Коммуникация в диаде мать-дитя

Я не сочиняю гипотез. Ньютон

В одной из своих наиболее ранних, но опубликованных посмертно работ («Проект научной психологии», 1895)
Фрейд обсуждает, каким образом в диаде возникает коммуникация. Я уже ссылался на его высказывание в другом месте (Spitz, 1957) и изложу его здесь еще раз.

Говоря об усилии разрядить импульс, проходящий по моторным путям, Фрейд обсуждает процесс разрядки, ко­торый становится необходимым из-за стимулов, возникаю­щих внутри тела. В качестве иллюстрации своего тезиса он приводит потребность в пище. Фрейд поясняет: для того чтобы избавиться от напряжения, вызванного голодом, не­обходимо совершить изменение во внешнем мире, однако новорожденный беспомощен и добиться этого не способен. Младенец может разрядить напряжение, вызванное потреб­ностью, лишь с помощью диффузных и случайных проявле-

¹ Что такое коммуникация? Любое ощутимое изменение поведения, намеренное или ненамеренное, направленное либо ненаправленное, с помощью которого один человек или несколько людей могут воздей­ствовать на восприятие, чувства, мысли или поступки одного человека или нескольких людей, независимо оттого, предполагается подобное влияние или нет (Зриг, 1954).

 

 

121

 

нии эмоции — криком, иннервацией кровеносных сосудов и т. д. Подобная разрядка не может полностью ослабить напря­жение. Стимул можно устранить лишь специфическим вме­шательством извне, то есть предоставлением младенцу пищи. Помощь извне необходима, и младенец получит ее, если с помощью неспецифических и случайных проявлений разряд­ки в виде крика, диффузной мышечной активности и т. д. привлечет внимание человека из своего окружения.

Это рассуждение Фрейд завершает фразой, которая в концентрированной форме раскрывает целую область пси­хоаналитического мышления: «Таким образом, этот способ разрядки приобретает чрезвычайно важную вторичную функ­цию, а именно — установление взаимопонимания¹ с другими людьми; тем самым изначальная беспомощность человечес­кого существа становится первоисточником всех мораль­ных побуждений» (курсив мой. — Р. Ш.).

И с теоретической, и с терапевтической, и с профилак­тической точки зрения представляется крайне важным про­никнуть в природу коммуникации между матерью и ребен­ком на довербальной стадии. В психоаналитической литературе эта тема еще не привлекла того внимания, кото­рого она заслуживает. Философы, психологи и даже неко­торые психоаналитики периодически высказывают неподтвер­жденные гипотезы о том, что коммуникация между матерью и ребенком основывается на экстрасенсорном восприятии или на телепатии. Я недостаточно компетентен, чтобы высказать свое мнение по поводу экстрасенсорного восприятия; мое исследование ограничивается рамками эксперимента и наблю­дения. Соответственно, и к феномену коммуникации между матерью и ребенком я подходил с точки зрения эксперимен­татора-наблюдателя. В будущем должно быть проведено еще множество подобных исследований. Вполне возможно и даже вероятно, что в дальнейшем изучении этого феномена огромную пользу принесут современные достижения теории коммуникации. Все больше исследователей, как правило, математики и физики, а с недавних пор также неврологи и психиатры, начинают обращаться к кибернетике и теории коммуникации. Мой же способ исследования более прост, он едва соприкасается с границами этих крайне сложных методов.

¹ В немецком оригинале Фрейд (1895) использовал термин «Verstondigung», который в данном контексте в первую очередь отно­сится к коммуникации.

В моих попытках достичь некоторого понимания спосо­бов и каналов коммуникации между матерью и ребенком я мог опереться на исследования в области коммуникации животных. Эксперименты с животными предоставляют уче­ному свободу, которой мы не можем, да и не желаем обла­дать при исследовании человека. Поэтому этологам и зоо­психологам удалось сделать весьма важные открытия, позволившие вывести определенные общие постулаты, ко­торые в той или иной степени могут оказаться полезными и при изучении коммуникации в диаде.

Животные общаются на уровне психологической интегра­ции, который приблизительно можно назвать аффективно-конативным: он фундаментально отличается от когнитивных и абстрактных функций вербальной коммуникации. Обще­ние между матерью и ребенком в первые шесть месяцев жизни и даже до конца первого года также протекает на невербальном уровне с использованием средств, аналогич­ных тем, что преобладают в животном мире¹.

Животные, в зависимости от их вида, располагают раз­личными средствами коммуникации. Как показал фон Фриш (1931), пчелы общаются с помощью того, что он именует «танцами». Этологи Конрад Лоренц (1935) и Тинберген (1951) продемонстрировали на рыбах, птицах и ряде млеко­питающих, каким образом определенные формы поведения становятся способом общения. Это поведение состоит из сигнальных поз, а также из определенных звуков; те и дру­гие имеют свойства гештальта. Подобные паттерны поведе­ния не содержат сообщения, адресованного одним субъек­том непосредственно другому. Сообщения относятся к наиболее элементарным формам проявлений, которые Карл Бюлер (1934) назвал экспрессивными. Паттерны поведения выражают то, что я, за неимением лучшего термина, назову состоянием духа, настроением, аффективной установкой, связанной с непосредственным переживанием субъекта. Это неконтролируемая и ненаправленная реакция на стимул, воспринятый субъектом.

Реакция со стороны второго животного при демонстра­ции подобного паттерна поведения выглядит так, словно он воспринимает это поведение в качестве сообщения, адре-

¹Подробный разбор этой проблемы см. в: Spitz, 1963а, b, с; 1964.

123

 

сованного лично ему, однако эта видимость обманчива. На самом деле второе животное также реагирует лишь на вос­принятый им стимул, а не на сообщение. Восприятие стимула вызывает у второго субъекта поведение, являюцееся копиро­ванием, гомологом или дополнением воспринятого стимула.

Биренс де Хаан (1929) провел разграничение между подобной коммуникацией и человеческой речью, назвав язык животных эгоцентрическим, а человеческий — аллоцентри-ческим. Термин Биренса де Хаана «эгоцентрический» не имеет ничего общего с психоаналитической концепцией Я. Этот автор, как и Пиаже, именует «эгоцентрическим» все, что «сосредоточено на субъекте»; поэтому, называя язык животных эгоцентрическим, он подразумевает, что тот не обращен к другому животному, а остается лишь выражени­ем внутренних процессов. Ту же позицию занимает и ново­рожденный, еще не обладающий собственным Я. Издавае­мые им звуки являются выражением внутренних процессов и никому не адресованы.

Джордж Мид (1934) проиллюстрировал особенности этой формы коммуникации (хотя уже на более высоком уровне) следующим примером: когда собака А лает, а издали ему откликается собака Б, то собака Б не может знать, имеет ли ее лай какое-либо значение для собаки А, не говоря уж о том, какое это могло бы иметь значение. Нам, наблюдателям, известно, что лай собаки Б окажется стимулом для А и что собака А в свою очередь ответит лаем, выражая свои чувства по поводу того, что она получила такой стимул. Однако со­бака Б не может этого знать, поскольку ее лай является эго­центрическим, а не аллоцентрическим, как язык человека.

В развитии человеческой речи эта примитивная форма общения представляет собой филогенетически обусловлен­ное наследие, которым мы уже с рождения обладаем в виде предрасположенности. Позднее на эту филогенетическую предрасположенность належится специфически человеческое онтогенетическое развитие. Этот онтогенетический привой будет состоять из аллоцентрической (направленной) и про­извольной коммуникаций, происходящих посредством се­мантических сигналов и знаков. Высшей ее стадией станет развитие символической функции¹.

¹ Роль символической функции не сводится к аллоцентрической коммуникации. Она также осуществляется у индивида, например в про­цессе мышления, в виде интракоммуникации (Cobliner, 1955).

Элементы коммуникации

Формы коммуникации в диаде мать—дитя, устанавлива­ющиеся в первые месяцы жизни до формирования объект­ных отношений, основаны, однако, на вышеописанной фи­логенетической предрасположенности. Как уже отмечалось, эти формы коммуникации имеют экспрессивный характер, то есть порождаются аффектами и не являются направлен­ными. Они используют то, что именуется «языком органов» (Kris, 1953 Jacobso п, 1964; см. также Abraham, 1916).

Каковы экспрессивные характеристики, аффективные и ненаправленные аспекты этих форм коммуникации? Призна­вая силы, формирующие пластичную личность младенца, мы также признали, что эти силы сообщаются через некую систему коммуникации. Коммуникация происходит внутри диады и состоит из циклических, повторяющихся процес­сов. Очевидно, что этот способ коммуникации радикально отличается от общепринятого среди взрослых. В последующих главах я попытаюсь описать, как можно визуализировать ее осуществление. Но сначала необходимо дать краткое определение терминов, используемых здесь при обсуждении коммуникации.

Знак — это перцепт, эмпирически связанный с пере- _ живанием объекта или ситуации. Он может замещать воеприятие самого объекта или ситуации. Лучшие примеры для иллюстрации того, что я имею в виду, можно найти в медицинской литературе. Например, знак Коплика состоит из красных пятен на слизистой щек с белым центром в продро­мальный период кори, а знак Макберни, болевое ощущение между пупком и передне-верхней остью, информирует нас о воспалении аппендикса.

Знак и сигнал иерархически связаны: знак — общий термин, сигнал — подчиненный, подразумевающий специ­фическое использование знака. Таким образом, термин «сиг­ нал» означает общепринятую связь между знаком и собы­тием, будь эта связь случайной, произвольной или объективно данной. Сигналы на железной дороге и знаки для автомобилистов (например, обозначение сужения доро­ги двумя сближающимися линиями или главной дороги че­тырехугольником) вполне годятся в качестве примеров тако­го рода.

Символ — это знак, который представляет объект, действие, ситуацию или идею; значение символа выходит

 

125

 

 

за пределы его чисто формальных аспектов. Жесты и сло­ва являются наиболее элементарными символами. Поэтому в данном исследовании мы не станем подробно обсуждать символические атрибуты.

Коммуникация между матерью и ребенком фундамен­тально отличается от коммуникации между взрослыми, при­чем в нескольких отношениях. Наиболее важное отличие заключается в том, что средства, используемые в общении между двумя или несколькими взрослыми партнерами, в целом принадлежат к одной категории, а именно к катего­рии вербальных символов или символов-жестов. Совсем иначе обстоит дело в ситуации матери и ребенка. Здесь бросается в глаза их неравенство по отношению к средствам коммуникации, ибо если сообщение, исходящее от младенца (по крайней мере, в первые месяцы его жизни), сводится исключительно к знакам, то сообщения, исходящие от взрос­лого партнера, являются сознательно направляемыми сигна­лами и в качестве таковых воспринимаются ребенком.