Подражание, идентификация и отрицательное покачивание головой: три постулата

Отрицательное покачивание головой является первым абстрактным понятием, сформировавшимся в голове ребен­ка. Каким образом ребенок усваивает это понятие? Можно было бы предположить, что ребенок обезьянничает, повто­ряя за матерью, однако при ближайшем рассмотрении ста­новится очевидным, что это не просто подражание в чистом виде. Правда, ребенок воспроизводит материнский жест как таковой, но он сам выбирает, при каких обстоятельствах использовать этот жест, а позднее — когда сказать слово «нет!» Прежде всего, ребенок прибегает к этому жесту для отказа от чего-то, будь то требование или предложение.

Как уже отмечалось, эта фаза развития характеризует­ся конфликтом между инициативой ребенка и матерински­ми запретами. Когда же ребенок в свою очередь противится тому, что предлагает или чего желает мать, это выглядит как подражание, словно материнское отрицательное пока­чивание головой запечатлелось в памяти ребенка только из-за постоянных повторных запретов. Однако подобная ин­терпретация заставляет предположить, что после того, как ассоциация между покачиванием головой и отказом запечат­лелась в памяти ребенка, младенец начинает в свою очередь воспроизводить этот жест, когда он сам выражает отказ. Подобное механистическое объяснение хорошо согласуется с гипотезой подкрепления, принятой в теории научения, но в результате не становится понятнее, каким образом наряду с мнемическими следами о связи перцепта и переживания ребенок оказался способен воспринять также и значение этой связи. Каким образом он достиг абстракции и обобще­ния, которые мы, несомненно, наблюдаем: ребенок отверга­ет предложения так же, как просьбы, приказ — так же, как запрет? Огромное интеллектуальное достижение, необходи­мое для такой абстракции, невозможно объяснить как ре­зультат простого накопления мнемических следов. Количе-

171

ственные объяснения, оставляющие в стороне динамику, не могут удовлетворить психоаналитика. Только количествен­ные изменения не объясняют психические процессы.

Несколько более приемлемое объяснение этого фено­мена предлагает гештальтпсихология. В серии крайне про­стых и четких экспериментов Зейгарник (1927) продемонстри­ровала, что незавершенные задания запоминаются, тогда как завершенные — забываются. Таким образом, когда мать что-то запрещает или в чем-то отказывает, ее «нет» препятствует осуществлению задуманного, а тот факт, что ребенок не сумел осуществить задуманное, подкрепляет его воспоминания.

Гораздо более разумное объяснение, к тому же проли­вающее свет на смещения катексиса, которые лежат в основе детского жеста «нет», дает теория психоанализа. Тщательное изучение обстоятельств, которые помогают ребенку овладеть отрицательным жестом, обнаруживает, что это умение воз­никает в результате сложного динамического процесса.

С одной стороны, всякое материнское «нет» означает эмоциональную фрустрацию для ребенка. Запрещает ли она ему какую-то деятельность или не отдает желанный предмет, выражает ли она несогласие со способом, которым ребенок собирается осуществить объектные отношения, — в любом слу­чае инстинктивные влечения подвергаются фрустрации. В запрет, жест и слова, вызывающие фрустрацию, вложен специфичес­кий аффективный заряд, имеющий значение отказа, пораже­ния, одним словом, фрустрации. Таким же будет и след па­мяти об этом опыте. Аффективный катексис обеспечивает постоянство следа памяти как о жесте, так и о слове «нет».

С другой стороны, запрет по самой своей природе пре­рывает инициативу, собственную деятельность ребенка, воз­вращая его из активного состояния в пассивное. В возрасте, когда ребенок начинает понимать материнские запреты, происходит метаморфоза и в другой сфере его личности: возрастает активность, вытесняющая пассивность, характер­ную для нарциссической стадии. Возрастание направленной вовне активности в основном обнаруживается в объектных отношениях. Ребенок не позволит без сопротивления вер­нуть его в пассивное состояние (А. Freud, 1952).

Физическое усилие ребенка преодолеть запреты, как и все остальные встретившиеся на пути препятствия, — не единственный фактор в этой картине. К нему добавляется психодинамический фактор, а именно аффективный заряд неудовольствия, который сопутствует фрустрации и вызы­вает вспышку агрессии со стороны Оно. Следы воспомина-

ния о запрете откладываются в Я и нагружаются этим агрес­сивным катексисом.

Теперь ребенок оказывается в плену конфликта между либидинозными узами, привязывающими его к матери, и агрессией, вызванной фрустрацией, налагаемой на него са­мой матерью. Разрываясь между собственным желанием и запретом со стороны объекта, между неудовольствием от ссоры с матерью и страхом утратить объект (позднее — страхом утратить любовь), ребенок вынужден избрать ком­промиссное решение. Компромисс состоит в аутопластическом изменении, обеспеченном защитным механизмом идентифи­кации, который впервые появляется на данной стадии. Ребе­нок пускает в ход достаточно специфический вариант этого механизма, то есть «идентификацию с агрессором», соглас­но описанию Анны Фрейд (1936).

Анна Фрейд продемонстрировала действие подобного механизма у школьницы, которая использовала его в конф­ликте между Я и объектом. В ее случае важную роль играло Сверх-Я или, по крайней мере, его предтечи. Для нашего пятнадцатимесячного малыша Сверх-Я не играет никакой роли, потому что его попросту еще не существует. Более того, в обсуждаемом нами явлении ребенок идентифицирует себя скорее с фрустратором, нежели с агрессором. Однако разли­чие между агрессором и фрустратором только в степени.

Следовательно, динамику, приводящую к приобретению семантического жеста «нет», можно описать следующим образом: отрицательный жест покачивания головой и слово «нет», произнесенное либидинозным объектом, инкорпори­руется в Я ребенка в виде следов памяти!. Аффективный заряд неудовольствия отделяется от этого репрезентанта, отделение вызывает всплеск агрессии, которая затем ассо­циативно связывается с мнемическими следами в Я.

¹ После публикации монографии «Да и Нет» (1957) мне с разных сто­рон задавали вопрос относительно мнемических следов, связанных с приоб­ретением жеста и слова «нет». Эти вопросы побудили меня сказать несколь­ко слов о теоретических предпосылках данной проблемы. Фрейд (1915а) предполагал, что следы памяти, относящиеся к одному и тому же пер-цепту (переживанию), откладываются в различных «областях» психи­ки, то есть в топографически обособленных записях («Topisch gesonderte Niederschriften»). Эти «области» составляют систему бессознательно­ го и систему сознательного (или предсознательного). Из этого, как и из некоторых других более поздних высказываний по тому же вопро­су, следует, что для приобретения отрицательного покачивания головой тре­буется несколько следов памяти, качественно отличающихся друг от друга. Этот жест сначала откладывается как «репрезентант предмета». В конечном

173

Когда ребенок идентифицируется с либидинозным объек­том, эта идентификация с агрессором, согласно описанию Анны Фрейд, сопровождается атакой внешнего мира. У пятнадцати­месячного ребенка эта атака выражается в форме «нет» (сна­чала жеста, а затем слова), которую ребенок перенял от либи-динозного объекта. В связи с многочисленными неприятными переживаниями «нет» агрессией катектировано, и поэтому «нет» используется в защитных механизмах идентификации с агрессором и обращается против либидинозного объекта. Как только совершается этот шаг, может начаться фаза столь хо­рошо нам знакомого упрямства второго года жизни.

третий организатор психики

Овладение знаком «нет» (жестом и словом) имеет далеко идущие последствия для психического и эмоционального развития ребенка; это достижение означает, что ребенок приобрел зачатки способности суждения и отрицания. Фрейд (1925а) обсуждает этот вопрос в великолепной небольшой статье «Отрицание». Я собираюсь коснуться лишь несколь­ких наиболее существенных аспектов этой вехи развития; более подробный анализ читатель может найти в моей мо­нографии «Да и Нет» (1957).

Прежде всего, идентификация с агрессором есть изби­ рательным процесс. Когда мать налагает запрет, в ее поведе-

¹ счете он входит в систему бессознательного. Однако возможно — более того, вполне соответствует теории психоанализа, — что в самом начале обретения жеста «нет» следы памяти одинаково доступны обеим системам — системе бессознательного и системе сознательного. Предпо­ложение Фрейда состоит в том, что система предсознательного первично формируется из словесных репрезентантов, наследующих свои (сенсомо-торные) свойства от бессознательных репрезентантов предметов. Одна­ко в возрасте, когда возникает жест «нет», то есть примерно на пятнадца­том месяце жизни, разделение двух систем еще не является столь прочным, каким оно будет в дальнейшем. В Я по-прежнему интегрированы многие аппараты, и системы Я еще только отграничиваются друг от друга и органи­зуются. Спустя несколько месяцев, когда слово «нет» будет также интер-нализировано в память в качестве словесного репрезентанта, разделение между бессознательной предметной репрезентацией и предсознательной словесной репрезентацией будет гораздо большим. Отныне сенсомотор-ные свойства, присущие предметной репрезентации запрета, могут соеди­няться с «нет» (как жестом, так и словом), активизируя словесную репре­зентацию в системе предсознательного. Очевидно, что, приобретая жест «нет», ребенок начинает переходить от исключительно первичного процес­са к постепенному использованию вторичного процесса.

нии можно выделить три фактора: ее жест (или слово), ее сознательную мысль и ее аффект. Очевидно, ребенок ин­корпорирует жест. Однако каким образом пятнадцатимесяч­ный малыш может понять и тем более осознать причины, побуждающие мать произнести этот запрет? На самом деле ребенок не инкорпорирует мысль матери. На этой стадии он еще не способен к сознательной мысли и не знает, запреща­ет ли мать потому, что боится, как бы он не причинил себе вреда, или же она сердится потому, что он плохо себя вел. Аффекты же ребенок в этом возрасте воспринимает только глобально. Можно сказать, что он способен разли­чить у «другого» только два аффекта, которые я назову аффектами «за» и «против». Поэтому ребенок понимает аффект матери примерно так: «Ты не за меня, ты против меня». Из этого следует, что, идентифицируясь с агрессо­ром посредством отрицательного жеста, ребенок усваивает только сам жест в совокупности с аффектом «против». Тем не менее этот процесс представляет собой нечто исключи­тельное. До тех пор выражение аффектов ребенка в ситуа­ции объектных отношений ограничивалось непосредствен­ным контактом, действием¹. После освоения отрицательного жеста действие заменяется сообщением, и появляется воз­можность коммуникации на расстоянии.

' Ранее, в период детской беспомощности, который Ференци (1916) назвал стадией инфантильного всемогущества, фантазия заменяет действие. Эти фантазии, однако, несопоставимы с фантазиями взрослого и даже с фантазиями ребенка дошкольного возраста. Фантазии младенца обязатель­но остаются в рамках его ограниченных когнитивных ресурсов. На этой стадии когнитивные процессы в значительно большей степени определяются физиологическими, нежели идеаторными, источниками. Это утверждение требует некоторых пояснений. В когнитивном отношении младенец на пер­вом году жизни осознает лишь незначительную часть физиологических функ­ций, которые кажутся столь очевидными для взрослого. Разумеется, мы можем допустить, что младенец осознает акт кормления и связанные с этим действия, такие, как жевание, глотание, хватание и поиск. Возникает вопрос, в какой мере функция выделения уже вошла в когниции младенца. Мои наблюдения подвели меня к гипотезе, что к концу первого года жизни мла­денец только начинает обращать свое внимание на выделительные функции. Поэтому я считаю, что большинство фантазий на стадии беспомощности сосредоточено на действиях, связанных с кормлением и достигающих куль­минации в интроекции. Эта гипотеза отчасти подтверждается тем, что во второй половине первого года жизни у ребенка начинают отчетливо прояв­ляться идентификационные действия. Действия, основанные на функциях выделения и наводящие на мысль о механизмах проекции, менее очевидны, хотя они также имеются. Такие действия выступят на передний план на втором году жизни.

175

Это, по-видимому, наиболее важный поворотный пункт в истории как индивида, так и рода. С этого начинается оче­ловечивание рода, с этого начинается zoon politicon, с этого начинается социум, ибо теперь речь идет о двустороннем обмене сообщениями, о намеренной и прямой коммуникации. С появлением семантических символов эта коммуникация делается словесной. По этой причине я и считаю возникнове­ние отрицательного знака и слова «нет» очевидным призна­ком формирования третьего организатора психики.

«Нет» — жест и слово — есть семантическое выраже­ние отрицания и суждения, в то же время это первая сформи­рованная ребенком абстракция, первое абстрактное понятие в смысле взрослого мышления. Понятие приобретается путем перераспределения агрессивного катексиса, что, как я полагаю, характерно для любой абстракции. Абстракция никогда не бывает результатом идентификации как таковой, она является результатом процесса, состоящего из двух стадий. На первой стадии мы используем агрессивную энергию, чтобы отделить некоторые элементы от того, что мы воспринимаем. Вторая ста­дия является результатом синтезирующей деятельности Я (Nunberg, 1930), то есть происходит синтез элементов, отделен­ных агрессивной энергией. Продуктом этого синтеза становится либо символ, либо понятие. Первым таким понятием в жизни ребенка является отрицание. Как указывалось ранее, в начале второго года жизни ребенок выражает отрицание покачиванием головой. Тем самым он сообщает свой отказ окружению, при­бегая к семантическому знаку. Покачивание головой в качестве отрицательного знака чрезвычайно распространено на всем зем­ном шаре, однако его никоим образом нельзя назвать универ­сальным знаком. В некоторых культурах для отрицания исполь­зуются другие жесты. Однако весьма вероятно, что во всем мире в качестве отрицательного жеста чаще всего используется пока­чивание головой. Распространенность этого знака побуждает меня предположить, что его моторные истоки можно просле­дить в онтогенезе человека и, быть может, даже в филогенезе. Поведение, возникающее из крайне архаичного и примитивного опыта, как правило, бывает общим для всего рода, поскольку оно свойственно каждому его члену.