Воодушевление и недоверие: парадокс демократии

Давид Ван Рейбрук

Против выборов

 

 

Текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=31677695

«Против выборов»: Ад Маргинем Пресс; Москва; 2018

ISBN 978‑5‑91103‑409‑2

Аннотация

 

Демократия, основанная на процедуре выборов, тяжело больна. Граждане охвачены апатией, явка избирателей падает, политические партии, подстегиваемые коммерческими СМИ, больше думают об электоральных баталиях, чем о решении насущных проблем общества. Как получилось, что процедура, считающаяся фундаментом демократии, обернулась против нее? Можно ли спасти демократию, или она вот‑вот падет под натиском популистов и технократов?

Давид Ван Рейбрук (род. 1971), бельгийский историк и писатель, считает, что в действительности деятели Американской и Французской революций, в ходе которых были заложены основы нынешних западных политических систем, рассматривали выборы как инструмент ограничения демократии. Обрисовав клиническую картину того состояния, к которому привело демократию применение выборной процедуры, автор предлагает искать средства для лечения в ее древнегреческих истоках. И в период Античности, и в Средние века встречаются примеры успешного применения процедуры жеребьевки, которая некогда обеспечивала длительную политическую стабильность, но в наши дни она используется только при назначении суда присяжных заседателей. Давид Ван Рейбрук показывает, как жеребьевка может оздоровить демократию и повысить ее легитимность и эффективность.

 

Давид Ван Рейбрук

Против выборов

 

David Van Reybrouck

Tegen verkiezingen

 

© 2013 David Van Reybrouck. Originally published by De Bezige Bij, Amsterdam

© Бассина И., перевод, 2018

© Торицына Е., перевод, 2018

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2018

© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС» / IRIS Foundation, 2018

 

* * *

«Английский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов Парламента: как только они избраны – он раб, он ничто».

Жан‑Жак Руссо. Об общественном договоре (1762)

 

Симптомы

 

Диагнозы

 

Разносторонние исследования синдрома демократической усталости позволяют выделить четыре отдельных диагноза: виноваты политики, виновата демократия, виновата представительная демократия и – частный случай последнего – виновата выборно‑представительная демократия. В предложенном порядке я и собираюсь их рассмотреть.

 

Патогенез

 

Рис. 2. Главные органы афинской демократии (V и IV вв. до н. э.) и распределение законодательной, исполнительной и судебной власти

 

Часто афинскую демократию определяют как «прямую». Верден рассказывал нам о большом Народном собрании, проходившем раз в месяц при прямом участии тысяч граждан. В IV веке до нашей эры оно собиралось почти еженедельно. Но основная часть работы приходилась на другие, более специализированные органы, такие как Народный суд и Совет пятисот, а также на деятельность должностных лиц. И там говорил не весь народ, а произвольно выбранные его представители, сведенные вместе судьбой. Не весь афинский народ участвовал в решениях этих инстанций напрямую. Поэтому я полностью согласен с одним из последних исследований, где афинская демократия рассматривается не как «прямая», а как особый вид представительной демократии – невыборная представительная демократия {60}. Я бы даже пошел дальше. Поскольку представительство осуществляется посредством жеребьевки, мы можем говорить о алеаторно‑представительной демократии (от лат. alea – игральная кость). Алеаторно‑представительная демократия – это непрямая форма правления, при которой разделение на правителей и управляемых происходит при помощи жеребьевки, а не избрания. В политической истории Западной Европы гораздо больше примеров подобного устройства, чем принято считать.

Во времена Римской республики некоторые следы афинской системы жеребьевки еще можно проследить, но в эпоху империи она вышла из употребления. Только в Средние века, в период расцвета городов Северной Италии, эта процедура вновь вошла в употребление. Самые ранние примеры мы видим в Болонье (1245), Виченце (1264), Новаре (1287) и Пизе (1307), но больше всего свидетельств до нас дошло из великих городов Возрождения: Венеции (1268) и Флоренции (1328) (табл. 1).

И в Венеции, и во Флоренции применяли жеребьевку, но делали это совершенно по‑разному. В Венеции на протяжении многих веков использовали жеребьевку для назначения главы государства – дожа (слово, равнозначное dux, то есть «герцог»). Венецианская республика была не демократией, а олигархией под началом нескольких аристократических семей: управление находилось в руках дворян числом от нескольких сотен до нескольких тысяч, составлявших всего лишь 1 % от всего населения. От трети до четверти из них занимали почти все государственные должности. Титул дожа был пожизненным, но, в отличие от королевской власти, не передавался по наследству. Ради предотвращения распрей между семьями при выборе нового дожа стала использоваться жеребьевка, но чтобы удостовериться в том, что во главе островного государства окажется компетентный человек, в процедуру жеребьевки было добавлено голосование. В результате образовалась невероятно сложная система из десяти этапов, занимавшая десять дней. Процедура начиналась с Большого совета (Consiglio Grande), в котором заседало 500 знатных горожан (их количество начиная с XIV века увеличивалось). Каждый из них клал в урну деревянный шар (ballotta) со своим именем, а младший из присутствующих шел из зала Совета в базилику Святого Марка, чтобы привести оттуда первого попавшегося мальчика от восьми до десяти лет. Ему разрешалось присоединиться к конклаву, и он назначался ballottino – мальчиком, заведующим шарами. Своей чистой от скверны детской рукой он доставал из урны имена 30 участников; затем во время еще одной жеребьевки это количество «выпаривалось» до девяти человек. Это был первый избирательный комитет. В его задачу входило опять расшить свою группу в девять человек до сорока: за счет голосования с квалифицированным особым большинством (вообще‑то это был подвид кооптации). А затем эти сорок жеребьевкой опять «выпаривались» до двенадцати, которым вновь предоставлялось право голосовать и довести количество до двадцати пяти. И так продолжалось еще долго: избирательный комитет каждый раз прореживался жеребьевкой, а затем расширялся голосованием, друг друга сменяли алеаторный и выборный методы. В девятый, предпоследний, заход избирательный комитет доходил до 41 человека. Именно они наконец шли совещаться за закрытыми дверями, чтобы выбрать дожа.

 

Таблица 1. Жеребьевка как политический инструмент Античности и эпохи Возрождения

 

 

Венецианская система может показаться жутко затянутой, но не так давно группа ученых, используя компьютерные вычисления, определила, что описанный leader election protocol [41] интересен тем, что победа на самом деле достается самым популярным кандидатам, при том что шанс есть и у аутсайдеров, а коррупционное влияние исключается. К тому же таким образом можно выдвинуть компромиссного кандидата, выгодно подав его скромные преимущества {61}. Все это шло на пользу и легитимности, и эффективности новоизбранного дожа. Во всяком случае, историки сходятся в том, что необычайная стабильность Венецианской республики, просуществовавшей больше пяти веков, пока Наполеон не положил ей конец, частично объясняется использованием этой хитроумной системы с шарами. Несомненно, без жеребьевки республика погибла бы гораздо раньше в результате распрей между влиятельными семьями. (Сам собой напрашивается вопрос: а что ждет современные правительства, раздираемые на части межпартийными раздорами?)

Pour la petite histoire [42]: от венецианской системы осталось одно любопытное напоминание. По одной из странных причуд судьбы, которыми славится этимология, английское слово ballot (избирательный бюллетень) напрямую происходит от итальянского ballotte – шарики для жеребьевки[43].

Во Флоренции дело обстояло иначе. Жеребьевка была там известна как система imborsazione (дословно: «складывание в мешок»). Цель преследовалась та же: снизить остроту конфликтов между заинтересованными группами, но флорентийцы пошли гораздо дальше, чем жители Венеции. Им важно было избирать жребием не только главу государства, но и практически все должности в администрации и органах управления. Если Венеция была республикой аристократических семей, то Флоренция – республикой, где всем заправляли высшие слои буржуазии и влиятельные корпорации. Поэтому, как и в Древних Афинах, избранные по жребию служили в основных государственных инстанциях: городском правительстве (Синьории), законодательном совете и магистратах. Синьория, как и Совет пятисот в Афинах, была высшим исполнительным органом, занимавшимся международной политикой, административным контролем и даже подготовкой законов. В отличие от жителей Афин, граждане не имели права самостоятельно подавать заявку на занятие должности: их должна была выставить гильдия, родственники или какая‑либо организация; тогда они приобретали статус nominati [44]. Затем проводилась следующая сортировка: комиссия, составленная из представителей разных городских слоев, решала голосованием, кто из кандидатов подходит для этой должности. Лишь затем проводилась жеребьевка, называвшаяся la tratta, «вытягивание». Потом из списка вычеркивались имена людей, уже имевших мандат или совершивших преступление. Таким образом, процесс состоял из четырех этапов: выдвижение кандидата, голосование, жеребьевка, вычеркивание. Как и в Афинах, было запрещено совмещать различные должности и занимать должность более одного года. И как в Афинах, эта система позволяла добиться широкой вовлеченности населения: целых 75 % граждан выставлялись кандидатами. Nominati не знали, прошли ли они в следующий тур: список не разглашался. Если кандидата не приглашали на одну из нескольких тысяч государственных должностей, это значило, что он не прошел либо жеребьевку, либо голосование.

Венецианская модель применялась впоследствии в Парме, Иврее, Брешии и Болонье, а флорентийская – в Орвието, Сиене, Пистойе, Перудже и Лукке. Благодаря бесчисленным выгодным торговым контрактам она даже дошла до Франкфурта‑на‑Майне. На Пиренейском полуострове эту процедуру переняли различные города королевства Арагон, например Льейда (1386), Сарагоса (1443), Жирона (1457) и Барселона (1498). Там жеребьевка приобрела известность под названием insaculación (буквально «вытягивание жребия из мешка» – перевод на испанский итальянского слова imborsazione). И здесь преследовалась та же цель: повысить устойчивость системы, непредвзято распределяя полномочия власти. Прекратились бесконечные споры о том, кто имеет право на городской или муниципальный мандат или на заседание в избирательной комиссии, – теперь такие вопросы решались быстро и беспристрастно. Недовольные могли утешиться мыслью, что такая возможность им скоро представится еще раз: как в Афинах и Флоренции, назначенную по жребию должность нельзя было занимать более года. Конечно, такая быстрая ротация способствовала вовлеченности. В Кастилии, другом крупном королевстве полуострова, жеребьевкой пользовались в Мурсии, Ла‑Манче и Эстремадуре. Когда в 1492 году король Фердинанд II присоединил королевство Кастилия к Арагону, заложив тем самым основу для образования Испании, он сказал: «Известно по опыту, что города и области, где применяется жребий, скорее обеспечивают лучшую жизнь, здоровую администрацию и управление, чем режимы, основанные на выборах. Они более единодушны и равноправны, более миролюбивы и не настолько преисполнены себялюбия» {62}.

Из этого беглого исторического обзора мы можем сделать следующие шесть заключений: 1) с античных времен жеребьевку использовали в разных государствах как полноценный политический инструмент; 2) это касалось географически небольших, урбанизированных государств (город‑государство, город‑республика), где участвовать в политике могла лишь ограниченная часть населения; 3) применение жеребьевки часто совпадало с расцветом благосостояния и всеобщего благоденствия (Афины в V и IV веках до нашей эры, Венеция и Флоренция в эпоху Возрождения); 4) использование жеребьевки и ее процедуры были различными, но всегда приводили к снижению конфликтности и большему вовлечению граждан; 5) жеребьевка нигде не была единственным инструментом, а применялась в сочетании с голосованием в целях гарантии компетентности; 6) бывало, что применявшие жеребьевку государства на протяжении веков оставались политически стабильными, несмотря на серьезные внутренние разногласия среди противоборствующих групп. В карликовом государстве Сан‑Марино в тех случаях, когда из 60 членов Совета нужно было выбрать двух капитанов‑регентов, жеребьевка применялась до середины ХХ века {63}.

В XVIII веке, в эпоху Просвещения, к вопросу демократического государственного устройства обратились великие философы. В своей книге 1748 года «О духе законов» Монтескье, основоположник современного правового государства, повторил тот вывод, к которому пришел Аристотель за две тысячи лет до него: «Назначение по жребию (le suffrage par le sort) свойственно демократии; назначение по выборам (le suffrage par choix) – аристократии». И для него с самого начала было очевидно, что выборы носят элитарный характер. В противовес этому он писал: «Жребий представляет самый безобидный способ избрания: он предоставляет каждому гражданину возможность послужить отечеству». Для гражданина это хорошо, но хорошо ли это для отечества? Поэтому, для исправления очевидных опасных недостатков этого способа – что к власти придут некомпетентные люди, – требовалось критическое отношение граждан к должностному лицу и к самим себе и оценка проведенной работы. Монтескье восхищался устройством афинского общества, в котором должностные лица должны были отчитываться о своей деятельности, так что «получалось нечто среднее между избранием и жребием» {64}. Таким образом, компенсировать дефекты можно лишь за счет сочетания обеих систем: в чистом виде жребий привел бы к некомпетентности, в чистом виде голосование – к беспомощности.

Схожие мысли мы найдем в знаменитой «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера, составленной в пятидесятых годах XVIII века. В статье «Дворянство» мы прочтем, что жеребьевка – неподходящий метод для правящей аристократии («Le suffrage ne doit point se donner par sort; on n’en auroit que des inconvéniens» – «Не должно избирать жребием, это бы только привело к неприятностям»), лучше собрать Сенат: «Тогда можно было бы утверждать, что аристократия в виде Сената, в определенном смысле, является демократией в рамках сословия дворян и что народ – ничто». Впрочем, авторы дают понять, что у аристократии есть определенная ответственность перед народом. В статье, посвященной демократии, по большей части повторяется аргументация Монтескье.

Через несколько лет эту тему развил Руссо. Он также считал интересной идею о смешанной форме, особенно в отношении разделения должностей. «Когда соединяют выборы и жребий, – пишет он в вышедшей в 1762 году книге „Об общественном договоре“, – то первым путем следует заполнять места, требующие соответствующих дарований, такие как военные должности; второй путь более подходит в тех случаях, когда достаточно здравого смысла, справедливости, честности, как в судейских должностях». Руссо описал двойной метод, на протяжении веков применявшийся в Древних Афинах для назначения на государственные должности. Сочетание случайности и сознательного выбора создавало систему с высоким уровнем легитимности и при этом способную к эффективной работе. Конечно, в любом обществе дарования распределены неравномерно, но это еще не значит, что жребий можно сбросить со счетов: «Выборы по жребию более свойственны демократии, – считал также и он. – Во всякой подлинной демократии магистратура – это не преимущество, но обременительная обязанность, которую по справедливости нельзя возложить на одного человека скорее, чем на другого. Один лишь Закон может возложить это бремя на того, на кого падет жребий» {65}.

Вывод напрашивается сам собой: в двух важнейших книгах XVIII века по политической философии, несмотря на существенные различия между авторами, обнаруживается согласие относительно того, что демократичнее не выборы, а жеребьевка и что сочетание обоих методов благотворно сказывается на обществе. Алеаторная и выборная процедуры могут взаимно дополнять и укреплять друг друга.

 

Лечебные средства

 

Существует прекрасная пословица, которую зачастую приписывают Ганди, хотя на самом деле она центральноафриканского происхождения: «Все, что ты делаешь для меня без меня, ты делаешь против меня». В двух словах так можно было бы описать трагедию нынешней выборно‑представительной демократии: если кто‑то, пусть даже с самыми благими намерениями, управляет народом, не привлекая к этому сам народ, он управляет только наполовину. В XVIII веке, когда значительная часть народа была неграмотна, а значительная часть территории – недосягаема, предпочтение, отданное выборам, отчасти диктовалось практическими причинами. Но справедливо ли это сегодня?

 

Возрождение жеребьевки: делиберативная демократия (конец XX века)

 

В августе 1988 года американский журнал The Atlantic Monthly опубликовал примечательную статью некоего Джеймса Фишкина. Эта заметка занимала всего две страницы, но ее содержание многих удивило. Она появилась за несколько месяцев до президентских выборов, которые привели к власти Джорджа Буша‑старшего после предвыборной борьбы с Майклом Дукакисом. Оба они были выдвинуты своими партиями после долгой серии primaries (первичных выборов) и caucuses (предвыборных собраний членов партии), проходивших по всей стране. Благодаря тому, что предварительные туры в США неизменно начинаются в штатах Айова и Нью‑Гэмпшир и широко освещаются в СМИ, эти штаты получают гораздо больше власти, чем они, в сущности, заслуживают. Действительно, кто имеет там успех, тот получает очень много эфирного времени, а кто недобирает голосов – тому крышка: его спонсоры выходят из игры. Еще до того, как сторонники партий смогут внимательно рассмотреть различные кандидатуры внутри своих партий, спор уже в значительной степени решен частными законами средств массовой информации и спонсорства.

Правильно ли это? – задается вопросом Фишкин. Насколько это демократично? Этот молодой профессор университета в Техасе был знаком с новейшей литературой по своей специальности. Он хорошо знал «За пределами враждебной демократии» («Beyond Adversary Democracy») – работу политолога Джейн Мэнсбридж, вышедшую за несколько лет до этого. Мэнсбридж утверждала, что в Америке существуют две традиции демократии: adversary [63] и unitary [64] – враждебная и уважительная, одна происходит от противоборства партий, другая – от переговоров между гражданами. Разумеется, Фишкин знал также книгу Бенджамина Барбера «Сильная демократия» («Strong Democracy»), вышедшую в 1984 году, – одну из наиболее весомых книг по политической теории, появившихся в последние десятилетия XX века. Барбер проводил различие между сильной и слабой демократией и утверждал, что конфликтная представительная демократия настоящего времени является типичной слабой демократией.

То было увлекательное время. Джон Ролз и Юрген Хабермас, два ведущих политических философа послевоенного периода, ратовали за более широкую вовлеченность граждан в разговор о будущем устройстве общества. Такой разговор мог бы вестись разумно и сделал бы демократию справедливее в условиях, когда все больше исследователей предупреждало о границах существующего строя.

Не следует ли применить эти новые идеи на практике? В той знаменитой статье из «Атлантика» Фишкин предложил на две недели собрать 1500 граждан со всей Америки, вместе со всеми кандидатами в президенты от республиканцев и демократов. Граждане могли бы узнать о планах кандидатов и обсудить их между собой. Их совещания можно было бы показать по телевидению, чтобы другие граждане также могли сделать более обоснованный выбор. Фишкин совершенно сознательно позаимствовал из афинской демократии два аспекта: участников отобрали бы по жребию, и они получили бы материальную компенсацию, которая гарантировала бы максимальное разнообразие их состава. «Политическое равенство начинает действовать благодаря случайной выборке. Теоретически тогда все граждане имеют равные шансы быть избранными в качестве участников». Равномерное распределение политических возможностей – афинский идеал восстал из пепла. Но то, чего Фишкин добивался своей случайной выборкой, было не просто очередным анкетным опросом: «Такие опросы определяют, что публика думает, если она не думает. ‹…› Напротив, делиберативный опрос определяет, что публика думала бы, получив шанс подумать».

Так родился термин «делиберативная (совещательная) демократия» – демократия, при которой граждане не только голосуют за политиков, но и разговаривают друг с другом и с экспертами. Делиберативная демократия – это такая форма демократии, при которой коллективное обсуждение имеет главное значение и в которой участники на основе информации и аргументации формулируют конкретные, рациональные ответы на вызовы общества. Чтобы не позволить отдельным самостоятельным участникам монополизировать коллективный процесс, работа проводится в основном с малыми подгруппами, профессиональными модераторами и по намеченному плану. В последние годы наблюдается просто взрыв литературы по делиберативной демократии, но источнику, вызвавшему ее к жизни, уже 2500 лет. Сам Фишкин говорил: «Это сочетание политического равенства и совещательности восходит к древним Афинам, где совещательный микрокосм из нескольких сотен людей, выбранных по жребию, принимал жизненно важные решения. С упадком афинской демократии такая практика вышла из употребления, а затем была предана забвению» {95}.

Фишкин все это предлагал на полном серьезе. Он стал искать организационные формы и средства, но к президентским выборам 1992 года еще не был готов. Как всех доставить? Где они смогут остановиться? Две недели были бы слишком долгим сроком, 1500 граждан – слишком много. Он подкорректировал свое предложение: собрать 600 человек на выходные было бы выполнимо, а статистически это все еще репрезентативно. После нескольких менее крупных совещательных проектов, реализованных в Англии, он был готов к 1996 году, когда в президентских выборах участвовали Билл Клинтон и Боб Доул. С 18 по 21 января в Остине, штат Техас, состоялось первое совещательное выяснение обстановки, названное Конференцией по национальным проблемам (National Issues Convention). Фишкин получил поддержку, в частности, со стороны компаний American Airlines и Southwestern Bell, властей города Остина и вещательной компании PBS, которые в общей сложности выделили ему более четырех миллионов долларов. Компания PBS предоставила больше четырех часов эфирного времени для репортажей об этой инициативе, чтобы за совещанием отобранных по жребию граждан и различных кандидатов в президенты могла следить широкая публика. Несмотря на прекрасную поддержку, Фишкину пришлось столкнуться также с некоторым противодействием. Отдельные лица, формирующие общественное мнение, высмеивали его предложение. Еще до начала мероприятия журналисты по всей Америке получили экземпляры журнала Public Perspective, который предостерегал о неуместности этой инициативы {96}. Граждане, которые собираются совещаться? Невозможно или, по крайней мере, нежелательно и во всяком случае опасно.

Джеймс Фишкин не падал духом. Как ученый, он просто хотел узнать, что делает такое обсуждение с людьми. Он дал им заполнить анкеты – перед совещаниями, во время и после них, – чтобы видеть, как развиваются их взгляды. Участники заранее получили папки с информационными материалами, они могли говорить друг с другом и с экспертами. Повлияет ли это на их взгляды? Во всяком случае, на наблюдателей произвели большое впечатление «преданность делу, взаимное уважение и чувство юмора большинства участников, благодаря чему в группах царила атмосфера толерантности к отличающимся мнениям» {97}.

Но и выводы из объективных обсуждений были налицо: различие между «до» и «после» в самом деле оказалось поразительным. Процесс обсуждения сделал граждан значительно компетентнее, они стали давать более тонкие политические оценки, научились корректировать свое мнение и лучше поняли сложность принятия политических решений. Впервые было продемонстрировано научно, что простые индивиды могут стать компетентными гражданами, если только получат для этого инструменты. Фишкин верил, что именно здесь заложены возможности укрепления демократии, путь от «направляемой совещаниями массовой демократии лозунгов и soundbites [65]» к «настоящему голосу общества» {98}.

 

Работа Джеймса Фишкина вызвала настоящий deliberative turn [66] в политических науках. В том, что делиберативная демократия может дать сильный импульс еле живой выборно‑представительной демократии, никто из серьезных ученых уже не сомневался. Участие граждан заключается не только в том, что им дозволено приводить свои доводы, бастовать, подписывать петиции или участвовать в других формах разрешенной активности в общественном пространстве. Оно должно быть закреплено институционально. Сам Фишкин тем временем организовал десятки делиберативных обсуждений по всему миру, зачастую с весьма впечатляющими результатами {99}. В Техасе, штате, где он работал, неоднократно отбирались по жребию граждане, чтобы обсудить проблемы возобновляемой энергии, – не самая очевидная тема для этого нефтяного штата. Благодаря таким обсуждениям с отобранными по жребию гражданами доля людей, заявивших, что они готовы платить несколько больше за ветровую и солнечную энергию, возросла с 52 до 84 %! Благодаря такому росту группы поддержки Техас в 2007 году превратился в штат с наибольшим количеством ветрогенераторов в США; десятью годами ранее он тащился в хвосте. В Японии речь шла о пенсиях, в Болгарии – о дискриминации цыган, в Бразилии – о карьере чиновников, в Китае – о городском управлении и т. д. Эти обсуждения всякий раз приводили к новому законодательству. Оказалось также, что делиберативная демократия работает и в таких глубоко разобщенных обществах, как Северная Ирландия. Фишкин побудил родителей – католиков и протестантов – обсудить реформу системы образования и увидел, что люди, которые чаще говорили друг о друге, чем друг с другом, все‑таки в состоянии вырабатывать очень практичные предложения.

В других странах также шли поиски новых моделей для участия граждан. В Германии уже с семидесятых годов существовали «ячейки планирования» (Planungszellen). Дания в 1986 году учредила Технологический совет (Teknologi‑radet) – организацию, работающую параллельно с парламентом и дающую гражданам возможность высказываться по вопросу общественных последствий новых технологий, в частности ГМО. Во Франции в 1995 году появилась Национальная комиссия для общественных обсуждений (Commission nationale pour le débat public), дающая возможность гражданского участия в решении проблем окружающей среды и инфраструктуры. Великобритания взялась за Гражданские коллегии присяжных (Citizen Juries). Для привлечения граждан к решению проблем технической политики Фландрия в 2000 году учредила Институт общества и технологии. И это только несколько примеров; на сайте participedia.net имеется информация о сотнях проектов по обсуждениям за прошедшие годы. С каждым днем этот список растет.

Особенно плодотворной такая практика оказалась на уровне городов. Так, жители Нью‑Йорка в течение двух дней совместно решали, что строить на территории Всемирного торгового центра (Ground Zero). В Манчестере речь шла о предотвращении преступлений. В бразильском городе Порту‑Алегри и некоторых других южноамериканских городах жители участвуют в представительных обсуждениях бюджета: граждане непосредственно привлекаются к бюджетной политике своих городов. В китайском городе Вэньлин отобранным по жребию гражданам разрешается давать партийному руководству советы по приоритетам в крупных инфраструктурных проектах. В Роттердаме‑Южном и в Генке в 2013 году многочисленная выборка жителей обсуждала основные социально‑экономические проблемы будущего.

Однако партиципативная демократия вовсе не сводится к демократии национальной или локальной. Европейский союз взялся за широкомасштабную делиберативную демократию (Совместное волеизъявление в 2005 году, Консультации граждан Европы в 2007 и 2009 годах), а 2013 год объявил Годом гражданина.

Идет ли речь о гражданских коллегиях присяжных, малых группах, консенсусных конференциях, делиберативных обсуждениях, Planungszellen [67], débats publics [68], citizens’ assemblies [69], people’s parliaments [70] или town hall meetings [71], организаторы неизменно прилагают все усилия, чтобы услышать голос граждан в период между выборами. За счет алеаторно‑представительной демократии выборно‑представительная демократия обогатилась.

 

Каждый делиберативный проект должен решить, как будет выглядеть состав граждан. Если граждане сами хотят записаться, точно известно, что они будут мотивированными и вовлеченными. Недостаток такого самоотбора состоит в том, что придут в основном деятельные, образованные белые мужчины старше 30 лет, так называемые профессиональные граждане. Не идеально. Если набор происходит путем жеребьевки, состав получится более разнообразным, более легитимным, но издержки тоже будут выше: составить хорошую, репрезентативную выборку дорого, а недобровольные участники изначально будут не столь осведомленными и могут быстрее утратить интерес. Самоотбор повышает эффективность, жеребьевка – легитимность. Иногда предпочтительна промежуточная форма: жеребьевка, предшествующая самоотбору, или самоотбор, предшествующий жеребьевке.

А вот как быть не должно. В апреле 2008 года премьер‑министр Австралии Кевин Радд созвал тысячу человек из числа виднейших австралийских граждан для разговора об Австралии 2020 года. Он искал «best and brightest»[72] граждан страны – лозунг, пришедший из конца XVIII века. Граждане должны были самостоятельно выставить свою кандидатуру, представить список своих квалификационных данных и отправить мотивационное письмо о том, как они участвовали бы в процессе. Не было предусмотрено возмещение расходов на дорогу и проживание – и это в Австралии, стране с такими расстояниями. Сколько бедных женщин‑аборигенов с севера заказало бы билет до Канберры? М‑да, так избранную аристократию заменит не демократия, а само избранная аристократия, – час от часу не легче. Тогда участие граждан превратиться в «меритократический конклав» {100}.

 

Таблица 2. Демократические инновации в некоторых западных странах

 

 

 

 

Именно поэтому идея поработать с независимыми гражданами показалась разумной также в Онтарио. Население в этой провинции втрое больше, чем в Британской Колумбии, но и здесь приглашения были разосланы большой, произвольно выбранной группе граждан, включенных в списки избирателей. Заинтересованных пригласили на информационное собрание, где они при желании могли подтвердить свое участие. Из этих кандидатов была отобрана по жребию репрезентативная группа в составе 103 граждан: в нее должны были входить 52 женщины и 51 мужчина, по крайней мере один из них должен был быть представителем коренного населения, при этом следовало учитывать возрастную пирамиду. Назначался только председатель. В окончательном составе участников, вытянувших жребий, оказалось 77 человек, родившихся в Канаде, и 27 – за ее пределами. По роду занятий среди них встречались няня, бухгалтер, чернорабочий, преподаватель, служащий, предприниматель, специалист по информационным технологиям, студент и патронажный медработник.

Хотя в Нидерландах действует пропорциональная избирательная система, политическая партия D66 выступает за совершенствование демократических правил игры. В 2003 году, когда эта партия участвовала в переговорах о формировании правительства, она убедила своих партнеров по коалиции основать Гражданский форум по избирательной системе – по аналогии с канадским прецедентом. Другие партии не выразили большого энтузиазма, но поскольку только так можно было убедить D66 вступить в коалицию, они смирились. В 2006 году в результате досрочных выборов D66 вышла из правительства, и этот проект спокойно себя изжил – настолько спокойно, что большинство голландцев – даже те, кто регулярно читал газеты, – впоследствии ничего о нем не слышали и едва ли могут что‑то о нем вспомнить. А жаль, потому что, как и в Канаде, там была проделана интересная работа {101}.

В упомянутых трех случаях набор участников происходил в три этапа: 1) из реестра избирателей по жребию составлялась большая random sample [75] граждан; они получали по почте приглашение; 2) проводился процесс самовыдвижения: заинтересованные приходили на информационное собрание и могли выставить свою кандидатуру для продолжения; 3) из этих кандидатов путем жеребьевки составлялась окончательная команда, причем соблюдалось равномерное распределение по возрасту, полу и т. д. Таким образом, это была система «жеребьевка – самовыдвижение – жеребьевка».

Переговоры продолжались от девяти до двенадцати месяцев в трех местах. За это время участники получали возможность вникнуть в суть дела с помощью экспертов и документов. Затем они совещались с другими гражданами и вели переговоры между собой. Наконец они формулировали конкретное предложение по изменению избирательного закона (кстати, заметим, что в Онтарио граждане выбрали избирательную модель, отличную от существовавшей в Британской Колумбии: делиберация не является манипуляцией в заранее заданном направлении).

При чтении отчетов об этих канадских и нидерландских гражданских парламентах в интернете бросается в глаза, как много нюансов присутствует в доводах, которыми подкрепляется технически отточенная альтернатива. Тому, кто сомневается, что простые граждане, отобранные по жребию, в состоянии принимать продуманные и разумные решения, стоит почитать эти отчеты. Выводы Фишкина еще раз нашли подтверждение.

Но бросается в глаза и то, что ни одному из рассмотренных трех проектов не удалось на деле оказать влияние на политику. Как же это могло быть? Здравомыслие на входе и почти никакого конкретного результата на выходе? Верно. Во всех трех случаях предложение citizens’ assembly [76] следовало утвердить на референдуме. Как видно, жеребьевка в качестве демократического инструмента была еще слишком необычной, чтобы получить истинную легитимность, – как если бы решение американской коллегии присяжных следовало утвердить на всенародном совещании. Но дело обстояло именно так. Результатом было то, что многомесячную работу нескольких десятков граждан население должно было оценить за несколько секунд. В Британской Колумбии 57,7 % граждан проголосовало за. Это много, но недостаточно, чтобы преодолеть предусмотренный порог в 60 %. В скобках заметим, что в 2009 году, во второй попытке, энтузиазм упал до 39,9 %. В Онтарио за проголосовало только 36,9 % граждан. А в Нидерландах кабинет Балкененде решил оставить вообще без последствий рекомендации Гражданского ф