Аффекты, перцепция и коммуникация

Аффективные сигналы, порождаемые настроениями
матери, по-видимому, превращаются в форму ее коммуникации с ребенком. Общение между матерью и ребенком продолжается непрерывно, хотя нет необходимости в том, чтобы мать всегда о нем знала. Такого рода коммуникация между матерью и ребенком создает постоянное напряже­ние, формирующее психику младенца. Я не думаю, чтобы это давление оказывало на ребенка сколько-нибудь непри­ятное действие. Я говорю о «давлении» только потому, что пока не создано слов для обозначения этих чрезвычайно тонких, едва ощутимых взаимодействий. Я пытаюсь описать процесс, в котором мы воспринимаем лишь наиболее поверх­ностные проявления. Давление и уступчивость, чередуясь и соединяясь, влияют то на одну, то на другую функцию, которые развертываются в процессе созревания, сдерживая одну и содействуя другой. Я пытался ухватить это в моем фильме «Формирование личности» (1953с), но сумел пока­зать одну лишь внешнюю сторону. За этой внешней сторо­ной приливы и отливы аффективных энергий создают те стремнины, которые и направляют течение развития лично­сти в ту или иную сторону.

Я хотел бы подчеркнуть, сколь малую роль играют в этом развитии травматические события. То, что мы видим вновь и вновь, есть суммарный результат повторяющихся стимулов и переживаний, бесконечно возобновляемой чере­ды реакций. Тот же кумулятивный принцип действует и в этиологии возможного позднего невроза. Изолированные травматические события редко играют решающую роль в возникновении невроза. Я часто подчеркивал, что невроз является следствием суммарного опыта, только на суммар­ный опыт можно возлагать ответственность за патологический исход. Я ввел термин «аффективный климат» (Spitz, 1947b), чтобы обозначить совокупность сил, влияющих на развитие младенца. Аффективный климат действует в соот­ветствии с психическим принципом, который я сформулиро­вал в докладе, представленном Венскому психоаналитическо­му объединению в 1936 году, и назвал кумулятивным принципом.

Здесь я не берусь обсуждать роль аффектов в психи­ческих процессах, будь то ощущение, восприятие, мышле­ние или действие. Необходимо, однако, указать, что боль­шинство академических психологов обходили эти вопросы, как и всю проблему эффективности, говоря о «мотивации». Кроме того, в психоаналитической теорий с самого начала подчеркивалось, что все психические функции, будь то ощущения, восприятия, мысли или поступки, обусловлены смещениями либидинозного катексиса, которые восприни­маются и самим индивидом, и его окружением в качестве < аффектов и аффективных процессов. Другими словами, аффективные проявления становятся индикаторами смеще­ний кэтексиса; они создают мотивацию для активации пси­хических функций, о которых мы говорили выше. Для мла­денца аффект играет в коммуникации такую же роль, как у взрослых вторичный процесс.

Сознательно или бессознательно каждый партнер пары мать-дитя воспринимает аффекты другого и в свою очередь реагирует аффектом, продолжая реципрокный обмен аф­фектами. Это взаимодействие фундаментально отличается от тех, которые мы можем наблюдать у взрослых, напри­мер, у наших пациентов. В самом раннем младенчестве аф­фективные процессы еще не смешиваются с элементами, возникающими при диакритическом восприятии; они также еще не подвергаются вторичной переработке процессами мышления. Кроме того, последствия обмена аффектами

131

между матерью и ребенком доступны прямому наблюдению; у взрослых это является исключением. Имея дело с младен­цем, мы наблюдаем аффективный процесс in statu nascendi, так сказать, in vivo.

Особый интерес для нашего исследования представляет тот факт, что развертывание аффективного восприятия и аффективного взаимодействия предшествует всем остальным психическим функциям; последние в дальнейшем развива­ются на основаниях, заложенных аффективным взаимодей­ствием. Аффекты сохраняют главенствующую роль на всем протяжении развития, по крайней мере, до конца первого года жизни. Лично я считаю, что аффекты сохраняют свою роль значительно дольше.

Поскольку аффективный опыт в рамках отношений мать—дитя в первый год жизни пролагает пути развития во всех остальных сферах, из этого следует, что установление предтечи либидинозного объекта также кладет начало соотнесению с «вещами». После того как ребенок приобрел способность воспринимать человеческое лицо и устойчиво реагировать на него, потребуется еще два месяца, прежде чем он научится узнавать бутылочку, самую знакомую из «вещей». Младенец видит бутылку и прикасается к ней несколько раз в день; более того, она служит для удовлетво­рения его потребностей, и тем не менее он начинает узнавать бутылочку значительно позже, чем лицо человека.

Как и во всех случаях установления временных рамок возникновения и продолжительности какого-либо явления в младенческом возрасте, мы можем указать лишь среднее значение при вполне вероятных значительных отклонениях. Однако более важен не момент возникновения специфическо­го феномена в младенчестве или его длительность, посколь­ку эти показатели могут варьировать, а последовательный порядок развития в различных сферах личности — он оста­ется неизменным. Совершенно необходимо, чтобы первые отношения ребенка устанавливались с партнером-человеком, ведь на этих отношениях будут основаны все дальнейшие социальные связи. С этого начинается процесс превращения младенца в человека, то есть в социальное существо, в яооп роШгсоп в человеческом смысле.

Эти отношения, основанные на аффективном взаимо­действии, определяет отличие человеческого полиса от ко­лонии термитов, где отношения строятся на химических и физических ощущениях запаха, вкуса и осязания.

 Органы тела, коммуникация и эволюция

Все достижения человека стали возможными с того момента, как прямохождение высвободило его руки и зна­чительно облегчило социальные отношения, поскольку рот и вся оральная зона стали использоваться для коммуника­ции (Freud, 1930; Bell, 1833; Spitz and Wolf, 1946).

С филогенетической точки зрения рот, челюсти и пе-
риоральная зона предназначены для приема пищи. В ходе
эволюции к этой функции добавились многие другие, такие,
как защита, агрессия, исследование, хватание, перетаскива­ние, вокализация и личная гигиена. Что касается руки, ее
первоначальной функцией была опора и передвижение, пока
для этого требовались все четыре конечности. Положение
изменилось в ходе эволюции обезьян, поскольку жизнь на
деревьях вынуждала эти органы локомоции освоить также
функцию хватания. В результате некоторые функции рта перешли к двигательным органам, прежде всего к верхним ко­нечностям. Отныне прежние функции рта резко сократились,
особенно у животных со смешанным питанием. Более важной стала функция вокализации, о чем свидетельствует не­угомонная болтовня лесных обезьян. Поглощение пищи и
вокализация в значительной мере задействуют мимическую
мускулатуру периоральной зоны. В ходе эволюции прима­тов и человека вокализация и мимическая экспрессия стано­вятся все более полезными в качестве средства социального
выражения, взаимодействия и контакта.

Наряду с этим рука, освободившись от задачи поддер­живать верхнюю часть тела, берет на себя многие функции, до тех пор принадлежавшие рту. В число этих задач также входят некоторые социальные функции, такие, как забота о потомстве, ухаживание, придание позы при половом акте. Укачивание и кормление малышей в позиции лицом к лицу стали теперь не только возможными, но и совершенно обыч­ными. Наблюдение за позвоночными выявляет, что положе­ние лицом к лицу в процессе вскармливания потомства име­ет место только у тех животных, которые в значительной мере развили вокализацию, то есть у птиц, приматов и чело­века. Однако у птиц анатомия лицевой части достаточно ригидна и не позволяет выражать эмоции. Поэтому, хотя птицы и подают сигналы во время кормления (вокализация, по крайней мере у птенцов, сопровождает кормление), ли­цевой сигнал в процессе онтогенеза остается неизменным.

133

Однако у приматов и человека регион лица, щек и глот­ки подвергся филогенетическим изменениям, значительно обогатившим их нейромышечное оснащение. Это не только позволило выражать аффекты в этой области, причем с минимальными затратами энергии, но и открыло путь для гораздо более быстрых смен в самом выражении эмоций. Таким образом, лицевая область стала подходящим инстру­ментом для продуцирования аффективных сигналов. То же самое относится и к вокализации. Именно так, по моему мнению, началась эволюция аффективной лицевой экспрес­сии, вокализации и их использования в семантических це­лях; в конечном счете она привела к возникновению речи.

В речи семантические символы заменяют гештальты поз и поведения, игравшие роль сигналов. В речи семантические символы становятся главным орудием Я в осуществлении объектных отношений. Это ведет ко все более полному от­казу от сигналов поз в коммуникации и их конечной атро­фии. В нашей культуре на позу уже едва ли обращают вни­мание. Психоаналитику приходится заново учиться распознавать даже самые элементарные сообщения, кото­рые содержатся в сигналах поз, передаваемых его пациента­ми, и переводить их в семантические сигналы (Freud,1921; F.Deutsch, 1947, 1949, 1952).

Аффективное развитие не ограничивается аффектами удовольствия или знаками-гештальтами, обещающими удов­летворение потребностей, например лицом матери. Аффек­ты неудовольствия играют не менее важную роль, и поэтому они также изучались в нашем исследовании.