НЕ В ТОМ МЕСТЕ И НЕ В ТО ВРЕМЯ

 

УИЛЬЯМ ОСТОРОЖНО дотронулся до подбородка, радуясь тому, что Тарлетон смог ударить его по лицу только один раз и попал он не по носу. Ребра, руки и живот – совсем другое дело. Одежда грязная, рубашка порвана, но случайный наблюдатель вряд ли решит, что он участвовал в сражении. Возможно, вылазка сойдет ему с рук, – разве только капитан Андре упомянет, что посылал его с депешей в Британский легион. В конце концов, утром сэр Генри был занят по горло, если хотя бы половина из того, что Уильям слышал по дороге, – правда.

Возвращавшийся в лагерь раненый пехотный капитан рассказал, что видел, как сэр Генри, командовавший арьергардом, возглавил атаку на американцев, вырвавшись так далеко вперед, что едва не попал в плен, прежде чем сзади к нему подоспело подкрепление. Уильяма прямо обожгло – так ему хотелось бы в этом участвовать. Но, по крайней мере, он не остался заточённым в штабной палатке...

Ему оставалось не более четверти мили до бригады Корнуоллиса, когда Гот сбросил подкову. Выругавшись вслух, Уильям остановился и спустился посмотреть. Подкову он нашел, но два гвоздя пропали, и быстрый поиск результатов не дал, а, значит, прибить «обутку» каблуком сапога (что было его первой мыслью) не получится.

Сунув подкову в карман, Уильям огляделся. Толпы солдат двигались во всех направлениях, но на противоположной стороне оврага на предмостном плацдарме выстраивалась в боевой порядок рота Гессенских гренадеров. К ним он и повел через мост осторожно ступавшего Гота.

– Хэллоу! – обратился он к ближайшему из солдат. – Wo ist der nächste Hufschmied? (Где ближайший кузнец? (нем.). – прим. пер.)

Мужчина равнодушно взглянул на него и пожал плечами. Однако парень помоложе указал через мост и крикнул: 

– Zwei Kompanien hinter uns kommen Husaren! (Через две роты за нами следуют гусары! (нем.). – прим. пер.)

– Danke! (Спасибо! (нем.). – прим. пер.) – крикнул Уильям и повел Гота в неплотную тень тонких сосенок.

Что ж, это была удача: не придется вести коня далеко, а можно подождать, пока подъедет коваль и его повозка. И все же задержка раздражала.

Каждый нерв был натянут туго, как струна клавесина; Уильям беспрестанно касался ремня, где обычно висело оружие. Вдалеке слышались звуки мушкетной стрельбы, но он ничего не видел, потому что ландшафт складывался, будто гармошка: пологие луга внезапно срывались в лесистые овраги, затем выскакивали обратно, только чтобы снова исчезнуть.

Уильям вытащил носовой платок. Он был уже настолько мокрый, что всего лишь размазал пот по лицу. Уловив слабое дуновение прохлады, доносившееся от потока в сорока футах внизу, Вилли подошел ближе к краю в надежде на большее. Он пил теплую воду из фляжки, жалея, что не может скатиться вниз и напиться из ручья. Но он не осмеливался: по крутому склону спуститься можно легко, а вот возвращаться наверх будет трудновато: он не мог рисковать пропустить кузнеца.

– Er spricht Deutsch. Er gehört! (Он говорит по-немецки! Он слышал! (нем.). – прим. пер.)

Слышал что? Уильям не обращал внимания на прерывистый разговор гренадеров, но до него ясно дошли эти шипящие слова, и он оглянулся, чтобы посмотреть, о ком речь и кто говорит по-немецки. Совсем близко позади него стояли двое гренадеров. Один из них нервно улыбнулся, и Уильям напрягся.

Внезапно между ним и мостом появились еще двое.

– Was ist hier los? – резко спросил он. – Was machst Ihr da? (Что такое? Что вы делаете? (нем.). – прим. пер.)

Коренастый парень скорчил извиняющуюся гримасу.

– Verzeihung. Ihr seid hier falsch. (Извините. Вы не туда попали. (нем.). – прим. пер.)

– Я не в том месте? – прежде чем Уильям успел сказать что-то еще, они приблизились к нему.

Он яростно отбивался локтями и кулаками, пинался и бодался, но это длилось не более нескольких секунд. Кто-то заломил ему руки за спину, и здоровяк еще раз сказал: «Verzeihung» (Извините (нем.). – прим. пер.), – и с виноватым видом ударил камнем по голове.

Сознание Уильям потерял только тогда, когда скатился на самое дно оврага.

 

«ЧЕРТОВСКИ АКТИВНЫЕ – это все, что можно сказать о боевых действиях», – думал Йен. Войска много перемещались – особенно американские. И всякий раз, когда они встречались с группой красномундирников, вспыхивали бои – и часто жестокие. Но ландшафт был настолько мозаичным, что в одном месте редко собирались большие группировки армий.

Однако несколько рот английской пехоты пришлось пропустить, более или менее отлеживаясь в засаде, и за этим авангардом следовало изрядное количество британцев с флагами в гуще войска. Помогут ли полковые знамена узнать, кто здесь командует? Йен сомневался, что сможет определить, – даже если бы подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть детали.

Левая рука болела, и он рассеянно потер ее. Рана от топора зажила хорошо, хотя выпуклый шрам иногда побаливал, но рука еще не восстановила свою полную силу, и после того, как он сегодня выпустил стрелу в индейских разведчиков, мышцы дрожали и подергивались, а глубоко в кости ощущалось жжение.

– Лучше снова не пытаться, – пробормотал он Ролло, но тут же вспомнил, что собаки с ним нет.

Зато, подняв глаза, Йен обнаружил рядом индейца-скаута. По крайней мере, похоже на то. В двадцати ярдах от него на тощем пони сидел воин абенаки и задумчиво смотрел на Йена. Да, точно, абенаки: гладко выбритая от бровей до макушки голова, полоса черной краски на глазах и длинные, до самых плеч, серьги с поблескивающими на солнце перламутровыми ракушками.

Примечая все это, Йен уже поворачивал свою лошадь, чтобы скрыться. Основная часть солдат стояла на открытом лугу, в добрых двухстах ярдах, но имелись заросли каштанов и тополей, а примерно в полумиле от того места, откуда он пришел, холмистая местность спускалась в один из больших оврагов. Нельзя, чтобы тебя поймали в ловушку в низине, но, если будет достаточно форы, это хороший способ улизнуть. Йен резко пришпорил лошадь, и они помчались, внезапно свернув налево, когда миновали участок густой растительности. И как раз вовремя, потому что мимо его головы просвистело что-то тяжелое, с треском упав в заросли. Прикладная дубинка? (Дубинка, очертаниями напоминающая приклад, использовалась индейцами для рукопашного боя и в качестве метательного оружия. – прим. пер.) Томагавк?

Это не имело значения: важно было только то, что у метнувшего его человека этого оружия больше не было. Йен оглянулся и увидел, как с другой стороны рощи вышел второй абенаки, готовый пойти наперерез. Этот второй что-то крикнул, а его товарищ ответил –охотничьи возгласы. «Вижу зверя».

– Cuidich mi, A Dhia! (Помоги мне, Господи! (гэльск.). – прим. пер.) – попросил Йен и сильно ударил пятками по бокам лошади.

Новая кобыла оказалась умницей. Выбравшись на открытое место, они пробрались через небольшую рощицу и, выехав на другую сторону, увидели перед собой ограду из жердей. Она была слишком близко, чтобы успеть остановиться, – они и не остановились. Лошадь опустила круп, сгруппировалась и взмыла вверх; задние копыта с сильным ударом задели верхнюю перекладину, отчего Йен прикусил язык.

Не оглядываясь, он пригнулся к шее лошади, и они отчаянно помчались по неровной земле к спускающемуся вниз участку, который он видел перед собой. Йен свернул и поскакал под углом, не желая врѐзаться прямо в край оврага – на случай, если он окажется крутым именно там... Сзади, кроме грохота и лязга армии, не доносилось ни звука: ни визга, ни охотничьих возгласов абенаки.

Вот она, густая поросль, отмечавшая край оврага. Замедлившись, Йен рискнул оглянуться через плечо: пусто. Выдохнув, он позволил лошади перейти на шаг, пробираясь вдоль края в поисках хорошего спуска. Выше, ярдах в пятидесяти, едва виднелся мост, но на нем никого не было – пока.

Было слышно, что в овраге (примерно в трехстах ярдах дальше) кто-то дерется, но густые заросли отлично спрячут любого. Судя по звукам, всего лишь потасовка. За сегодняшний день он уже дюжину раз слышал или видел такое: гонимые жаждой люди с обеих сторон спускались к прорезавшим овраги ручьям, время от времени встречаясь на мелководье и бросаясь друг на друга в кровавом всплеске.

Тут Йен осознал, что сам жутко хочет пить, да и кобыла, чуя воду, вытянула шею и жадно раздувала ноздри.

Йен соскользнул с лошади и первым направился к берегу ручья, осторожно ступая по камням и болотистой земле: берег здесь был в основном покрыт мягкой почвой, окаймленной ковриками ряски и мелким тростником. Мелькнуло что-то красное, и Йен замер, но это оказался британский солдат, лежащий лицом в грязи и явно мертвый: его ноги покачивались в водном потоке.

Сбросив мокасины, Йен полез в воду; ручей здесь был довольно широкий и всего пару футов глубиной. Дно оказалось илистым, и ноги погрузились по щиколотку. Он снова вышел на берег и повел лошадь дальше по оврагу, ища заход получше, хотя кобыла отчаянно хотела пить, толкая Йена головой. Долго ждать она не станет.

Звуки потасовки смолкли; он слышал людей наверху и где-то в отдалении, но в самом овраге все было тихо.

А вот здесь сойдет. Йен отпустил поводья; лошадь ринулась к ручью и блаженно глотала воду, погрузившись передними ногами в ил, но задними твердо стоя на гравии. Йен почувствовал почти такую же непреодолимую тягу к воде и опустился на колени, ощущая блаженный холод, проникший сквозь его набедренную повязку и леггины. Хотя и это ощущение мгновенно померкло, когда он, сложив ладони чашечкой, стал пить – снова и снова, давясь через раз в попытке пить быстрее, чем удавалось глотать.

Наконец Йен неохотно остановился и плеснул водой себе на лицо и грудь; вода холодила, хотя медвежий жир в краске превращал воду в капли, которые скатывались по коже.

– Пошли, – сказал он лошади. – Ты же лопнешь, если будешь продолжать в том же духе, amaidan (глупышка, дурочка (гэльск.). – прим. пер.).

С некоторыми усилиями он вытащил нос лошади из ручья; вода и зеленые водоросли брызнули изо рта, когда кобыла фыркнула и покачала головой. Повернув голову животного, чтобы вывести на берег, Йен увидел еще одного британского солдата.

Этот тоже валялся на дне оврага, но не в грязи. Он лежал лицом вниз, однако голова его была повернута набок и...

– Ох, Господи, нет!

Йен торопливо обернул поводья вокруг ствола дерева и помчался вверх по склону. Но, конечно, он не ошибся. Он узнал его с первого взгляда: по длинным ногам, по форме головы, а лицо не оставило никаких сомнений – даже под маской крови.

Уильям был еще жив: его лицевые мускулы подергивались под лапками полдюжины черных мушек, питавшихся засыхающей кровью. Йен положил руку под подбородок (как это делала тетушка Клэр), но, не зная, как определить пульс и как понять, хорош ли он, снова убрал ее. Уильям лежал в тени большого платана, но его кожа все еще была теплой. «Это и не удивительно, в такой день, как этот, – подумал Йен, – даже если бы он был мертв».

Он поднялся на ноги, быстро соображая. Нужно посадить этого олуха на лошадь, но, может быть, лучше раздеть его? Снять хотя бы предательски-красноречивый мундир? А что, если отвезти его обратно к британской линии фронта? Найти там кого-нибудь, кто позаботится о нем, отвезет к доктору? Это будет ближе.

Все равно нужно снять мундир – или парень умрет от жары, прежде чем куда-нибудь доберется. Решившись, Йен снова опустился на колени и тем самым спас свою жизнь. Томагавк врезался в ствол платана как раз там, где мгновение назад была его голова.

Мгновение спустя один из абенаки сбежал вниз по склону и прыгнул на него с криком; в лицо ударил неприятный запах изо рта. Однако этой доли секунды было достаточно, чтобы предупрежденный Йен подобрал под себя ноги и оттолкнулся в сторону, перекинув тело противника через бедро грубым борцовским броском, от которого абенаки упал в грязь в четырех футах от него.

Второй был позади: Йен услышал его шаги по гравию и сорнякам и повернулся, чтобы предплечьем встретить удар сверху, а другой рукой хватаясь за нож.

Он ухватил его, но за лезвие (и зашипел сквозь зубы, когда оно порезало ладонь), и наполовину онемевшей рукой рубанул по запястью абенаки. Болтающийся нож дрогнул, потому что рука и лезвие были скользкими от крови. Ухватиться за рукоять было сложно, но Йен исхитрился и, повернувшись, швырнул его как можно дальше вверх по течению. Нож упал в воду.

А потом оба противника набросились на него, нанося удары, пиная и разрывая на части. Потеряв равновесие, Йен отшатнулся назад, но не отпустил одного из нападавших, и ему удалось утянуть его за собой, падая в ручей. После этого он перестал что-либо соображать.

Ухитрившись свалить одного индейца на спину, Йен отчаянно старался утопить его, в то время как другой сидел у него на спине, пытаясь обхватить за шею… А потом на другой стороне оврага раздались крики, и на мгновение всё замерло. Множество людей беспорядочно двигались, слышался барабанный бой, но шум и бессвязные голоса походили на далекое море.

Абенаки тоже остановились – всего на мгновение, однако этого оказалось достаточно: Йен извернулся, сбросив противника со спины, и неуклюже запрыгал по воде, скользя и погружаясь в илистое дно. Он сумел добраться до берега и побежал к тому, что первым попалось ему на глаза – к высокому белому дубу. Добравшись, Йен стал карабкаться вверх по стволу, хватаясь за ветки, когда дополз до них, чтобы быстрее подтянуться выше, не обращая внимания на раненую руку, которую царапала грубая кора.

Индейцы погнались за ним, но слишком поздно. Один из них подпрыгнул и шлепнул Йена по босой ноге, однако не сумел ухватиться. Задыхаясь, Йен перебросил колено через большую ветку и вцепился в ствол на высоте десяти футов. Удалось? Скорее всего. Через мгновение он осторожно посмотрел вниз.

Абенаки метались туда-сюда, будто волки, поглядывая то в сторону шума наверху оврага, то на Йена, то через ручей на Уильяма, и от этого у Йена скрутило нутро: Господи, что ему делать, если они решат перерезать парню горло? У него даже камня нет, чтобы бросить в них.

Хорошо еще, что ни у одного из скаутов не было ни ружья, ни лука; должно быть, они оставили их с лошадьми наверху. Они ничего не могли поделать, кроме как швырять в него камни, но, судя по всему, не собирались этого делать.

Шум над оврагом усилился и людей там стало больше. Что они кричат? Абенаки вдруг бросили охоту на Йена и пошлепали обратно через ручей: их влажные, выпачканные черной грязью леггины облепили ноги. Разведчики ненадолго остановились, чтобы перевернуть Уильяма и обыскать одежду (очевидно, парня уже ограбили, потому что они ничего не нашли), а затем отвязали лошадь Йена и, крикнув напоследок насмешливое «могавк!», вместе с кобылой исчезли ниже по течению в зарослях опушённой сережками вербы.

 

ПОМОГАЯ СЕБЕ ОДНОЙ РУКОЙ, Йен взобрался вверх по склону, прополз какое-то расстояние и некоторое время лежал под поваленным бревном на краю поляны, а перед глазами у него, будто рой мошек, появлялись и исчезали точки. Вокруг происходило много всего, но ничто из этого не требовало от него немедленной реакции. Йен закрыл глаза, надеясь, что точки исчезнут. Вместо этого они из черных превратились в ужасающее созвездие плавающих розовых и желтых шаров, от которых его затошнило.

Йен поспешил открыть глаза и увидел нескольких почерневших от пороха солдат-континенталов, раздетых до рубашек (а некоторые даже обнажились до пояса), тащивших по дороге пушку. Почти сразу за ними следовала группа еще с одной пушкой. Их шатало от жары, и глаза побелели от усталости. Он узнал полковника Оуэна, ковылявшего между орудийными лафетами, его покрытое сажей несчастное лицо выражало отчаяние.

Какое-то движение привлекло блуждающий взгляд Йена к еще одной группе людей, и со слабым чувством любопытства он осознал, что их очень много и у них знамя, повисшее на древке, словно ненаполненный хаггис (шотландское блюдо, бараний рубец, начинённый потрохами со специями. – прим. пер.).

И тут Йен понял, кто перед ним. Так и есть: из толпы навстречу к Оуэну выехал генерал Ли, длинноносый, хмурый, но очень сосредоточенный.

Йен лежал слишком далеко, и вокруг слишком шумели, чтобы расслышать хоть слово, но по красноречивым жестам Оуэна было легко понять, что случилось: одна из его пушек сломана (вероятно, взорвалась, перегревшись во время стрельбы), а другую оторвало от лафета, и подпрыгивающее дуло теперь тащили на веревках, обдирая металл о камни.

Снова дало о себе знать смутное ощущение срочности. Уильям. Нужно рассказать кому-нибудь о Уильяме. Теперь ясно, что это будут не англичане.

Ли, нагнувшийся с седла, чтобы выслушать Оуэна, сжал губы и сдвинул брови, но сохранил самообладание. Теперь он кивнул, сказал несколько слов и выпрямился. Оуэн вытер рукавом лицо и помахал своим людям. Они взялись за веревки и мрачно нагнулись под тяжестью орудий. Йен увидел, что трое или четверо ранены: их головы или руки обмотаны тряпками, а один подпрыгивает на окровавленной ноге, придерживаясь рукой за пушку, чтобы не упасть.

Тошнота, вроде, проходила, и, несмотря на то, что совсем недавно он вволю утолил жажду у ручья, отчаянно захотелось пить. Он не обращал внимания, куда направляется, но, увидев пушку Оуэна на дороге, понял, что находится рядом с мостом, хотя его и не было видно. Йен выполз из своего укрытия и сумел встать, держась за бревно: в глазах потемнело, прояснилось, а потом снова потемнело.

Уильям. Нужно найти кого-то, кто поможет... но сначала – вода. Без этого ему не справиться. Все, что он выпил у ручья, вышло из него пóтом, и он пересох до костей.

Йен спрашивал у нескольких человек, и, наконец, один пехотинец, у которого на шее висели две фляги, дал Йену напиться.

– Что с тобой случилось, приятель? – спросил солдат, с интересом разглядывая его.

– Подрался с британским скаутом, – ответил Йен и неохотно вернул флягу.

– Надеюсь, ты победил, – сказал мужчина и, не дожидаясь ответа, помахал рукой, удаляясь со своей ротой.

Левый глаз сильно болел, зрение затуманилось, из пореза на брови текла кровь. Йен пошарил в маленькой сумочке на поясе и нашел прокопченное ухо, обернутое носовым платком. Тряпица была маленькая, но ее хватило, чтобы обвязать голову.

Вытерев рот костяшками пальцев, Йен уже снова ощутил жажду. Как же поступить? Он видел, как, призывая войска, кто-то энергично размахивает знаменем, тяжело хлопающим в душном воздухе. Ли явно направлялся через мост: он точно знал, куда идет, – и его войска с ним. Никто не остановится и не станет спускаться в овраг, чтобы помочь раненому британскому солдату.

Йен попробовал покачать головой и, убедившись, что его мозги, похоже, не дребезжат, направился на юго-запад. Если повезет, он встретит Лафайета или дядю Джейми и, может быть, раздобудет другую лошадь. С лошадью он мог бы вытащить Уильяма из оврага в одиночку. И, что бы ни случилось сегодня, он разделается с этими ублюдками абенаки.

 

 

ГЛАВА 79

ПОЛДЕНЬ

 

И ТУТ ПОДОШЕЛ один из людей Лафайета с приказом отступить и присоединиться к основным силам маркиза возле одной из ферм между Спотсвуд-Саут-Брук и Спотсвуд-Мидлбрук. Джейми был рад это слышать: у полу-вооруженных отрядов ополченцев не было никакого разумного способа держать в осаде укрепившуюся в яблонях артиллерию, да еще и со стрелкàми, охранявшими пушку.

– Соберите свои роты, мистер Гатри, и присоединяйтесь ко мне на дороге вон там, – сказал Джейми, указывая, где. – Мистер Биксби, вы можете найти капитана Кирби? Передайте ему то же самое, а я соберу солдат Крэддока.

Роты капитана Крэддока были сильно деморализованы его смертью, и Джейми взял их под свое непосредственное командование, чтобы они не разлетелись, как шмели.

Они пересекли фермерское поле, где захватили с собой капрала Филмера и его людей: нет нужды оставлять кого-нибудь на заброшенной ферме. Затем стали переправляться по мосту на другой берег одного из ручьев. Когда копыта лошади застучали по доскам, Джейми немного замедлил шаг, чувствуя благословенную прохладную влагу, поднимающуюся от ручья тридцатью футами ниже. Пришла было мысль, что хорошо бы остановиться, чтобы набрать воды, ведь они не делали этого с раннего утра, а фляжки, должно быть, пересохли. Но это займет слишком много времени: стольким людям придется проехать вдоль оврага, спуститься к ручью и подняться обратно. Нет, лучше добраться до позиций Лафайета: там есть колодцы.

Джейми видел дорогу впереди и высматривал притаившихся британцев. На миг он с раздражением задумался о том, куда запропастился Йен: хотелось бы знать, где засел враг.

Это стало ясно мгновение спустя. Рядом раздался выстрел, и его лошадь, потеряв равновесие, упала. Джейми выдернул ногу из стремени и скатился с седла, когда животное ударилось о мост с глухим стуком, сотрясшим все сооружение. Громко заржав, она на миг забилась и соскользнула через край моста в овраг.

Джейми вскарабкался на ноги. Рука горела: вся ладонь была содрана, когда он проехался по расщепленным доскам.

– Бегите! – со всей мочи крикнул он и яростно замахал рукой, собирая людей и указывая на заросли дальше по дороге, которые должны были их прикрыть. – Марш!

Он оказался среди толпы бежавших, которые увлекли его за собой и, спотыкаясь, задыхаясь и хрипя от бега, бросились в укрытие. Кирби и Гатри разбирали свои роты, солдаты убитого капитана Крэддока толпились возле Джейми, и он, запыхавшись, кивнул Биксби и капралу Гринхау, чтобы те посчитали, все ли на месте.

Джейми до сих пор слышал звук, с которым лошадь ударилась о землю под мостом.

Его сейчас вырвет; он чувствовал, как поднимается рвота, и знал, что лучше не пытаться сдерживать ее. Резким жестом он остановил лейтенанта Шнелла, который хотел поговорить с ним, и отступил за большую сосну, где его желудок вывернулся, будто пустой спорран. Мгновение Джейми стоял, согнувшись и прижавшись лбом к шершавой коре, чтобы не упасть, позволяя потоку слюны смыть вкус рвоты из открытого рта.

Cuidich mi, A Dhia... (Помоги мне, Господи (гэльск.). – прим. пер.) Но все слова словно испарились. Джейми выпрямился, вытирая рот рукавом. Однако, когда он вышел из-за дерева, соображая, что может произойти и что ему делать, все мысли мгновенно вылетели из головы. Из-за деревьев появился Йен и направился через открытое пространство. Парень шел медленно, но упрямо. Джейми видел синяки даже с расстояния сорока футов.

– Это наш или не наш? – с сомнением спросил ополченец, на всякий случай поднимая мушкет и целясь в Йена.

– Он мой, – ответил Джейми. – Не стреляйте в него, ладно? Йен! Йен!

Он не побежал, – его левое колено слишком болело, чтобы бежать, – но направился к племяннику так быстро, как только мог, и с облегчением увидел, как стеклянный взгляд дрогнул и прояснился, когда Йен его узнал.

– Дядя Джейми! – он потряс головой, словно пытаясь прийти в себя, и резко остановился, тяжело дыша.

– Ты сильно ранен, a bhalaich (мальчик, парень (гэльск.). – прим. пер.)? – спросил Джейми, отступая назад и осматривая его в поисках крови.

Кровь есть, но ничего серьезного. Парень не сжимал себя так, словно ранен в живот…

– Нет. Нет, это...

Он пошевелил губами, пытаясь вызвать слюноотделение, чтобы говорить, и Джейми сунул ему в руку фляжку. Воды в ней осталось до ужаса мало, но все же достаточно, и Йен выпил ее залпом.

– Уильям, – выдохнул он, опуская пустую фляжку. –Твой…

– Что с ним? – прервал его Джейми. По дороге шли еще люди, некоторые из них бежали, оглядываясь назад. – Что? – повторил он, схватив племянника за руку.

– Он жив, – сразу же ответил Йен, правильно оценив и смысл, и напряженность вопроса. – Кто-то ударил его по голове и оставил на дне того оврага, – он неопределенно махнул рукой в сторону разведчиков. – Ярдов триста к западу от моста. Он ранен, – не знаю, насколько серьезно, – но жив.

Джейми кивнул, быстро соображая.

– Так, а что случилось с тобой?

Он только надеялся, что Уильям и Йен не подрались друг с другом. Однако, если Уильям был без сознания, то это явно не он взял лошадь Йена. Но ведь кто-то, очевидно, ее забрал, потому что…

– Пара разведчиков-абенаки, – ответил Йен, поморщившись. – Ублюдки преследуют меня с…

Джейми все еще держал племянника за левую руку, и потому почувствовал, как тело парня вздрогнуло, когда вонзилась стрела. Йен недоверчиво посмотрел на свое правое плечо, откуда торчала стрела, его колени подкосились, и он тяжело рухнул, вырвавшись из хватки дяди.

Перелетев через Йена и перекатившись, Джейми тоже упал на землю, спасаясь от второй стрелы: он услышал, как та разорвала воздух возле уха. Прямо над ним откликнулось ружье ополченца, потом раздались крики и вопли: группа его людей с ревом бросилась вперед – туда, откуда стреляли.

– Йен!

Джейми перевернул племянника на спину: парень был в сознании, его горло беспомощно двигалось, но та часть его лица, что просматривалась под краской, была мертвенно-бледной. Стрела застряла в мясистой части плеча (Клэр называет это дельтовидной мышцей). Джейми схватил древко и осторожно подвигал, однако стрела не пошевелилась.

– Похоже, попала в кость, – сказал он Йену, – не глубоко, но кончик застрял.

– Я тоже так думаю, – тихо отозвался тот и попытался сесть, но не смог. – Обломай ее, ладно? Не могу же я ходить, когда она так торчит.

Джейми кивнул, усадил шатающегося племянника и двумя руками сломал древко, оставив неровный обрубок длиной в несколько дюймов, чтобы вытащить стрелу потом. Крови было немного, лишь тонкая струйка стекала по руке Йена. Позже Клэр сможет вытащить наконечник стрелы.

Вокруг почти отовсюду слышались беспорядочные крики. Бросив взгляд на солдат, идущих по дороге, Джейми услышал вдали сигнал флейты, тонкий и отчаянный.

– Ты знаешь, что там случилось? – спросил он Йена, кивнув в сторону шума.

Тот покачал головой.

– Я видел, как полковник Оуэн отступал со своей разбитой пушкой. Он остановился, чтобы что-то сказать Ли, а затем двинулся дальше, но он не бежал.

А вот несколько человек тяжело и неуклюже бежали, – хотя и не так, как если бы их кто-то преследовал по пятам. Но Джейми почувствовал, что среди людей вокруг него начала распространяться тревога, и сразу же повернулся к ним.

– Оставаться со мной, – спокойно приказал он Гатри. – Держите своих людей вместе и возле меня. Мистер Биксби, передайте это и капитану Кирби. Быть со мной. Не двигаться, пока я не прикажу.

Люди из роты Крэддока, побежавшие за абенаки (скорее всего, они-то и выпустили стрелы), скрылись в лесу. Мгновение Джейми колебался, но потом отправил за ними небольшой отряд. Ни один индеец, которого он когда-либо встречал, не стал бы сражаться с постоянной позиции, поэтому он сомневался, что посылает своих людей в засаду. Возможно, прямо навстречу наступающим англичанам, но если это так, то лучше узнать об этом как можно скорее, и, по крайней мере, один или двое, скорее всего, вернутся, чтобы рассказать ему.

Подобрав под себя ноги, Йен пытался подняться. Наклонившись, Джейми подхватил племянника под здоровое плечо и помог. Ноги в кожаных леггинах дрожали, по голому телу струился пот, но парень стоял.

– Это ты позвал меня по имени, дядя Джейми? – спросил Йен.

– Да, когда увидел, как ты выходишь из-за деревьев. – Джейми кивнул в сторону леса, поглядывая, не возвращается ли оттуда кто-нибудь. – А что?

– Не тогда. Как раз перед этим... – он осторожно коснулся неровного конца древка стрелы. – Кто-то окликнул меня сзади, и поэтому я повернулся. Иначе стрела угодила бы прямо в грудь.

Качая головой, Джейми ощутил то легкое изумление, которое всегда появлялось в момент соприкосновения с призраками, – если это их рук дело. Единственная странность заключалась в том, что это никогда не казалось странным.

Но времени думать об этом не было: послышались крики: «Отступаем! Отступаем!», – и люди позади него зашевелились и заволновались, будто пшеница на поднимающемся ветру.

– Оставаться со мной! – приказал Джейми громким твердым голосом, и те, кто был ближе к нему, покрепче ухватились за оружие и не побежали.

Уильям. Мысль о сыне разожгла тревогу. Стрела, попавшая в Йена, выбила из головы образ окровавленного и распростертого в грязи Уильяма, но теперь... Господи, он не мог послать людей искать парня, когда половина армии хлынула в обратном направлении, а британцы, возможно, наступали им на пятки... Но вдруг вспыхнул луч надежды: если англичане идут сюда, они, возможно, наткнутся на Уильяма и позаботятся о нем.

Джейми очень хотелось пойти самому. Если Уильям умирает... Однако он ни при каких обстоятельствах не мог оставить своих людей, – особенно в такой обстановке. Его охватило ужасное нетерпение.

«Господи, если я никогда не поговорю с ним… никогда не скажу ему…»

И вот на дороге появились Ли и его адъютанты. Очень прямо сидя в седлах, они двигались медленно, без спешки, но целенаправленно – время от времени почти украдкой оглядывались, и снова быстро поворачивались вперед.

– Отступаем!

Крики теперь раздавались повсюду вокруг них, становясь все громче, и люди толпами валили из леса.

– Отступаем!

– Оставаться со мной, – произнес Джейми так тихо, что его услышали только Биксби и Гатри.

Они застыли, стоя рядом с ним. Их решимость поможет удержать остальных. Если Ли поравняется с ним и прикажет, тогда придется уйти. Но не раньше.

– Вот черт! – удивленно сказал какой-то мужчина позади него.

Оглянувшись, Джейми увидел уставившееся на него лицо, затем резко обернулся и посмотрел туда же, куда и мужчина. Несколько людей Крэддока, совершенно довольные собой, вышли из леса. Они вели кобылу Клэр, через седло которой висело обмякшее тело индейца. Его длинные, смазанные жиром волосы почти волочились по земле.

– Попался, сэр!

Мортлейк – один из солдат – отсалютовал, белозубо ухмыляясь из-под шляпы, которую даже не подумал снять. Его лицо блестело, будто промасленная кожа, и он дружелюбно кивнул Йену, указывая большим пальцем на кобылу.

– Лошадь – твой?

– Моя. Благодарю вас, сэр, – ответил Йен, и Мортлейк моргнул, услышав его шотландский акцент. – Однако, думаю, пусть лучше мой дядя возьмет лошадь. Она тебе понадобится, да? – он повернулся к Джейми, двинув бровью в сторону стоящих позади них людей.

Джейми хотел отказаться: Йен выглядел так, словно едва мог ходить. Но парень прав: ему придется вести этих людей, – вперед или назад, – и они должны видеть его. Он неохотно кивнул, и тело абенаки стащили с седла, небрежно швырнув в кусты. Йен потемневшими от неприязни глазами проследил за падением. На долю секунды вспомнив о прокопченном ухе, которое его племянник носил в спорране, Джейми лишь понадеялся, что Йен не станет... но нет, могавк не берет трофеев с чужой добычи.

– Ты сказал, их было двое, Йен?

Тот оторвался от созерцания мертвого абенаки и кивнул.

– Видел другого, – ответил Мортлейк на подразумеваемый вопрос. – Сбежал, когда мы подстрелили этого мерзавца. – Он кашлянул, глядя на увеличивающийся поток людей, идущих по дороге. – Прошу прощения, сэр, но не пора ли и нам тоже двигаться?

Заметив Ли, мужчины заёрзали, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть, и загомонили. Его адъютанты рассредоточились, пытаясь направлять толпы людей в некое подобие упорядоченного отступления, но их полностью игнорировали. Затем что-то – какая-то перемена в атмосфере – заставило Джейми и половину мужчин вместе с ним обернуться.

И вот по дороге на бывшем белом жеребце Джейми скачет Вашингтон, и на широком грубом лице генерала такое выражение, от которого расплавилась бы медь.

Зарождающаяся в людях паника сразу же рассеялась, когда они хлынули вперед, торопясь узнать, что происходит. На дороге царил хаос. Некоторые роты рассыпались, резко останавливаясь, чтобы оглядеться в поисках своих товарищей, некоторые заметили внезапное появление Вашингтона, другие все еще шли по дороге, сталкиваясь с теми, кто стоял на месте… И посреди всего этого Вашингтон остановился рядом с Чарльзом Ли и наклонился к нему, раскрасневшийся от жара и гнева, как яблоко.

– Что это значит, сэр?! – это все, что ясно услышал Джейми.

Какой-то каприз тяжелого воздуха донес до него эти слова, прежде чем шум, пыль и удушающий жар так густо осели на сцене перед ним, что за гомоном голосов не стало слышно ничего, кроме тревожного эха мушкетных залпов и изредка слабых хлопков зажигательных бомб вдалеке.

Джейми не пытался перекричать шум: в этом не было необходимости. Как и он, его люди, не отрываясь, следили за происходящим.

Длинноносое лицо Ли исказилось от ярости, и Джейми на миг увидел в нем Панча – разъяренную марионетку из шоу «Панч и Джуди» (Традиционный уличный кукольный театр, возникший первоначально в Италии в XVII веке, а затем, в конце того же века, появившийся и в Великобритании. Центральными персонажами театра являются Панч (Пульчинелла) и его жена Джуди. – прим. пер.). Возникло неудержимое желание расхохотаться, когда он неизбежно представил, что Джордж Вашингтон – это сварливая мегера Джуди в домашнем чепце, которая колотит своего мужа палкой. На мгновение Джейми испугался, что от жары сошел с ума.

Однако, вообразив это, он не мог отделаться от мысленной картинки, и вот уже он стоял в Гайд-парке, наблюдая за тем, как Панч скармливает своего ребенка мясорубке (Панча жутко раздражал плач его собственного ребенка, и потому однажды он действительно попытался перекрутить его на фарш. Но, конечно, вмешалась Джуди. – прим. пер.).

Ибо именно это Вашингтон и делал. Действо длилось не более трех-четырех минут, а затем Вашингтон яростным жестом выразил все свое отвращение и, показав, что разговор окончен, развернул лошадь и рысью поскакал назад, чтобы обогнать войска, которые сгрудились вдоль дороги, зачарованно наблюдая за происходящим.

Внезапно очнувшись от оцепенения, Джейми вставил ногу в стремя кобылы и вскочил в седло.

– Йен, – сказал он, и племянник кивнул, положив руку ему на колено, – как для того, чтобы опереться, так и для того, чтобы успокоить дядю.

– Дай мне несколько человек, дядя Джейми, – сказал он. – Я позабочусь о... милорде.

Джейми едва успел позвать капрала Гринхау и приказать ему, взяв пятерых человек, сопровождать Йена, как Вашингтон подъехал достаточно близко, чтобы заметить Джейми и его людей. Шляпа генерала была зажата в руке, лицо пылало, гнев и отчаяние смешались с нетерпением, и все его существо излучало что-то такое, что Джейми редко видел, но сразу узнал, поскольку однажды чувствовал то же самое. Это был взгляд человека, рискующего всем, потому что у него не было выбора.

– Мистер Фрейзер! – крикнул Вашингтон, и его широкий рот растянулся в ослепительной улыбке. – За мной!

 

 

ГЛАВА 80

PATER NOSTER

[«Отче наш» (латинск.), молитва. – прим. перев.].

 

СОЗНАНИЕ ВОЗВРАЩАЛОСЬ медленно, чувствовал себя Уильям отвратительно. Голова трещала, его мутило и мучила жуткая жажда, но при одной только мысли о питье его затошнило и немного вырвало. Он лежал в траве, кишащей насекомыми, – некоторые заползали и на него. На один короткий миг он отчётливо увидел цепочку крошечных муравьев, деловито пробирающихся сквозь тёмные волоски на запястье, и попытался стукнуть рукой по земле, чтобы стряхнуть их. Но рука не шевельнулась, а сознание померкло.

Вновь Уильям очнулся от быстрого ритмичного движения и тряски. Мир головокружительно плясал вверх-вниз, а дыхание перехватывало. Перед глазами мелькали какие-то тёмные штуковины. Потом до Уильяма дошло, что это лошадиные ноги и его куда-то везут, перекинув через седло животом вниз. Куда?..

Рядом раздавались крики, и от этого шума головная боль усилилась.

– Стоять! – гаркнул какой-то англичанин. – Что вы с ним делаете? Стой! Стой, стрелять буду!

– Оставь его! Спихни! Беги!

Голос был смутно знаком. Шотландец.

Затем голоса, топот, лязг оружия слились в хаотичный гул, а потом его опять перекрыл крик шотландца: «Скажи моему…»

Но тут Уильям с глухим стуком рухнул на землю, разом лишившись способности дышать и мыслить, и снова стремительно погрузился во тьму.

 

В ИТОГЕ ВСЁ ОКАЗАЛОСЬ проще простого. Шагая тропой, которая, судя по многочисленным следам копыт, вела к водопою, Джон Грей вскоре наткнулся прямо на группу изумлённых англи