Санитарно-технические работы

 

КАК И ПРИ ПРОКЛАДКЕ канализации, занимаясь медициной, быстро привыкаешь не брать пальцы в рот. Еще до того, как новая пациентка вошла, я, учуяв ее приближение, потянулась к банке с жидким мылом и бутылке спирта-сырца. И как только я ее увидела, сразу поняла, в чем дело.

В действительности пришли две женщины: одна – высокая, представительная, хорошо одетая – и даже в шляпке вместо обычного чепца; другая – маленькая худощавая девочка. Лет ей могло быть и двенадцать, и двадцать. Она была что называется «мулаткой»: наполовину черной, наполовину белой – с кожей цвета кофе с молоком и негроидными чертами лица. Нижнюю границу возраста в двенадцать лет я установила только потому, что над корсетом отчетливо выделялась грудь. Одета она была просто, но аккуратно: в платье из голубого гринсбона. Однако разило от нее, как из открытой канализационной трубы. 

Высокая женщина остановилась, задумчиво разглядывая меня.

– Вы врач-женщина? – поинтересовалась она почти обвиняющим тоном.

– Да, я доктор Фрейзер, – спокойно ответила я. – А вы?..

Смутившись, женщина вспыхнула и посмотрела на меня с большим сомнением. Но, собравшись с духом после неловкой паузы, она коротко кивнула.

 – Я – Сара Брэдшоу. Миссис Филип Брэдшоу.

– Приятно познакомиться. А ваша... спутница? 

Кивком головы я указала на девушку. Сутулясь и низко опустив голову, она стояла, уставившись в землю. Мне было слышно, как что-то тихо капает. Девушка переступила, будто пытаясь сжать ноги вместе, а потом поморщилась, когда ей это удалось.

– Это Софрония. Одна из рабынь моего мужа. 

Губы миссис Брэдшоу сжались и вытянулись в нитку. Судя по морщинам вокруг рта, подобное движение она совершала регулярно.

– Она... дело в том, что... я полагаю, возможно... 

Ее достаточно невыразительное лицо густо покраснело. Миссис Брэдшоу никак не могла собраться c духом, чтобы рассказать о проблеме.

– Я знаю, что случилось, – помогла я преодолеть неловкость. 

Обогнув стол, я взяла Софронию за руку – маленькую, с очень загрубелой кожей, но с чистыми ногтями. Значит, Софрония была домашней рабыней.

– Что произошло с ребенком? – осторожно поинтересовалась я.

Девочка быстро испуганно всхлипнула и искоса взглянула на миссис Брэдшоу, которая, не разжимая губ, коротко кивнула в ответ.

– Он умер внутри, – девочка говорила так тихо, что даже на расстоянии вытянутой руки я ее едва слышала. – Его вытащили по кусочкам. 

Скорее всего, этим ей спасли жизнь, но состояние здоровья определенно ухудшилось.

 Несмотря на зловоние, я глубоко вздохнула, стараясь не давать воли чувствам.

– Мне надо осмотреть Софронию, миссис Брэдшоу. Если у вас есть еще дела, то, может быть, вам пойти и заняться ими?

В ответ женщина лишь недовольно хмыкнула, чуть приоткрыв рот. Было совершенно очевидно, что ей хотелось бы бросить эту девочку здесь и никогда больше не возвращаться. Но также ясно было, как она боялась того, чтό эта рабыня могла рассказать, оставшись со мной наедине.

– Ребенок был от вашего мужа? – задала я вопрос в лоб.

У меня не было времени ходить вокруг да около. Из бедной девочки, готовой умереть со стыда, на пол сочилась моча и фекальные массы.

Не знаю, хотелось ли умереть миссис Брэдшоу, но волновалась она почти также сильно, как и Софрония. Потрясенная моей прямотой, женщина побелела, потом ее лицо вновь вспыхнуло. Повернувшись на каблуках, она вышла, громко хлопнув дверью.

– Будем считать, что да, – сказала я в сторону двери и, ободряюще улыбаясь, повернулась к девочке. – Иди сюда, дорогая. Давай-ка посмотрим, что у тебя случилось.

Свищей было два: пузырно-влагалищный и прямокишечно-влагалищный. С первой же секунды я догадалась об этом. Я только не знала, как велики они были и как далеко в вагинальном канале они находились. Свищ – это проход между частями тела, которые никогда не должны сообщаться, и, если говорить просто, это очень плохо.

В двадцатом веке в цивилизованных странах это явление встречается не часто, но не настолько редко, как можно было бы себе представить. В бостонской клинике, где раз в неделю я вела прием городской бедноты, мне несколько раз попадались подобные случаи. Девушки, слишком юные, чтобы серьезно задумываться о последствиях секса с противоположным полом, беременели до того, как их тела достаточно созревали. Некоторые из пациенток занимались проституцией. Другие – просто оказались не в том месте и не в то время. Как Софрония.

Доношенный ребенок, который не может быть рожден естественным путем, во время бесплодных родов сутки напролет бьет головой по тканям таза, мочевому пузырю, влагалищу и кишечнику. В конце концов ткани источаются и рвутся, а между мочеиспускательным каналом и влагалищем или между влагалищем и задним проходом возникает рваное отверстие, позволяя отходам жизнедеятельности свободно истекать по влагалищу.

Ситуация – не так чтобы вопрос жизни и смерти, но отталкивающая, неконтролируемая и крайне неловкая. Внутренняя поверхность бедер Софронии была воспаленной, отекшей, покрытой пятнами красного цвета, рыхлой от постоянного воздействия влаги и раздраженной каловой слизью. «Напоминает постоянные опрелости», – подумала я, подавляя подсознательное желание найти мистера Брэдшоу и понаставить ему свищей тупым зондом.

Пока я осматривала Софронию, я успокаивающе разговаривала с ней. Через короткое время, хоть и шепотом, но девочка начала отвечать мне. Софронии было тринадцать. Да, мистер Брэдшоу спал с ней. Она не противилась. Он говорил, что жена плохо обращается с ним. Так оно и было – все рабы знали об этом. Мистер Брэдшоу хорошо относился к ней, по-доброму, и когда она поняла, что беременна, он перевел ее из прачечной на кухню, где хорошо кормили и не приходилось надрываться с тяжелым бельем.

– Он горевал, – сказала она тихо, глядя в потолок, пока я стирала нечистоты, тонкой струйкой стекавшие у нее между ног. – Когда ребенок умер. Он плакал.

– Неужели, – я надеялась, что мой голос бесстрастен. 

Сложив чистое полотенце, я прижала его Софронии между ног, бросив прежнее, грязное, в амбулаторное ведро, наполненное смесью воды и уксуса.

– Когда... как давно умер ребенок?

Девушка свела брови, но юная чистая кожа на лбу лишь немного сморщилась. Мне стало интересно: умеет ли рабыня считать?

– Незадолго до того, как делали колбасу, – неуверенно ответила она.

– Значит, осенью?

– Да, мэм.

А уже была середина декабря. Я сполоснула водой и капнула немного мыла на испачканные ладони. «Обязательно надо обзавестись щеткой для ногтей», – подумала я.

Вернувшаяся миссис Брэдшоу не зашла в амбулаторию. На занавесках, закрывавших выходящее на улицу окно, был отчетливо виден ее силуэт: изящные перья шляпки торчали, будто хохолок.

Я притопнула в задумчивости, потом встряхнулась, приходя в себя, и пошла открывать дверь.

– Возможно, у меня получится помочь ей, – без предисловий сказала я, испугав женщину.

– Как?

Она моргнула. Мои слова застали ее врасплох: открытое лицо было озабоченным, но мỳка из ее взгляда исчезла.

– Зайдите, – пригласила я. – Холодно стоять на ветру.

И провела женщину внутрь, положив руку на спину. Она была очень худой, даже сквозь корсет и платье чувствовался каждый позвонок.

Сложив руки на коленях, Софрония сидела на столе. Когда вошла ее хозяйка, девочка вновь уставилась в пол, опустив голову.

Как можно доступнее я объяснила суть проблемы. Ни одна из них не имела никакого представления о внутреннем строении тела: для них все сводилось к набору дырок. Тем не менее, мне удалось четко донести свою точку зрения на проблему в целом.

– Известно ли вам, что края раны можно сшить, чтобы удержать их вместе, пока сама рана заживает? – терпеливо объясняла я. – Ситуация очень похожа на эту, но дело осложняется тем, что раны находятся внутри тела, а ткани там очень тонкие и скользкие. Исправить все будет очень сложно. Я не уверена, что у меня получится, хотя попробовать стóит.

Так и было – за исключением одного «но». В конце девятнадцатого века врач по имени Дж. Марион Симс практически изобрел целый раздел гинекологической хирургии именно для того, чтобы решить конкретно эту проблему. У него ушли годы на совершенствование техники, и, зная эти приемы, много раз я проводила подобную процедуру. Подвох был в том, что для успешной операции необходима хорошая, полноценная анестезия. Лауданум или виски подходили для более простых и быстрых операций, но при такой кропотливой, как эта, пациент должен быть без сознания и полностью обездвижен. Мне требовался эфир.

Я понятия не имела, как получить эфир в маленьком съемном домике, где живет большое количество народа. Мне совершенно не хотелось рисковать их жизнями. Я обливалась холодным пόтом при мысли о том, чтό легко воспламеняемый эфир мог сделать (и уже сделал однажды). Но видя, как на лицах обеих женщин засветилась слабая надежда, я решила получить эфир.

Я выдала Софронии баночку мази с пчелиным воском для кожи на бедрах и велела обеим приходить через неделю. Тогда станет ясно, насколько эта операция возможна. Я проводила их до дверей, и когда они дошли до конца улицы, миссис Брэдшоу, поддавшись чувствам, протянула руку и успокаивающе погладила Софронию по плечу.

Глубоко вздохнув, я решила, что найду выход. Повернувшись, чтобы зайти в дом, я, бросив взгляд на другой конец улицы, увидела высокого молодого человека, чья худощавая долговязая фигура показалась мне до боли знакомой. Я моргнула, и в памяти он мгновенно оказался одетым в красное.

– Уильям! – крикнула я и, подобрав юбки, кинулась за ним вслед.

 

ВНАЧАЛЕ ОН НЕ УСЛЫШАЛ меня, и я засомневалась, – хоть и не слишком. Контур головы и плеч, этот широкий, уверенный шаг... Молодой человек был тоньше Джейми, с темно-каштановыми, а не рыжими волосами, но фигурой точно пошел в отца. Как и темно-синим цветом глаз, которые широко раскрылись от удивления, когда, наконец, услышав меня, он обернулся.

– Матушка Кл... – он осекся, лицо закаменело, но я протянула руку и взяла его большую ладонь своей (сильно надеясь, что смыла всю слизь).

– Уильям, – чуть запыхавшись, я улыбнулась ему. – Ты можешь звать меня, как угодно, но я была и остаюсь для тебя той же, кем и была.

От этих слов его суровый взгляд немного смягчился, и он неловко кивнул мне.

– Наверное, мне следует называть вас миссис Фрейзер, не так ли? – пусть мягко, но он убрал руку. – Как вы здесь оказались?

– Я хотела бы спросить тебя о том же... и поводов для этого вопроса у меня гораздо больше. Где твой мундир?

– Я вышел в отставку, – немного натянуто пояснил Уильям. – Не вижу особого смысла оставаться на службе при сложившихся обстоятельствах. К тому же, мои нынешние дела требуют несколько большей свободы передвижения, чем, если бы я был одним из адъютантов при сэре Генри.

– Может быть, пойдем и выпьем вместе чего-нибудь согревающего? Заодно расскажешь, чем ты сейчас занимаешься.

 Я выскочила без плаща, и прохладный ветер пробирал сильнее, чем хотелось бы.

– Я... 

Нахмурившись, Уильям осекся, потом задумчиво посмотрел на меня и потер пальцем по длинной прямой переносице – точно также делал и Джейми, когда собирался с мыслями. И так же, как и Джейми, Вилли опустил руку и резко кивнул, будто решившись.

– Ладно, – грубовато сказал он. – По правде говоря, дело мое может касаться и вас... в какой-то степени.

Через пять минут мы пили горячий сидр, приправленный большим количеством корицы и мускатного ореха, в таверне неподалеку от площади Эллис. Саванна, хвала Господу, не похожа на Филадельфию: зима здесь не такая противная. Но день был холодным и ветреным, так что оловянная кружка приятно согревала мне руки.

– Итак, что привело тебя сюда, Вилли? Или мне теперь следует называть тебя «Уильям»?

– Уильям, пожалуйста, – сухим тоном попросил он. – Сейчас мне кажется, что только это имя принадлежит мне по праву. Хочется сберечь те остатки достоинства, что у меня остались.

– Ммм, – пробормотала я нечленораздельно. – Хорошо, значит, Уильям.

– Что же до дела, которым я занимаюсь... 

Коротко вздохнув, он потер меж бровей костяшками пальцев и рассказал о кузене Бене, его жене и ребенке, потом – о Денисе Рэндалле, а в заключении – о капитане Иезекииле Ричардсоне. Услышав это имя, я выпрямилась.

Уильям заметил мою реакцию и, скривившись, кивнул.

– Именно это я и подразумевал, говоря, что мое дело может касаться и вас. Па... Лорд Джон сказал, что именно угрозы Ричардсона арестовать вас за шпионаж вынудили его... ммм... жениться на вас, – парень немного покраснел. 

– Да, так и было, – подтвердила я, стараясь не вспоминать о случившемся.

На самом деле в памяти всплывали лишь обрывки тех пустых чудовищных дней, когда я считала, что Джейми умер. Правда, одним из таких обрывков было яркое воспоминание, как в гостиной дома №17 с букетом белых роз в руках стою я. Рядом со мной – Джон, перед нами – военный капеллан с книгой, а по другую руку от Джона в мундире капитана с сияющим горжетом, торжественный и прекрасный, высится Уильям, до того похожий на Джейми, что на одну головокружительную секунду я подумала, будто это явился его призрак. Не в силах решить: то ли упасть в обморок, то ли с криком выбежать из комнаты, я просто замерла, пока, зашептав на ухо, Джон не толкнул меня слегка локтем, и, проговорив «Согласна», я рухнула без чувств на оттоманку, выронив из рук цветы.

Углубившись в воспоминания, я пропустила то, что говорил Уильям и тряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями.

– Я ищу его последние три месяца, – рассказывал он, поставив чашку и вытерев рот тыльной стороной ладони. – Но этот подлец неуловим. И по правде говоря, я вообще не имею понятия, в Саванне ли он. Однако последнее место, где его видели – Чарльстон, откуда три недели назад он отправился на юг. Сейчас все, что мне известно о нем, – что он мчится во Флориду, если уже не сел на корабль до Англии. С другой стороны... Амарантус здесь, – ну или по крайней мере, я так думаю. Кажется, Ричардсон крайне заинтересован в семье Греев и их связях, так что, возможно... Кстати, вам лично знаком Денис Рэндалл?

Он внимательно разглядывал меня поверх кружки. Развеселившись и разозлившись одновременно, я поняла, что, неожиданно назвав это имя, Уильям пытался застать меня врасплох и выяснить, не являюсь ли я соучастницей.

«Ах ты, негодник!» – подумала я, и веселье взяло верх. – Подучись-ка немного, прежде чем проворачивать подобные вещи, дружок».

Я и правда знала кое-что о Денисе Рэндалле, чего, конечно же, не знал Уильям (а, возможно, и самому Денису Рэндаллу было о себе неизвестно), но это была не та информация, которая могла бы пролить свет на мотивы и местонахождение Иезекииля Ричардсона.

– Никогда с ним не встречалась, – абсолютно честно ответила я и протянула служанке кружку за новой порцией сидра. – Я знавала его мать, Мэри Хокинс. Мы встречались с ней в Париже. Чудесная милая девушка, но мне ничего не было известно о ней последние... тридцать... да нет, тридцать четыре года. Судя по тому, что ты рассказываешь, она вышла замуж за мистера Айзекса... Ты говорил, он торговец из евреев?

– Да. Так говорил и Рэндалл... Не думаю, что он бы стал врать об этом.

– Я тоже. Но ты уверен... – и тут же поправилась. – Ты полагаешь, что работавшие до сих пор вместе Денис Рэндалл и Иезекииль Ричардсон более не сотрудничают?

Уильям нетерпеливо дернул плечами.

– Насколько мне известно. Я не видел Рэндалла с того момента, как он предупредил меня о Ричардсоне, но и того я тоже больше не видел.

Я чувствовала, как растет в нем желание встать и уйти. Он слегка барабанил пальцами по столу, который, в свою очередь, подрагивал от того, что он постукивал по нему ногой.

– Где ты остановился, Уильям? – повинуясь порыву, спросила я, перед тем, как он ушел. - На случай... На случай, если я увижу Ричардсона. Или вдруг узнаю что-нибудь об Амарантус. Я врач. У меня бывает много народа, и все разговаривают с доктором.

Уильям помедлил, но потом опять пожал плечами, в этот раз почти незаметно.

– Я снимаю комнату у Хендри, на Ривер-стрит.

Он поднялся, бросив несколько монет на стол, и протянул мне руку, чтобы помочь встать.

– Мы живем у Лэндрам, в одном квартале от городского рынка, – внезапно сказала я, поднимаясь. – Если захочешь зайти. Или тебе понадобится помощь. Просто на всякий случай.

Его лицо тут же утратило всякое выражение, хотя глаза горели, будто пылающие спички. Я вздрогнула: слишком хорошо я знала, чтό творится в душе, скрытой за таким фасадом.

– Вряд ли, миссис Фрейзер, – вежливо ответил Уильям и ушел, быстро поцеловав мне руку на прощанье.

 

 

ГЛАВА 128

ОХОТА НА ЛЯГУШЕК

 

22 декабря 1778 г.

КРЕПКО УХВАТИВ Джермейна за шиворот, Джейми другой рукой поманил державшего факел Йена.

– Сначала осмотрись, ага? – прошептал Джейми внуку, кивнув подбородком в сторону болотистой отмели, мерцающей в темноте.

На блестящей поверхности тут и там проступали высокие – по пояс – заросли спартины и более мелкие пятачки ярко-зеленого в свете факелов ситника.

Однако место было глубокое, с двумя или тремя холмиками, которые жители Саванны называли «гамаками», явно имея в виду «бугорки» (тут игра слов между «hammock» – гамак, койка, и «hummock» – кочка, бугор, холмик. – прим. пер.). На островках росли деревья – что-то типа восковицы, а еще кусты чайного падуба; растения эти выглядели колючими, – как и все остальное на болоте, кроме разве что лягушек да рыб.

Водились на болоте и другие утыканными шипами обитатели; некоторые их них умели передвигаться и были из тех существ, встреча с которыми не предвещала ничего хорошего. Джермейн послушно всматривался в темноту, вцепившись в высоко поднятую и готовую к броску острогу. Чувствовалось, как мальчик дрожит: отчасти от холода, но главным образом, как подумалось Джейми, от возбуждения.

Внезапно поверхность воды вспороло движение, и Джермейн с пронзительным воплем бросился вперед и метнул острогу.

Маленькое копье едва не пронзило водяного щитомордника; разгневанная змеюка ринулась на парнишку из воды, раскрыв злобную белую пасть.

С громкими криками Фергюс и Джейми схватили Джермейна за руки и оттащили его по грязи назад.

К счастью, змея, раздраженно извиваясь, уплыла по своим делам. Йен, стоявший вне досягаемости ее броска, хохотал.

– Думаешь, это смешно, да? – Джермейн насупился, пытаясь скрыть дрожь.

– Ага, – заверил его дядя. – Но было бы еще веселей, если бы тебя слопал аллигатор. Видишь, вон там?

Йен поднял факел и указал в сторону: в десяти футах между ними и ближайшим «гамаком» по воде пробежала рябь. Джермейн неуверенно нахмурился, потом повернул голову к деду.

– Это аллигатор? Откуда ты знаешь?

– Он самый, – сказал Джейми.

После встречи с щитомордником его собственное сердце бешено колотилось. Змеи приводили его в ужас, а вот аллигаторов он не боялся. Опасался – да. Но не боялся.

– Видишь, как водяная рябь идет от того островка?

– Да, – Джермейн покосился на воду. – Ну и что?

– Эти волны движутся к нам сбоку. А вот те, которые показал Йен, приближаются под прямым углом – точно на нас.

Так и было, хоть и медленно.

– А аллигатор хорош на вкус? – спросил Фергюс, задумчиво глядя на волны. – В нем гораздо больше мяса, чем в лягушке, n’est-ce pas? (не так ли? (фр.). – прим. пер.)

– Да, мяса в нем больше, и оно вкусное. – Йен слегка передвинулся, оценивая расстояние. – Но убить такого острогой не получится. Жаль я не взял с собой лук.

– Может, нам… переместиться куда-нибудь? – нерешительно спросил Джермейн.

– Нет, сначала посмотрим, насколько он большой, – ответил одетый в набедренную повязку Йен, пальцами притронувшись к большому ножу на поясе.

Стоя по середину икры в илистой воде, он напоминал цаплю: голые ноги были такими же длинными и крепкими.

Все четверо с величайшей сосредоточенностью наблюдали за тем, как рябь набегает, замирает и медленно приближается еще немного.

– Йен, их ослепляет свет? – тихо спросил Джейми.

Лягушек ослеплял: в мешке уже лежали около двух дюжин лягушек-быков, застигнутых врасплох в воде и убитых прежде, чем они поняли, откуда прилетел удар.

– Вряд ли, – прошептал в ответ Йен. – Но я никогда раньше на аллигаторов не охотился.

В воде вдруг что-то блеснуло, пробежали мелкие волны, и вспыхнули два маленьких горящих шара – глаза демона.

– A Dhia! (О, Боже! (гэльск.). – прим. пер.) – воскликнул Джейми, и его пальцы сами собой сложились в знак, ограждающий от зла.

Неуклюже перекрестившись своим крюком, Фергюс оттащил Джермейна еще дальше назад. Даже Йен, казалось, немного оторопел: его рука соскользнула с ножа, и он, не сводя глаз с твари, отступил к илистому берегу.

– По-моему, это детеныш, – сказал он, выйдя из воды. – Видите, его глаза размером с ноготь моего большого пальца.

– Разве это имеет значение, если он одержим бесами? – с подозрением спросил Фергюс. – Даже если убьем его, мы можем отравиться.

– Ну, я так не думаю, – ответил Джейми.

Теперь он видел неподвижно застывшую в воде зверюгу с короткими когтистыми лапами, наполовину подтянутыми вверх. Аллигатор был около двух футов в длину (61 см. – прим. пер.), а зубастая челюсть – около шести дюймов (чуть больше 15 см. – прим. пер.).

– Он может довольно сильно цапнуть, но не более того. Да и не дотянется: достаточно далеко от нас. Знаешь, как выглядят глаза волка или опоссума в темноте?

Конечно, Джейми брал Фергюса на охоту, когда тот был мальчишкой, но редко по ночам, а те существа, на которых охотишься ночью в горах Хайленда, обычно убегают от тебя без оглядки.

Йен кивнул, не сводя глаз с маленькой рептилии.

– Да, точно. Волчьи глаза обычно зеленые или желтые, но иногда, в свете факела, становятся красными.

– Я бы сказал, что волк так же запросто может быть одержим злым духом, как и аллигатор, – чуть раздраженно возразил Фергюс.

Однако, было ясно, что теперь, хорошенько разглядев животное, он перестал его бояться; все четверо начали расслабляться.

– Он думает, что мы крадем его лягушек, – хихикнул Джермейн.

Мальчик говорил, не опуская острогу, и, заметив что-то, с громким криком метнул свое маленькое трехзубое копье.

– Поймал! Поймал! – крикнул он и, не обращая внимания на аллигатора, ринулся в воду.

Джермейн наклонился, чтобы убедиться, что трезубец как следует пронзил добычу, и с новым победным возгласом поднял трофей, демонстрируя довольно крупного сома: во тьме бешено трепыхалось его белое брюхо, а из проделанных зубьями остроги ран стекали струйки крови.

– В нем больше мяса, чем в той маленькой ящерице, ага? – Йен взял у племянника острогу, снял рыбину и, добивая, ударил сома по голове рукояткой ножа.

Все оглянулись, но, встревоженный переполохом, аллигатор уже убрался восвояси.

– Да, думаю, этого нам хватит.

Джейми поднял оба мешка – один наполовину был заполнен лягушками-быками, а другой все еще слегка извивался от множества креветок и раков, пойманных сетью на мелководье. Джейми открыл тот, что с лягушками, чтобы Йен бросил туда сома, и специально для Джермейна начал произносить строчки из Охотничьей молитвы: «Ни рыбы дохлой не вкушай, ни плоти убитой не вкушай, ни птицы единой, не сбитой рукой твоей, не вкушай. Будь благодарен за одну, а девять плывут пускай».

Но Джермейн не слушал: повернув голову, он стоял совершенно неподвижно, лишь светлые волосы развевались на ветру.

– Смотри, Grand-père (дедушка (фр.). – прим. пер.), – настойчиво позвал он. – Глядите!

Они все посмотрели и увидели приближающиеся корабли: далеко за прибрежным болотом они направлялись к небольшому мысу на юге. Семь, восемь, девять... По меньшей мере, дюжина с красными фонарями на мачтах и синими на корме. Джейми почувствовал, как в жилах стынет кровь, а волосы на теле встают дыбом. 

– Британские военные корабли, – произнес Фергюс пустым от потрясения голосом.

– Точно, – сказал Джейми. – Пошли-ка лучше домой.

 

УЖЕ ПОЧТИ РАССВЕЛО, когда я почувствовала, как Джейми скользнул в постель позади меня, принеся на своей холодной коже запах океана, холодной грязи и болотных растений. И еще какой-то...

– Чем это так пахнет? – спросила я сонно.

Джейми обнял меня, и я в ответ коснулась его руки поцелуем.

– Наверное, лягушками. Боже, какая ты теплая, Сассенах. 

Он прижался ко мне еще теснее, всем телом, и развязал узелок тесемки, стягивавшей ворот моей сорочки.

– Значит, охота удалась?

Призывно поёрзав попой, я втиснулась в ложбинку меж его бедер. Джейми благодарно выдохнул, обдав теплом мое ухо, и скользнул холодной рукой мне под рубашку, – я только охнула.

– Да. Джермейн поймал хорошего крупного сома, и мы принесли мешок раков и креветок – таких мелких, серых.

– Ммм. Значит, ужин будет знатный.

Джейми быстро согревался, и я снова начала погружаться в приятную сонливость, хотя не отказалась бы бодрствовать, найдись тому веская причина.

– Мы видели маленького аллигатора. И змею – водяного щитомордника.

– Надеюсь, их вы не поймали.

Я знала, что змеи и аллигаторы теоретически съедобны, но не думала, что мы настолько голодаем, чтобы озаботиться их приготовлением.

– Нет. А, и еще явилась дюжина английских кораблей, набитых солдатами.

– Как ми… что?

Я перевернулась в объятиях мужа, оказавшись с ним лицом к лицу.

– Британские солдаты, – мягко повторил Джейми. – Dinna fash (Не бойся (шотл.). – прим. пер.), Сассенах. Думаю, не так все страшно. Мы с Фергюсом уже спрятали печатный станок, а поскольку серебра у нас нет, то и закапывать нечего. Одно стóит сказать в пользу бедности, – задумчиво добавил он, поглаживая меня по пятой точке, – можно не бояться, что тебя ограбят.

– Это… Какого черта они здесь делают?

Я перекатилась на спину и села, натягивая сорочку на плечи.

– Ну, ты же говорила о том, что Пардлоу рассказал о планах англичан отрезать южные колонии, да? Думаю, они решили начать отсюда.

– Почему именно здесь? Почему не… в Чарльстоне? Или в Норфолке?

– Ну, не могу сказать, поскольку не вхож в военные советы британцев, – мягко ответил Джейми. – Могу только предположить, что, скорее всего, во Флориде уже собралось много войск, и они пойдут на север, чтобы соединиться с этим пополнением. По всему побережью обеих Каролин лоялистов собралось, будто блох на собаке. Если армия установит контроль над Флоридой и Джорджией, у них будет отличный плацдарм для продвижения на север, а местные к ним присоединятся.

– Вижу, ты уже все просчитал.

Прижавшись спиной к стене, – изголовья у кровати не было, – я завязала тесьму на горловине, поскольку была не готова встречать наступление англичан с обнаженной грудью.

– Нет, – признал Джейми. – Но выходов только два, Сассенах: остаться или бежать. В горах сейчас глухая зима; до марта мы не сможем пройти через перевалы, а я бы не хотел бесцельно болтаться по городам и весям с тремя детьми, двумя беременными женщинами и без денег. И сомневаюсь, что англичане сожгут город, если собираются сделать его базой для вторжения на остальной Юг. 

Джейми успокаивающе провел ладонью по моим плечу и руке.

– Ведь нам уже приходилось жить в оккупированном городе.

– Хм, – произнесла я с сомнением, но он был прав.

Во всей этой ситуации имелось несколько преимуществ, главным из которых являлось то, что, когда армия уже захватит город, то его не станут атаковать: никаких боев на улицах. Но ведь... город еще не захвачен.

– Dinna fash, девочка, – мягко произнес Джейми и пальцем поддел завязки на моей сорочке. – Помнишь, когда мы женились, я обещал, что ты будешь под защитой моего тела?

– Обещал, – согласилась я, накрыв ладонью его руку – большую, сильную и умелую.

– Тогда ложись-ка со мной, mo nighean donn (моя темноволосая (гэльск.). – прим. пер.), и позволь мне доказать это, – сказал он и развязал узелок.

 

ЛЯГУШАЧЬИ ЛАПКИ такого размера действительно очень походили на куриные ножки. А если их обвалять в муке и яйце с небольшим количеством соли и перца и поджарить – так и на вкус практически не отличишь.

– Почему о мясе необычных животных говорят, что оно напоминает куриное? – спросила Рейчел, ловко выхватывая еще одну лапку из-под протянутой руки мужа. – Я слышала, как люди сравнивают со вкусом курицы все подряд: от дикой кошки до аллигатора.

– Потому что так оно и есть, – приподняв бровь, ответил Йен.

Поднеся вилку к тарелке с рыбой, он вонзил ее в один из кусков сома, поджаренных в таком же кляре.

– Ну, если разобраться по существу… – начала я под смешанный гомон и смех.

Однако, прежде чем я успела приступить к объяснению биохимии мышечных волокон, раздался неожиданный стук в дверь: мы так шумели за ужином, что я не услышала шагов на лестнице.

Джермейн вскочил, чтобы открыть дверь, и с удивлением уставился на двух офицеров Континентальной армии в мундирах при полном параде.

Со скрипом отодвинув стулья, мужчины встали, и Джейми вышел из-за стола. Он полночи охотился в болотах, затем весь день работал на складе и теперь, был босиком и одет по-домашнему: в застиранную, покрытую пятнами рубашку и выцветший клетчатый плед, такой поношенный, что местами просвечивал. И все же никто не усомнился бы в том, что именно он – глава семейства. Когда Джейми, наклонив голову, сказал: «Добро пожаловать, джентльмены», оба офицера, сняв шляпы, в ответ поклонились и вошли с негромким: «К вашим услугам, сэр».

– Генерал Фрейзер, – с некоторым сомнением произнес старший офицер, окинув взглядом наряд Джейми. – Генерал-майор Роберт Хау.

Я никогда раньше не встречала генерал-майора Хау, но узнала его спутника и сжала рукоятку хлебного ножа. Теперь мужчина был в форме полковника, и его лицо было столь же любезным и незапоминающимся, как и раньше, но вряд ли я могла забыть Иезекииля Ричардсона – еще недавно капитана армии Его Величества, которого в последний раз видела в штабе Клинтона в Филадельфии.

– Ваш покорный слуга, сэр, – ответил Джейми стандартной любезностью, хотя тон его свидетельствовал об обратном. – Да, я Джеймс Фрейзер, но больше не являюсь офицером ни в одной из армий. Я вышел в отставку.

– Мне говорили об этом, сэр.

Своими глазами на выкате Хау оглядел стол, пробежавшись взглядом по Дженни, Рейчел, Марсали и маленьким девочкам, и только потом остановился на мне. Он слегка кивнул, будто его предположения подтвердились, и поклонился.  

– Миссис Фрейзер? Надеюсь, вы тоже в добром здравии, мэм.

Очевидно, он слышал историю о драматической отставке Джейми.

– Да, благодарю, – сказала я. – Осторожней, полковник, там раки.

Ричардсон стоял прямо перед полной воды жестяной бадьей, куда я поместила часть ночной добычи, насыпав туда же несколько пригоршней кукурузной муки. Наевшись, животные за сутки очистят свои маленькие грязные кишечники, и раков можно будет без опаски съесть.

– Прошу прощения, мэм, – вежливо произнес Ричардсон, отходя в сторону.

В отличие от Хау, он сконцентрировал внимание главным образом на мужчинах: я видела, как взгляд полковника на мгновение задержался на крюке Фергюса, и того сразу забраковали. А вот на Йена он поглядел удовлетворенно. По моей спине пробежало то, что Джейми называл «хладной дрожью». Я уже знала, чего они хотят: к нам явилась банда высокопоставленных вербовщиков.

Джейми тоже понял, зачем они пришли.

– Моя жена, слава Богу, оправилась от ранения, генерал. Думаю, она хотела бы, чтобы ее муж тоже оставался жив и здоров.

Что ж, сказано было без обиняков. Хау, очевидно, решил, что в дальнейших любезностях нет смысла, и тоже взял быка за рога.

– Известно ли вам, сэр, что несколько британских полков высадились прямо за городом и, несомненно, намереваются захватить его?

– Известно, – чуть свысока ответил Джейми. – Прошлой ночью я видел, как прибыли корабли. Что касается захвата города, то, думаю, они прекрасно обучены и оснащены для данной задачи. И, если бы я был на вашем месте, генерал, – а я благодарю Господа, что это не так, – я бы сейчас же собрал своих людей и покинул город. Помните пословицу: «отступить – не значит сдаться»? Я рекомендую это как стратегию.

– Я правильно вас понял, сэр? – резко произнес Ричардсон. – Вы отказываетесь встать на защиту собственного города?

– Да, мы отказываемся, – вмешался Йен, прежде чем Джейми успел ответить.

Он враждебно оглядел пришедших, и я увидела, как его правая рука по привычке опустилась, потянувшись к голове Ролло, и, не найдя ее, пальцы сжались в кулак.

– Это не наш город, и мы не собираемся за него умирать.

Рядом со мной была Рейчел, и я почувствовала, как ее плечи немного расслабились. Марсали, сидевшая напротив, скользнула взглядом к Фергюсу, и, как это часто бывает у супругов, они мгновенно и безмолвно договорились: «Если они не знают, кто мы такие, молчи».

Прежде чем найтись с ответом, Хау, довольно коренастый мужчина, несколько раз открыл и закрыл рот.

– Я неприятно поражен, сэр, – наконец выдавил он, и лицо его побагровело. – Поражен, – повторил он, и его второй подбородок задрожал от возмущения и, как мне показалось, от немалого отчаяния, – тем, что человек, известный своей храбростью в бою, своей приверженностью делу свободы, трусливо подчинится власти кровавого тирана!

– Выбор, весьма похожий на измену, – вставил Ричардсон, сурово кивнув.

Изогнув брови, я уставилась на него, но тот старательно избегал моего взгляда.

Джейми некоторое время стоял, глядя на них и потирая указательным пальцем переносицу.

– Мистер Хау, – заговорил он наконец, опустив руку. – Сколько человек у вас в подчинении?

– Что ж... почти тысяча!

– А поточнее?

– Шестьсот, – сказал Ричардсон.

– Девятьсот, сэр! – одновременно с ним воскликнул Хау.

– Ну, да, – цифры явно не впечатлили Джейми. – Те корабли запросто привезли три тысячи человек – хорошо вооруженных и с артиллерией. К тому же, прибыл целый Хайлендский полк: я слышал их волынки, когда горцы сходили на берег.

Хау заметно побледнел. И все же выдержка у него была, и лица он не потерял.

– Как бы то ни было, сэр, – сказал он, – мой долг – сражаться и защищать вверенный мне город.

– Я уважаю вашу преданность долгу, генерал, – совершенно серьезно произнес Джейми. – И да пребудет с вами Господь. Но я к вам не присоединюсь.

– Мы могли бы силой принудить вас, – заметил Ричардсон.

– Могли бы, – невозмутимо согласился Джейми. – А смысл? Вы не в состоянии заставить меня командовать людьми, если я откажусь, так какой толк в подневольном солдате?

– Это малодушие и трусость, сэр! – воскликнул Хау, но было ясно, что это просто громкие слова, да к тому же плохо замаскированные.

– Dia eadarainn ’s an t-olc, – тихо сказал Джейми и кивнул в сторону двери. – «Бог между нами и злом», – перевел он с гэльского. – Храни вас Господь, джентльмены, но покиньте мой дом.

 

– ТЫ ХОРОШО ПОСТУПИЛ, Джейми, – негромко похвалила Рейчел, когда на лестнице стихли шаги непрошенных гостей. – Ни один квакер не сказал бы так мудро.

Джейми взглянул на нее, скривив губы.

– Спасибо, девочка, – ответил он. – Но, надеюсь, ты понимаешь, что я говорил не из тех же соображений, которые могли бы вдохновить квакера.

– О, я знаю, – улыбнулась она. – Но результат тот же, а Друзья благодарны за все, что могут получить. Ты будешь доедать последнюю лягушачью лапку?

Взрослые негромко рассмеялись, а дети, сидевшие во время визита военных неподвижно и с побелевшими лицами, расслабились и с облегчением принялись носиться по комнате, будто воздушные шарики, из которых выпускали воздух. Опасаясь за бадью с раками, Дженни и Марсали быстренько утихомирили ребятню и повели их домой спать. Марсали задержалась, чтобы поцеловать Фергюса и взять с него слово быть осторожней, когда он будет один возвращаться домой.

– Англичан еще нет в городе, mon chou (милая (фр.). – прим. пер.), – поцеловал он ее в ответ.

– Что ж, да… но потренироваться в осторожности никогда не помешает, – с показным недовольством сказала Марсали. – Ну-ка, маленькие лиходеи, пошли уж