуда я знаю?» – подумала Грейс. Но сказала:

– По крайней мере, училась на психолога. Только это было давно, а чем она сейчас занимается, я, если честно, не в курсе.

– Может быть, сумеете восстановить старую дружбу. Иногда так бывает. Когда умерла твоя мама, мне начали звонить люди, о которых я уже много лет как думать забыл. Например, Лоуренс Давидофф. Помнишь его?

Грейс кивнула и отпила еще глоток вина, за который была вознаграждена приятным согревающим ощущением внутри.

– И Дональд Ньюман… Мы с ним вместе были в Корее… Представляешь, все эти годы жили в пяти кварталах друг от друга, но ни разу не встретились. Между прочим, это он познакомил меня с Евой.

Грейс вскинула голову:

– Правда?

– У Дональда жена риелтор. Ева с Лестером обращались к ней, когда покупали квартиру на Семьдесят третьей улице. Поэтому, после того как умерла твоя мама, Дональд решил нас свести.

Грейс хотела спросить: «И как скоро он надумал это сделать?» Эту подробность отец обычно предпочитал обходить молчанием.

– Спасибо за идею, но не нуждаюсь в том, чтобы подруги сводили меня с новыми мужчинами.

– По-моему, у Виты ничего подобного и в мыслях не было. Как я уже сказал, голос у нее был очень встревоженный. Если бы что-то подобное случилось с ней, ты, я думаю, тоже принялась бы ее разыскивать, чтобы узнать, не нужна ли помощь.

Грейс, отнюдь не разделявшая папиной уверенности, сочла за лучшее промолчать. Просто подошла к посудному шкафчику и принялась доставать тарелки. Потом столовое серебро и салфетки. Затем вернулась к холодильнику, чтобы узнать, что сегодня на ужин.

Отец и впрямь привез всего понемногу. Джемы, сыры и пластиковые контейнеры из «Забара», тонкий багет, пакет с багелями и ломтики ржаного хлеба. А рядом с холодильником лежали плитки деликатесного шоколада – того самого, который продавался в «Забаре» на кассе.

– Ничего себе! – восхитилась Грейс, разворачивая кусочки лосося в два дюйма толщиной, обернутые прозрачной бумагой. – Какая прелесть. Спасибо большое.

– Не стоит благодарности. – Отец положил руку Грейс на плечо и встал рядом с ней, заглядывая в холодильник. – Надеюсь, хватит?

– Для чего? Чтобы накормить всю округу? Думаю, да. Впрочем, «вся округа» сейчас состоит из нас с Генри и мужчины, который живет в каменном коттедже.

– В котором? Том, что с другой стороны?

– Да.

Отец улыбнулся:

– Это где жили те самые мальчишки, любители водных лыж?

– Да. Один из них вырос и стал преподавателем в колледже. Говорит, взял академический отпуск, чтобы поработать над книгой.

– Разве их коттедж приспособлен к зимовке? – нахмурился отец.

– Вряд ли. Кстати, мне он задавал тот же вопрос. Но ничего, как-нибудь справимся. Главное – продержаться до конца января, а потом должно потеплеть. А если будет совсем невмоготу, переедем в мотель.

Отца ответ Грейс, кажется, не удовлетворил. Он стоял и смотрел, как она выкладывает сыр на разделочную доску. Грейс налила суп в кастрюлю из нержавеющей стали и поставила разогреваться.

– Не нравится мне, что вы живете в таких условиях, – серьезным тоном произнес отец, будто высказывал мнение по очень важному вопросу.

«Можно подумать, нам тут очень нравится», – едва не рассмеялась Грейс. Но при мысли о доме и прежней жизни ее всякий раз охватывало беспокойство. Здесь, конечно, полная глушь, да и мороз не радует, но вернуться сейчас Грейс была просто не в состоянии.

– А что будешь делать, когда выйдет книга? – спросил отец. – Тогда тебе уж точно придется ехать в Нью-Йорк. У тебя же будут брать интервью и все в таком духе. Ты ведь, кажется, говорила, что тебя пригласили выступить на телевидении?

Грейс замерла и подняла глаза.

– Отец, – осторожно произнесла она, – теперь со всем этим ничего не получится.

Вид у него был потрясенный. Он напряженно выпрямился во весь рост и посмотрел ей в глаза. Только сейчас Грейс заметила, сколько морщин у него на лице и как обвисла его кожа.

– Что, так и сказали? – спросил отец.

– А тут и говорить ничего не надо, и так все предельно ясно. Я ведь и сама понимаю, что, если явлюсь на эти самые интервью, вопросы задавать будут не про книгу, а про мои собственные семейные дела. Эту тему обсуждать не собираюсь. Тем более на телевидении. И так уже превратилась в посмешище, зачем усугублять?

Отец попытался возразить, но Грейс лишь отмахнулась. Впрочем, попытка была довольно вялая.

– Я-то надеялась, что моя книга поможет людям. Думала, мне есть что сказать. Хотела посоветовать, как выбирать мужа, а теперь оказалось, что я сама в этом деле ровным счетом ничего не смыслю. Посуди сам. Семейный психолог, муж которой завел любовницу, а потом, возможно, убил ее.

Отец чуть вскинул брови.

– Грейс, – осторожно произнес он. – «Возможно»?..

Грейс покачала головой.

– Ты не думай, я все понимаю, – задумчиво произнесла она. – Просто пока… в общем, пока остановлюсь на «возможно». Дальше идти еще не готова.

Грейс окинула взглядом кухню. Уже успело стемнеть. Наступил еще один зимний вечер.

– У нее родился ребенок от Джонатана, – само собой вырвалось у Грейс. – Ты знал?

Отец опустил взгляд на деревянный паркет. Отвечать он не торопился. В кухню от DVD-плеера едва слышно долетала мелодия «На прекрасном голубом Дунае»^[46].

– А ведь мог бы догадаться… или хотя бы заподозрить… – проговорил отец. – Джонатан приходил ко мне просить денег.

Грейс испытала уже знакомое неприятное ощущение. Очередная плохая новость про мужа.

– Когда?

– Ну… – Отец задумался. – Кажется, в мае. Сказал, ты беспокоишься, что в этом году у вас не хватит денег на Реардон и придется переводить Генри в другую школу.

– Неправда, – выговорила ошеломленная Грейс. – Не было у нас таких проблем.

– Теперь понимаю. Но он сказал, что ты очень переживаешь, а просить у меня такие деньги тебе неудобно, вот он и пришел сам. Я, конечно, ответил, чтобы вы оба выбросили из головы всякие глупости. Внук у меня один, а денег, слава богу, вполне достаточно, чтобы помочь ему с образованием. Но Джонатан все равно настаивал, чтобы я не рассказывал тебе, вот я и помалкивал.

Грейс ухватилась за край столешницы, чтобы не потерять равновесие.

– Папа, мне очень жаль, что так получилось. Джонатан тебя обманул. Деньги на оплату школы у нас были!

– Теперь понимаю. Но тогда он говорил очень убедительно. Напомнил, что детские онкологи – не самые высокооплачиваемые врачи. Рассказывал, как ему невыносима мысль, что вам с Генри придется в чем-то себе отказывать из-за того, что он не смог достойно вас обеспечить. Мол, несправедливо, чтобы тебе приходилось страдать…

Грейс покачала головой:

– Когда, говоришь, он приходил за деньгами? В мае?.. Джонатана тогда уже уволили. Полицейские сказали, что дисциплинарное слушание, на котором приняли решение, прошло еще в марте. Джонатана выгнали из больницы. А я даже не подозревала…

Отец оперся о стол локтями и прикрыл глаза.

– Я дал Джонатану сто тысяч долларов, – продолжил он. – Чтобы надолго хватило, и вам обоим не пришлось лишний раз ко мне ходить. Думал, на оплату обучения.

– Может быть, на этот счет Джонатан не соврал, – мрачно проговорила Грейс. – Только платить он собирался не за Генри. Джонатан оплачивал обучение другого ребенка. Наконец-то я это поняла.

– За другого?.. Но тот ребенок, кажется, еще в младенческом возрасте?..

– Я имею в виду старшего брата этой девочки. Мальчик был пациентом Джонатана. Так мой муж и встретил ту женщину. Потом мальчик поступил учиться в Реардон. А директор, кажется, думал, что мы с Джонатаном вместе оплачиваем его обучение, так сказать, из благотворительных побуждений. Захотели поддержать ребенка, которому удалось победить рак. К тому же лечил его Джонатан. Все вполне понятно и безобидно. Но я понятия не имела, что Джонатан платит за кого-то еще. Думала, мальчик выиграл стипендию. – Грейс вздохнула. – Впрочем, можно и так сказать. Только «стипендия» поступала от Джонатана. Вернее, от тебя. Еще раз извини.

Отец покачал головой. Когда Грейс подняла глаза, не сразу заметила, что он дрожит.

– Папа…

– Не обращай внимания, все в порядке…

– Извини, – снова повторила Грейс.

– Перестань, тебе не за что просить прощения. Если на кого-то и злюсь, то только на себя. На Джонатана, конечно, тоже, но в основном на себя. Как я мог допустить, чтобы моя дочь оказалась в такой ситуации?..

И только тут Грейс поняла, что отец тоже очень тяжело переживает эту ситуацию, только по своим причинам. Хотя, возможно, «эта ситуация» тянулась уже давно, гораздо дольше, чем казалось Грейс. Причем поспособствовала ее развитию именно она. Много лет Грейс демонстрировала только одну свою сторону: счастливая жена, успешный профессионал, мать его замечательного внука. Общались они довольно часто, но в их отношениях не было тепла. Если честно, Грейс ни разу не пыталась разобраться, вникнуть, что он представляет собой как человек, что его интересует, как он жил в прошлом и как живет сейчас. Грейс регулярно посещала семейные ужины и всегда поддерживала вежливый, корректный разговор, но близости с отцом не ощущала. Но с другой стороны, раньше ей просто не приходило в голову, что отец вообще хочет этой самой близости и заинтересован в ней – он ни разу не давал ей этого понять, во всяком случае напрямую.

Что, если Грейс ошиблась? Вдруг она и впрямь не понимала и не замечала, что нужна отцу? Можно подумать, ей он не нужен! Конечно, нужен! И мама ей нужна – до сих пор! Грейс вела себя так, будто взяла на себя обязательство все делать самой, и за его нарушение полагается наказание. Как самонадеянна была Грейс, полагая, что сможет жить по своим правилам! Увы, надолго правил не хватило.

– Не перекладывай вину с Джонатана на себя, – возразила Грейс и поставила на столешницу бокал. – Ты никак не мог ему помешать.

– Я думал, что помогаю тебе и Генри, – ответил отец. – Я же знаю, какая ты гордая. Никогда не придешь ко мне с жалобами на жизнь. Почему, не понимаю. Я даже был в некотором роде благодарен Джонатану. Сказал «спасибо» за то, что он дал мне шанс о тебе позаботиться. – Отец с горечью покачал головой. Потом вздохнул: – Ева обожает дарить детям подарки, – прибавил он, будто оправдываясь. – Но ты никогда ничего не хотела.

– Почему? Хотела, и даже очень, – возразила Грейс. – Только у меня все это было. По крайней мере, так мне казалось. Счастье – не иметь то, что хочешь, а хотеть то, что имеешь. Слышал этот афоризм? – улыбнулась Грейс. – Не помню, кто сказал.

Между тем суп на плите булькнул. Грейс достала из ящика деревянную ложку и принялась его помешивать.

– Ну-ка, повтори еще раз… Чтобы быть счастливым, надо иметь то, что хочешь?

– Нет, наоборот – хотеть то, что имеешь.

– A-а! Теперь понятно. И впрямь очень просто, – произнес отец. С облегчением Грейс заметила, что теперь он выглядит гораздо лучше и бодрее. Отложив ложку, обняла его.

Через некоторое время в кухню заглянул Генри.

– Непонятное кино, – сообщил он взрослым, покачав головой. – Сначала все эти разноцветные штуки, а потом один из космонавтов взял и превратился в младенца. Что-то я совсем запутался.

– Немудрено, я и сам запутался, – ответил внуку дедушка. – Должно быть, Стэнли Кубрик рассчитывал, что аудитория все равно будет под кайфом – такое уж тогда было время. Но мы с твоей бабушкой, перед тем как пойти в кино, только выпили немного мартини. Видимо, этого оказалось мало.

Грейс велела отцу и Генри накрыть на стол. В первый раз со дня приезда они ужинали в столовой. Во все предыдущие вечера сидели на диване, завернувшись в теплые одеяла, и держали тарелки на коленях. Впрочем, сегодня температура в доме ничуть не повысилась. Но почему-то казалось, что стало теплее.

Сначала ели суп, потом бутерброды с лососиной. Увидев багели и лосося, Грейс просто не смогла удержаться. Грейс выпила еще вина, потом от души угостилась темным шоколадом, но даже после этих излишеств чувствовала себя неплохо. Учитывая все обстоятельства – сочельник в холодном доме, вынужденное бегство от прессы, присутствие папы и сына, перед которыми Грейс чувствовала себя виноватой, хотя по-хорошему винить следовало любовь ее жизни, мистера Джонатана Сакса, – праздник получился на удивление приятный. Даже при том, что говорили за столом о бейсболе – угораздило же найти тему! Грейс с удивлением узнала, что когда-то отец регулярно ходил на матчи и с детства болел за команду под названием «Монреаль Экспос». Он даже за счетом следить умел. Звучит, как несложная задача, но только не в бейсболе. Дедушка пообещал обучить внука этой премудрости – может быть, прямо завтра. Наконец Генри пошел спать. Прежде чем Грейс начала убирать со стола, они с отцом некоторое время посидели во вполне дружеском молчании. Потом он спросил, не догадывается ли Грейс, куда мог отправиться Джонатан и почему его до сих пор не нашла полиция.

– Нет, – ответила не ожидавшая таких вопросов Грейс. – Понятия не имею. Знала бы – сказала.

– Если честно, удивляюсь, как ему это удалось. В наше время трудно уйти от преследования полиции. Всюду камеры видеонаблюдения. А если понадобится что-то купить, тут и вовсе велик риск, что тебя выследят. Поразительно, как Джонатана до сих пор не арестовали. Он же везде! В смысле, его фотография.

Грейс вздохнула. Ей даже думать об этом не хотелось.

– Должно быть, Джонатан все продумал заранее. В смысле, как не быть пойманным. Судя по всему, готовиться он начал достаточно давно.

Отец нахмурился:

– Хочешь сказать, что Джонатан спланировал… что он это сделал… преднамеренно?..

Отец запнулся. То ли забыл имя любовницы, то ли просто предпочел не говорить на эту тему вслух. А Грейс предпочитала даже не думать об этом. Она покачала головой.

– У Джонатана были проблемы, и серьезные. Причем начались они задолго до того, как он сбежал. Джонатан вполне мог предположить, что ему понадобится место, где жить. Возможно, оно у него уже было, – принялась рассуждать Грейс. К этим выводам она пришла в результате размышлений. Не исключено, что у Джонатана есть помощник. Хотя, когда дело касалось мужа, Грейс уже ни в чем не была уверена. Джонатан Сакс оказался не тем, за кого себя выдавал, а совсем другим человеком. Эта мысль причиняла такую боль, что Грейс бессильно прикрыла глаза и дождалась, пока она отступит.

– Джонатан очень умен, – наконец произнесла Грейс. – В этом я на его счет не ошибалась.

К сожалению, того, в чем Грейс не ошибалась, когда речь шла о Джонатане, было очень немного.

– Ты тоже, – возразил отец. – Ты очень наблюдательная и хорошо разбираешься в людях. Это твоя работа. Ты даже книгу об этом написала…

Тут он запнулся. Видно, сообразил, что в случае Грейс наблюдательность надо было проявлять раньше.

– Продолжай, – напряженно произнесла она. – Не волнуйся, ничего нового ты мне не скажешь. Я и сама все понимаю.

Отец покачал головой. Он крутил бокал вина длинными пальцами. Лицо выражало глубокую печаль. Волосы же, вдруг заметила Грейс, были совсем не настолько безупречно ровно подстрижены, как обычно. Неужели Ева проявила в этом вопросе небрежность? Однако, хотя Грейс и испытывала некоторое злорадство по поводу промаха мачехи, она сразу поняла – дело не в этом. Ее неприятности так огорчили папу, что даже Еве было трудно поддерживать в доме привычный распорядок и устоявшиеся традиции. Короче говоря, никаких причин злорадствовать у Грейс нет. В первый раз ей захотелось извиниться перед мачехой, причем, к собственному удивлению, совершенно искренне. Более того, Грейс было стыдно за отношение к Еве в целом. Сколько раз она обсуждала похожую ситуацию с недовольными, исполненными горечи и негодования клиентами, родители которых, овдовев, вступили в повторный брак? Грейс твердила, что люди, которые были счастливы с мужем или женой, часто стараются снова связать себя семейными узами, причем в некоторых случаях очень быстро. Те, кому хорошо в браке, любят быть женатыми – так уж сложилось. Вот и отец был счастлив с мамой Грейс, поэтому снова захотел стать счастливым. А потом встретил Еву и подумал – может быть, с ней у него все получится? И вообще, разве найти пару не лучше, чем жить в трауре? Неужели Грейс предпочла бы, чтобы отец так и оставался один? Тогда почему она так переживает из-за его второго брака? Врач, исцелись сам, печально сказала себе Грейс.

– Наверное, дело в том, – задумчиво проговорила она, – что, глядя на вас с мамой, я видела, какой должна быть хорошая, крепкая семья. Конечно же мне хотелось такую же. Сама я вела себя как мама, а Джонатан… по крайней мере, с виду… – Грейс запнулась, подыскивая нужные слова, но потом передумала и решила оставить эту тему. – Я думала, Генри доволен и счастлив. Надеюсь, он и был счастлив, – тяжело было говорить об их с Джонатаном семье в прошедшем времени. – Я просто хотела жить счастливо, как вы.

На какую-то секунду Грейс показалось, что она плачет. Впрочем, в нынешнем состоянии для нее это было бы совершенно нормально. Хотя раньше Грейс удивили бы такие бурные проявления чувств со своей стороны. Однако Грейс сразу сообразила, что плачет не она, а отец. Фридрих Рейнхарт, юрист, сидел напротив нее за сосновым столом и всхлипывал, закрыв лицо длинными пальцами. Да, ее отец плакал. Грейс растерянно замерла. Потом протянула руку и дотронулась до его тонкого запястья.

– Папа?..

– Нет, – покачал он головой. – Не надо.

«Что – не надо?» – озадачилась Грейс. В любом случае ему необходимо было выплакаться. Это заняло долгое время, но Грейс терпеливо сидела и молча ждала, когда он успокоится. Наконец он затих и отправился в ванную. Грейс услышала звук смываемого унитаза, потом из крана полилась вода. Когда отец вернулся, она отметила, что он более или менее успокоился. Сейчас он был похож на своего отца – деда, которого Грейс едва помнила. Дряхлый старик со слезящимися глазами, чье присутствие в углу гостиной на днях рождения маленькой Грейс смущало девочку и вызывало некое чувство неловкости. Отец, так же как и Грейс, и Генри, был единственным ребенком в семье, и отношения с отцом у него сложились не особо близкие. Грейс почти ничего не знала про деда, кроме адресов, по которым он жил. В обратной последовательности – озера Лодердейл, Раз, Флашинг, Элдридж-стрит, Монреаль, Буковско. Еще запомнились похороны, идти на которые Грейс отказывалась наотрез – ведь это значило пропустить роскошную бат-мицву одноклассницы из Реардона. Сейчас Грейс даже не помнила, как звали девочку, у которой была бат-мицва, но тогда то, что ее заставляли пропустить торжество, казалось ужасно несправедливым.

– Мы не были счастливы вместе, – вдруг произнес отец с порывистым полувздохом-полувсхлипом: так бывает после плача. – Ни я, ни Марджори. Я знаю. Я пытался быть счастливым. Сначала с ней, потом сам по себе. На что угодно был готов, но…

– Как же?.. – растерялась Грейс. – Я не замечала… ни разу, – настаивала она, будто, даже будучи ребенком, лучше родителей разбиралась в их отношениях. – А как же?..

Грейс принялась лихорадочно искать подходящий пример, показывающий, что отец погорячился. Первое, что пришло на ум, – украшения, выложенные на мамином туалетном столике с зеркалом.

– А как же все эти красивые драгоценности, которые ты ей дарил? Броши, браслеты… Ты их преподносил с такой любовью, нежностью…

Отец резко покачал головой:

– На самом деле иногда я проводил время с другими женщинами, но каждый раз решал, что не хочу жить двойной жизнью, возвращался в лоно семьи и просил прощения, как умел – с помощью подарков.

Отец сделал паузу, чтобы проследить, что Грейс поспевает за его мыслью. Но она была совершенно ошарашена такими новостями.

– Так вот почему ты покупал эти украшения? – Грейс и сама удивилась, что сумела найтись с ответом на такие заявления. Вернее, не с ответом, а с вопросом, вдобавок довольно глупым, но все же…

– Мама никогда не носила драгоценности, которые я дарил, – пожал плечами отец. – Для нее они были словно отравленные. Она сама мне сказала, когда зашел разговор на эту тему… Мы куда-то собирались, и на туалетном столике лежала брошь с изумрудом. Я взял и сказал, что эта вещица подойдет к ее платью. А мама сказала, что будет чувствовать себя, как Эстер Принн с буквой «А» на груди^[47].

Грейс закрыла глаза. Она помнила эту брошь. Ее забрал Джонатан, сбегая неизвестно куда. Оставалось надеяться, что больше Грейс эту вещь не увидит.

– Я должен был остановиться, – покачал головой отец. – По многим причинам. Во-первых, ни мне, ни тем более твоей маме лучше и легче от этого не становилось. Достаточно было взглянуть на драгоценности у нее на туалетном столике и вспомнить, что они означают. Я и сам не уверен, что до конца понимал собственные мотивы. По-моему, наступил момент, когда украшения перестали быть для меня примиряющим жестом. Иногда возвращался домой и видел, что мама нарочно выложила какую-то из вещей на видное место. Будто хотела сказать: «Помнишь, когда купил мне эту вещь? А вот эту?» Не понимаю, зачем она это делала. Вполне естественно, что ей хотелось досадить мне, но зачем мучить еще и себя?

– Вам нужно было обратиться к психологу, – напряженно произнесла Грейс. – Вам эта мысль в голову не приходила?

– Честно? Нет. У моего поколения обращаться к семейным консультантам было не принято. Считалось – если люди могут терпеть друг друга, это уже неплохо. Сиди и радуйся, бывает и хуже. А если совсем не уживаетесь, разводитесь. Никто не пытался разобраться, почему отношения не складываются. Не знаю почему. Психоаналитики, конечно, были, но ходить к ним казалось мне верхом глупости. Сколько времени и денег уходит, и на что! Лежишь на кушетке и пытаешься припомнить событие, произошедшее с тобой еще в младенческом возрасте, которое якобы объясняет все твои нынешние проблемы! И вообще, не собирался лечить свои неврозы. Я просто хотел уйти.

– Тогда почему не ушел? – спросила Грейс. Наконец-то в ней проснулась хоть какая-то капля возмущения.

Грейс подняла голову и посмотрела папе в глаза. Видимо, то, что он в них увидел, заставило папу смутиться – по крайней мере, он быстро отвел взгляд.

– Я подавал на развод, но без ее согласия – хотя бы чисто формального – уйти не мог.

– А мама, значит, была против?

– Категорически против. Почему, никогда не понимал. В принципе, неудивительно, что она не хотела видеть меня счастливым, но зачем лишать себя надежды на счастье с кем-то другим? Но я не хотел причинять ей боль. В смысле, еще больше боли, – произнес отец.

Грейс почувствовала, как ее пальцы вцепились в столешницу.

– Так у нас все и продолжалось. Когда ты уехала в Рэдклифф, попробовал поднять эту тему еще раз. По-моему, мама уже была готова согласиться, но тут у нее случился инсульт.

Так они сидели друг напротив друга еще несколько минут. В душе у Грейс бушевала такая буря, что оставалось только удивляться, почему не обрушился дом и как она может с почти спокойным видом сидеть за столом, потягивая вино из бокала. Как будто в папиных признаниях относительно их с мамой семейной жизни не было ничего особенного. «Ну, и что дальше?» – подумала Грейс.

– Очень печально слышать, – наконец нерешительно произнесла она.

– И впрямь ничего веселого. Годами изводил себя вопросом, что я мог сделать, чтобы улучшить наши отношения. Или хотя бы изменить. Вообще-то мне бы хотелось еще детей.

– Серьезно? – удивилась Грейс. – С чего вдруг?

– Мне нравилось быть отцом. Нравилось наблюдать, как ты осваиваешь новые умения, учишься… Ты была очень любознательным ребенком. Я даже говорю не о школе – хотя, конечно, ты всегда хорошо училась, – поспешно исправился отец. – Но иногда замечал, как ты смотришь на что-нибудь, и говор