Глава 13. Пространства между домами

Кажется, разговор на этом не закончился. Встреча продолжалась еще часа два, не меньше. А может, и три. Или даже… Во всяком случае, когда Грейс ушла, время было уже позднее. При других обстоятельствах, шагая по улице Восточного Гарлема в ночной час, Грейс испытывала бы страх. Но сейчас мысли были заняты другим. Единственное, что ощущала Грейс, – декабрьский холод, вызывавший приятное онемение. Больше всего Грейс хотелось просто замерзнуть на этой улице. Джонатан как-то говорил, что смерть от переохлаждения наступает безболезненно. Он вообще любил читать про полярные экспедиции, север и все в таком духе. Когда они с Грейс познакомились, у Джонатана как раз была с собой книга о Юконе, и с тех пор он прочел великое множество подобной литературы. А на стене его комнаты в общежитии, где Грейс побывала в тот же вечер, была прикреплена открытка с классической картинкой времен золотой лихорадки: вереница старателей медленно поднимается на скалу Золотая Лестница, преодолевая горный перевал Чилкут. Путников не пугают ни снежная буря, ни лютый мороз. Низко согнувшись, они упорно бредут к цели, надеясь, что удача улыбнется именно им. Еще Джонатану нравился рассказ Джека Лондона, название которого Грейс не помнила. Что-то про мужчину, собаку и северное сияние. В этой истории, кстати, кто-то умер от обморожения. Если Грейс остановится прямо здесь, посреди тротуара, ее постигнет та же участь.

В участке никто не предложил подвезти Грейс до дома – впрочем, она бы все равно отказалась. Грейс не терпелось поскорее сбежать от этих людей, от этого мрачного, обшарпанного казенного учреждения, приемная в котором была полна несчастных людей. Здесь собрались усталые, измученные мужчины, женщины, а иногда целые семьи – совсем как в больнице. Какое несчастье привело их сюда? – подумала Грейс, так спеша к двери, будто участок горел. И чем полицейские в участке смогут помочь этим людям посреди ночи?

На Грейс никто не смотрел, однако она не могла избавиться от неприятного, навязчивого ощущения, будто все встречные видят ее насквозь и замечают нечто такое, чего она сама не осознает. При этой мысли Грейс почувствовала себя еще более омерзительно. Выйдя на улицу, она, не стесняясь, перешла на бег. Сначала на запад по Сто второй улице к Лексингтону, потом дальше, к дому.

Все вокруг было закрыто, кроме маленького круглосуточного супермаркета на углу. В витрине красовались памперсы и мексиканский лимонад. Дверь была обклеена рекламными плакатами, призывавшими принять участие в какой-то лотерее. Пробежав половину квартала, Грейс вынуждена была остановиться: от рыданий перехватывало дыхание.

Добравшись до перекрестка Парк-авеню, Грейс вдруг сообразила, что вернуться домой будет не так просто, как казалось. Перед ней тянулись рельсы метро, однако станции здесь не было. И автобусы, конечно, по этой улице не ходили. Грейс жила в этом районе с детства, но только сейчас заметила, что на Парк-авеню нет даже выделенной полосы для автобусов. Интересно, почему эту улицу решили исключить из автобусных маршрутов? В конце концов Грейс просто повернула на юг и торопливо зашагала вдоль рельсов. Холодный ветер резал щеки, а по пятам за Грейс гналось черное отчаяние.

Генри, конечно, до сих пор у папы и Евы. Сами они домой его не повезли бы, а Грейс была слишком обеспокоена, чтобы обсудить этот вопрос перед отъездом. Когда позвонили из полиции, Грейс соврала, что у одной клиентки чрезвычайная ситуация и придется ехать к ней в больницу. Ложь вырвалась будто сама собой. Неожиданно для себя Грейс поведала полноценную историю, вдобавок самым непринужденным тоном. Она и не предполагала, что умеет так беспардонно врать. Когда она этому научилась, думала Грейс, пересекая Девяносто девятую улицу. Впереди виднелся перекресток Парк-авеню и Девяносто шестой улицы. Вот показались уютные жилые дома с навесами.

А Грейс между тем пылала от гнева. Когда она снова встретится с Джонатаном, первым делом потребует объяснить, как произошли все эти метаморфозы и когда они оба успели превратиться в умелых притворщиков. Эта способность всегда удивляла Грейс. Была у нее одна такая клиентка – брала самый простой факт и с удивительной легкостью умудрялась его извратить, выстроив вокруг целую историю. Потом оставалось только поражаться, откуда что взялось. А теперь схожие способности проявили они с Джонатаном. Драка с коллегой превратилась в падение на лестнице, а вызов в полицию – в клиентку, оказавшуюся в больнице после неудачной попытки самоубийства и срочно нуждающуюся в психологической помощи.

Впрочем, ставить эти два обмана в один ряд нельзя. Грейс, конечно, могла бы поделиться тревогами и сбросить с плеч тяжелый груз, однако инстинктивно предпочла промолчать, приняв весь удар на себя. И тут Грейс подумала – а что, если Джонатан врал по той же самой причине? Вдруг тоже хотел оградить ее и Генри? Но от чего? Вдруг в жизни Джонатана происходило что-то такое, от чего он хотел защитить жену и сына? На этой тощей почве пышным цветом расцвела надежда. Возможно, Джонатан просто стремится отвести беду от тех, кого любит…

Но Грейс тут же вернулась с облаков на землю и твердо велела себе: «Остановись». И очень удивилась, когда поняла, что произнесла это вслух. Будто услышав ее слова, на светофоре остановилась машина – какая-то старая, темная. В марках Грейс не разбиралась.

Перебежав Девяносто восьмую улицу, она поспешила вверх по холму, миновав то место, где из-под земли выезжали поезда метро. А когда достигла пересечения Девяносто шестой улицы и Парк-авеню, вдруг подъехало будто нарочно ее поджидавшее такси. Грейс с облегчением запрыгнула внутрь.

– Пожалуйста, перекресток Восемьдесят первой улицы и Парк-авеню.

Водитель едва обернулся. Впрочем, из-за перегородки его все равно было толком не разглядеть. Между тем прикрепленный к этой самой перегородке видеоэкран начал показывать рекламу про гаражную распродажу в Парк-Слоуп. Целую минуту Грейс пыталась сообразить, как его отключить, однако попытки успехом не увенчались. Грейс с досадой зажала руками уши.

Гаражные распродажи! Грейс раздражало все и всё. Она готова была накинуться на кого угодно. На Восемьдесят шестой улице водитель остановился на светофоре и принялся барабанить пальцами по рулю. Грейс так до сих пор и не увидела его лицо – таксист не оглядывался и даже не смотрел в зеркало заднего вида. Грейс невольно вспомнился призрачный водитель из книги Элизабет Боуэн «Демон-любовник». В этой сцене испуганную героиню везли по укромным безлюдным улицам. Хорошо знакомая Парк-авеню вдруг стала казаться неизвестным, пугающим местом, где Грейс еще ни разу бывать не приходилось. Возникало чувство, будто, один раз проделав этот путь, назад не вернешься.

Между тем светофор переключился на зеленый. Расплатившись с таксистом наличными, Грейс вышла на углу, прошла по тихой улице то самое расстояние в полквартала, которое преодолевала бессчетное количество раз. Грейс велела себе не валять дурака – в конце концов, она жила здесь с рождения. Вот теперь уже высокие деревья, которые посадили здесь благодаря инициативе ее мамы. Вот пожарный гидрант, о который Грейс споткнулась, будучи шестилетней девочкой. Тогда она сломала локтевую кость в двух местах. А вот приемная кардиолога на первом этаже. Перед ней Грейс стояла, наблюдая, как Генри учится кататься на велосипеде. Сначала неуверенно раскачивался, а потом бодро, победоносно закрутил педалями.

Вита как-то назвала Восемьдесят первую улицу, находившуюся между Мэдисон и Парк-авеню, «конспиративной». Основанием для шутки послужило то, что здесь не было ни одного известного или по-особому примечательного здания. На Восемьдесят первой улице не находилось ни одной церкви, больницы или школы. На других боковых улочках Верхнего Ист-Сайда можно было увидеть таунхаусы, принадлежащие старым влиятельным семьям либо нуворишам. Однако на улице Грейс ничего подобного не было. На Восемьдесят первой стояли всего четыре многоквартирных дома. Три из них были построены из радующего глаз довоенного известняка, а один был возведен из белого кирпича после войны и, увы, красотой не отличался, зато, по крайней мере, не бросался в глаза. А между жилыми домами или на первых этажах расположились врачи. Тихое, уютное место для семей вроде той, к которой принадлежала Грейс. Хотя почему «принадлежала»? «Принадлежу», – твердо поправила паникующий внутренний голос Грейс.

Консьерж встретил ее в дверях и пропустил внутрь после дежурного пожелания доброго вечера. Проводил Грейс до лифта. Шагая мимо дивана и кресел в подъезде, Грейс отвела взгляд. Было трудно представить, что еще совсем недавно она была не знакома ни с О’Рурком, ни с Мендосой, не видела ни жирного, заросшего щетиной подбородка, ни россыпи красноватых родинок О’Рурка. Только вчера – вернее, позавчера, ведь было уже за полночь – Грейс говорила с ними в первый раз, и теперь каждое сказанное слово не шло из головы. Грейс попыталась отвлечься, но тщетно, и наконец сдалась.

Консьерж придержал для Грейс дверцу лифта, хотя она прекрасно могла сделать это сама. Когда Грейс поднялась к себе в квартиру, груз, вес которого она раньше ощущала не так сильно, вдруг навалился всей тяжестью. Неверными шагами она добралась до маленького кресла в коридоре и бессильно опустилась в него. И ощущала невыносимую тошноту. Она опустила голову между колен – то же самое она много раз советовала делать клиенткам, когда необходимо успокоиться и взять себя в руки. Но тошнота продолжала нарастать. Впрочем, в желудке у Грейс все равно было пусто. В последний раз она ела… Грейс попыталась припомнить когда и почти обрадовалась возможности разрешить конкретный вопрос, пусть даже такой незначительный. Да, с утра Грейс ничего не ела. С самого завтрака. Неудивительно, что сейчас ей стало нехорошо. Пожалуй, нужно срочно подкрепиться. У этого решения был и еще один плюс – тогда ее стошнит, и это не дающее покоя мерзкое ощущение отступит.

В квартире было темно. Грейс встала и включила свет. А потом, будто ничего особенного не случилось и она просто вернулась с работы или очередного собрания родительского комитета, прошла через столовую в кухню, открыла холодильник и заглянула внутрь. Продуктов на полках обнаружилось не много. Давно Грейс не заходила в магазин. Хотя нет, не так уж давно. Она ведь покупала бараньи отбивные и цветную капусту. Перед тем как пришли полицейские. Когда это было? Грейс обнаружила полупустые картонные упаковки молока и сока, приправы, открытую коробку английских маффинов, а также остатки эмпанадас, которые они с Генри принесли домой из кубинского ресторана, где ужинали в понедельник вечером. Это был вечер того дня, когда уехал Джонатан. Эмпанадас Грейс есть не хотелось. Сейчас она их почти ненавидела. В приступе гнева Грейс выбросила их в мусорное ведро. Ни бараньих отбивных, ни цветной капусты в холодильнике не оказалось. Оставался только сыр.

Сыр у них в доме был всегда. Этот продукт занимал львиную долю одной из полок. Вот лежат большие куски, завернутые в масляно поблескивающий целлофан. Этот сыр купил Джонатан. Вообще-то продукты ее муж по собственной инициативе не покупал – приходилось просить или вручать ему прямо в руки список. Но для сыра Джонатан делал исключение. Причем всегда брал огромные куски или даже целые круги, будто боялся, что в магазинах этот продукт вот-вот закончится. Причем интересовали Джонатана исключительно висконсинские или вермонтские сыры. Как-то раз у Грейс возникла идея – подарить мужу на Рождество годовую «подписку» на сыр. Целый год раз в месяц ему доставляли экзотические сорта ручной работы со всей Америки, из самых разных кулинарных диаспор. Джонатан послушно съедал все до единого и признавал их неоспоримые достоинства, но, как только «подписка» закончилась, сразу вернулся к своим любимым бледным, дешевым, ничем не примечательным сортам. В студенческие годы этот самый сыр служил основой питания Джонатана. Кроме того, в его мини-холодильнике хранились любимые напитки всех учащихся, сидящих над книгами ночи напролет, – например, кофе со льдом. Еще одной частью рациона были не слишком питательные японские бобы едамаме – в то время этот продукт был редкостью.

Комментируя свои пищевые предпочтения, Джонатан сказал Грейс: «Студенты-медики – существа примитивные». Вечно торопятся, трудятся сутками напролет, поэтому успевают удовлетворить только самые базовые потребности – например, переварить суточную дозу протеина или опустошить мочевой пузырь. Но самое главное – поспать.

Грейс никогда не любила сыр, и особенно ей не нравился чеддер. Однако обстоятельства были экстренные. Теперь примитивным существом стала она, подумала Грейс. Переварить суточную дозу протеина. Опустошить мочевой пузырь. Спасти сына. Спасти себя. Грейс отломила маленький кусок сыра и заставила себя съесть его. Тошнота тут же вернулась с новой силой.

Грейс снова открыла дверцу, за которой скрывалось мусорное ведро, обеими руками схватила чеддер и швырнула туда. А потом ее вырвало в раковину. Впрочем, ничего страшного – в чеддере все равно нет протеина. Или есть?.. Грейс была не уверена. Бессильно склонившись над раковиной, она вдруг рассмеялась вслух. Где-то в этой темной, пустой квартире скрывались секреты, о которых Грейс даже не подозревала.

Под самым ее носом Джонатан вел тайную жизнь, которая теперь разрушила ее собственную. А эти ужасные полицейские еще требовали от Грейс, чтобы она помогла им разобраться в происходящем и найти связь между дисциплинарным слушанием и убитой женщиной. Как будто Грейс могла что-то знать про оба этих события! Начали задавать вопросы про какую-то карту и банкомат, упомянули счет в банке для эмигрантов, о котором Грейс впервые слышала. И вообще – неужели до сих пор существуют банки для эмигрантов? Звучит будто из прошлого века. И где находится это учреждение – в Нижнем Ист-Сайде?

Затем детективы принялись активно интересоваться вельветовыми брюками. Но у Джонатана полно вельветовых брюк. Ему вообще нравился этот вид одежды – удобные и смотрятся хорошо. Так про которые же хотят узнать офицеры? Вообще-то раньше Джонатан вельветовые брюки не носил – до тех пор, пока Грейс в первый раз не повела его по магазинам. Было это еще в Бостоне. Это что же, теперь получается – часть ответственности лежит на Грейс, потому что она приучила мужа к вельветовым брюкам? И вообще, как Грейс может что-то кому-то объяснить, если даже голову из-под крана вытащить не в состоянии?

Давай выпрямляйся, приказала себе Грейс. Опираясь руками о гранитные края стальной раковины, чуть приподнялась. Нужно было что-то делать, разобраться в ситуации. Если бы Грейс могла заснуть, отложила бы размышления на то время, когда отдохнет, – скажем, на утро или на завтрашний вечер. Но нет, отдыхать она сейчас просто не в состоянии. Сначала надо что-то предпринять.

Первым делом Грейс отправилась в комнату Генри. Самое удобное место для тайника, а значит, и осматривать его следует первым. Но ни на стенах, ни в ящиках, ни на полках, ни в шкафу не обнаружилось ничего такого, чего бы не положила туда сама Грейс или не сделал своими руками Генри. Рисунки, одежда, альбом с памятными надписями от друзей из летнего лагеря, папки с нотами, испещренными краткими комментариями Виталия Розенбаума: «Форте! Форте!»^[33]. На полках выстроились в ряд прочитанные книги и оставшиеся с прошлого года учебники. Там же стояла старая, загнувшаяся фотография, на которой маленький Генри радостно улыбался рядом с другом Джоной – тем самым, который теперь с ним не разговаривал. Радуясь, что есть возможность хоть на чем-то выместить зло, Грейс разорвала снимок на мелкие клочки. А вот еще одна фотография в рамке – Генри и Джонатан на выпускном вечере шестого класса. Грейс взяла рамку в руки и принялась вглядываться в их лица – такие похожие, такие веселые. Оба немного вспотели: мероприятие проходило во дворе, в жаркий июньский день. Но эта фотография компроматом не являлась: Грейс сама присутствовала на этом выпускном и сделала снимок.

Итак, в комнате Генри ничего не было – включая самого Генри. Ведь Грейс оставила его у папы и Евы. Пусть там и переночует, так будет лучше. Должно быть, теперь даже отец и мачеха сообразили – в семье что-то стряслось. Что-то гораздо более серьезное, чем лишняя тарелка на столе или плохие манеры. Надо будет отвезти сыну вещи. Ему теперь понадобится многое, но в такой ситуации, как бы Грейс ни старалась, она не сможет дать Генри всего, что нужно.

Грейс включила лампу на письменном столе Генри. Там обложкой вверх лежала книга «Повелитель мух», открытая на одной из последних страниц. Грейс перевернула книгу и прочла абзац. Кажется, речь шла про убийство Хрюши, но Грейс пришлось перечитать отрывок несколько раз, чтобы вникнуть в смысл. Правда, как именно его убили, она так и не поняла, но тут же одернула себя – какое это имеет значение? Грейс положила книгу обратно. Генри она завтра понадобится для урока литературы. Какие еще уроки у них будут? Математика? Латынь? Грейс попыталась вспомнить, состоится ли завтра репетиция школьного оркестра. И вообще, какой завтра день недели?

Открыв шкаф, Грейс достала рубашку с длинными рукавами, синий свитер и джинсы. Потом наклонилась и, выдвинув ящик, взяла оттуда чистые трусы и носки. Все это Грейс уложила вместе со школьными принадлежностями в старую сумку «Пума». Раньше Джонатан ходил с этой сумкой в спортзал, но год назад Грейс купила ему новую, более элегантную – из коричневой кожи на длинном ремне. Старую сумку Джонатан отдал Генри. Сын почему-то решил, что «Пума» гораздо круче, чем банальный «Найк».

Сумка Джонатана… Из коричневой кожи на длинном ремне… У Грейс перехватило дыхание. Только тут она сообразила, что давненько не видела этой сумки. Грейс направилась к входной двери, собираясь оставить «Пуму» возле нее, иначе со всеми переживаниями можно забыть захватить вещи для Генри.

Грейс шла по коридору, мимо развешанных на стенах портретов авторства студентов-художинков. Грейс их собирала. Коллекция главным образом пополнялась на блошином рынке «Слоновий хобот» в Коннектикуте. Портреты были написаны в сороковых – пятидесятых годах, вид у моделей был кислый, а рисовальщики не блистали талантом. Вместе картины составляли целую галерею неприятных лиц и недоброжелательно настроенных художников. Портреты будто кричали: «Ну и что ты напялила? Я бы на твоем месте в такую позу не садился. Сейчас мы с тебя собьем завышенную самооценку».

В коридоре висел портрет суровой женщины приблизительно возраста Грейс. Волосы коротко подстрижены, нос кажется неестественно маленьким для такого лица, а взгляд словно излучает глубокую мизантропию. Картина висела на почетном месте над шкуренным столом – то ли английским, то ли ирландским. В Америку его доставили на корабле. Грейс с Джонатаном купили эту вещь, посетив выставку в «Пьер Шоу».

Конечно, решение было не самое удачное. На самом деле стол оказался гораздо «моложе», чем утверждал дилер, да и цена была явно избыточная. Однако, истратив на эту вещь столько денег, Грейс и Джонатан считали своим долгом извлечь из нее как можно больше пользы. Признайся в подобном поведении клиентка, Грейс сразу принялась бы разбирать ситуацию по косточкам. Впрочем, сейчас хватает других забот.

Грейс заглянула в единственный ящик стола. Ничего особенного – скотч, батарейки, брошюры фитнес-клубов. Джонатан что, собирался сменить клуб? Ах да, это же ее брошюры, сообразила Грейс. Набрала год назад. Снова никаких зацепок.

Грейс вошла в гардеробную и не поленилась засунуть руки во все карманы. Однако нашла только скомканные бумажные носовые платки и обертки из-под жвачки. Всю верхнюю одежду покупала Грейс, поэтому она отлично помнила каждую вещь – вот «Брукс Бразерс», другое пальто – из «Таун Шопп» в Риджфилде, а вот любимая куртка Генри – «Олд Нэви», с искусственным мехом. Рядом висела мамина шуба из рыжей лисицы. Грейс ее ни разу не надевала, потому что не носила мех, но выбросить или отдать тоже не могла, ведь шуба принадлежала маме. Все находившиеся в гардеробной предметы одежды были знакомыми, включая обувь, перчатки, зонтики и шарфы на верхней полке. Все куплено лично ею. Кроме одного шарфа, который Джонатан принес домой примерно года два назад.

Грейс стянула с полки этот шарф. Зеленый, шерстяной, довольно симпатичный. Может быть, даже ручной работы. Грейс нахмурилась. На шарфе не было этикетки. Вязка хорошая – этакая грубая, аутентичная текстура. Грейс сама могла бы выбрать для мужа такую вещь. Но этот шарф покупала не она. Грейс сразу рассердилась на эту вещь, будто на лазутчика, пробравшегося в дом с неблаговидными целями. Брезгливо зажав шарф между большим и указательным пальцами, швырнула его на пол в коридоре и отправилась в следующую комнату.

Диваны и кресла в гостиной были куплены несколько лет назад, когда Грейс надумала освежить интерьер. Выбросила все старое и оборудовала очень симпатичную нишу, взяв за образец дизайнерское решение, подсмотренное на четвертом этаже магазина «Эй-би-си капет энд хоум». Джонатан тогда был дома, а Генри читал книгу в одном из кресел, с которого родителям буквально пришлось его сгонять. В гостиной Грейс тоже ничего особенного не нашла. В комнате висело два портрета – точнее, этюды, на которых был изображен один и тот же молодой человек. Снова рисовали студенты, но на этот раз другие. Этюды Грейс нашла на любимом блошином рынке. Рамки были одинаковые, из черного дерева. Казалось, их подобрали специально для того, чтобы различия в самих портретах меньше бросались в глаза.

Одну картину отличала такая четкость линий, будто ее писал любитель кубизма. Простая белая рубашка с пуговицами и штаны хаки изображенного на ней мужчины казались квадратными. Ноги наполовину скрещены, торс чуть наклонен вперед, локоть самым неправдоподобным образом упирается в бедро. На вид поза была крайне некомфортная. Зато другой этюд был настолько чувственным, что не оставалось никаких сомнений – модель и художник были друг к другу неравнодушны, хотя и не могли в полной мере проявить это на занятии. До чего удивительно, что из всех этюдов именно эти две совершенно не похожие картины оказались на блошином рынке возле скоростной трассы 7, ведущей к Верхнему Ист-Сайду.

Грейс продолжила поиски. Рядом с их с Джонатаном спальней в коридоре располагалась кладовка, где хранились полотенца, простыни (обычные лежали аккуратно, а стопка тех, что на резинке, опасно наклонилась), мыло, жидкость для полоскания, шампунь Джонатана – тот, что против перхоти. Грейс всегда покупала его помногу, с запасом, и ставила на самую верхнюю полку. И опять никаких следов. Грейс наткнулась на перевязь, которую Генри носил, когда вывихнул запястье. А вот и свидетельства ее собственной травмы – лекарства от бесплодия. Грейс годами к ним не притрагивалась, да и на глаза они в кладовке не попадались, но выбрасывать их она почему-то тоже не хотела. Где-то здесь еще хранился положительный тест на беременность, предвещавший появление на свет Генри. Каждый раз, когда Грейс на него смотрела, ей невольно вспоминался миф о Мелеагре: после его рождения было предсказано, что мальчик умрет, как только догорит полено в очаге, и, чтобы спасти сына, мать немедленно выхватила это полено из огня.

Но ничего подозрительного Грейс не обнаружила. Ничего такого, что человек с сомнительной репутацией, имеющий неограниченный доступ к наркотическим лекарственным веществам, мог бы тайком пронести в дом. Впрочем, ничего подобного Грейс найти и не ожидала.

Набрав полную грудь воздуха, она вошла в спальню и замерла, решая, с чего начать. Дверца встроенного шкафа была чуть приоткрыта. Сквозь щель виднелся пластиковый чехол из химчистки. Вчера Грейс ходила забирать выстиранные вещи. Она подошла к шкафу и открыла дверцу нараспашку.

Внутри царил порядок, все вещи лежали на своих местах, распределенные по видам и категориям. Это было возможно только потому, что они с Джонатаном никогда не делали покупок ради удовольствия и покупали новые вещи только тогда, когда требовалось заменить старые. На половине Грейс были развешаны блузки и свитера, а также льняные и шерстяные юбки. Для Грейс они были символом зрелости и нежелания гоняться за модой. Ткань хорошая, добротная. Фасон практичный. Цвета неброские. Плюс сдержанные украшения, чем более старинные, тем лучше. Ничего яркого, бросающегося в глаза, привлекающего внимания. Грейс не хотела, чтобы на нее смотрели лишний раз, и вовсе не жаждала восхищения. Пусть просто думают: «Вот женщина, у которой в жизни полный порядок». И порядок был, сказала себе Грейс, почти с обидой глядя на свои классические наряды. Она была почти готова расплакаться. Порядок был! Но в любом случае Грейс пришла не затем, чтобы рыться в собственной одежде.

Джонатан, как и жена, давно уже определился со своим стилем. Когда Грейс увидела будущего мужа в первый раз, на нем были спортивные штаны и не слишком чистая футболка «Хопкинс». Но вскоре после этого Грейс с радостью выкинула большую часть его имущества, которая относилась ко временам колледжа или даже старшей школы. Тогда она повела Джонатана по магазинам и накупила ему вельветовых брюк, хаки и полосатых рубашек. В этом же стиле Джонатан продолжал одеваться по сей день. Как и многим мужчинам, ему было все равно, что на нем надето. А для врачей равнодушие к собственному внешнему виду и вовсе вещь естественная. Разве кто-то обращает внимание, что они носят под белыми халатами. Поэтому в правой половине шкафа висели рубашки в синюю, коричневую и зеленую полоску, несколько однотонных нейтральных цветов и полдюжины простых белых.

В химчистке в одном пластиковом пакете отдали все шесть выстиранных рубашек – тоже в полоску, включая ту, которая больше всех нравилась Грейс: в темно-красной гамме. А еще одну, яркую сине-зеленую, Грейс, не удержавшись, купила для мужа в «Гэп». Но была здесь одна вещь, которую Грейс не узнавала. Два дня назад она принесла вещи из химчистки, но была такой уставшей после долгого дня, что разбираться просто не хватило сил. Сначала долгий прием клиентов, потом урок музыки у Генри, потом ужин в кубинском ресторане. Грейс решила, что в химчистке, должно быть, перепутали. Надо будет отнести обратно. Еще один пункт в длинном списке намеченных дел. Грейс повнимательнее пригляделась к незнакомой вещи. Это была рубашка, того же размера, что и другие. Только не в полоску и не однотонная. Грейс достала из пластиковой упаковки вешалку с подозрительным предметом. Замечательно, подумала она. Узор на рубашке был вульгарный, кричащий, красно-коричневый с оранжевым. Ни дать ни взять одеяло с узорами индейцев навахо. Однако манжеты при этом черные. На редкость уродливая вещица. Среди вещей Джонатана она выделялась, точно танцовщица из Лас-Вегаса среди балерин.

Грейс заглянула под воротник, проверяя, нет ли там ярлыка с именем, и увидела фамилию «Сакс» – совсем как на настоящих рубашках Джонатана. Грейс сдернула рубашку с вешалки и едва не испепелила взглядом. Потом расстегнула и разложила так, что вещь предстала во всем своем уродливом великолепии. Грейс сама не знала, что ожидает найти. Помаду на воротнике? На самом деле Грейс никогда не понимала, почему считается, что следы помады должны обнаруживаться именно на воротнике. Какой женщине придет в голову целовать воротник? Грейс на всякий случай понюхала рубашку, хотя учуять ничего не надеялась: вещь же только что из химчистки. Скорее всего, рубашка принадлежит кому-то другому, незнакомцу с ужасным вкусом в одежде. А в упаковку с классическими рубашками и качественными кашемировыми свитерами угодила случайно. Однако Грейс была в беспощадном настроении. Откуда взялась рубашка, с уверенностью судить было нельзя, поэтому Грейс с удовольствием швырнула ее на пол.

Впрочем, эта находка не считалась – на незнакомую рубашку Грейс обратила внимание еще до того, как взялась за поиски. Слово «поиски» звучало так, будто Грейс, подобно кладоискателям-авантюристам, отправилась на поиски сокровищ. Нет, ее труд больше напоминал работу археолога, которому необходимо подтвердить или – что в ее случае предпочтительнее – опровергнуть выдвинутую теорию. Грейс не думала о незнакомой рубашке, просто случайно вспомнила о ней в гардеробной, когда держала в руках симпатичный и совершенно незнакомый зеленый шарф. «У меня ведь уже возникало похожее чувство», – подумала тогда Грейс. Но при каких обстоятельствах? Грейс ведь недавно стояла перед шкафом и пыталась сообразить, откуда взялась вещь, которую она видела в первый раз… Да, это была та самая рубашка.

И вдруг в нагрудном кармане тяжелого пиджака, который Джонатан почти никогда не носил, Грейс наткнулась на презерватив. Еще до того, как она выудила этот предмет, на ощупь поняла, что это такое. Но, крепко сжимая упаковку двумя пальцами, будто та сейчас вырвется и убежит, Грейс все равно устремила на нее удивленный взгляд. Находка невольно привела ее в замешательство. Презерватив. Для Грейс презервативы в число предметов постоянного обихода не входили. Они с Джонатаном не пользовались ими даже в начале отношений, когда были студентами и еще не успели пожениться. Конечно, понимали, что для того, чтобы заводить ребенка, у них пока нет никаких условий, но Грейс уже год принимала противозачаточные таблетки. А потом она поставила эту жуткую спираль, которую до сих пор винила во всех выкидышах и неудачных попытках забеременеть. Глупо, конечно, ведь врачи утверждали, что в ее случае спираль совершенно ни при чем. Но с помощью презервативов они с Джонатаном не предохранялись никогда.

Тем не менее этот предмет таинственным образом оказался в нагрудном кармане его пиджака. Как и почти вся одежда, которую носил Джонатан, пиджак был куплен Грейс в «Блумингдейлс», на одной из крупных распродаж. Но выбор оказался неудачным – пиджак был слишком теплым для лета и слишком легким для зимы. Грейс не могла припомнить, когда в последний раз видела в нем мужа, но по непонятной причине до сих пор не избавилась от этой вещи.

Красная упаковка презерватива вскрыта не была. Ошеломленная Грейс вытянула руку и уронила этот предмет на пол.

– Вот дерьмо, – произнесла она вслух.

Было два часа ночи. Итак, что она знает? И чего не знает? В любом случае Грейс сочла, что лучше будет разобраться во всем этом клубке, когда к ней вернутся силы и способность здраво соображать. Если вообще можно соображать здраво в подобной ситуации. Однако, если взглянуть на вещи объективно, ничего особенного Грейс не нашла.

Что мы имеем? Непонятно откуда взявшийся шарф, вульгарная рубашка и презерватив в упаковке. Всего три подозрительных предмета на всю квартиру – не так уж и много. Можно даже сказать, в пределах нормы. А главное, появление всех этих предметов можно объяснить самыми безобидными происшествиями.

Шарф? Джонатан случайно, по ошибке схватил чужой. Когда дело касалось одежды, он, как и многие мужчины, отличался редкостной рассеянностью. А может быть, Джонатан оделся не по погоде, замерз и по дороге заскочил в магазин, где и купил этот шарф. Ничего особенного. Разве это преступление? А Грейс ничего не сказал, потому что не счел нужным упоминать о такой мелочи.

Рубашка? Как Грейс и предполагала, ошиблись в химчистке. А что касается фамилии Сакс, написанной маркером на ярлыке – кстати, рубашка была из хлопка и полиэстера (еще одно доказательство, что она никак не могла принадлежать Джонатану), то здесь… Что ж, Сакс – фамилия очень распространенная, особенно в Нью-Йорке. Их просто перепутали с другими Саксами! Проще простого! Химчистка располагается в Верхнем Ист-Сайде. Наверняка среди их клиентов полно как Саксов, так и людей с похожими по звучанию и написанию фамилиями. Грейс бы следовало удивляться, что подобные недоразумения не происходят чаще.

Но с презервативом ситуация, увы, обстояла сложнее. Грейс застыла. Ее охватило знакомое ощущение. Казалось, будто от затылка по всему телу растекается раскаленная смола. Это чувство уже успело стать для Грейс знакомым. Она даже знала, что делать: расслабиться и не пытаться бороться, тогда оно пройдет само собой, и уже через несколько минут Грейс будет в состоянии сдвинуться с места.

Возможно, в квартире скрываются и другие подозрительные предметы, просто они лучше спрятаны, вот и все. Грейс принялась выдвигать книги на полках в спальне. Тома плотно прилегали друг к другу и, судя по тонкому слою пыли, их уже некоторое время не трогали. А чтобы спрятать что-то за книгами, на полках было недостаточно места.

В основном выставленная литература принадлежала Грейс. Книги были по большей части художественные, хотя иногда попадались и биографии, и политические труды. Последние читали и Грейс, и Джонатан. Супругов объединял интерес к Уотергейтскому скандалу, который постепенно начал охватывать и другие области – Вьетнам, Рейгана, Маккарти, гражданские права, американо-иранские отношения. Казалось неважным, кто приобрел какую книгу. Среди томов даже была специальная книга-сейф. Внутри ее скрывался пластиковый карман. Пару лет назад это хитрое изделие вручил Грейс клиент, фирма которого скупала старые нераспроданные книги и устраивала в них такие вот тайники. Один из них клиент решил преподнести в качестве подарка в честь последнего сеанса терапии.

Грейс не удержалась и спросила – а что, если авторы книг увидят свои произведения на полках и обрадуются, а потом окажется, что хозяева используют плоды их творчества исключительно для того, чтобы прятать внутри браслеты и ожерелья? Клиент только посмеялся: «Пока никто не жаловался!» Грейс вынуждена была признать, что идея не лишена остроумия. «На книги воры внимания не обращают», – сказал клиент. Что ж, ему виднее. Во всяком случае, Грейс ни разу не слышала, чтобы во время ограбления вор тратил время на перелистывание Стивена Кинга или Джона Гришэма.

Грейс достался в подарок роман Джин Ауэл, одна из частей саги о каменном веке. Грейс подобного рода произведениями совершенно не интересовалась. Сняв книгу с полки, она принялась искать пластиковый карман, вспоминая, что спрятала туда, когда принесла «сейф» домой. Впрочем, и так было понятно, что этого предмета внутри нет. Книга была слишком легкой. Грейс на всякий случай потрясла ее, но не услышала ни звука. Тайник был пуст.

А ведь внутри, под обложкой романа должны были скрываться дорогие часы Джонатана. Грейс преподнесла их ему в качестве свадебного подарка. «Патек Филипп», золотые. Эти часы Джонатан носил редко, только по торжественным случаям, когда Грейс специально об этом просила. Например, на свадьбу папы и Евы или на бар-мицву Евиных внуков. На подобное мероприятие никак нельзя было явиться со старенькими, привычными Джонатану «таймекс» или «свотч» на запястье. Из-за такого пустяка вполне могло разразиться что-то вроде скандала.

Еще Грейс вспомнила, что положила в книгу запонки, которые ее отец как-то подарил Джонатану на день рождения в качестве символического жеста. Когда-то эти запонки преподнесла ему самому жена, а теперь пусть они перейдут следующему поколению, и так далее, и тому подобное. В общем, приятно было бы завести семейную традицию.

Грейс спрятала здесь и несколько своих вещей, которые не хотела хранить вместе с мамиными драгоценностями в туалетном столике с зеркалом. Например, Грейс решила убрать в книгу викторианскую камею, которую ей подарил на день рождения давний бойфренд. Этого парня Грейс по-настоящему не любила, но камея ей нравилась. Потом колье, тоже Викторианской эпохи. Грейс купила его во время поездки в Лондон с Витой на летних каникулах после второго курса. Была еще нитка серого жемчуга, приобретенная на Сорок седьмой улице. И наконец, особенная вещь, потерять которую было особенно неприятно – классический браслет от Эльзы Перетти. В прошлом году Грейс сама купила его для себя. На той неделе издательство приняло ее книгу, и Грейс решила, что по такому поводу вполне имеет право себя порадовать.

Она давно мечтала о таком браслете. Это была первая дорогая вещь, которую Грейс приобрела сама для себя. Конечно, экстравагантной покупку не назовешь, но для Грейс подобное поведение можно было считать необычным. Впроч<