Ещё одно применение шприца для пениса

КАК НИ СТРАННО, НО ДЖЕРМЕЙН нашёл мёд, и теперь, когда нервное напряжение спало, суматоха улеглась и мы вновь обрели Кларенса, внук вытащил из-за пазухи своей рубашки большой липкий кусок медовых сот, завёрнутый в грязный чёрный платок.

– Что ты будешь с этим делать, бабушка? – с любопытством спросил он.

Я поместила истекающие мёдом соты в чистую керамическую посудину и взяла в руки тщательно простерилизованный в спирте шприц для пениса. Предназначенный для орошения, а не для проколов, впрыскиватель с его тупым гладким наконечником оказался подходящим инструментом, – и чтобы набрать мёд, и чтобы закапать его в чей бы то ни было глаз. Старательно избегая частичек воска и хорошо различимых крупинок пыльцы, я заполнила его янтарной жидкостью.

– Собираюсь смазать повреждённый глаз милорда, – ответила я. – Фергюс, будь добр, иди сюда, положи руку на лоб лорду Джону и подержи его голову. А ты, Джермейн, не давай больному смыкать веки.

– Я и сам могу подержаться, – раздражённо заявил Джон.

– Тише, – коротко сказала я, присаживаясь на скамеечку рядом с ним. – Невозможно стерпеть и не шевельнуться, когда в глаз тыкают разными штуками.

– Ещё и часа не прошло, как ты совала свои чёртовы пальцы мне в глаз! Я терпел и не двигался! 

– Ты ёрзал, – отрезала я. – Не вини себя, от этого невозможно удержаться. А теперь угомонись: не хотелось бы ещё и глазное яблоко повредить этой штукой.

Джон сжал губы и, шумно дыша через нос, позволил Фергюсу и Джермейну зафиксировать себя в неподвижном состоянии. Я подумывала развести мёд горячей водой, но из-за жары он и так стал текучим, и я решила, что лучше использовать всю его целительную силу.

– Это антибактериальное средство – то есть, оно убивает микробов, – обратилась я ко всем троим.

Снова использовав каутер, я приподняла глазное яблоко и медленно, капля за каплей, влила под него мёд.

Фергюс и Джермейн, которым я уже не раз рассказывала о микробах, с пониманием закивали, делая вид, что верят в их существование (хотя на самом деле не верили). Джон сначала было открыл рот, собираясь что-то сказать, но снова закрыл его и резко выдохнул через нос.

– Но в нашем случае, главное достоинство мёда в том, что он вязкий, – продолжала я, обильно смазывая глазное яблоко. – Всё, Джермейн, отпускай. Джон, поморгай. Ну, отлично!

От моих манипуляций глаз, конечно же, начал слезиться, но, даже разбавленный слезой, мёд сохраняет свои свойства. Я видела, как изменился отблеск света на склере, что как раз указывало на наличие тонкого целительного (я надеялась) слоя мёда. Часть его, разумеется, вытекла наружу: янтарные капли скользили по виску прямо к уху, и я промокнула их платком.

– Как ощущения?

Джон несколько раз очень медленно открыл и закрыл глаз.

– Всё как в тумане.

– Ничего страшного, в любом случае, день-другой вам не придётся смотреть этим глазом. Стало легче?

– Да, – явно нехотя признался Джон.

Мы втроём столь радостно выразили своё одобрение, что он даже смутился.

– Тогда, ладно... Садитесь, только осторожно! Закройте глаз и вот, держите это: будете вытирать медовые слёзы.

Я протянула Джону чистый платок, затем размотала длинную полоску марли и, аккуратно приложив к глазнице комок корпии, несколько раз обернула ткань вокруг его головы, заправив концы внутрь повязки. Теперь Джон сильно напоминал одного из персонажей старой картины Арчибальда Уилларда «Боевой дух 76 года», но об этом я умолчала.

– Вот и хорошо, – выдохнув, сказала я, чувствуя удовлетворение от проделанного. – Фергюс, Джермейн, не попытаетесь ли вы найти какую-нибудь еду? Для милорда и себе в дорогу на завтра. Думаю, предстоящий день будет долгим.

– Да и сегодняшний день тоже не из коротких, – сказал Джон.

Моего пациента слегка пошатывало, и я бережно уложила его на кровать; он и не сопротивлялся. Пытаясь найти удобное положение, Джон вытянул шею и, облегчённо вздохнув, опустил голову на подушку.

– Спасибо.

– На здоровье, – ответила я.

Я никак не могла решить, подходящее ли сейчас время, чтобы задавать вопросы, но, Фергюс ушёл, и я сомневалась, что мне представится лучшая возможность спросить.

– Думаю, вряд ли вы знаете, что Персивалю Бошану нужно от Фергюса?

Джон открыл здоровый глаз и посмотрел на меня.

– Хотите сказать, вы не допускаете мысли о том, что Перси считает Фергюса пропавшим наследником огромного состояния? Да, я тоже не верю. И если мистер Фрейзер примет непрошенный совет, я бы настоятельно рекомендовал держаться подальше от месье Бошана, – он снова закрыл глаз.

Сразу же после спасения Кларенса Перси Бошан со всей вежливостью откланялся, сославшись на то, что ему необходимо нанести визит le marquis (маркизу (фр.). – прим. пер.), добавив, однако, что он разыщет Фергюса завтра утром.

– Когда всё успокоится, – добавил он с элегантным поклоном.

Я задумчиво посмотрела на Джона.

– Что он вам сделал? – спросила я.

Не открывая глаз, он плотно сжал губы.

– Мне? Ничего. Абсолютно ничего, – повторил он и лёг на бок, повернувшись ко мне спиной.

 

 

ГЛАВА 64

ТРИСТА И ОДИН

 

ТРИСТА ЧЕЛОВЕК. Джейми отошел от костра 16-го полка из Нью‑Джерси и остановился, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте. Три сотни людей, черт побери. А он никогда не возглавлял отряд, в котором было бы более пятидесяти человек. А уж младших командиров и того меньше: не больше одного или двух.

Теперь же у него десять рот ополченцев, каждая со своим капитаном и несколькими неофициально назначенными лейтенантами. А еще, благодаря Ли, у него появился свой собственный штаб: двое адъютантов, секретарь («Ладно, наверное, к этому я смог бы привыкнуть», – думал он, сгибая пальцы искалеченной правой руки), три капитана (один из которых шагал за его плечом, старательно скрывая беспокойство), десять его собственных лейтенантов для связи между ним и ротами под его командованием, повар, помощник повара – и, конечно, хирург у него уже был.

Несмотря на все треволнения этого дня, Джейми улыбнулся, вспомнив выражение лица Ли, когда объяснял, почему ему не нужен армейский хирург.

– Вот как, – сказал Ли, и его длинноносое лицо приобрело озадаченное выражение. Затем, собравшись с мыслями, он побагровел, думая, что ему морочат голову.

Но Джейми оттянул манжету и показал Ли правую руку: старые белые шрамы на пальцах, похожие на крошечные звездочки, там, где когда-то кости проткнули кожу, и широкий рубец, все еще красный, но аккуратный, прямой и ладно зашитый, спускающийся между средним пальцем и мизинцем, обозначая то место, где отсутствующий палец был ампутирован с таким мастерством, что приходилось взглянуть дважды, чтобы понять, почему рука кажется странной.

– Что ж, генерал, ваша жена, похоже, очень искусная рукодельница, – теперь уже Ли ухмылялся.

– Да, сэр, так и есть, – вежливо ответил Джейми. – И с ножом она ловко управляется.

Ли бросил на него язвительный взгляд и растопырил правую ладонь: двух крайних пальцев не хватало.

– Как и джентльмен, который лишил меня моих пальцев. Дуэль, – небрежно добавил он, увидев, как Джейми поднял брови. Ли снова сжал руку. – В Италии.

Джейми ничего не знал о Ли. Этот человек имел честную репутацию, но слыл и хвастуном, а эти качества не часто сочетаются. С другой стороны, он был таким же гордым, как один из верблюдов короля Людовика, и отличался высокомерием, какое порой бывает у человека, знающего себе цену.

План нападения на британский арьергард, первоначально задуманный как молниеносный удар Лафайета и тысячи солдат (Ли побрезговал таким незначительным количеством), стал более детальным, – как бывает всегда, когда у командиров есть время все хорошенько продумать. Как только Вашингтон принял решение, что экспедиционные силы должны состоять из пяти тысяч человек, Ли любезно снизошел до командования этим более подходящим ему числом, оставив Лафайета во главе его собственных меньших сил, пощадив amour‑propre (самолюбие (фр.). – прим. пер.) маркиза. Но все – и маркиз, и солдаты – подчинялись Ли. У Джейми были сомнения на этот счет, но кто он такой, чтобы высказывать их вслух.

Он бросил взгляд влево, где неторопливо прогуливались Йен со своим хромающим псом. Первый насвистывал себе под нос, а второй, тяжело дыша от жары, казался огромной косматой тенью в темноте.

– Йен, – как бы между прочим сказал Джейми по‑гэльски, – твои друзья с перьями что-нибудь говорили об Уневатерика (Кипящая Вода – индейское прозвище генерала Ли. – прим. пер.)?

– Да, дядя, – ответил Йен на том же языке. – Но не очень много, так как знают о нем только понаслышке. Он свирепый воин – или, по крайней мере, так говорят.

– Ммфмм.

Могавки, конечно, были свирепыми войнами и очень ценили личное мужество, но Джейми считал, что они имели весьма отдаленное представление о стратегии, тактике и здравомыслии. Он собирался спросить о Джозефе Брандте, который, вероятно, мог считаться чем-то вроде генерала среди могавков, – в формальном смысле, – но ему помешала возникшая перед ним высокая долговязая фигура.

– Прошу прощения, сэр. Можно вас на пару слов? – обратился мужчина, и, глянув направо и налево на спутников Джейми, добавил: – Наедине.

– Конечно, капитан... Вудсворт, – ответил Джейми, надеясь, что его заминка, пока он припоминал имя этого человека, была достаточно небольшой, чтобы остаться незамеченной.

Он запоминал имена всех капитанов ополчения при знакомстве с ними, насколько возможно, но не всегда мог быстро припомнить их пока.

После секундного колебания он кивнул Йену, чтобы тот шел с капитаном Уивеллом к следующему костру.

– Расскажите им, что назревает, капитан, – сказал Джейми, потому что у следующего костра сидела одна из рот находящаяся в подчинении у Уивелла, – и подождите меня там, хорошо?

– Что назревает? – повторил Вудсворт встревоженно. – Что происходит? Мы выдвигаемся прямо сейчас?

– Пока нет, капитан. Давайте-ка отойдем в сторонку, ладно? Иначе нас затопчут.

Они стояли на тропинке, ведущей от костров к наспех вырытым отхожим ямам; до него доносился исходящий оттуда едкий запах испражнений и негашеной извести.

Отведя Вудсворта в сторону, Джейми сообщил об утренней смене командующего, но заверил, что это не никак не коснется отрядов ополчения под его командованием: они будут получать свои приказы как обычно.

Про себя он подумал, что это не отразится на действиях рот, но может повлиять на то, придется ли им вступить завтра в битву, и выживут ли они, если придется, – как нельзя было и предсказать, с кем их шансы на это выше – с Лафайетом или с Ли. Скорее всего, все решит случай, судьба, а, может быть, сам Господь Бог.

– Итак, сэр, – сказал Джейми. – Вы хотели поговорить со мной?

– Ох, – Вудсворт сделал глубокий вдох и выпрямился, поспешно подбирая слова для своей речи. – Да, сэр. Я хотел узнать о судьбе... э-э... относительно Бертрама Армстронга.

– Бертрама... кого?

– Мужчины, которого вы забрали из моего... э-э... то есть, на построении сегодня утром, с маленьким мальчиком.

Джейми не знал, смеяться ему или злиться. Бертрам, значит?

– На данный момент с этим человеком все нормально, сэр. Он накормлен, и моя жена осмотрела его глаз.

– О, – Вудсворт переступил с ноги на ногу, но не двинулся с места. – Рад это слышать, сэр. Но, я имел в виду… я беспокоюсь за него. О нем ходят толки.

– Не сомневаюсь, что так оно и есть, – сказал Джейми, не скрывая раздражения в голосе. – А что вас беспокоит, сэр?

– Люди из роты Даннинга говорят, что Армстронг – правительственный шпион, что он британский офицер, скрывающийся среди нас. И что при нем нашли офицерский патент и письма. Я… – он замолчал и судорожно вздохнул, а следующие слова вырвались торопливой тирадой. – Я не могу в это поверить, сэр, да и никто из нас тоже. Мы полагаем, что произошла какая-то ошибка, и мы... мы хотим сказать, что мы надеемся, что ничего... скоропалительного не будет предпринято.

– Никто и не предлагал ничего подобного, капитан, – заверил его Джейми, и от волнения его прошиб холодный пот.

Только потому, что у них не было времени. Из-за поспешной подготовки к сражению и обуревавших его собственных чувств, он мог игнорировать эту щекотливую проблему, которую Грей представлял в качестве пленника, но нельзя было откладывать ее решение надолго. Он обязан был немедленно известить Лафайета, Ли и Вашингтона о присутствии Грея, но сделал ставку на неразбериху, царящую в канун предстоящей битвы, чтобы оправдать свою задержку.

Глаза привыкли к рассеянному свету звезд и костра; Джейми видел вытянутое лицо Вудсворта, виноватое, но решительное.

– Уж извините, сэр, но я буду говорить откровенно. Печальный факт заключается в том, что, когда страсти накаляются, могут быть предприняты достойные сожаления действия – непоправимые действия.

Вудсворт громко сглотнул.

– Мне бы не хотелось, чтобы это случилось.

– Вы полагаете, что кто-то может предпринять такие действия? Сейчас?

Джейми оглянулся на окружающие их костры. Он видел движущихся людей, беспокойных, как пламя, темные тени в лесу, но ни бунта, ни вспышки гнева не ощущалось. Гомон разговоров, возбужденные голоса, взрывы смеха и даже пение, однако это была нервозность предвкушения, ожидания, но отнюдь не угрюмый гул толпы.

– Я священник, сэр, – голос Вудсворта стал сильнее, настойчивее. – Я знаю, как люди начинают вести дурные разговоры и как быстро такие разговоры могут перейти в действие. Один лишний глоток выпивки, неосторожное слово...

– Да, вы правы, – признал Джейми, проклиная себя за то, что не подумал о такой возможности.

Он позволил собственным чувствам затуманить разум. Конечно, оставляя тогда Грея, он понятия не имел, что у того при себе офицерский патент, но это не могло служить оправданием.

– Я известил генерала Ли... о мистере Армстронге. Если вы услышите еще какие-нибудь разговоры об этом человеке, то можете сказать, что этим делом занимается командование. Это поможет предотвратить… неофициальные прискорбные происшествия.

Вздох, который с облегчением издал Вудсворт, был почти осязаем.

– Да, сэр, – произнес он с благодарностью. – Я непременно скажу об этом.

Кивнув, мужчина сделал шаг в сторону, но внезапно остановился, пораженный мыслью.

– Ох.

– Да? – нетерпеливо спросил Джейми; он чувствовал, что его со всех сторон яростно атакуют мелкие, но насущные проблемы, и был намерен избавиться хотя бы от этой.

– Надеюсь, вы простите мою настойчивость, генерал. Но мне вдруг пришло в голову – мальчик, который был с Армстронгом. Его зовут Бобби Хиггинс.

Джейми сразу же насторожился.

 – Что насчет него?

– Он... я имею в виду Армстронга... мальчик сказал, что ищет своего дедушку, и Армстронг сказал, что знает этого человека... и что его зовут Джеймс Фрейзер...

Джейми прикрыл глаза. Если никто не линчует Джона Грея до рассвета, он задушит его собственными руками.

– Мальчик действительно мой внук, капитан, – произнес он как можно спокойнее, открывая глаза.

Что означает, да, я знаю чертова Берта Армстронга. И если эта маленькая деталь станет известна всем, возникнет множество весьма неудобных вопросов, и задавать их будут люди, которые вправе потребовать ответов.

– Моя жена заботится о нем.

– О. Хорошо. Я просто хотел…

– Проявить заботу. Благодарю вас, капитан. Спокойной ночи.

Вудсворт поклонился и, пробормотав в ответ «Спокойной ночи», исчез в ночи, которую и так нельзя было назвать хорошей, и которая с каждой минутой становилась все хуже.

Джейми одернул мундир и двинулся дальше. Триста человек, до которых нужно донести информацию и которыми надо командовать, поднимать их, вести и контролировать.

Триста жизней в его руках. Триста и еще одна, черт побери.

 

 

ГЛАВА 65

КОМАРЫ

КОГДА ДЖЕЙМИ появился в круге света от костра, было совсем поздно. Он улыбнулся мне и, не раздумывая, устало сел рядом.

– У нас найдётся что-нибудь поесть? – спросил он.

– Да, сэр, – ответила женщина, которая помешивала еду в котелке. – И вам тоже надо поесть, мадам, – добавила она твёрдо, одним только взглядом давая мне понять, что выгляжу я не самым лучшим образом.

Мне было всё равно, однако я с благодарностью приняла большой ломоть хлеба и миску с чем-то горячим.

Несмотря на волчий аппетит, я едва понимала, что ем. День выдался богатым на события, и времени на то, чтобы утолить голод, абсолютно не оставалось. Если бы Джон, когда я принесла еду для него, настойчиво не потребовал, чтобы я хотя бы десять минут посидела с ним и подкрепилась, у меня бы и маковой росинки не было во рту. Перси Бошан так и не вернулся; я сочла, что это и к лучшему.

В ротах Джейми я по состоянию здоровья забраковала больше двадцати человек: искалеченных, страдающих астмой, неподходящих по причине преклонного возраста. Ещё дюжины три требовали наблюдения: практически здоровые, они имели раны и увечья, полученные в результате пьяных драк или падений. Некоторые всё ещё не протрезвели, и в сопровождении охраны их отправили проспаться. 

На мгновение я задумалась, сколько же людей обычно идут в бой, хлебнув алкоголя. Честно говоря, у меня самой было бы сильное искушение напиться, если бы от меня потребовалось сделать то, что предстояло совершить этим мужчинам.

В лагере по-прежнему царила невероятная суматоха, но чувствовавшееся раньше радостное возбуждение превратилось во что-то более сосредоточенное, целенаправленное и рассудительное. Готовились всерьез.

Свои приготовления я закончила – по крайней мере, я надеялась, что всё предусмотрела. Маленький тент для защиты от палящего солнца, тюки с медикаментами, хирургические наборы: каждый с банкой замоченного шовного материала, комом корпии для промокания крови и бутылкой разведённого спирта. Соль у меня закончилась, но я не могла себя заставить пойти приставать к интенданту, чтобы выклянчить хоть немного; попробую сделать это утром. А ещё походная аптечка для оказания неотложной помощи, которую я носила на плече, не расставаясь с ней ни при каких обстоятельствах.

Ночь была тёплой, но я всё равно села поближе к огню: меня знобило, отяжелевшее тело начало медленно впадать в оцепенение, и только тогда я поняла, как вымоталась. Лагерь ещё не полностью погрузился в сон – кое-где вокруг костров велись разговоры, местами слышался металлический скрежет: точились косы и шпаги, но постепенно всё утихало. Когда зашла луна, напряжённость, витавшая в воздухе, спала. Сон сморил даже тех, чьи взбудораженные души не находили себе места накануне предстоящей битвы.

– Иди приляг, – тихо сказала я Джейми и, подавляя стон, встала на ноги. – Долго поспать не удастся, но отдохнуть нужно и тебе, и мне.

– Ладно, пойдём. Но я не хочу спать в палатке, – так же тихо ответил он, поднимаясь вслед за мной. – Там дышать нечем, можно задохнуться.

– Что ж, снаружи полно места, – благородно согласилась я, пытаясь отмахнуться от мысли о том, как будет болеть тело после ночёвки на земле.

Прихватив два одеяла, я, зевая, последовала за Джейми вдоль берега реки, пока мы не нашли укромное местечко под сенью плакучей ивы, чьи низко склонившиеся ветви волочили по воде свои листья. 

Здесь оказалось на удивление удобно: на густом ковре из пышной травы можно было расстелить одеяла; вблизи воды чувствовалось движение воздуха, который приятной прохладой ложился на кожу. Я сбросила нижние юбки и освободилась от корсета, и когда восхитительная свежесть мягко всколыхнула мою влажную сорочку, я блаженно потянулась от облегчения.

Раздевшись до рубашки, Джейми принялся натирать лицо и ноги мазью от комаров: целые полчища летающих кровопийц отпугивали от реки других желающих уединиться. Я села рядом с ним и пальцами подхватила небольшое количество пахнущего мятой снадобья. Комары обычно меня не кусали, но чрезвычайно раздражали, когда с противным писком вились вокруг, залетая в рот и нос.

Я улеглась на спину, наблюдая, за тем, как Джейми тщательно смазывает своё тело. Чем явственнее я чувствовала, как неумолимо приближается утро, тем больше мне хотелось забыться хотя бы на короткое время до того, как взойдёт солнце и разверзнется ад.

Закрыв банку, Джейми с тихим стоном вытянулся рядом со мной; чёрные тени листьев подрагивали на его светлой рубахе. Мы повернулись друг к другу и наши губы встретились в слепом ласкающем поцелуе. Улыбаясь и не переставая двигаться, мы пытались теснее прильнуть друг к другу и соединить наши тела. Несмотря на жару, я испытывала потребность прижаться к Джейми.

А его переполняло желание прикоснуться ко мне.

– Неужели, – удивилась я. – Как это вообще возможно?.. Ты весь день на ногах и всё время хотел меня?

– Нет, только последнюю минуту или две, – заверил он. – Прости, Сассенах. Я знаю, ты устала, и не настаиваю… но ничего не могу с собой поделать, хочу тебя отчаянно.

Он ненадолго отпустил мои бёдра, только чтобы задрать рубашку, а я покорно начала освобождаться от пут своей сорочки, подбирая её повыше.

– Я даже не возражаю, если ты уснёшь, пока я буду занят делом, – прошептал Джейми мне на ухо, продвигая руку к вожделенному местечку. – Это не будет долго. Я только…

– Комары загрызут твою задницу, – сказала я. Устраиваясь поудобнее, я заёрзала на ягодицах и развела ноги. – Может, немного намазать тебе… А-ах!

– А-ах? – с удовлетворением подхватил он. – Ну и славно; если ты решила бодрствовать, то конечно…

Я больно ущипнула его за ягодицу, Джейми негромко вскрикнул и, рассмеявшись, лизнул моё ухо. Почувствовав, что я ещё не увлажнилась в полной мере, он потянулся за противомоскитной мазью.

– Ты уверен... – начала я с сомнением. – О-о!

Джейми начал наносить скользкую массу, – не очень умело, но старательно и пылко, и этот его энтузиазм возбуждал даже больше, чем сноровка. К тому же энергичное втирание небольшого количества мятного масла в интимные части тела вызывало весьма оригинальные ощущения. 

– Можешь ещё разок вот так охнуть? – попросил он, шумно дыша мне в ухо. – Мне нравится…

Джейми был прав – это и в самом деле не заняло много времени. Мы лежали, и наши тела соприкасались: Джейми полулежал на мне, и я слышала, как его сердце гулко и медленно бьётся возле моей груди. Я обнимала его ногами, не собираясь отпускать, хотя лодыжками и босыми ступнями чувствовала, как порхают и трепещут крохотные насекомые, вьющиеся вокруг его голой плоти и жаждущие обнажённого тела. Ещё теснее прижавшись к Джейми, я раскачивалась, скользя и усиливая своё возбуждение… У меня тоже всё закончилось быстро. Мои подрагивающие ноги расслабились, и я высвободила его.

– Знаешь, что я скажу тебе? – промолвила я, вдыхая густой мятный аромат. – Комары теперь не покусают твой член. 

– Да всё равно, даже если эти кровососы утащат меня в своё логово на прокорм своему выводку, – пробормотал Джейми. – Иди ко мне, Сассенах.

Я откинула влажные волосы с лица и удовлетворённо устроилась в уютной впадинке его плеча. Джейми обнял меня. К этому моменту я уже почти растворилась во влажной атмосфере, перестав ощущать границы собственного тела, и окончательно погрузилась в сон.

Я не видела сновидений и даже не ворочалась до тех пор, пока судорога в левой ноге не заставила меня пошевелиться. Джейми немного приподнял руку, и, как только я устроилась поудобнее, снова опустил её. Я поняла, что он так и не смог заснуть.

– Ты как? – невнятно пробормотала я сквозь дрёму.

– Всё хорошо, – прошептал он, убирая волосы с моей щеки. – Поспи ещё, Сассенах. Я разбужу тебя, когда придёт время.

Во рту пересохло и я не сразу смогла произнести:

– Тебе тоже нужно поспать.

– Нет, – возразил он мягко, но решительно. – Нет, сегодня я спать не буду. Скоро в бой... и я вижу сны. Три ночи подряд, и они становятся всё хуже и хуже.

Моя рука, дотоле лежавшая на его животе, невольно потянулась вверх, к его сердцу. Я знала, что Джейми мучают кошмары, и догадывалась, какие видения тревожат его, по тому, что он говорил во сне, и тому, как он просыпался, весь дрожа. «Они становятся всё хуже и хуже».

– Ш-ш-ш, – Джейми склонился и поцеловал мои волосы. – Не беспокойся, девочка моя. Я всего лишь хочу лежать рядом, обнимая и оберегая тебя, и смотреть, как ты спишь. Только тогда я смогу подняться с ясной головой... и сделать то, что должен.

 

 

ГЛАВА 66

БОЕВАЯ РАСКРАСКА

 

«NESSUN DORMA» (с итал. – «Пусть никто не спит», ария из последнего акта оперы Джакомо Пуччини «Турандот». – прим. перев.) Пусть никто не спит. Это была песня – ария, как называла ее Брианна, – из известной ей оперы; Бри играла в ней роль в университете, облаченная в китайский наряд. Йен улыбнулся, представив себе свою кузину, которая была выше большинства мужчин, расхаживающей взад и вперед по сцене, шелестя шелковым одеянием. Хотел бы он на это посмотреть.

Он думал о ней с того самого момента, как открыл маленький мешочек из оленьей кожи, в котором лежали краски. Она была художницей, Бри, – и очень хорошей. Кузина собственноручно измельчила пигменты и изготовила для него красную охру, и еще черную и белую краски из угля и сухой глины, а также темно-зеленую из измельченного малахита, а бриллиантовую желтую из желчи буйвола, которого убила вместе со своей матерью. Ни у кого другого не было красок таких насыщенных оттенков, и Йен на секунду пожалел, что нет рядом Поедающего Черепах и некоторых других его братьев из племени могавков, чтобы полюбоваться ими.

Шум находящегося в отдалении лагеря походил на пение цикад среди деревьев у реки: глухой гул был слишком громким, чтобы разобрать, но как только к нему привыкнешь, то перестаешь его замечать. «Пусть никто не спит...» Женщины и дети могли спать, но шлюхи, конечно, нет. Не сегодня.

Кое-что шевельнулось при этой мысли, но он отбросил ее. Он подумал о Рейчел и тоже откинул эту мысль, хоть и неохотно.

Йен открыл коробок из ивовой коры с оленьим жиром и намазал им лицо, грудь и плечи, медленно и сосредоточенно. Обычно при этом он разговаривал с духами земли, а затем со своими святыми покровителями, Михаилом и Святой Невестой. Однако сейчас он видел не Михаила или Невесту: перед ним все еще чуть брезжил образ Брианны, но сильнее всего Йен ощущал присутствие отца, – что приводило его в замешательство.

Не очень-то почтительно прогонять собственного отца. Йен прервал свое занятие и прикрыл глаза, ожидая, что, может быть, у папы есть, что сказать ему.

– Надеюсь, ты не принес мне весть о моей смерти? – произнес он вслух. – Потому что я не собираюсь умирать, по крайней мере, пока не разделю ложе с Рейчел.

– Весьма благородная цель, безусловно.

Сухой голос принадлежал дяде Джейми, и Йен распахнул глаза. Его дядя в одной рубашке стоял среди стелющихся ветвей речной ивы.

– Одет не по форме, дядя? – сказал Йен, хотя сердце ёкнуло в груди, как у испуганной мышки. – Генерал Вашингтон будет недоволен.

Вашингтон был ярым приверженцем надлежащей униформы. Офицеры всегда должны быть одеты соответствующим образом; Вашингтон говорил, что солдат Континентальной армии никто не будет воспринимать всерьез, если, выходя на поле боя, они будут выглядеть и вести себя как вооруженный сброд.

– Прости, что помешал тебе, Йен.

Луна почти зашла. Джейми вышел из ивняка: босоногий, в развевающейся рубашке, он напоминал привидение.

– С кем это ты разговаривал?

– О. С отцом. Он просто… как будто был в моей голове, понимаешь? В смысле, я нередко думаю о нем, но не так часто я чувствую его рядом с собой. Так что я гадал, не пришел ли он сказать мне, что сегодня я умру.

Джейми кивнул: казалось, эта мысль его не беспокоила.

– Сомневаюсь, – сказал он. – Наносишь свою раскраску? Я имею в виду, готовишься?

– Да, я как раз собирался. Ты тоже хочешь?

Это было сказано только наполовину в шутку, и Джейми воспринял это именно так.

– Я бы не возражал, Йен. Но полагаю, что генерал Вашингтон прикажет подвесить меня за большие пальцы и выпороть, если я предстану перед ним в боевой раскраске во главе всех моих войск.

Йен весело хмыкнул и запустил два пальца в чашку с красной охрой, которую начал втирать в грудь.

– И что же ты тогда делаешь здесь в одной рубашке?

– Моюсь, – сказал Джейми таким тоном, который подразумевал, что это еще не все. – И… разговариваю со своими собственными мертвецами.

– Ммфм. И с кем же именно?

– С моим дядей Дугалом и с моим крестным отцом, Муртой. Этих двоих я больше всего хотел бы видеть рядом с собой в бою.

Джейми беспокойно поежился.

– Когда есть возможность, я всегда стараюсь побыть наедине с собой перед боем. Помыться, знаешь ли, помолиться, а потом... просто спросить, пойдут ли они со мной в бой.

Йен слушал с интересом: сам он уже не застал никого из них, – они оба погибли при Каллодене, – но слышал рассказы.

– Доблестные воины, – сказал он. – Ты и моего отца просил? Я имею в виду, пойти с тобой. Возможно, именно поэтому он здесь.

Джейми резко повернул голову к Йену, удивленный. Потом расслабился и покачал головой.

– Мне никогда не приходилось просить Йена Старшего, – тихо промолвил он. – Он и так всегда... всегда был со мной.

Джейми сделал жест рукой, указывая в темноту справа.

У Йена защипало глаза и перехватило горло. Но было темно, так что это не имело значения. Он откашлялся и протянул Джейми одну из крошечных чашечек.

– Поможешь мне, дядя Джейми?

– О? Да, конечно. Что надо нарисовать?

– Красную линию поперек лба, но это я и сам могу сделать. А черные линии – от маленьких точек до подбородка, – Йен провел пальцем по линии вытатуированных точек, которые шли дугой под его скулами. – Черный ведь цвет силы, не так ли? Он указывает, что ты воин. А желтый означает, что ты не боишься умереть.

– Вот как. И ты хочешь нанести сегодня желтую краску?

– Нет. – В его голосе звучала улыбка, и Джейми рассмеялся.

– Ммфмм.

Джейми нанес краску кисточкой из кроличьей лапки, а затем равномерно распределил ее большим пальцем. Йен прикрыл глаза, чувствуя, как сила входит в него с каждым прикосновением.

– Ты обычно делаешь это сам, Йен? Мне кажется, это непростая задача – без зеркала.

– Чаще всего сам. Или иногда мы делали это вместе, и брат по клану наносил тебе раскраску. Когда предстоит что-то важное – большой набег, скажем, или война с кем-то, то раскраску наносит шаман, и поет при этом.

– Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я пел, Йен, – пробормотал дядя. – Я имею в виду, что мог бы попытаться, но...

– Уж как-нибудь обойдусь без этого, спасибо.

Черная краска для нижней части лица, красная на лоб, а полоса малахитово-зеленого цвета прошла через переносицу вдоль линии татуировок от уха до уха.

Йен посмотрел на маленькие чашечки с краской; белую было легко заметить, и он указал на нее.

– Дядя, а ты не мог бы нарисовать маленькую стрелу? Поперек лба.

Он провел пальцем слева направо, показывая, где именно.

– Конечно, могу.

Голова Джейми склонилась над чашечками с краской, рука застыла в воздухе.

– Но разве ты не говорил мне однажды, что белая краска – символ мирных намерений?

– Да, если собираешься вести переговоры или торговать, то наносится много белой краски. Но это еще и цвет траура, так что если ты собираешься мстить за кого-то, то можно нанести белую краску.

Джейми поднял голову и уставился на него.

– Это не для мести, – пояснил Йен. – А для Летящей Стрелы. Того индейца, чье место я занял, когда меня приняли в племя.

Йен старался говорить как можно небрежнее, но почувствовал, как дядя напрягся и опустил глаза. Ни один из них никогда не забудет этот день расставания, когда он ушел к Каньен’кехака, и оба они думали, что это навсегда. Он наклонился и положил руку на плечо Джейми.

– В тот день ты сказал мне: «Cuimhnich» (Помни (гэльск.). – прим. пер.), дядя Джейми. Я так и сделал. Помнил.

– Я тоже, Йен, – тихо проговорил Джейми и провел пальцем по лбу, рисуя стрелу, словно помечая Йена знаком креста, как священник в Пепельную среду (День покаяния у католиков. – прим. пер.). – Как и все мы. Это всё?

Йен осторожно коснулся зеленой полоски, чтобы убедиться, что она подсохла.

– Думаю, да. Ты знаешь, что это Брианна сделала для меня краски? Я думал о ней, но потом решил, что не стóит сегодня призывать ее с собой.

Он почувствовал дыхание Джейми на своей коже, когда дядя фыркнул и сел.

– Мы всегда несем образ своих женщин с собой в бой, Йен Младший. Ибо в них источник нашей силы, парень.

– Правда?

Это имело смысл, – что стало для него облегчением. Но все же...

– Я подумал, что, может, неправильно вспоминать о Рейчел в таком месте. Она ведь квакер и все такое.

Джейми обмакнул средний палец в олений жир, потом осторожно в порошок из белой глины и нарисовал на правом плече возле ключицы Йена широкую букву «V», напоминающую взмах крыльев птицы. И знак этот ясно виднелся даже в темноте.

– Белая голубка, – довольно кивнул на знак Джейми. – Пусть и Рейчел будет с тобой.

Он вытер пальцы о камень, встал и потянулся. Йен заметил, что он повернулся посмотреть на восток. Ночь еще не закончилась, но за те несколько минут, что они сидели, воздух изменился. Высокая фигура его дяди отчетливо вырисовывалась на фоне неба, где незадолго до этого он казался частью ночи.

– Час, не больше, – сказал Джейми. – Только поешь сначала, хорошо?

С этими словами он повернулся и зашагал к ручью, к своим прерванным молитвам.

 

 

ГЛАВА 67

ТЯНУТЬСЯ ЗА ТЕМ, ЧЕГО НЕТ

 

УИЛЬЯМУ ХОТЕЛОСЬ перестать тянуться за тем, что отсутствовало. Дюжину раз за этот день – и даже чаще! – он тянулся за кинжалом, который должен был быть у него на поясе. Раз или два – за одним из своих пистолетов. Он бессильно хлопал себя рукой по бедру, где уже не висела шпага, не было маленькой, но увесистой пороховницы, мерно покачивающегося патронташа.

И вот теперь он нагишом лежал на койке, обливаясь потом, прижав ладонь к груди, куда привычно потянулся за деревянными четками. Четки, которые, даже будь они у него, уже не могли служить тем утешением, которым были столько лет. Четки, которые, если бы у него и были, больше не говорили ему «Мак». Если бы они все еще висели у него на шее, он бы сорвал их и бросил в ближайший костер. Вероятно, именно так и поступил Джеймс Фрейзер после того, как Уильям швырнул четки в лицо этому ублюдку. Но ведь не Фрейзер был здесь ублюдком, не так ли?

Пробормотав: «Scheisse!» (Дерьмо (немец.). – прим. пер.) – Уильям раздраженно сел. В трех футах от него Эванс пошевелился и пукнул во сне, внезапно издав приглушенный звук, похожий на отдаленный пушечный выстрел. По другую сторону от него продолжал похрапывать Мёрблинг.

Завтра. Уильям лег поздно после утомительного дня и, возможно, вставать придётся уже через час, но он лежал с открытыми глазами, настолько привыкшими к темноте, что он мог видеть бледное пятно брезента над головой. Он знал, что заснуть не удастся.

Даже если он сам не увидит боя, – а он не увидит, – близость битвы так взвинтила его, что Уильям готов был вскочить с кровати и броситься на врага прямо сейчас, со шпагой в руке.

Предстояло сражение. Может быть, не слишком масштабное, но мятежники уже наступали им на пятки, и завтра, – вернее, уже сегодня, – две армии сойдутся. Это положит конец амбициям Вашингтона, хотя сэр Генри был твердо убежден, что его цель не в этом. Он намерен довести армию и людей под своей защитой до Нью‑Йорка; лишь это имеет значение, хотя сэр Генри вряд ли станет возражать, если его офицеры попутно продемонстрируют свое военное превосходство.

За обедом Уильям по стойке «смирно» стоял за стулом сэра Генри, прислонившись спиной к стенке палатки, и внимательно слушал, как строятся планы. Бригаде Клинтона предстояло выстроиться в арьергарде, чтобы вступить в бой с мятежниками, в то время как бригада милорда Корнуоллиса будет сопровождать обоз в безопасное место. Войска фон Книпхаузена должны выступить в Мидлтаун, и Уильяму даже выпала честь доставить немцу официальные письменные приказы. Вот почему о<