Зловещий треск тернового хвороста

(Аллюзия на фразу из Книги Экклезиаста (Библия, Экклезиаст, 7:6: «потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это – суета!». – прим. пер.)

 

18 сентября 1778 г.

Филадельфия

МНЕ СНИЛСЯ БЕССВЯЗНЫЙ приятный сон с осенними листьями и светлячками. Но светлячки почему-то были красными, а не зелеными, и летели вниз сквозь ветви, будто живые искры. Сверкающие жучки касались желтых листочков, и их края коричневели и скручивались, занимаясь огнем. Дым неторопливой спиралью поднимался к вечернему небу, – едкий, как табачный. Покуривая сигарету, я прогуливалась под деревьями с Фрэнком...

Я проснулась как в тумане, думая о том, как приятно снова увидеть Фрэнка, а затем – вместе с осознанием, что я не курю, – внезапно пришла мысль: «Сны ведь не пахнут, или я ошибаюсь?». И тут...

– Господи! Мы горим!

Охваченная паникой, я привстала, пытаясь выбраться из-под простыни. На чердаке уже было полно дыма, который парил над головой в несколько слоев. И прежде, чем я смогла выпутать все свои конечности, кашляющий Джейми схватил меня за руку и рывком высвободил из постели.

– Быстро, – хрипло каркнул он. – Некогда одеваться, спускайся так!

Одевать платье я не стала, но, схватив сорочку, натянула ее через голову, пока ползла к лазу на чердак. Когда я добралась до него, Джейми уже установил лестницу вниз и начал спускаться, крича громким надтреснутым голосом.

Было слышно, как гудел и трещал огонь, а в воздухе густо пахло пеплом от горящей бумаги и воняло опаленной бортовкой.

– В мастерской, – выдохнула я, догнав Джейми на кухне. – Огонь в мастерской. Горят Библии… типографские шрифты...

– Разбуди детей.

Он быстро – только полы рубашки мелькнули – пересек кухню и захлопнул ведущую в типографию дверь, из которой клубами валил дым. Я бросилась в другую сторону: в комнату, служившую Фергюсу и Марсали жилой и спальной, с небольшой мансардой наверху, где ночевали дети и Дженни.

Слава Богу, эта дверь была закрыта, и дым туда еще не проник. Распахнув ее, с криками «Пожар! Горим! Просыпайтесь! Вставайте!» я помчалась к лестнице на чердак, слыша сзади французские ругательства Фергюса и растерянные возгласы Марсали: «Что? ЧТО?».

Мои вспотевшие руки скользили по гладким деревянным перилам лестницы.

– Дженни! Джермейн! – крикнула (или попыталась крикнуть) я, закашлявшись.

Дым и здесь уже висел высоко, под самой крышей, и у меня слезились глаза и текло из носа.

– Джо-о-ан!

На единственной крохотной кровати виднелись два бугорка. Подбежав, я откинула одеяло. Джоан и Фелисите лежали, свернувшись калачиком, ночная рубашка Фелисите задралась, открывая ее маленькую попку. Я схватила девочку за плечо и встряхнула, пытаясь говорить спокойно.

– Девочки, девочки! Поднимайтесь. Сейчас же. Ты слышишь меня, Джоан? Просыпайся!

Веки Джоан подрагивали, она кашляла, вертела головой из стороны в сторону, уворачиваясь от дыма, но упрямо отказывалась открывать глаза. А Фелисите обычно спала как убитая, и сегодняшняя ночь не была исключением: когда я трясла малышку, ее головка болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы.

– Что? Что случилось? – Дженни на своем тюфяке в углу с трудом выбиралась из-под одеял.

– Пожар! – крикнула я. – Скорее, помоги мне!

Из кухни послышался треск и крик Марсали. Я не знала, что случилось, но в отчаянии схватила Фелисите на руки, продолжая кричать Джоан, чтобы та ради Бога просыпалась!

Я почувствовала, как зашаталась ведущая на чердак лестница, и появился Джейми, который вытащил спящую Джоан из постели.

– Мальчишки, где мальчишки? – взволнованно спросил он.

Неистово пытаясь разбудить девочек, я совсем позабыла о Джермейне и Анри-Кристиане. В полном одурении я огляделась: на полу лежал тонкий матрас, расплющенный и помятый телами, но мальчиков не было.

– Джермейн! Джоан! Анри-Кристиан! – в проеме чердака появилась бледная от страха Марсали. – Фелисите!

Она сразу же забрала у меня малышку, которая кашляла, хныкала и срывалась в плач.

– Все в порядке, a nighean (девочка (гэльск.). – прим. пер.), все хорошо; я с тобой, слышишь? – Марсали похлопала ее по спине и закашлялась от сгустившегося дыма. – А где мальчики?

Джейми подтолкнул Дженни к лестнице и последовал за ней вниз, Джоан висела у него на плече, маленькие розовые ножки нетерпеливо дрыгались.

– Я найду их! – сказала я, направляя Марсали к лестнице. – Неси Фелисите вниз!

В мастерской что-то с громким свистом взорвалось – вероятно, бочонок чернил, в составе которых использовали олифу и ламповую сажу. Ахнув, Марсали крепко сжала Фелисите и бросилась к лестнице. Я принялась лихорадочно рыться в обломках мебели, коробках и мешках на чердаке, выкрикивая в перерывах между приступами кашля имена мальчиков.

Дым теперь стал таким густым, что я почти ничего не видела и откидывала ногами одеяла, ночной горшок (тьфу, да еще и полный!) и другие вещи, но ни Анри-Кристиана, ни Джермейна нигде не было. Даже если бы они задохнулись от дыма, все равно они бы…

– Сассенах! – внезапно рядом со мной оказался Джейми. – Спускайся, живо! Стена горит, мансарда может обрушиться в любую минуту!

– Но…

Он не стал дожидаться возражений, а, подхватив меня на руки, одним махом перенес и поставил на лестницу. Оступившись, я проскользила последние несколько футов, колени мои подогнулись, и я свалилась на пол. Стена передо мной полыхала, штукатурка трескалась и рассыпалась, и огонь, перебросившись на края планок, двигался вверх. Джейми спрыгнул рядом со мной с глухим стуком, от которого задрожал пол, схватил меня за руку, и мы ринулись на кухню.

Я услышала треск раскалывающегося дерева, а затем грохот, когда, словно в замедленной съемке, опоры детской мансарды подломились и бревна рухнули вниз.

– Джермейн, – выдохнула я. – Анри…

– Не здесь, – сказал Джейми и затрясся от кашля. – Давай, надо выбираться отсюда.

Воздух на кухне хоть и был чуть чище, но таким горячим, что опалил волосы у меня в носу. Со слезящимися глазами мы добрались до открытой задней двери, и кое-как вывалились в переулок позади дома.

Марсали и Дженни сидели на корточках в укромном дворике напротив дома; окончательно проснувшиеся девочки, плача навзрыд, прижимались к матери и бабушке.

– Где Фергюс? – крикнул Джейми, подталкивая меня к Марсали.

Она указала на горящее здание, крича в ответ что-то, чего я не расслышала из-за грохота пожара. Затем в шуме наступила секундная пауза, и ночной воздух разорвал длинный панический вопль.

– Кларенс!

Джейми развернулся на пятках и побежал к крошечной, чуть больше сарая, конюшне рядом с главным зданием. Я помчалась за ним, думая, что, возможно, мальчики укрылись там. Мои босые ноги скользили по булыжной мостовой, я ударялась пальцами ног, но почти не обращала внимания: от страха в ушах колотилось сердце, легкие работали во всю мочь в поисках глотка свежего воздуха.

И тут сквозь гул огня я услышала слабый крик:

– Джермейн!

Обернувшись, я увидела тень, движущуюся прямо за открытой дверью в кухне. Оттуда густым белым, светящимся от огня столбом валил дым. Я вдохнула поглубже и нырнула внутрь, размахивая руками в тщетной попытке рассеять дымное марево, чтобы хоть что-нибудь увидеть.

Одной рукой я наткнулась на что-то твердое, и на меня рухнул Фергюс: обессиленный жаром и дымом, он не мог стоять на ногах. Я схватила его под руки и поволокла к двери, (и смогла я это сделать только из абсолютной решимости не умирать).

Мы вывалились в переулок, и до нас донеслись крики торопящихся на помощь соседей. Чьи-то руки вцепились в меня и потащили прочь. Я слышала, как Фергюс, задыхаясь и всхлипывая, сопротивляется, отчаянно выкрикивая имена своих сыновей.

Сквозь пелену слез я увидела, что загорелась крыша конюшни и что Джейми вывел наружу Кларенса, завязав ему глаза оторванным рукавом своей рубашки.

А потом я услышала вопль, который перекрыл шум огня, крикисоседей, рев Кларенса и все остальное. Марсали вскочила, открыв рот и глядя вверх круглыми от ужаса глазами.

Погрузочная дверца, ведущая на чердак над кухней, была открыта, из нее вырывались клубы дыма и сыпались искры, а посреди проема стоял Джермейн, тянувший за руку Анри-Кристиана.

Джермейн что-то прокричал, но голос его утонул в шуме, слов было не разобрать. С чердака донесся приглушенный грохот: взорвался еще один бочонок, и внезапно, когда загорелись стопки бумаги, вспыхнул огонь, вырисовывая в дверном проеме силуэты мальчиков.

– Прыгайте! Прыгайте! – кричал Джейми.

И все остальные в переулке тоже орали; люди расталкивали друг друга, пытаясь подобраться под чердачное окно, чтобы помочь. Джермейн дико озирался по сторонам; Анри-Кристиан в панике пытался вернуться обратно на чердак. Веревка, с помощью которой обычно поднимали и опускали грузы в повозку, болталась рядом, почти в пределах досягаемости. Джермейн увидел эту веревку, и, на мгновение повиснув на краю дверного проема, отпустил Анри-Кристиана, чтобы дотянуться до нее.

Джермейн схватил канат, и по толпе пронесся вздох облегчения. На ветру светлые волосы мальчика стали дыбом, окружая его голову огненным нимбом; на мгновение мне показалось, что ее и в самом деле охватило пламя.

Анри-Кристиан, которому от дыма стало дурно, привалился к косяку и вцепился в него руками. От страха он не мог пошевелиться, и я видела, как малыш качает головой, когда Джермейн потянул его за собой.

– Кидай его, Джермейн! Кидай брата сюда! – Фергюс кричал так громко, как только мог, его голос дрожал от напряжения, и несколько других голосов присоединились к нему. – Швырни его!

Джермейн, стиснув зубы, рывком оторвал Анри-Кристиана от косяка, поднял его и обхватил одной рукой, оборачивая веревку вокруг другой.

– Нет! – взревел Джейми, увидев это. – Джермейн, не надо!

Но Джермейн наклонил голову к брату, и мне показалось, что он шевельнул губами, говоря: «Держись крепче!». А потом он шагнул с чердака вперед, вцепившись обеими руками в веревку, и крепенькие ножки Анри-Кристиана обвились вокруг его ребер.

Все произошло мгновенно и в то же время так медленно. Ноги Анри-Кристиана были слишком короткими, чтобы как следует обхватить тело брата.А Джермейн не успел поймать его, потому что маленький мальчик, раскинув в полуобороте руки, уже падал сквозь густой дым.

Он упал прямо в море поднятых рук, и звук, с которым его голова ударилась о булыжную мостовую, означал, что мир перестал существовать.

 

 

ГЛАВА 121

ХОЖДЕНИЕ ПО ГОРЯЩИМ УГЛЯМ

 

19 сентября 1778 г.

Филадельфия

ДАЖЕ КОГДА мир рушится, жизнь, черт побери, не останавливается. Ты просто не знаешь, что со всем этим делать.

Все пропахло дымом пожара: воздух, мои волосы, кожа Джейми, плохо сидящее платье, которое кто-то дал мне... Даже еда на вкус казалась пеплом. Но я подумала, что так и должно быть, правда? Какая разница, все равно я не могла съесть больше пары кусочков, – да и то из вежливости.

Никто не спал. К рассвету типография сгорела дотла. Ничего не оставалось, кроме как сбивать на землю тлеющие угли, взлетавшие в воздух, и затаптывать искры, чтобы спасти ближайшие дома. К счастью, ночь была безветренной.

Соседи приютили нас, дали одежду, еду и не скупились на сочувствие. Все это казалось нереальным, и в глубине души я надеялась, что так будет и дальше, хотя понимала, что это невозможно.

Единственным настоящим были воспоминания о прошедшей ночи, буквально отпечатавшиеся у меня в мозгу. Голые ступни Анри-Кристиана, торчащие из материной юбки, грязные и крупные по сравнению с его короткими ногами. Марсали, пораженная горем, молча покачивает сына, не в состоянии произнести ни звука. Джермейн, отпустивший веревку в отчаянной попытке полететь вслед за братом и камнем упавший в объятия Фергюса. Фергюс, так сильно прижавший к себе Джермейна, что у обоих, наверное, остались синяки. И его крюк, поблескивающий на фоне испачканной сажей спины сына.

Мальчики спали на крыше. В потолке спальни в мансарде был люк, и в суматохе при пожаре никто не вспомнил о нем.

Когда уже ближе к рассвету Джермейн смог говорить, он рассказал, что они пошли на крышу, чтобы полежать в прохладе и посмотреть на звезды, и заснули. Проснулись они, только когда черепица под ними стала горячей, а в щели люка наружу пробивался дым. Мальчишки перелезли на другую сторону крыши, где через такой же люк проникли в печатную мастерскую наверху. Половина комнаты обвалилась, а другая была охвачена пламенем. Все же сквозь дым и обломки они смогли добраться до погрузочной дверцы.

– Почему? – рыдал он в объятьях разных людей, пытавшихся успокоить его, и не обращал внимания на тщетные слова утешения. – Почему я не удержал его?! Он был еще слишком мал и не мог удержаться.

Только мать не обняла Джермейна. Она обхватила Анри-Кристиана и не отпускала, пока не настало утро: только тогда от великой усталости она разжала руки. Фергюс и Джейми забрали у нее маленькое коренастое тельце и унесли его, чтобы обмыть и привести в приличный вид для долгой жизни в стране мертвых. Тогда Марсали нашла старшего сына и, печальная, мягко коснулась его, спящего беспробудным сном.

Преподобный Фиг, низенький и опрятный в своем черном костюме с высоким белым воротничком, снова пришел нам на помощь и предложил провести бдение в его церкви.

Сейчас, далеко за полдень, я в одиночестве сидела на скамейке в церкви, прислонившись спиной к стене, чувствуя запах дыма и временами вздрагивая от воспоминаний о пожаре и утрате.

Марсали спала у соседей. Я уложила ее в кровать, а с обеих сторон примостились дочери. Фелисите сосала большой палец, лежа с открытыми глазами, – такими же темными и круглыми, как у тряпичной куклы, чудом спасенной при пожаре. Почти всё сгорело. На меня снова нахлынуло чувство потери, которое долгое время не отпускало после пожара в Большом доме: когда ищешь что-то и понимаешь, что этой вещи больше нет.

Дженни, осунувшаяся, серовато-белого цвета, будто старая кость, пошла прилечь в дом Фигов. В руках она держала деревянные четки, медленно перебирая их на ходу, и губы ее постоянно шевелились. Полагаю, что она даже во сне не перестанет молиться.

Люди приходили в церковь и уходили, приносили разные предметы. Столы, дополнительные скамьи, блюда с едой. Цветы позднего лета – розы, жасмин и ранние голубые астры. От их запаха по моим щекам впервые побежали слезы: я вспомнила о бракосочетании, которое происходило здесь совсем недавно. Но я закрыла лицо чужим платком, всей душой желая, чтобы никто не заметил, как я плачу, и не подошел утешать меня.

Скамья скрипнула и просела; взглянув поверх носового платка, я увидела, что рядом со мной Джейми. Он был одет в поношенный костюм, очевидно, принадлежавший носильщику портшеза – на рукаве сюртука виднелась пришитая лента с числом «82». Он умылся, но на ушах еще оставалась сажа. Джейми взял меня за руку и крепко ее сжал, на его пальцах я увидела волдыри: свежие надутые и лопнувшие, содранные в попытках спасти от пожара всё, что можно.

Он смотрел в сторону алтаря, на того, кого уже нельзя спасти, затем вздохнул и опустил взгляд на наши сплетенные руки.

– Все в порядке, девочка? – его голос был грубым, горло саднило и было забито сажей, как и у меня.

– Да, – ответила я. – Ты что-нибудь ел?

Я уже догадалась, что он не спал.

Джейми покачал головой и откинулся к стене, прикрыв глаза. Я чувствовала, что его тело расслабилось, поддавшись усталости. Многое еще предстояло сделать, но хотя бы сейчас можно... Мне хотелось перевязать Джейми ожоги, но было нечем. Я поднесла к губам руку, которая еще покоилась в моей, и поцеловала костяшки его пальцев.

– Как думаешь, каково это – умирать? – внезапно спросил Джейми, открыв глаза и глядя на меня.

Глаза у него были красными, как будто их терли наждачной бумагой.

– Никогда об этом не думала, – озадаченно ответила я. – А что?

Двумя пальцами Джейми потирал лоб между бровями; по его виду я предположила, что у него болит голова.

– Мне лишь интересно, будет ли все так же?

Он повел рукой, показывая на полупустое помещение, на входивших и выходивших людей, разговаривающих шепотом, на скорбящих с бледными лицами, сгорбившихся, как будто мешки с мусором, и шевелившихся, – с явным усилием – только когда с ними заговаривали.

– В смысле, ты не будешь знать, что делать, и тебе не захочется ничего делать. Или ты как будто засыпаешь и просыпаешься в совершенно новом месте, и тебе хочется пойти и осмотреться?

– Отец О’Нил говорит, что невинные сразу отправляются к Богу. Никакого чистилища, никакой неопределенности. Если, конечно, обряд крещения был проведен надлежащим образом, – добавила я.

Анри-Кристиан точно был крещен, и ему так и не исполнилось семь лет, а церковь считала, что маленький ребенок еще не может совершать грехи. Следовательно...

– Я знала людей, у которых и на пятом десятке было меньше здравого смысла, чем у Анри-Кристиана, – сказала я, в тысячный раз вытирая нос. 

Ноздри у меня саднили, – как и веки.

– Да, но они были способны причинить больше вреда из-за своей глупости, – слабая улыбка тронула губы Джейми. – Мне казалось, что я умер на Каллоденском поле; я рассказывал тебе об этом?

– Нет, не рассказывал. В той ситуации, думаю, было бы разумным предположить, что ты убит. Ты был без сознания?

Он кивнул, не отрывая взгляда от досок пола.

– Ага. Если бы я смог оглядеться, то понял бы, где я, но веки у меня были склеены запекшейся кровью. Мне казалось, что все вокруг как в тумане и залито красным светом, поэтому я предположил, что попал в чистилище и нужно просто подождать, когда кто-нибудь придет и подвергнет меня наказанию. Через какое-то время мне пришло в голову, что скука, вероятно, являлась частью этого наказания.

Джейми посмотрел на махонький гроб, стоявший на скамейке у алтаря. Положив руку на крышку, там сидел Джермейн. За последние полчаса он ни разу не пошевелился.

– Я никогда не замечала, чтобы Анри-Кристиану было скучно, – тихо произнесла я после минутного размышления, – ни разу.

– Точно, – подтвердил Джейми, взяв меня за руку. – И, думаю, теперь он никогда не будет скучать.

Гэльские бдения обладают своим ритмом. Фергюс и Марсали тихо вошли примерно час спустя и сначала сели рядом возле гроба, держась за руки, но подходило все больше людей, и мужчины постепенно окружили Фергюса и завладели им, почти как фагоциты окружают микроб и уводят его за собой. А через некоторое время, как обычно и происходит в таких ситуациях, половина мужчин сгрудилась в одной части помещения и тихо переговаривалась, другая же половина находилась снаружи, не в состоянии выносить тесноту и сильные эмоции, но, тем не менее, желая прийти и выразить свое сочувствие.

Сначала женщины собирались возле Марсали, обнимаясь и плача, затем отходили в сторону и присоединялись к своим подругам, возвращались к столам, чтобы переставить блюда или доложить хлеба и пирогов. Джосайя Прентис пришел со скрипкой, но пока оставил ее в футляре. Табачный дым от трубок мужчин снаружи затягивало в церковь мягкими синеватыми облаками. У меня в носу неприятно зачесалось: этот дым слишком живо напоминал о пожаре.

Слегка сжав мне руку, Джейми отправился перекинуться парой слов с Йеном. Я видела, как они оба посмотрели на Джермейна; Йен кивнул и тихо подошел к племяннику, положив руки ему на плечи. Рейчел с сочувствующим взглядом темных глаз тоже стояла рядом.

Моя скамья снова скрипнула – это присела Дженни. Ни слова не говоря, она обняла меня за плечи. Так же молча я склонила к ней голову, и мы всплакнули: не только из-за Анри-Кристиана, но и из-за детей, которых мы потеряли, – моей Фейт, родившейся мертвой, и ее малышки Кейтлин. И из-за Марсали, теперь вступившей в наше печальное братство.

Вечер сгущался, налили пиво и эль, достали более крепкие напитки, и мрачное настроение собравшихся чуть посветлело. И все же происходило бдение по ребенку, чья жизнь оборвалась так скоро. Поэтому здесь не делились воспоминаниями и не смеялись, как бывает, когда умирает человек, проживший полную жизнь, и на поминки приходят его друзья.

Джосайя Прентис играл на скрипке, но тихо, чередуя похоронные песни со спокойными мелодиями и изредка гимнами – сегодня много петь не будут. Внезапно мне так захотелось, чтобы Роджер был здесь. Возможно, он нашел бы слова, которые следует произнести в такой ситуации, когда сказать нечего. И даже лишенный своего голоса, он бы знал, какую песню спеть и какую предложить молитву.

Из церкви Сент-Джордж пришел отец О’Нил, тактично избегающий темы нетрадиционной квакерской свадьбы, произошедшей тут месяц назад, и остановился у входа, разговаривая с Фергюсом и несколькими другими мужчинами.

– Бедный малыш, – сказала Дженни.

Голос ее огрубел от слез, но звучал твердо. Она сжимала мою руку, а я – ее, но она смотрела не на гроб, а на Фергюса.

– Его дети очень много значат для него, особенно наш маленький мужчина.

Дженни сжала губы, чтобы они не дрожали, и выпрямила спину.

– Тебе не кажется, что Марсали в положении? – тихонько спросила она, глядя на Марсали, за юбки которой цеплялись Фелисите и Джоан, положившая головку на колени матери.

Рука Марсали лежала на волосах девочки, нежно их приглаживая.

– Кажется, – ответила я так же негромко.

Дженни кивнула и сложила пальцы руки, полускрытой складками юбки, в козу, охраняющую от злых сил.

Вошли еще люди. В Филадельфии происходила встреча Конгресса, и пришло несколько делегатов, которые вели дела с Фергюсом. Джонас Филипс и Сэмюэль Адамс были здесь и разговаривали возле стола с закусками. Будь я в другом состоянии духа, я бы пришла в восторг от того, что нахожусь в одном помещении с двумя мужчинами, подписавшими Декларацию независимости, но, в конце концов, они были просто людьми, хотя я и испытывала благодарность за их визит.

Каждые несколько минут я искала глазами Джермейна. Сейчас он стоял у столов с Йеном и что-то пил из чашки. Я моргнула и пригляделась.

– Иисус тво... То есть, о, Господи! Йен напоил Джермейна вишневой наливкой!

Дженни взглянула на ярко-красные губы Джермейна, и ее тело затряслось от сдерживаемого смеха.

– Именно это сейчас и нужно парнишке, так ведь?

– Ну... да, – я поднялась, расправляя юбки. – Не хочешь ли тоже немного?

– Хочу, – ответила Дженни, с готовностью вставая. – И, возможно, немного перекусить. Ночь будет длинной, и нам нужно подкрепиться, правда?

Когда я встала и пошла, то почувствовала себя лучше. Горе еще застилало туманом остальные чувства, и я не ждала, что оно быстро пройдет, но в то же время... Теперь я осознала, что голодна.

Эмоции людей медленно менялись: от шока и печали в начале церемонии до утешения и поддержки семьи, а теперь разговоры перешли на более общие темы. И я с тревогой поняла, что обсуждают причину пожара и кто мог за этим стоять.

От потрясения и горя, вызванных произошедшим, никто из нас не поднимал этот зловещий вопрос, но даже в жуткой пелене молчания он парил, как летучая мышь: зачем, как и – главное... кто?

Если здесь вообще кто-то виноват. Пожары были поистине бичом того времени, когда у каждого в доме имелся открытый очаг. А уж в типографии с горном для отливки и целым набором легковоспламеняющихся веществ простой несчастный случай мог произойти еще с большей вероятностью. Открытое окно, легкий ветерок, взлетевшие под его дуновением листы бумаги... Если в очаге был плохо затушен огонь, тлеющий уголек мог стать причиной пожара...

И все же.

Воспоминание об анонимном письме тошнотворно витало у меня в голове. «Твой домик в огне, и твои детки улетели...»

И те парни, следовавшие за мной с Честнат-стрит, их вкрадчивое дерганье и зубоскальство вполголоса. О, Боже, могли они излить свою ненависть на дом Фергюса из-за меня?

Джейми вернулся и снова стал рядом, крепкий и надежный, как скала, вручив мне новую чашку вишневой наливки. По вкусу она напоминала сироп от кашля, очень крепкий, но безусловно целебный. По крайней мере, до той минуты, пока не свалишься без чувств. Я видела, как Джермейн медленно сползал по стене; Рейчел стала возле него на колени и опустила мальчугана на пол, а затем свернула свою шаль и подсунула ему под голову.

Вишневая наливка затуманила все вокруг; я подумала, что, в целом, опьянение помогает.

– Миссис Фрейзер?

Странный голос слева отвлек меня от мечтательного созерцания темно-красных глубин моей чашки. Рядом со мной стоял молодой человек в поношенной одежде и держал в руке маленький пакет.

– Да, это она, – ответил Джейми, внимательно оглядывая подошедшего. – Вам нужен врач? Поскольку...

– О, нет, сэр, – услужливо заверил его юноша. – Мне было приказано передать это в руки миссис Фрейзер, и все.

С легким поклоном он вручил мне пакет, повернулся и ушел.

Озадаченная и заторможенная от усталости, горя и вишневой наливки, я неуклюже пыталась развязать бечевку, потом сдалась и передала пакет мужу, который потянулся было за ножом, но не нашел его: нож, конечно, сгинул в огне – и во вспышке раздражения Джейми просто разорвал бечевку. Обертка развернулась, и мы увидели небольшой кожаный кошелек и записку, свернутую, но незапечатанную.

Я моргнула и немного прищурилась сначала, а затем сунула руку в карман. К счастью, мои очки остались внизу на кухне, я сняла их, когда резала лук, а Джейми спас их во время торопливой вылазки в горящий дом. Теперь, к моему облегчению, написанные изящным почерком буквы стали четкими.

«Миссис Фрейзер!

Полагаю, что моему присутствию не обрадуются, и мне бы не хотелось помешать вашему горю. Мне не нужно ни признания, ни каких-либо обязательств. Прошу лишь позволить мне оказать вам посильную помощь и не говорить младшему мистеру Фрейзеру об источнике этой помощи. Я верю в ваше благоразумие и в том, что касается старшего».

Подпись была простой: «П. Уэйнрайт (Бичем)».

Удивившись, я взглянула на Джейми и передала ему записку. Он прочитал ее, сжав губы, а затем взглянул на Марсали и девочек, рядом с которыми стояла Дженни, разговаривающая с миссис Филипс; все они тихонько плакали. Потом он посмотрел на Фергюса, стоявшего в окружении Йена и Рейчел. Джейми скривился, но черты его быстро разгладились. В конце концов, у него есть семья, которую нужно обеспечивать: сейчас лучше забыть о гордости.

– Ну, тогда, наверное, это не он, – со вздохом сказала я, сунув маленький кошелек в карман юбки.

Не в состоянии вымолвить больше ни слова, я испытала смутное чувство облегчения. Кем бы он ни был, что бы он ни сделал или ни намеревался сделать, все равно прежний месье Бошан в принципе нравился мне.

Однако у меня больше не было времени думать о Перси, поскольку в эту минуту люди возле двери зашевелились, и, повернувшись посмотреть, в чем дело, я увидела, что вошел Джордж Соррел.

Сразу было понятно, что хозяин таверны не преминул употребить кой-чего из своих запасов, – возможно, чтобы набраться смелости, – поскольку он стоял, слегка покачиваясь, вытянув сжатые в кулаки руки по швам, и медленно обводил взглядом помещение, вызывающе встречая направленные на него взгляды.

Джейми вполголоса сказал на гэльском что-то совершенно неподобающее в храме божьем и двинулся к двери. Но, прежде чем он добрался туда, Фергюс повернулся посмотреть, что вызвало суету, и заметил Соррела.

Фергюс был не более трезв, чем Соррел, но более возмущен. На мгновение он окаменел, затем высвободился из вцепившихся в него рук доброжелателей и ни слова не говоря направился к Соррелу, глаза его были красными, как у охотящегося хорька, и он был так же опасен.

Сорелл открыл было рот, но Фергюс ударил его кулаком. Оба они и так нетвердо держались на ногах, но от удара зашатались еще больше, и другие мужчины кинулись разнимать их. Джейми пробрался к Соррелу и, схватив его за руку, вытащил из толпы.

– Предлагаю вам удалиться, сэр, – вежливо, учитывая обстоятельства, произнес Джейми и решительно развернул мужчину к двери.

– Нет, – возразил Фергюс.

Он дышал, как паровоз, пот катился по его белому как мел лицу.

– Не уходи. Останься и расскажи, зачем. Зачем ты пришел сюда? Как ты осмелился сюда прийти?

Последнюю фразу он выкрикнул надтреснутым голосом, отчего Соррел моргнул и отступил на шаг назад. При этом он упрямо покачал головой и выпрямился.

– Я пришел, что... чтобы выразить миссис Фрейзер со... собо... чтобы сказать, что я сожалею о том, что произошло с ее сыном, – угрюмо ответил Соррел. – И ты тоже не сможешь мне помешать, ты, чертов французский сукин сын!

– Ты ничего не будешь предлагать моей жене, – прорычал Фергюс, дрожа от ярости. – Ничего, слышишь? Кто может подтвердить, что пожар устроил не ты? Чтобы убить меня и завладеть моей женой? Salaud! (Подонок! (франц.). – прим. пер.)

Я готова была побиться об заклад, что Соррел не знал, что означает «salaud», но это неважно; он стал пунцовый, точно свекла, и ринулся на Фергюса, но не достал, поскольку Джейми умудрился схватить его за воротник. Раздался звук рвущейся одежды, Соррел дернулся и остановился, покачиваясь.

Поднялся ропот, мужчины и женщины превращались в грозовое облако неодобрения. Я видела, как выпрямился и подобрался Джейми, приготовившись вытащить Соррела наружу, прежде чем кто-то из окружения Фергюса попытается кинуться на него. Несколько человек определенным образом подвинулись, значит, подобные мысли у них возникли.

Затем между двумя конфликтующими появилась Рейчел. Она была очень бледной, но щеки у нее ярко пылали, руками она сжимала ткань юбки.

– Ты на самом деле пришел сюда, чтобы выразить соболезнования, друг? – спросила она Соррела слегка дрожащим голосом. – Если это так, то можешь сказать об этом всем, кто собрался здесь сегодня в память об этом ребенке. Особенно – его отцу.

Она повернулась к Фергюсу и тронула его за рукав.

– Я знаю, ты не хотел бы причинить своей жене еще больше горя, – тихо сказала Рейчел. – Почему бы тебе не пойти к ней? Несмотря на то, что она очень благодарна всем этим добрым людям, ей нужен только ты.

Выражение лица Фергюса менялось: страдание и ярость боролись со смущением. Видя, что он не может принять решение о том, как следует поступить, Рейчел шагнула к нему, взяла его под руку и повела за собой. Толпа расступилась перед ними. Я видела, как Марсали медленно подняла белокурую голову, и выражение ее лица изменилось, когда она смотрела на подходившего к ней Фергюса.

Джейми глубоко вдохнул и отпустил Соррела.

– Ну? – тихо сказал Джейми. – Оставайтесь или уходите. Как вам угодно.

Соррел все еще тяжело дышал, но теперь взял себя в руки. Он отрывисто кивнул, выпрямился и одернул разорванный сюртук. Затем с высоко поднятой головой прошел сквозь примолкшую толпу, чтобы выразить соболезнования понесшим тяжелую утрату.

 

 

ГЛАВА 122

ОСВЯЩЁННАЯ ЗЕМЛЯ

НЕСМОТРЯ НА ЩЕДРОСТЬ соседей, упаковывать было почти нечего. Также не осталось причин задерживаться в Филадельфии. Наша жизнь здесь закончилась.

Как часто бывает, у людей имелось множество догадок, отчего произошёл пожар. Но после взрыва эмоций на поминках всех нас охватило чувство унылой завершенности. Соседи ещё долго обсуждали бы версии произошедшего, но члены семьи, не сговариваясь, согласились, что неважно, был ли пожар чистой случайностью или чьим-то дурным умыслом. Анри-Кристиана уже не вернуть, а всё остальное не имело значения.

Джейми ушёл договориться о нашем путешествии и взял с собой Фергюса: не потому, что требовалась помощь, а чтобы заставить того двигаться, не дать ему прирасти к скамейке рядом с маленьким гробом Анри-Кристиана.

Для Марсали всё было проще и одновременно сложнее. Её ждали дети, которые требовали заботы и очень в ней нуждались.

Мы с Рейчел упаковали немногочисленную поклажу, купили еды в дорогу и делали последние приготовления перед отъездом. Я собрала разные мелочи в аптечку и, со слезами на глазах и взаимными объятиями, передала миссис Фиг ключи от дома №17 на Честнат-стрит.

К обеду следующего дня после поминального бдения мы одолжили небольшую телегу, запрягли в неё Кларенса и проводили Анри-Кристиана в последний путь.

Мы не обсуждали, где его похоронить. После поминальной трапезы Йен просто встал и сказал: «Я знаю, где он должен покоиться».

Шли мы долго: добрых два часа за пределы города. Однако жара, наконец, спала, и воздух мягко окутал нас первым прохладным прикосновением осени. Нашу процессию не сопровождали никакие церемонии: ни жалобных гэльских плачей о рано прерванной жизни, ни профессиональных плакальщиц не было. Только самые близкие шли вместе в последний раз.

По знаку Йена мы сошли с дороги. Джейми отцепил Кларенса и, стреножив, оставил его щипать траву. Затем они с Фергюсом подняли гроб и последовали за Йеном в шепот листьев по маленькой, еле заметной тропе, протоптанной оленями, и далее вглубь, к небольшой поляне в лесу.

Там стояли две большие пирамиды из камней, высотой примерно по колено. И ещё одна поменьше у края поляны, под ветвями красного кедра. Перед ней лежал плоский камень с нацарапанным словом «РОЛЛО».

Фергюс и Джейми осторожно опустили маленький гроб. Увидев его там, такой крохотный и одинокий, столкнувшись с мыслью о том, что он останется тут навсегда, Джоанни и Фелисите, переставшие плакать по пути, вновь тихо залились слезами, крепко вцепившись друг в друга. И от этой картины во мне тоже фонтаном забило горе.

Джермейн крепко держал мать за руку, – молча и сжав челюсти, не проронив ни слезинки. Мальчик не искал поддержки, а сам её оказывал, хотя в его глазах читалась сильнейшая боль, когда его взгляд остановился на братовом гробике.

Йен нежно коснулся руки Марсали.

– Это место освящено моими пóтом и слезами, кузина, – и тихо добавил. – Давай освятим его ещё и нашей кровью, чтобы малыш чувствовал себя под защитой семьи. Если он не может пойти с нами, тогда мы останемся с ним.

Он достал из чулка скин-ду и чиркнул им по запястью, затем поднял руку над гробом Анри-Кристиана, чтобы несколько капель упало на деревянную крышку. Я услышала этот звук, похожий на первые капли дождя.

Марсали прерывисто вздохнула, выпрямилась и взяла нож из рук Йена.

 

 

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Поиск и спасение

ГЛАВА 123

QUOD SCRIPSI, SCRIPSI

(«Что написал, то написал». (лат.). – прим. пер.)

 

«Миссис Эбигейл Белл, Саванна, Королевская колония Джорджия

мистеру Джеймсу Фрейзеру, Филадельфия, колония Пенсильвания.

Дорогой мистер Фрейзер,

Пишу в ответ на Ваше письмо от 17 числа сего месяца, извещающее моего мужа о вашем возвращении в Америку, переданное ему другом в Уилмингтоне.

Как вы поймёте из адреса на конверте, мы переехали из Уилмингтона в Саванну, поскольку политический климат Северной Каролины становился всё более опасным для лоялистов, – особенно для моего супруга, с учётом его прошлых злоключений и профессии.

Спешу заверить, что Ваш печатный станок цел и невредим, но в настоящее время не используется. Вскоре после нашего приезда в Саванну муж сильно захворал, и стало очевидно, что его болезнь имеет свойство периодически возвращаться. Сейчас он чувствует себя несколько лучше, но все еще не в состоянии выдерживать тяжелый печатный труд. (Хочу добавить, если вдруг Вы подумываете о том, чтобы вести дела в этих местах. Хотя здешняя политическая атмосфера гораздо больше расположена к убеждениям лоялистов, чем в северных колониях, печатник, независимо от личных убеждений, всё равно подвергается здесь большому риску.)

Сейчас Ваш станок хранится в амбаре фермера по фамилии Симпсон, который живёт неподалёку от города. Я видела пресс и удостоверилась, что он чистый, сухой (упакован в солому) и защищён от непогоды. Пожалуйста, проинформируйте меня о Ваших намерениях: хотите ли Вы, чтобы я продала станок и отправила вам деньги, или собираетесь приехать и забрать его.

Мы очень ценим Вашу помощь и доброту, и девочки каждый день молятся за Вас и Вашу семью.

С уважением

Эбигейл Белл».