И некоторые другие экспериментальные данные

 

...и очами смотреть будете, и не увидите.

Исайя, 6, 9

Разумеется, на сегодняшний день мы не можем быть уверены, воспринимает ли младенец хоть что-нибудь. Что именно он воспринимает, если воспринимает вообще, можно только догадываться. Один из наиболее перспективных источников для подобного рода догадок — уже упоминавшаяся работа фон Зендена (1932); он исследовал возникновение и развитие зрительного восприятия у лиц, появившихся на свет слепыми из-за врожденной катаракты, которая в дальней­шем была удалена.

Особенно интересно, каким образом эти пациенты опи­сывают свои первые переживания зрительного восприятия. Случай 65, восемнадцатилетняя девушка, которая «видела, но это ничего не означало; просто пятна разной степени яркости. Она даже не была вполне уверена, что эти новые и странные ощущения поступают к ней через зрение, пока не убедилась в этом, закрыв глаза и обнаружив, что таким образом она преградила доступ ощущениям…» (курсив мой. — Р. Ш.).

Это описание, вполне типичное для большинства подоб­ных случаев, кажется нам чрезвычайно многообещающим документом, способствующим пониманию того, что может испытывать младенец, впервые увидевший свет, вернее, впер­вые открывший глаза. Он не только не видит никаких форм — это ощущение само по себе даже не воспринимается как связанное с глазами. Оно может приписываться субъектом любым другим сенсорным модальностям. Высказывания пациента № 65 дают нам весьма ценную информацию.

1. Перцепция начинается как единство; различным модаль­ностям перцепции предстоит отделиться друг от друга в ходе развития. Возможно, в этом процессе свою роль играет и созревание.

 

57

2. Восприятие в том смысле, в каком оно присуще взрос­лым, вначале отсутствует, его следует приобрести, ему надо учиться.

Это предположение находит подтверждение в выска­зывании пациента № 17, восемнадцатилетнего сына врача. Хирург привел его следующие слова: «Когда пациент впер­вые открыл глаза на третий день после операции, я спросил его, что он видит, и он ответил, что видит пространное поле света, в котором все кажется блеклым, смутным и движу­щимся. Он не мог различить объекты».

Отсутствуют также представления о глубине и способ­ность локализации. О пациенте № 49, пятнадцатилетнем мальчике, хирург сообщает: «Только что прооперированные пациенты не могут локализовать свои зрительные впечатле­ния. Они не привязывают их к определенной точке, будь то глаз или какая-либо поверхность, хотя бы сферическая». Нескоординированность различных сенсорных модальнос­тей едва ли можно описать лучше, нежели словами того же хирурга: «Они воспринимают цвет приблизительно так, как мы, — запах краски, который, хотя и доходит до нас, но не приобретает никакой конкретной и точно определенной формы».

Примеры, выбранные нами из книги фон Зендена, вновь и вновь привлекают наше внимание к тому факту, что чело­век становится способным к зрительному восприятию бла­годаря научению. Поведение прооперированных пациентов и содержание их впечатлений в основе своей одинаковы независимо от возраста. Достаточно одного примера из мно­гих: перед недавно прооперированным семилетним мальчи­ком разложили кусочки картона, различные по форме и окраске. Его попросили рассортировать эти карточки. Уп­ражнение продолжалось ежедневно со следующим резуль­татом: «За тринадцать дней он столь мало преуспел, что определить форму карточек он мог, только сосчитав один за другим все углы. Это он делал достаточно искусно, быстро проводя глазами по внешнему контуру карточки, так что было ясно, что он все еще обучается видеть, точно так же, как другие дети учатся читать».

Эти данные соответствуют и результатам непосредствен­ного наблюдения за детьми. Один из пунктов теста Бюлер заключается в том, что перед младенцем помещают пяти­дюймовый цветной резиновый мячик и наблюдают за дви­жениями его глаз. К четвертому месяцу жизни младенец

начинает тщательно обводить контуры мячика движениями своих глаз (Buhler and Hetzer, 1932).

В первые дни после операции дело обстоит не так про­сто: «Имеется ряд примеров даже при первом опыте зри­тельного восприятия,когда, несмотря на нистагм, пациенты при одновременном представлении двух или более фигур без колебания сообщали о различии в их форме, хотя и не могли описать форму какой-либо из предъявленных им фигур» (курсив мой. — Р. Ш.). Или возьмем случай № 17, восемнадцатилетнего сына врача, которой на пятый день после операции «впервые смог... увидеть различие, но толь­ ко различие среди окружающих объектов» (курсив мой. — Р. Ш.).

Некоторые проблемы, затронутые в этих клинических сообщениях, недавно изучались в экспериментах Фантца (1957,1958а, 1958b). Он провел ряд наблюдений и экспери­ментов с только что вылупившимися цыплятами и с детьми с первой по пятнадцатую неделю жизни. Его наблюдения, в отличие от тех, что описывает фон Зенден, проводились методом поперечного среза, как обычно и поступают в ис­следованиях. Его эксперимент был направлен на подтверж­дение или опровержение гипотезы о том, что восприятие формы и у животного, и у человека существует уже от рождения, то есть является врожденной и наследуемой. Применительно к цыплятам Фантц сумел подтвердить этот тезис. С первой же секунды жизни цыпленок действительно может благодаря врожденной способности воспринимать форму, три измерения пространства и величину. Эта способ­ность, несомненно, важна для выживания, поскольку цып­ленок является прекоциальной^, выводковой птицей; он с самого начала должен сам добывать себе пищу, а потому обязан от рождения обладать врожденной, а не приобре­тенной способностью различать пищу в качестве объекта.

Человек же по сути своей является животным алътри- циалъным, гнездовым, он рождается незрелым и беспомощ­ным. Он не способен к передвижению или к какому-либо

¹ Алътрициалъный (от лат. altrix — кормилица, синоним термина «выводковый») — зоологическое обозначение видов, детеныши кото­рых появляются на свет незрелыми и беспомощными, а потому какое-то время после рождения нуждаются в кормлении и уходе; прекоциалъный (от лат. praecox, преждевременный, синоним термина «гнездовой») обозначает животных, детеныши которых к моменту рождения покры­ты пухом и способны к самостоятельному передвижению.

 

 

59

 

направленному и произвольному поведению, необходимому в целях самосохранения. Для обеспечения выживания мла­денца зрительное восприятие вовсе не является обязатель­ным. Выживание новорожденного обусловливается предан­ной заботой родителей, как то бывает и с другими гнездовыми животными (к примеру, щенками и котятами). Следователь­но, в эволюции человека не было селективного давления в сторону филогенетической передачи способности к зритель­ному восприятию уже к моменту рождения. И вообще ма­ловероятно, чтобы у человека эта способность когда-либо составляла неотъемлемую часть наследственного оснащения.

Поэтому кажется неожиданным утверждение Фантца, что, проведя тестирование тридцати младенцев в возрасте от одной до пятнадцати недель и повторив этот эксперимент с недельным интервалом, он обнаружил, что они, как и толь­ко что вылупившиеся цыплята, обладают врожденным вос­приятием формы. Однако более внимательное изучение мате­риала, собранного фон Зенденом, показывает, что противоречие остается чисто внешним. Пациенты, наблюдавшиеся фон Зен­деном, не были способны видеть форму, они не видели очер­таний фигур, не различали их размеров, однако с самого начала зрительно воспринимали различия и могли подтвер­дить, что два предмета отличаются друг от друга. Поэтому нам кажется, что эксперименты Фантца отнюдь не доказы­вают, что ребенок к моменту рождения или хотя бы в пер­вые недели жизни уже начинает различать формы или, если угодно, очертания; эти эксперименты подтверждают толь­ко, что ребенок видит разницу между ними.

Различие между выводами Фантца и данными, получен­ными мной или фон Зенденом, обусловлено различиями в концептуальном подходе. Фон Зенден и я применяем термин «зрение» к акту восприятия, включающему в себя процесс апперцепции, без которого «зрение» (в том смысле, в каком зрительно воспринимают взрослые) невозможно. Данное понятие кардинальным образом отличается от «зрения» по Фантцу. Мое утверждение отнюдь не является голословным, оно основывается на нейроанатомических и физиологических данных, в том числе подтверждается и экспериментальной работой фон Хольста (1950) в зрительной сфере и Розен-блита в сфере слуха (1961). Благодаря процессу апперцеп­ции человек, помимо прочего, способен откладывать мнемические следы, которые могут быть реактивированы в виде

представлений, то есть образов или воспоминаний, причем даже без стимула со стороны соответствующих внешних пер­цепций. Вышеуказанный труд Фантца полностью пренебре­гает апперцепцией.

И вновь, когда Фантц утверждает, что «опроверг широ­ко распространенное мнение, будто совсем маленькие дети анатомически не способны различать глазами что-либо, кроме пятен света и тени» (курсив мой. — Р. Ш.), он совер­шенно прав. Анатомически дети вполне могут увидеть го­раздо больше, нежели просто пятна. У них есть глаза, ко­торые прекрасно функционируют и нейроанатомически, и физиологически, однако в действие еще не включились цен­тральные процессы, прежде всего психический. Функция апперцепции еще отсутствует, она будет приобретена бла­годаря опыту, полученному в ходе аффективного взаимо­действия с другим человеком в процессе установления объектных отношений.

Сообщение фон Зендена выявляет это: во всех описан­ных им случаях мы обнаруживаем утверждения, свидетель­ствующие о том, что для обучения зрению прооперирован­ные пациенты нуждаются в эмоциональном стимуле. Надо, однако, также понимать, что концептуальные основания фон Зендена радикально отличаются от наших. Он описывает свои открытия как феномен, проявляя глубочайшую антипатию к интроспективной психологии. Говоря его собственными словами, «аргументы этих авторов, на мой взгляд, столь сильно отдают интроспективной психологией, что я не могу рассчитывать на серьезную пользу от дискуссии с ними» (курсив мой. — Р. Ш.). Считаю, мы можем вполне полагать­ся на фон Зендена в том смысле, что он прилагал все усилия в попытках любой ценой сохранить объективность, однако и у него невольно вырываются эмоции, о чем свидетельству­ют такие выражения, как «стремление видеть», «отвага и бодрость»; он утверждает: «Его (пациента) воля должна быть как можно сильнее активирована в этом направлении. На­правленность воли будет постоянно поддерживаться удов­ летворением его повседневных потребностей» (курсив мой. — Р. Ш.). Так же звучит и один из его выводов: «...адаптация пациента к новому окружению нередко принимает крайне драматичные формы и приводит к серьезному конфликту». И снова: «Поскольку пациент нуждается в такой активно­сти и эмоциональном напряжении».

 

 

61

 

 

 

Труд фон Зендена послужил толчком для целого ряда интересных работ Ризена (1947) о последствиях лишения зрительных впечатлений для человека и шимпанзе¹. В на­блюдениях и экспериментах Ризена, как и у Фантца, роль эмоций в восприятии игнорируется. Читатель вспомнит, что мы со своей стороны рассматриваем эмоции, возникающие в рамках объектных отношений, в качестве наиболее мощного катализатора обучения. Очевидно, к примеру, что в случаях, описанных фон Зенденом, способность к зрению приобре­талась постепенно, посредством процесса обучения, благо­даря аффективному опыту, переживаемому в объектных отношениях.

Различные эксперименты и наблюдения за возникнове­нием восприятия, которые я здесь обсуждал (включая на­блюдения фон Зендена и мои собственные), затрагивают связь архаических процессов мышления лишь с одной сен­сорной модальностью — со зрением. Как же обстоит дело с другими модальностями? Рассматривая случаи, описанные фон Зенденом, мы уже отметили, что здесь задействованы и другие сенсорные модальности: в первые дни после опера­ции пациенты еще не способны отличать зрительные впечат­ления от впечатлений, возникающих в других отделах сен-сориума. Но если дело обстоит таким образом, с чего же на самом деле начинается восприятие как таковое?

 

Первичная полость

Психоаналитические рассуждения

На предыдущих страницах мы установили, что с момен­та рождения младенец реагирует в сущности лишь на ощу­щения, возникающие внутри его собственного тела, то есть на проприоцептивные коэнестетические ощущения, а от втор­жения внешних раздражителей защищен барьером чувстви­тельности. Исследование фон Зендена показывает, что, ког­да раздражение воздействует на глаз, еще не научившийся видеть, эти раздражения лишены смысла. Более того, это

' Благодаря этим поразительным экспериментам получено множество других чрезвычайно важных и интересных данных. К примеру, они показа­ли, что обезьяны, лишенные на несколько недель возможности видеть, проявляют меньше интереса к объектам определенной формы, чем детены­ши того же вида, видящие с рождения (Riesen, 1947). Обсуждение этих данных в свете модели критических периодов см. в: Spitz, 1959.

ощущение воспринимается как столь же общее, экстенсив­ное и нелокализованное, как внутренняя коэнестетическая перцепция и, собственно говоря, ничем от нее не отличается.

Однако существует одна зона перцепции, которая с самого рождения функционирует весьма специфическим образом. В этой зоне органы чувств, воспринимающие по­ступающие извне стимулы, соприкасаются с сенсорными рецепторами для раздражителей, приходящих изнутри. Этой зоной является ротовая и оральная полость. Уже к моменту рождения у ребенка и даже у зародыша (Minkowsky, 1922; 1924-1925, 1928; Hooker, 1939, 1942, 1948, 1952) можно продемонстрировать реакцию на раздражение внутри и вок­руг рта. Раздражение внешней части области рта постоянно вызывает специфическое действие, которое заключается в повороте головы по направлению к этому раздражителю, сопровождающемся хватательными движениями рта. Мла­денец завершает эту реакцию, захватив в рот сосок. Я гово­рил об этом поведении как о рефлексе укоренения и обсуж­дал его в ряде публикаций; я также выдвинул предположение, что это поведение обусловлено врожденным пусковым меха­низмом, имеющим ценность для выживания.

При рождении ни один рефлекс не является полностью надежным. Рефлекс укоренения, однако, не так ненадежен, как все остальные, и уступает только хватательному реф­лексу, который заключается в сжимании руки при раздра­жении ладони. Следует отметить, что коренной рефлекс в сочетании с сосательным рефлексом образует единственный вид направленного поведения у новорожденного младенца. Оно включает в себя также сосание пальца и подтверждает предположение Хоффера (1949,1950) об изначальной свя­зи руки и рта. Возможно, все известные рефлексы (включая хватательный и первичный) столь ненадежны при рождении потому, что они вызываются внешними стимулами, от ко­торых ребенок все еще отгорожен высоким порогом чув­ствительности (см. главу 3). Однако когда сосок заполняет рот новорожденного и молоко попадает в глотку, внешние сенсорные рецепторы раздражаются одновременно с внут­ренними. Эта суммарная и кумулятивная стимуляция, по-видимому, вызывает гораздо более постоянную и надеж­ную реакцию, младенец начинает сосать и заглатывать то, что высосал.

С точки зрения восприятия ротовая полость, включая носоглотку, представляет собой и внешнее, и внутреннее,

 

 

63

 

 

она оснащена и как интероцептор, и как экстероцептор и действует в соответствии со своим оснащением. Поскольку при рождении рефлексы, расположенные внутри оральной полости, наиболее специфичны и надежны и вызывают толь­ко направленное(хотя и ненамеренное)поведение человека, я выдвинул предположение, что всякое восприятие начина­ется в оральной полости, служащей первозданным мости­ком от внутренней рецепции к внешней перцепции.

Эти предположения находят подтверждение благодаря совпадению с некоторыми гипотезами, выдвинутыми и раз­витыми Левином (1946, 1948, 1950, 1953а, 1953Ь) и Исако-вером (1938, 1954). Исаковер (1938) изучал психопатоло­гию засыпания. На основании клинических наблюдений за взрослыми он пришел к выводу, что комбинация оральной полости с рукой, по всей вероятности, представляет собой модель наиболее ранней структуры Я у новорожденных. Далее он заключает, что ощущения в оральной полости могут смешиваться с ощущениями от внешних кожных покровов. Я полагаю, что этот тройной источник ощущений и пережи­ваний составляет ядро Я, если говорить в терминах весьма удачной концепции Гловера (1930, 1932, 1933, 1943).

Левин (1953а) цитирует еще одного автора, что «пер­вичной полостью вполне может быть внутренняя часть рта, обнаруженная и исследованная обсасываемым пальцем» (с. 188). Я согласен с этой формулировкой в той мере, в какой она относится к ощущениям на внутренней стороне рта, но я не могу разделить убеждения Левина, будто палец младенца способен на этой стадии к каким-либо восприяти­ям или открытиям. Как указывалось выше, единственный орган, в котором происходит восприятие в первые недели жизни (хотя и тут встает вопрос, имеем ли мы дело с пер­цепцией как таковой или же с рецепцией, то есть с пред­течей перцепции), — это оральная полость. Когда какой-либо предмет попадает в оральную полость, младенец реагирует последовательностью специфических действий, независимо от того, оказывается ли у него во рту соска или палец. Это соответствует клиническим наблюдениям Исаковера за ощу­щениями, которые испытывают взрослые при регрессии Я в момент засыпания. Весьма убедительно предположение, что это ощущение «песка в глазах», возникающее в момент за­сыпания, представляет собой архаические следы воспомина­ний о начале перцепции. Это ощущение аналогично неуве­ренности, расплывчатости и ненадежности зрительных

восприятий, описанных у наблюдавшихся фон Зенденом слепорожденных, которым была сделана операция. Самые ранние внешние ощущения, воспринимаемые в тактильной области, по всей вероятности, должны быть столь же невер­ными, как и ощущения наблюдавшихся фон Зенденом слепо­рожденных, которые подверглись операции. Описание ораль­ных ощущений у пациентов Исаковера как напоминающих песок столь же убедительно, как описания зрительных ощу­щений у прооперированных слепорожденных фон Зендена, «которые можно сравнить с запахом краски»¹.

Мы полагаем, что оральная полость, оснащенная язы­ком, губами, щеками и носоглоткой, является первой поверх­ностью, которая будет использована для тактильной пер­цепции и исследования. Она хорошо подходит для этой

¹ На мой взгляд, некоторые предположения, содержащиеся в моей статье «Крушение диалога» (1964), могут способствовать лучшему по­ниманию этих ощущений. Например, следовало бы поразмыслить, не означают ли «ощущение песка во рту» (Isakower, 1938), восприятие цветов «как запах краски» (von Senden, 1932) перцепцию чрезмерной стимуляции в двух различных сенсорных модальностях, тактильной и визуальной. Ощущение песка и запах краски имеют также некоторый оттенок неудовольствия. Этот факт в крайней форме подтверждает случай пациента № 17, который на четвертый день после операции все еще не решался открыть глаза, утверждая, что не переносит света.

Люди, чувствительные к звуку, согласятся, что чрезмерно громкое звучание (например, большого оркестра в закрытом помещении) может сопровождаться неприятными ощущениями отнюдь не музыкальной природы. Иногда наряду с музыкой эти люди слышат нечто вроде щелканья щебенки или шипение, с которым отлив и волны откатываются от  берега. Данный феномен принадлежит к категории, именуемой в невроло­гии «подкрепление». Я подозреваю, что и фотоматы при мигрени — светя­щиеся изогнутые полосы, которые люди, страдающие от этого недуга, наблюдают в момент приступа, относятся к тому же разряду явлений. Можно ли считать эти фотоматы реакцией на перегрузку сенсорной стиму­ляции? Возможно, что сенсорный процесс проявляется как визуальное представление без идеаторного или репрезентативного содержания, по­добно звуку щелкающей щебенки или привкусу песка во рту, как это было в двух первых примерах. Во всех трех случаях — при тактильных, звуко­вых и визуальных ощущениях — ощущение не является репрезентативным; истинное сенсорное качество искажено и переживается как нечто неприят­ное, на грани с парестезией. Это опять же напоминает «иголочки», которые впиваются в конечность, если нервная проводимость была нарушена давле­нием. Эта конечность воспринимается как холодная и онемевшая. «Иголоч­ки» — предвестники возвращающейся чувствительности. Они показывают, что нервная проводимость восстановлена не полностью и поэтому нельзя адекватно справиться с раздражителями, как это было бы в нормальных условиях; из-за временного нарушения проводимости стимулы, обычно воспринимаемые как нормальные, стали чрезмерными.

65

 

задачи, поскольку в ней представлены чувства осязания, вкуса, температуры, запаха, боли и даже глубинной чувстви­тельности, поскольку последняя вовлечена в акт глотания. Следует подчеркнуть, что любая перцепция, происходящая посредством ротовой полости, остается контактной перцеп­цией, то есть радикально отличной от перцепции на рассто­янии, каковой является зрительное и слуховое восприятие.

От контактной перцепции к дистантной

Очевидно, переход от контактной перцепции к дистан­тной, от тактильной — к зрительной имеет огромное значе­ние для развития младенца. Этот переход совершается по­средством объектных отношений. Мы упоминали о том, как младенец в процессе кормления¹ разглядывает лицо матери. Следовательно, при естественном вскармливании младенец ощущает во рту сосок и в то же время видит лицо матери. Таким образом, контактная перцепция соединяется с дистантной, и они становятся неотъемлемой частью единого опыта. Подобное соединение открывает путь к постепенному переходу от ориентации через контакт к ориентации с помощью дистантной перцепции. Фактор опыта при этом переходе заключается в том, что во время кормления, когда младенец теряет сосок и вновь его находит, контакт с удов­летворяющим потребность перцептом каждый раз утрачива­ется и вновь восстанавливается. В интервалах между утра­той и восстановлением контакта другой элемент цельного перцептивного единства, а именно дистантная перцепция, остается неизменным. В ходе этого повторяющегося опыта визуальная перцепция начинает восприниматься как более надежная, поскольку не утрачивается. Она оказывается более постоянной, а потому более ценной².

 

¹ При рождении и в последующие недели кормление обеспечивает выживание и является наиболее интегрированным из всех направлен­ных действий — мы даже вправе назвать его единственным направлен­ным и интегрированным действием, хотя оно еще не является намерен­ным. Мы полагаем, что связь между обеспечивающим выживание актом кормления и первой ситуацией обучения визуальной перцепции имеет чрезвычайное значение в развитии человека.

²Эриксон говорит об орально-контактном переживании как о зо­нальном модусе функционирования, основным атрибутом которого яв­ляется поглощение. Отчасти я уже затрагивал этот аспект (1955b) и назвал его полостной, или первичной перцепцией. Это же относится и к зрительному восприятию.

Противопоставление двух перцептивных модальностей (прерываемое оральное соприкосновение — надежная и непрерывная, но бесконтактная зрительная перцепция) име­ет, наверное, еще большее значение, нежели только уста­новление зрительного восприятия в качестве основной пер­цептивной модальности для человека. Я уверен, что здесь мы наблюдаем истоки постоянства объектов (Hartmann, 1952) и формирования объектов. Это само начало прогрес­сивно развивающихся из месяца в месяц и из года в год объектных отношений, как сознательных, так и бессозна­тельных, включающих в себя не только другие перцептив­ные модальности, но и большое разнообразие психологических функций.

Понимание того, что различные перцептивные модаль­ности (которые мы обычно называем своими пятью чувства­ми) к моменту возникновения перцепции как таковой прак­тически бездействуют и что им приходится учиться, открывает новые горизонты исследования. В случае со зрительным вос­приятием мы видели, что перцептивные модальности сменя­ют друг друга в генетической последовательности, так что дистантная перцепция (визуальная) развивается позднее контактной (орально-тактильной). Это может являться (как у некоторых млекопитающих) функцией созревания, но у человека мы смогли продемонстрировать эту генетическую последовательность, начиная с кормления, и показать роль обучения, развития и объектных отношений в процессе пе­рехода от контактной перцепции к дистантной.

Это открытие побуждает меня обсудить эвристическую гипотезу о том, что развитие (как в области восприятия, так и в других сферах психологического развития) подчиняется «основному биогенетическому закону» Геккеля (сформули­рованному в 1864 году Фрицем Мюллером), согласно кото­рому организм в своем развитии от клетки до зрелого состо­яния воспроизводит стадии, которые пришлось пройти его предкам в ходе филогенеза.

Общеизвестно, что глаз и зрение являются сравнитель­но поздним эволюционным приобретением и что им предше­ствовали контактная перцепция и контактная ориентация. Понимая, что подобный принцип может действовать также и в психологическом развитии человека, мы вправе наметить исследование последовательностей, наложений и сбоев в развитии других перцептивных модальностей, слуха, вкуса, обоняния. Нужно исследовать еще многие другие возмож-

 

 

67

 

 

ности, например наличие подклассов у некоторых из этих сенсорных модальностей. При внимательном наблюдении за младенцами это особенно заметно в сфере зрительного вос­приятия, где некоторые подклассы становятся очевидными с первого же взгляда: к примеру, мы обнаруживаем катего­рию цветового зрения, восприятия пространства или глуби­ны. Вероятно, раньше всего возникает восприятие движения, а вместе с ним восприятие различий в освещенности. У живот­ных и взрослых эти подклассы уже подверглись детальному изучению, однако об их генетической последовательности у человека до сих пор известно крайне мало.

Под моим руководством и наблюдением мои помощни­ки П. Полак и Р. Эмде (1964а) провели первоначальное исследование зарождения трехмерного визуального разли­чения (восприятие глубины вместо восприятия гештальта). Мы установили, что с третьего месяца жизни восприятие глубины начинает играть значительную роль. Между возра­стом 0;2+0 и 0;2+20 (это средние цифры) младенец реагиру­ет на любой стимул, обладающий определенными признаками гештальта, находящимся в движении, независимо от того, имеет ли он два или три измерения. Начиная с третьего месяца жизни реакции ребенка обнаруживают, что он отличает трехмерный гештальт от того же гештальта в двухмер­ной проекции.

Наши открытия также подразумевают, что переход от одного подкласса перцепции к другому тесно связан с опре­деленными условиями конкретной ситуации кормления и зависит от них. Кормление — функция, обеспечивающая выживание в раннем возрасте, и поэтому сравнительно не­большие вариации в условиях осуществления этой функции оказывают значительное адаптивное влияние. Этот неболь­шой пример указывает на множество потенциальных линий исследования в зрительной сфере. Различные аспекты этого изучались другими учеными (Fantz,1961; Gibsonand Walk, 1960;Wallach, 1959 и др.).

Исследовались и другие сенсорные модальности. Здесь мы упомянем только слух. Гольдфарб (1958), работая с детьми-шизофрениками, создавал ситуацию отсроченной слуховой обратной связи. Дети впадали в состояние паники, подобное тому, которое Малер (1960) назвала «дезинтегра­цией». Создавалось впечатление, что эти дети воспринимают данную специфическую стимуляцию как угрозу целостнос­ти своей личности. Возникает вопрос, не были ли у этих детей

в «критический период» повреждены развитие и интеграция перцептивных модальностей, в результате чего интеграция различных перцептивных модальностей произошла лишь частично или не произошла вовсе. На мой взгляд, у этих детей переход от контактной перцепции к дистантной, в частности к слуховому восприятию, мог быть задержан или серьезно нарушен в ходе младенческого развития.

Переход к дистантной перцепции не снижает роли кон­тактной перцепции и тем более ее не упраздняет, происхо­дит лишь сужение поля ее деятельности. Появление дистант­ной перцепции обогащает спектр перцептивных секторов, облегчает ориентацию и освоение предметов, расширяет автономные функции Я, внося существенный вклад в уста­новление примата принципа реальности.

До сих пор мы подробно рассматривали лишь один из нескольких первичных центров перцепции, а именно ораль­ную полость. На данном уровне развития этот центр отодви­гает на второй план все остальные центры, такие, как рука, лабиринт и поверхность кожи, поскольку только он является интегрированным и, следовательно, действующим. Пожалуй, мы вправе сказать, что, как и многие животные, человек на­чинает воспринимать окружающий мир ростральной частью.

Не следует забывать, что эмоциональные характерис­тики, такие, как удовольствие и неудовольствие, также включены в этот перцептивный опыт. Кроме того, в него вовлечены также динамические качества активности и пас­сивности. Все они возникают в ответ на потребность, по­рождающую напряжение. Это напряжение ослабляется при удовлетворении потребности, которое в итоге ведет к состоя­нию покоя.

Наши наблюдения над новорожденными и открытия, относящиеся к последовательным стадиям развития воспри­ятия, побуждают нас предложить некоторую модификацию общепринятых психоаналитических гипотез. Предполагает­ся, что первым «объектом» является грудь; Левин (1946) приходит к заключению, что ее визуальным носителем явля­ется экран сна, и то же самое признается многими исследо­вателями в отношении феномена Исаковера. Я же считаю, что новорожденный не способен к дистантной перцепции. Он наделен лишь контактной перцепцией посредством ораль­ной полости. Из этого следует, что грудь, хотя и остается первым перцептом, но является отнюдь не визуальным, а контактным, более того, орально-контактным перцептом.

 

 

69