Приключения Припрыжкина – закавказского русачка

    _{(Письмо с Кавказа)}

Чуть я не погиб. Весной это ещё было. Если бы не смелость моя, то… Да вот, почитайте.

Люблю я птиц за песни. Дремлешь под кустом, а они тебе песни поют. Да и я перед ними в долгу не остаюсь. Многие здешние птицы гнёзда свои моей шёрсткой выстилают. Кусты тут колючие; пока сквозь них продерёшься, – шерсти линючей на колючках немало оставишь. Птицы шерсть для гнёзд собирают. Мне не жалко – пусть!

Да вдруг – беда!! Слетелись как‑то птицы: горихвостки, жуланы, славки. Подняли писк. У всех у них ночью гнёзда пропали! Вечером было гнездо, а утром нет!

Всяко у нас в горах бывает. Бывает, сороки яйца из гнёзд воруют. Бывает, сойки птенцов заклюют. Но вот чтоб гнёзда воровали – такого в жизни не слыхал! А слух у нас, у зайцев, сами знаете, – чуткий.

Повесили птицы носы и петь перестали. Надо выручать. Топнул я лапкой и говорю:

– Вот как поднимется над горами наше заячье солнце, – разыщу злодея!

Дождался луны – луна для нас, для зайцев, всё равно, что солнце. Мы зверьки ночные. Днём, при солнце, мы спим.

Скакал, скакал, вижу – пещера. Дай загляну! Заглянул. Посреди пещеры камень. Справа от камня кости белые, шерсть, черепа заячьи, а слева – птичьи гнёзда! И горихвосткины, и жуланьи, и славкины!

Я – назад! А навстречу мне страшная – ух ты! – голова, как кочан капусты, рожа кошачья, на голове рога, глаза горят!

Опомнился я уже далеко. Как голову о камни не расшиб, – сам не пойму. Трясусь и плачу. А филин‑страшила хохочет:

– Хо! Хо! Хо!

Филин – вот кто гнёзда воровал!

Лень ему по прутику гнездо своё собирать. Воровать‑то легче. Схватит лапищей птичье гнёздышко, сорвёт с веток и к себе в пещеру, на подстилку.

Ну, а когда поднялась над горами наша заячья луна, то есть птичье солнце, задали ему птицы трёпку! Так по горам гоняли, что не знал, куда и спрятаться!

 

 

Слепой дождик

Летний весёлый Дождик прибежал в лес – и давай плясать! По берёзовым листочкам пощёлкивает, по круглым осиновым листьям барабанит, напевает песенку:

 

Я из тучи упал,

По земле побежал,

Мои ножки легки –

Ни разу не споткнутся…

 

– Какая славная песня! – сказали вдруг тоненькие голоса. – Какой добрый Дождик!..

Это радовались Водомерки. Они жили в маленьком лесном озерце и сейчас стояли рядышком у берега, как маленькие лодочки у пристани.

– Значит, я вам нравлюсь? – спросил Дождик.

– Ну, конечно! – ответили Водомерки. – Мы тебя так ждали! Наше озерцо уже совсем высыхало, мы не знали, куда деваться… А теперь оно разольётся снова, жить нам будет просторно, привольно… Лей пуще, Дождик!

И Дождик защёлкал сильней и ещё громче запел:

 

…Под кустом ждут меня,

Под листком ждут меня,

Птицы ждут, звери ждут,

Просто не дождутся!

 

– Как бы не так! – послышался злющий скрипучий голос Паука. – Кому ты нужен, глупый Дождь… Только мешаешь. Я трудился, я старался, паутину свою плёл. Между ветками её растянул, думаю: сейчас добыча попадётся! А попали одни твои капли, намочили паутину, разорвали. Убирайся из лесу!

– Вот тебе на! – сказал Дождик. – Одни меня хвалят, другие меня прочь гонят… Интересно – нужен я всё‑таки здесь или нет?

– Конечно, нужен!.. – пыхтя и отдуваясь, сказала Сыроежка. Она только что проглянула из‑под земли, и на её круглой фиолетовой шапочке ещё лежали сучок и сосновые иглы. – Припусти, Дождик! Мы, грибы, расти без тебя не можем!

– Нет, нет! – закричала лесная Земляника в белом платочке. Ты сейчас совсем не нужен! Я вся вымокну, и у меня тогда ягод не будет!

– Молодец, Дождик! – сказал мокрый, но очень довольный Лось. – Ты слепней разогнал, мух распугал, а то ведь житья от них не было!

– Тьфу! – рассердился Барсук. – Я нору чистил, проветривал, подстилку менял, а тут – хлынуло… Безобразие! Совсем не вовремя дождик!

Слушал Дождик, слушал, – ничего понять не может.

– Ну, – говорит, – вы тут без меня разберитесь – нужен я или нет. А я покуда в деревню сбегаю.

Прибежал в деревню, по тесовым крышам постукивает, в желобах побулькивает, распевает:

 

Я из тучи упал,

По земле побежал,

Мои ножки тонки –

А всё равно не гнутся!

В деревнях меня ждут,

В городах меня ждут,

Тут и там, там и тут

Просто не дождутся!

 

– Это верно! – сказали Огурцы, росшие в огороде. – Заждались мы тебя, Дождик… Ух, напьёмся сейчас!

– Ах, так?! – сказали капризные Помидоры. – Дождик пошёл? Ну, так не будет вам красных помидоров. Чтобы нам цвести, жара нужна, сухой воздух… А сырость нам вредна, вредна, – понимаете?

– Ничего, ничего! – весело сказал жёлтый Лилейник, стоявший в палисаднике перед домом. – Дождик – это хорошо, это полезно… После него я так расцвету, что моя хозяйка будет очень довольна!

– Хозяйка не будет довольна! – захныкали синие Люпинусы. – Мы очень нежные цветы… У нас такие тяжёлые шапки, что если они намокнут, то мы не выдержим и сломаемся… – Не успели цветы договорить, как на улице кто‑то закричал и засмеялся. Босые мальчишки шлёпали по лужам, брызгались и просили:

– Дождик, Дождик, – пуще! Дождик, Дождик, – пуще!

– Ага! – обрадовался Дождик. – Люди‑то уж лучше всех знают, нужен я или нет… Пуще – так пуще!

И только он собрался припустить вовсю, как загромыхали колёса – на конных граблях ехали колхозники.

– Эх, – говорили они, – помешает нам дождик сено убрать… Хоть бы унялся, погодил маленько!

Дождик совсем растерялся. Он даже петь начал шёпотом и перепутал слова своей песенки:

 

Я на тучу упал,

Я с земли убежал,

Мои ножки тонки –

Меня не дождутся…

 

А тут между туч выглянуло ясное солнышко. Оно так заблестело, засияло, что Дождик сразу ослеп.

Ведь всегда при солнце Дождик становится слепым…

И он уже теперь не мог выбирать дороги и пошёл по земле просто наугад. И больше на него никто не сердился. Все понимали, что если Дождик пришёл не вовремя, то сделал он это нечаянно.

 

 

Под водой

В подводном мире всё не так, как у нас на земле.

Передвигаться там нужно не стоя, а лёжа. Там очень трудно шагать, но зато просто летать. А прыгать там лучше всего вниз головой.

Руки и ноги в этом мире становятся на треть короче, а рыбы, раковины и водоросли – на треть длиннее своего роста. Вода сплющивает расстояния и увеличивает предметы.

В подводном мире никогда не бывает дождя и снега. На небе там не звёзды, не тучи, а волны. Между волн перекатываются пузырьки воздуха, блестящие, как звёздочки!

Зимой там не белó, а чернó – всю зиму непроглядная ночь. Там нет горизонта – черты, где земля сходится с небом.

По земле подводного мира не скачут весёлые солнечные зайчики. Там колышутся широкие солнечные рыбы‑ленты – отсветы волн и солнца. Лиловые тени от красных деревьев лежат на зыбкой серой земле. Мягкая зелёная дымка заволокла всё вокруг – нет ни резких теней, ни острых углов.

Всё призрачно и таинственно.

Всё не так, как у нас на земле.

Я еле дождался лета – так не терпелось спуститься под воду и увидеть рыб.

Наши озёрные рыбы – не диковина. Ерши, плотва, окуни, щуки, – кто их в руках не держал?

Но одно дело – рыба в руке, а другое – в воде. В воде рыба дома, там она живёт. А в руке рыба снёт – умирает.

У снулой рыбы даже цвет неживой – блёклый.

Рыбаки говорят, что снулая рыба вянет.

А то ли дело рыбы живые – яркие, быстрые, резвые!

Кому на таких посмотреть неохота!

На лицо надел водолазную маску.

Ноги сунул в резиновые ласты.

Стал я похож на одноглазую лягушку и, как лягушка, нырнул в воду.

 

 

Рыбята

Светло и весело под водой в солнечный день!

Особенно на мелководье. Там на песчаных полянках растут длинные и тонкие водоросли, похожие на зелёные волосы.

На эти полянки из холодной и сумрачной глубины выплывают мальки принять солнечную ванну. Мальки толкутся на поляне, как комары‑толкуны.

Проплывёшь сквозь мальковый рой – будто под грибным дождиком пробежишь. Всё вокруг сверкает, и тело щекочут лёгкие «дождинки». Мальки заглядывают в маску, виляют хвостишками у самого носа. Но поймать их так же невозможно, как и схватить падающие капли дождя.

Мальки всегда очень заняты. То они сосут листики – зелёные соски. То подвешиваются на губах к водорослям и висят блестящими росинками. Жадные хватают мух с неба, а любопытные суют свой нос в наш мир.

Пронеслась однажды над водой бабочковая метель. Легкокрылые мотыльки устлали воду белыми крылышками. Мальки сейчас же высунули носы из воды. Но тут вдруг страшная чёрная тень пронеслась над их носами. Мальки в ужасе брызнули вниз.

Я вынырнул и успел увидеть чёрное чудовище. Это была… ласточка! Она подхватывала упавших на воду мотыльков.

Вот натерпелись мальки страху!

Но рыбята, как и все ребята, не любят унывать. Унеслась ласточка, – все за дело. Кто нос в небо, хвостик вниз; кто листик сосёт, кто мотылька за крыло тянет.

 

 

* * *

 

Катят по небу серые волны. Колышутся по дну широкие жёлтые ленты.

Между волн перекатываются шарики воздуха, а между жёлтых лент покачиваются мальки. Блестящие, как капельки солнца.

Светло и весело под водой!

 

 

Скворец‑знахарь

Хорошее место для гнезда выбрали себе скворцы – в щели сарая под плоской крышей. Крыша была земляная и на ней, как на полянке, росла зелёная трава.

От дождя и ветра скворчата укрыты надёжно. Да вот беда – развелись в гнезде птичьи блохи. А скворцы – птички опрятные. Они любят купаться и чистить свои пёрышки клювом. Даже скворчата, как подрастут, в гнезде не пачкают, а высовывают для этого из гнезда свои куцые хвостишки.

Блохи кусали скворчат. Скворчата бились в тесном гнезде, как рыбы в сачке. Один скворчонок даже вывалился из гнезда, и его схватила кошка.

Птичьи блохи и разные насекомые‑кусаки чувствовали себя в гнезде под чужой зелёной крышей, как у себя дома.

Но однажды утром, выйдя из домика, я увидел, что зелёная крыша сарая стала голубой! На ней густо поднялась какая‑то голубая травка. В голубой траве сидели старые скворцы. Защемив жёлтыми клювами голубые листочки, скворцы изо всех сил упирались в землю ножками и отчаянно трясли головами – рвали траву.

С пучком травы в клюве сперва один скворец, за ним второй залетели в щель под крышей и выстлали этой травой своё гнездо. И тут уж не скворчата, а блохи‑кусаки начали выскакивать из гнезда! Да так быстро, будто начался в гнезде пожар!

Скоро блох и разных птичьих кусак не осталось в гнезде ни одной. Скворчата успокоились и перестали биться. Потом запросили есть и – такие чистюли! – снова стали показывать из щели свои куцые хвостики.

Я сорвал листик голубой травы и размял его в пальцах. В нос ударил такой резкий запах, что я чихнул! Горькая полынь!

Оказывается, запах полыни для блох пострашней, чем едкий дым для комаров!

Ай да скворцы‑знахари!

 

 

Пятое имя

Плотвицы совсем как ласточки: стройны, быстры, непоседливы. Но цветом они на ласточек не похожи.

В воде плотвицы кажутся серыми, и рыбаки иногда называют их за это серянками. Или краснопёрками – за красные плавнички.

Плотвицы всегда в движении. То серыми тенями шныряют между водорослей, то разом взметнутся, блеснут, как солнечные зайчики. За этот блеск плотву зовут ещё серебрянкой.

Есть у плотвы и ещё одно имя – четвёртое.

Как‑то пробирался я сквозь заросли и выплыл на подводную полянку. Пусто на полянке. Одни пузырьки, будто белые мотыльки, взлетели вверх.

И вдруг вокруг меня вихрем закружили красные искры!

Я даже вздрогнул, – глаза!

Красные, блестящие, как огоньки.

Мимо таких глаз не проплывёшь, остановишься: не глаза, а настоящие стоп‑сигналы!

За красные глаза многие рыбаки зовут плотву красноглазкой.

Столько имён у плотвы: серянка, краснопёрка, серебрянка, красноглазка! И все хороши.

 

 

 

Добрая…

– Что ж ты плачешь, Мухоловочка? Бедненькая!

– Как же мне, Кукушечка, не плакать. Было у меня в гнезде пять яичек, осталось четыре. Сойка одно яичко утащила!

– Ах, душегубка! Ах, негодница! Ах, мерзавка! Не плачь! Мухоловочка, я помогу твоему горю. Я тебе своё яичко положу.

– Нет, нет, нет! Прошлое лето одна кукушка помогла вот так мне, так я всех своих деток лишилась. Вылупился кукушонок злодей и всех моих деток из гнезда выкинул! Знаю я тебя, помощницу. Пролетай, пролетай!

 

 

Кукушка и мы

Май на дворе.

– Кукушка, кукушка, подай голосок через тёмный лесок: сколько месяцев ты у нас жить будешь?

– Ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку!

Июнь на дворе.

– Кукушка, кукушка, подай голосок через тёмный лесок: сколько месяцев у нас жить будешь?

– Ку‑ку, ку‑ку…

Июль на дворе.

– Кукушка, кукушка, подай голосок через тёмный лесок: сколько месяцев у нас жить будешь?

– Кук!

 

 

 

Перепёлка

Я очень люблю птиц. Однажды весной наша кошка поймала птичку. Я кошку поймала и птичку отняла. Это была перепёлка. Кошка не успела её сильно помять и повредила только лапку. Долго жила перепёлка у нас, а когда у неё ножка поправилась, мы её выпустили в поле. Как рада была она свободе! И я была рада, что выручила птицу из беды.

 

      Люда Малышева        

 

 

Муравьи помогли

У меня дома хранятся коробки со стеклянными крышками. В коробках – скелеты. Скелеты ящериц, землероек, крота, птички и окунька. Сделал я их сам. И знаете как?

Я с мёртвого животного снимал шкурку, вынимал внутренности и потом клал его в бумажный кулёк. А кулёк зарывал в большой муравейник. Через неделю я кулёк доставал – в нём были чистые косточки. Мне оставалось только скрепить их проволочкой и подклеить столярным клеем, и готово пособие для учебного занятия.

Этим летом я думаю сделать скелет лягушки и змеи.

 

      Миша Егоров        

 

 

* * *

 

Поставили мы на опушке леса три мышеловки. Хотели мы лесных мышей поймать. Наутро приходим и видим: две мышеловки тут, а третья пропала. В двух попались мыши – лесные полёвки. А третья где мышеловка? Стали мы следы разбирать. Видим на сырой земле лисий след. Пошли по следу, метров пятьдесят прошли – вот наша мышеловка! Лежит вверх дном и мышь в ней сидит. Всё понятно: лисица мышеловку утащила. По следам видно, что вертела она её и так и сяк, но до мыши не добралась. Хоть и хитра кума, да не хватило ума!

 

      Петя Иванов        

 

 

* * *

 

Вот такую «Доску почёта» вывесили мы у себя в пионерском лагере. Мы хотели, чтобы все ребята узнали, какую большую пользу приносят маленькие птицы, и не обижали их.

 

       Пионер Саша Лаптев        

 

 

Доска почета

 

 

Горихвостки

    

      

     Выкармливая птенцов, работали до двадцати часов в сутки. Уничтожили массу вредных насекомых.         

 

Серые куропатки

    

      

     Вырастили двадцать хорошеньких цыплят.         

 

Стрижи

    

      

     Охотясь за летучими насекомыми для своих птенцов, ежедневно налетывали до тысячи километров.         

 

Мухоловки‑пеструшки

    

      

     Пятьсот шестьдесят раз прилетали кормить своих детей за один день. И каждый раз приносили по две – три гусенички или комара.         

 

Ласточки

    

      

     Так много приносили птенцам комаров и мух, что птенцы перед вылетом стали тяжелее своих родителей.         

 

 

 

* * *

 

Сорок лет прожила я на свете и считала, что я берёза. Но прошлой весной подошёл ко мне турист и на спине у меня вырезал – «Ваня». Летом дачник подошёл и вырезал – «Лёня». Осенью ночевал рядом грибник и вырезал на коре – «Миша». А этой зимой подъехал лыжник, прочитал все имена, воткнул палки в снег, достал нож и вывел – «Эдуард».

Так кто же я, наконец? Берёза или Эдуард? И почему Лёни, Миши и Вани вырезают на моей спине лоскуты кожи?

 

      Старая берёза        

 

 

* * *

 

Мы самые любимые насекомые. Нас все в лесу знают и все любят. Но любовь любви рознь. Нас любят только… есть! Нас едят дрозды, зарянки, скворцы, овсянки, коньки, зяблики, воробьи, мухоловки, синицы и многие другие птицы. Больше всех нас любят дятлы и вертишейки. Дятлы даже разрывают наши муравейники и клюют нас вместе с нашими куколками. Птицы нас ловят на земле, на деревьях и в воздухе, когда у нас отрастают крылья.

Нам не нужна такая любовь!

 

      Лесные муравьи        

 

Володя Серов собрал большую коллекцию бабочек. Их сейчас у него больше ста. Володя не только собирает коллекцию, но и наблюдает жизнь живых бабочек в поле. У него много интересных наблюдений. Володя прислал нам три загадки про бабочек. Вот они.

Летом бабочек много, а зимой нет ни одной. Где проводят зиму бабочки?

У бабочек очень красивые крылышки. Когда бабочка летит, – крылышки так и сверкают. А бывают ли такие бабочки, которые не могут летать и у которых совсем нет крылышек?

Назовите бабочку, которая пищит.

 

 

Сосенки‑сёстры

Вышли ребята на лесную полянку; посреди полянки две сосенки одинакового роста стоят.

– Сосенки‑одногодочки! – сказал Миша. – Видишь – рост одинаковый?

Ваня подсчитал что‑то по пальцам, пошептал про себя и говорит:

– Нет, брат, это совсем не одногодки. Правая на два года старше, хоть рост у них и одинаковый. Дело простое – по пальцам сосчитать можно.

Кто знает, как можно определить возраст молодых сосенок при помощи пальцев?

 

 

Почему?

Много живёт на земле разных птиц. Но у каждой птицы есть своё имя. Интересные бывают у птиц имена! Ну, вот, например, птица Поганка. Почему её так назвали? Или вот птица Пастушок. Или птица Чечевица. Или Завирушка. Нет, не зря мы дали такие имена! Тут есть какая‑то связь с их обликом и образом жизни.

Хотим мы вам загадать загадки про любопытные птичьи имена. Птиц мы для этого выбрали таких, которых каждый сможет увидеть в парке, саду, на задворках и даже в живых уголках.

Увидеть их надо для того, чтобы легче было разгадать загадки. А загадки наши такие:

1) ПОЧЕМУ ПТИЧКУ ОВСЯНКУ НАЗВАЛИ ОВСЯНКОЙ?

2) ПОЧЕМУ ОДНУ ИЗ НАШИХ СИНИЧЕК ЗОВУТ ГРЕНАДЕРОМ?

3) ПОЧЕМУ ПТИЦУ СВИРИСТЕЛЯ ИНОГДА НАЗЫВАЮТ КРАСАВОЙ?

Помните, ребята: ответы на наши загадки ищите в лесу, в поле, на улице.

 

Август

 

 

 

Август – месяц жатвы и первых тёмных ночей. Месяц предотлётной пробы крыльев. Месяц грибов.

 

Лето на переломе…

Встанем вместе с солнцем и по росной траве пойдём через поля в лес. Ещё очень много цветов, но они как будто переселились на межи, обочины дорог и канавы вокруг холмистых лугов, похожих сейчас на стриженые детские головы.

Тихо в поле. Примолк коростель. Коротко и редко поёт жаворонок. Только ласточки, стелясь в быстром полёте над самой травой, щебечут ласково да изредка звонко вскрикивают жёлтые трясогузки.

В лесу не так уж зелено, как раньше, – слегка поблёкла листва берёз и осин. Пропали слепни и оводы, и тонкий аромат лесных ландышей и любки сменился запахом пожухлой травы и грибов.

В осиновой роще в редкой траве столбиками торчат нарядные грибы. Ножка стройная, с чёрными рябинами, а шляпка такая красная, хоть глаза зажмуривай, и через всю шляпку светлая бороздка там, где лежала травинка.

Пойдёмте в ельник. На светлую полянку протянулись еловые лапы. Отодвинем одну в сторону. Рыжики!

Там, где молодые берёзки и сосенки сбежали по холмам к озеру, в притенённых овражках пахнет грибами, а их не видно нигде.

Только в одном месте выглядывает из лесной ветоши ободок маленького фарфорового блюдца. Протяните руку – и вот он, груздь. Белоснежный, хрупкий, чуть скользкий, с нежнейшей бахромой по краю шляпки.

На пригорках припеклась земляника до черноты. Тёмные ягоды душисты, сладки, но не сочны.

Настала пора черники. Чёрные шарики, покрытые голубым налётом, рассыпаны так щедро, что даже листва среди них теряется.

Засверкали на опушках кисловатые гроздья костяники, так хорошо освежающие рот. Даже у маленьких ягодок клюквы закраснели щёки.

Озимые сжаты, колхозники принялись за яровые.

Длинные колосья ячменя шёлком переливаются на ветру. Четвёртый цвет сменило льняное поле: нежно‑зелёное с весны, голубое в цвету, пёстро‑золотистое в начале месяца, сейчас, в полной спелости, оно ярко‑рыжее. Льнотеребилка ровно стрижёт и укладывает этот чудесный волос.

Будет ещё тепло, но лето переломилось. Первый утренник уже серебрил болота и лесные покосы, на восходе солнца бормотал тетерев, и берёзы вплели первые жёлтые ленты в совсем ещё зелёную листву. Близится осень, нарядная и обильная. Весело стучит молотилка. В домах пахнет свежим хлебом, укропом и грибами.

 

 

 

Лесные силачи

Ударила первая капля дождя – начались соревнования.

Соревновались трое: гриб подосиновик, гриб подберёзовик и гриб моховик. Кто сильнее?

Первым выжимал вес подберёзовик. Он поднял листик берёзы и улитку.

Вторым номером был гриб подосиновик. Он выжал три листика осины, шесть хвоинок и сосновую шишку.

Моховик был третьим. Он раззадорился, расхвастался. Раздвинул шляпкой мох, подлез под сучок и стал выжимать. Жал‑жал, жал‑жал – не выжал! Только шляпку свою раздвоил. Как заячья губа стала.

Победителем вышел подосиновик.

Награда ему – алая майка чемпиона!

 

 

Кому достался белый гриб

В тёмном еловом бору, под зелёной елью вырос нынче белый Гриб‑Боровик.

Да какой! Всем грибам полковник.

Стоит на зелёной моховой подушке, белую грудь выпятил, шляпа на нём, как румяный хлебный каравай, – во‑от такой ширины. И надета чуток набекрень.

Солнышко его сквозь еловые лапы ласково пригревает, тёплый дождик обмывает, – растёт Гриб‑Боровик, словно на дрожжах. Всё выше становится, всё толще делается…

Проползал мимо Рогатый Слизень. Увидел под ёлкой Гриб‑Боровик и сразу к нему повернул.

– Вот так находка! – говорит. – Сейчас по грибной ноге вползу, под грибной шляпкой укроюсь и начну его поедом есть… Так‑то хорошо!

Взобрался Рогатый Слизень по грибной ноге; только собрался поедом есть Боровика, как – на тебе! – помешали.

Бежала по еловым веткам Белка, увидела Гриб‑Боровик, хвостом – верть! – и скакнула к нему.

– Вот так находка! – говорит. – Сейчас грибную ногу на месте съем, грибную шляпку на сучок повешу, чтоб сушилась. Так‑то хорошо!

А Рогатый Слизень из‑под шляпы высунулся, рога длинные выставил:

– Не пущу! Мой гриб!

– Куда тебе, мокропузому, такой грибище, – отвечает Белка. – Тебе самой махонькой сыроежки не съесть. А я на зиму запасы коплю, мне много надо! Убирайся, пока цел!

Испугался Рогатый Слизень, свалился на моховую подушку и уполз. А Белка села на задние лапки, передними ухватилась за грибную ногу и собралась грызть.

Да опять помешали.

Захрустели сучочки, затрещали веточки, закачалась моховая подушка, – и вылез из‑за ёлок Медведь. Заметил Гриб‑Боровик, тотчас к нему поворотил.

– Вот так находка! – говорит. – Сейчас я его съем целиком!

Белка на пенёк отскочила, засердилась, зацокала:

– Не пущу! Мой гриб!..

– Куда тебе, длиннохвостой, этакий грибище, – отвечает Медведь. – Подавишься!

– Ножку сама съем, шляпку сушиться повешу! – кричит Белка. – Я на зиму запасы коплю, мне много надо!

– Так уж и много! Ты зимой на одних шишках проживёшь, еловыми веточками закусишь. А я, гляди‑ка, без пищи всю зиму лежать должен… Мне к зиме потолстеть надо жирок накопить, мясца нарастить. Оттого я сейчас больше всех ем! Убирайся, пока цела!

Испугалась Белка, винтом на ёлку взлетела. А Медведь поднял лапу и собрался с корнем гриб выворотить.

Да опять помешали.

Послышалась из‑за ёлок весёлая песенка:

 

В частом ельничке

И в осинничке

За грибом хожу,

Далеко гляжу!

 

Как услышал Медведь человеческий голос, так – порск! – за ёлку, за другую… Только его и видели.

А из‑за ёлки вышел Мальчик‑Грибничок с большим лукошком. Увидел под ёлкой Гриб‑Боровик, присел перед ним на корточки.

– Вот так находка! – говорит. – Сразу полное лукошко!

Вынул Мальчик‑Грибничок ножик и осторожненько, тихонечко подрезал у Боровика корешок.

Положил гриб в лукошко, повернулся и домой пошёл.

А на другой день под ёлкой, на моховой подушке, сразу несколько новых грибов показалось.

Один большой растёт, – для Медведя.

Другой поменьше – для Белки.

Третий маленький – Рогатому Слизню.

На всех теперь хватит!

 

 

Приключение в норе

После жаркого дня вдруг стало холодно. Это сразу почувствовали все лесные твари, кроме тех, кто по целым дням сидит в своих норах.

Такой ночной зверушкой была рыжая полёвка. Она проснулась только вечером. Почистилась и побежала к выходу, поискать себе что‑нибудь на завтрак.

Вдруг у самого выхода послышался шорох. Полёвка остановилась. Беда! Кто‑то пролез в её жилище. Ползёт навстречу! И чужой запах говорит: «Это незнакомое и страшное животное».

Не успела полёвка опомниться, как в узком проходе норы, совсем рядом, поднялись три змеиные головы.

Полёвка замерла от ужаса. Змеи тоже не двигались и глядели на неё по‑змеиному, немигающими глазами. Одна из них высунула длинный тонкий язык.

Полёвка очнулась, попятилась, перевернулась и бросилась ко второму выходу.

Уже впереди светился кружок сумеречного леса…

Но – тот же шорох! Полёвка поняла, что и этот выход из норы захвачен врагами.

Оставался третий – последний. Теперь полёвка уже не бежала. Она пробиралась вперёд очень осторожно, чуть что – назад. Однако всё было спокойно. И вот она на воле!

Но и здесь нельзя было забывать об опасности: лес полон врагов. Полёвка промчалась мимо кучи прелой листвы и юркнула под корни ели.

А в ямке, на куче тёмных гниющих листьев, белели разорванные скорлупки ужиных яиц. Ужата только что их покинули, и холод загнал их в нору полёвки.

 

 

Храбрый карасик

В озере жили караси. Они рылись в тине и прятались под большой корягой.

Однажды молодой карасик сказал другим:

– Я карасик крепкий, чешуя у меня плотная, никого не боюсь; надо на мир взглянуть. – Сказал и всплыл.

Не успели другие караси крикнуть: «Постой! Погоди!» – как храброго карасика схватила гагара и понесла через озеро.

Покрутился, пошебаршился карасик у гагары в клюве и затих.

«Эх, – думает, – пропал! И зачем только я всплыл?»

Ударил гагару кречет; выронила гагара добычу. Упал карасик в синие волны. Только отдышался, – цап его окунь‑игрунок, тот, что в верхней воде за мальками охотится, и потащил… Повертелся карасик в окунёвой пасти и замер.

«Вот беда, пропал окончательно. И зачем только я всплыл?»

Добрался окунь‑игрунок до камышей, кинулась ему вслед большая щука, поймала и вниз пошла. Только глаза скосила, когда заметила, что окунь изо рта какую‑то рыбёшку обронил.

А карасик вниз да вглубь, глядь, – родная коряга и под ней свои, караси. Обступили его со всех сторон.

– Я, – закричал карасик, – крепкий, чешуя у меня плотная, никого не боюсь! Я на гагаре летал, с окунем плавал, со щукой нырял!

Принялись караси храброго карасика славить и выбрали его старшим.

Ночью, когда все уснули, сестра храброго карасика толкнула его плавником под бок:

– Что не спишь, старший карась?

– Дрожь, сестрица, пробирает, дрожь. Всё думается: а что, если бы гагара глотнула?

 

 

Клюква‑ягода

Весной, когда сошёл снег и согрелась земля, поспорили ягоды, как лучше жить.

– Я, – говорит земляника, – ещё с осени усами на пригорок выползла, а теперь зацвету пораньше, пока ещё земля вешней водой поит.

– Я тоже пораньше хочу цвести, – сказала черника, – только на пригорок не пойду: боюсь, утренним морозом прихватит. В лесу, да и в низинке понадёжнее.

– Глупые вы, – посмеялась лесная малина, – обеих вас мороз прихватит. Лучше уж попозже цвести, а воду… воду дождик даст.

– А я… – хотела что‑то сказать клюква, но её перебил сизый гоноболь.

– Сиди ты, кислая, в своей мшарине и молчи, лучше других послушай.

Клюква промолчала.

Весна холодная выдалась, а лето жаркое, сухое. Землянику и чернику морозом в цвету побило. Малина так и не дождалась летних дождей – в ягодах присохла. А клюква – вот она: по всему мху рассыпались её красные круглые ягоды. Будет ребятам и на кисели, и на варенье. Спрашивают ягоды клюкву, как она сумела в такой трудный год жить хорошо.

– И очень просто, – ответила клюква, – я же вам хотела сказать… Первым делом, цветом не торопиться, во‑вторых, не чиниться. Год от году разница; когда на буграх лучше, а когда и поближе к мшарине. Там засуха не страшна. Глядите, гоноболь рядом со мной, клюквой, какие ягоды вырастил. И мои не хуже: красные, сочные, крупные, кисловаты, да полезны…

 

 

Птичья дружба

Я задвинул лодку в тростник и, чтобы совсем скрыться в нем, лёг на корме. Ружьё поставил к борту так, чтобы только руку протянуть было.

Мне хотелось застрелить чайку и сделать из неё чучело. Уж больно красивые чайки живут на озере: ослепительно белые, с чёрными кончиками крыльев, с красным клювом и красным кольцом вокруг глаз!

Утро было ясно, без малейшего ветерка.

Я повернулся боком, взглянул на воду и чуть не ахнул.

Подо мной было небо! Настоящее небо с жёлтыми облаками и отражавшимися в нём зелёными тростниками.

Вот над тростниками взлетели две лысухи – чёрные болотные куры – и, махая короткими тупыми крыльями, поплыли подо мной в поднебесье.

Я поднял голову, – чёрные лысухи плыли под жёлтыми облаками и тут, над моей головой!

Замечательно удобно! Оказывается, видеть всё, что творится надо мной – в воздушном небе, – я могу и не поднимая головы – под собой, в подводном небе.

И я стал в него смотреть и через несколько минут так забылся, что, когда над тростниками подводного неба вдруг показалась чайка, я схватил ружьё и хотел стрелять в воду. Пока я опамятовал, чайка быстрыми взмахами крыльев унеслась уже довольно далеко от моей лодки. Я выстрелил ей вслед.

Раненная в крыло белоснежная птица, крутясь колесом, стала падать вниз, а снизу поднималась навстречу ей такая же точь‑в‑точь снежно‑белая птица. Они встретились – и над озером взметнулся фонтанчик радужных брызг.

Я схватил весло: хотел поскорей вытолкать лодку из тростника и взять подранка. Но не тут‑то было!

С двух неб сразу – с воздушного и с подводного – ринулась на меня целая стая чаек. С хриплым криком, похожим на пронзительный хохот, они со всех сторон падали на меня, нацеливаясь в лицо красными клювами. Завилась, забушевала вокруг белокрылая метель, и не видно стало, куда держать.

Я бросил весло, опустил голову и прикрыл её локтями. Но снизу кидались мне в глаза такие же рассвирепевшие птицы, и я совсем растерялся.

…Метелица пронеслась. Опустив руки, я увидел её белое облако невдалеке над синим озером: стая чаек вилась теперь над раненой подружкой. Готовые на всё птицы охраняли с воздуха уже подобравшего крылья и изо всех сил уплывавшего от меня подранка.

Я не рискнул его преследовать: защищая своего товарища, черноголовые хохотуны способны ударить человека по голове, запачкать ему костюм и наделать всяких других неприятностей.

Да и видя такую их дружбу, мне совершенно расхотелось делать из живой птицы скучное чучело.

Раненая чайка в сопровождении своей стаи скоро вплавь добралась до тростника и исчезла в нём.

Сделав своё дело, белое облако чаек, не уменьшаясь в размерах, чудесным образом разделилось надвое и поверху и понизу – в воздухе и в воде – так всей дружной артелью и полетело в поля промышлять личинок, кузнечиков, мышат.

Хорошо, что я только перья поломал дробью моему красавцу; линять станет – отрастит себе новые.

 

 

По грибы

Грибной дождик «парун»! Шуми‑ит! Кузовок на локоток, палку в руку и – в лес. Люблю грибы собирать!

Идёшь по лесу и смотришь, слушаешь, нюхаешь. Ягоды на вкус пробуешь. Деревья рукой гладишь. Хорошо!

Вот вчера ходил. Вышел за полдень. Сперва ельником по дороге, от деревни подальше. У берёзовой рощи поворот – и стоп.

Весёлая эта рощица! Стволы белые, – глаза зажмурь, а листья на ветерке, как солнечная рябь по воде. Под берёзами – подберёзовики. Ножка тонкая, а шляпка широкая, кофейная. Срезаю, – одни грибные пеньки остаются. Дно кузова шляпками и закрыл. Сел на пень и слушаю. Слышу, – лопочет впереди. Это мне и надо! Пошёл на лопот – пришёл в сосновый борок. Сосны на солнце красные, будто загорели. Да так загорели, что кожурка зашелушилась. Ветер треплет сухую кожурку, а она лопочет, лопочет, лопочет…

В сухом борку уже другой гриб – боровичок. Боровичок‑мужичок. Упёрся он толстой ногой в землю, понатужился и поднял головой целый ворох хвоинок, листиков и разных сухих палочек. Шапка на глаза насунулась, смотрит сердито…

Боровичками второй слой в кузовке уложил и чую – земляникой потянуло. Поймал я носом земляничную струйку и пошёл, как по верёвочке. Впереди горка сухая. Земляники на ней – красно! И пахнет так, будто тут варенье варят. Не грибами одними лес красен!

От земляники губы слипаются. Не грибы уж теперь ищу, а воду. Долго искал. Еле нашёл ручеёк. Вода в ручейке тёмная, как крепкий чай. И заварен этот чай мхами, вереском, опавшими листьями и цветами. Вкусный чай!

Вдоль ручья – осинки. Под осинками – подосиновики. Бравые ребята в белых майках и красных тюбетейках. Кладу в кузовок третий слой – красный.

Через осинник – лесная тропка. Шириной в ладонь. Петляет, виляет и куда ведёт – неизвестно. Да и не всё ли равно куда? Были бы грибы.

Иду, – и за каждой тропинкой‑вилюшкой то лисички – жёлтые граммофончики, то опёнки – ноги тонки. А потом сыроежки пошли – разноцветными блюдечками, чашечками, вазочками и крышечками. В вазочках печенье – сухие листики. В чашечках чай – настой лесной.

Кузовок мой – с верхом. А я всё иду: смотрю, слушаю, нюхаю. Хорошо!

Кончилась тропинка, кончился и день. Тучи затянули небо. Темно. Где север, где юг, – в какой стороне дом? Никаких примет ни на земле, ни на небе. Ночь.

Пошёл по тропинке назад, – сбился. Папоротники, богульник в ногах путается. Я назад, ладонью землю щупаю.

Щупал, щупал – нащупал тропу шириной в ладонь. Так и пошёл. Иду, иду, а как собьюсь, – ладош