То, от чего мужчина дрожит и потеет

 

МЫ СЛЕДОВАЛИ за армией. Ради скорости передвижения солдатам было приказано «выбросить за борт» все вспомогательное снаряжение, и мне тоже пришлось оставить многие мои припасы. Тем не менее, я ехала верхом, и потому имела возможность не отставать, даже нагруженная тем, что мне удалось взять с собой. «В конце концов, – рассуждала я, – какой прок догонять армию, если мне нечем будет лечить раны?»

Я погрузила на Кларенса столько, сколько он реально мог унести. А раз уж он был большим мулом, то получился значительный груз, включавший мой маленький тент, складную походную кушетку для хирургии и все, что мне удалось впихнуть: перевязочный материал (бинты и корпия), дезинфицирующие средства (небольшой бочонок очищенного солевого раствора и пара бутылок неразбавленного этилового спирта, который я замаскировала под яд, нарисовав на больших этикетках череп со скрещенными костями). Еще кувшин прованского масла для ожогов, мой медицинский сундучок, пучки свежих трав, большие банки с приготовленной мазью, десятки маленьких бутылочек и флакончиков с растворами и настойками. В особой маленькой коробочке лежали мои хирургические инструменты, иголки и шовный материал; вместе с запасными бинтами я сложила их в вещмешок, который понесу на себе.

Оставив Кларенса привязанным, я пошла узнать, где планируется разместить палатки госпиталя. В лагере беспорядочно толклись гражданские и вспомогательный персонал, но мне наконец удалось отыскать Дэнни Хантера, который сообщил, что, на основе разведывательных данных генерала Грина, в деревне Фрихолд есть большая церковь, которую можно использовать в качестве госпиталя. Туда и направляются хирурги.

– Последние новости: Ли принял командование силами, атакующими британский арьергард, и намеревается окружить британцев, – сказал Дэнни, протирая очки подолом рубашки.

– Ли? Но я думала, он не считает это важным приказом и отказался командовать.

Мне было бы все равно, кто главный, если бы Джейми и его роты не участвовали в этой операции, а у меня имелись свои сомнения насчет генерала Ли.

Пожав плечами, Дэнзелл снова надел очки и заправил рубашку.

– Очевидно, Вашингтон решил, что тысячи человек для этой цели недостаточно, и увеличил число до пяти тысяч, а Ли счел это более подходящим... чувству его собственной значимости.

Дэнни чуть скривился, но, взглянув мне в лицо, мягко коснулся моей руки.

– Мы можем только уповать на Бога и надеяться, что Господь не оставит вниманием Чарльза Ли. Ты поедешь со мной и девочками, Клэр? Твой мул охотно присоединится к нашим животным.

Я колебалась не более минуты. Если я поеду верхом на Кларенсе, то смогу взять с собой лишь часть снаряжения и медикаментов, которые он смог бы унести, не имея седока. И хотя Джейми сказал, что хочет, чтобы я была с ним, я прекрасно понимала, что на самом деле ему нужно быть уверенным в том, где я нахожусь, и что я рядом, если понадоблюсь.

– Твой муж доверил мне позаботиться о тебе, – улыбнулся Дэнни, явно догадавшись, о чем я думаю.

– И ты, Брут? – довольно резко спросила я и, когда он моргнул, добавила более вежливо: – Я хочу сказать, неужели все и всегда знают, о чем я думаю?

– О, сомневаюсь, – ухмыльнулся в ответ Дэнни. – Если бы это было так, то, полагаю, многие бы гораздо внимательнее относились к тому, что тебе говорят.

Я ехала в фургоне Дэнзелла вместе с Дотти и Рейчел. Кларенс, привязанный к заднему борту, невозмутимо шагал за нами. Дотти раскраснелась от жары и возбуждения: ей никогда прежде не приходилось бывать так близко к битве, – да и Рейчел тоже, но она помогала брату во время очень суровой зимы в Вэлли-Фордж, и потому гораздо лучше представляла, что готовит день.

Я услышала, как Рейчел серьезно говорит Дотти:

– Ты не думала о том, что, может быть, тебе стóит написать матери?

Девочки сидели позади нас с Дэнни на скамьях фургона и не давали вещам подпрыгивать, когда мы натыкались на рытвины и грязевые жижи.

– Нет. Зачем?

Тон Дотти был настороженным – не то чтобы враждебным, но очень сдержанным. Я знала, что она написала матери о своем намерении выйти замуж за Дэнзелла Хантера, но ответа не получила. Однако, учитывая трудности переписки с Англией, не было никакой уверенности, что Минерва Грей вообще прочитала письмо.

Мне вдруг с ужасом пришло в голову, что я уже несколько месяцев не писала Брианне. Но о смерти Джейми сообщать было невыносимо, а после его возвращения времени не хватало даже на то, чтобы подумать об этом.

– Это война, Дотти, – продолжила Рейчел. – Может случиться все, что угодно. А ты же не хочешь, чтобы твоя мама… ну… узнала, что ты погибла, не получив заверений, что она навсегда в твоем сердце.

– Хм-м! – Доротея явно об этом не задумывалась.

Дэнзелл рядом со мной шевельнулся, немного наклоняясь вперед, чтобы покрепче ухватить вожжи. Он искоса взглянул на меня, и его губы изогнулись то ли в гримасе, то ли в улыбке: он явно тоже слушал разговор девушек.

– Дотти беспокоится за меня, – очень тихо произнес Дэнни, – а о себе никогда не думает.

Одной рукой он отпустил поводья и потер согнутым указательным пальцем под носом.

– Она такая же храбрая, как ее отец и братья.

– Такая же по-ослиному упёртая, ты хотел сказать, – пробормотала я, и Дэнни невольно усмехнулся.

– Да, – сказал он, оглядываясь через плечо.

Я тоже обернулась, но девушки переместились к заднему борту и разговаривали через него с Кларенсом, отгоняя от его морды мух иглами длинной сосновой ветки.

– Ты считаешь, причиной тому семейное отсутствие воображения? Потому что, если говорить о мужчинах ее семьи, это не может быть из-за незнания вероятных перспектив.

– Конечно, нет, – с ноткой сожаления согласилась я и, вздохнув, вытянула ноги. – Джейми такой же, и у него нет недостатка в воображении. Думаю, это... – я беспомощно махнула рукой, – возможно, правильным будет назвать это «принятием».

– Принятием факта смертности? – Дэнни заинтересовался и поправил очки на носу. – Мы с Доротеей уже говорили об этом, – он кивнул в сторону девушек. – Квакеры живут в уверенности, что этот мир временный и смерти бояться не нужно.

– Наверное, отчасти поэтому.

На самом деле, почти все в это время принимали бренность бытия как нечто само собой разумеющееся: смерть постоянно присутствовала рядом с каждым, хотя люди и относились к такому соседству по-разному.

– Но они – эти мужчины... Думаю, то, как они живут, – это нечто иное. Скорее, это принятие того, для чего, по их мнению, Бог создал их.

– Вот как? – Дэнни, казалось, был слегка удивлен этим, и его брови задумчиво сошлись к переносице. – Что ты хочешь этим сказать? Что они верят, будто Бог намеренно создал их…

– …чтобы нести ответственность за других, наверное, – вставила я. – Не могу сказать, почему: то ли «noblesse oblige» (положение обязывает (англ.). – прим. пер.) – ты же знаешь, в Шотландии Джейми был лэрдом, – то ли просто понимание… что именно так и поступает мужчина, – закончила я довольно неловко.

Потому что мужской обязанностью Дэнзелл Хантер считал совсем не «это». Хотя мне бы действительно хотелось знать его ответ, поскольку, судя по всему, этот вопрос несколько беспокоил и самого Дэнни.

Что вполне понятно, учитывая его положение. Я видела, что молодого доктора взволновала предполагаемая битва, и этот факт его сильно тревожил.

– Ты очень храбрый человек, – тихо сказала я, коснувшись его рукава. – Я это поняла, когда после Тикондероги ты вместе с Джейми играл в дезертирские игры.

– Уверяю тебя, это была не храбрость, – возразил он с коротким невеселым смешком. – Я не стремился быть храбрым, а только хотел доказать, что не боюсь.

Я издала совершенно неподобающий леди звук (до Джейми и Йена мне было далеко, но пару приемчиков я у них подхватила), и Дэнни с удивлением посмотрел на меня.

– Я понимаю, в чем разница, – пояснила я. – Однако я знавала много храбрых мужчин в свое время. 

– Но как ты можешь знать, что лежит…

– Помолчи, – махнула я на него пальцами. – Понятие «храбрость» охватывает все – от совершенного безумия и полнейшего пренебрежения чужими жизнями (генералы склонны к такому) до невоздержанности, безрассудства и откровенного идиотизма. А еще она может заставлять человека потеть, дрожать и блевать... и все равно идти и делать то, что, как он думает, он должен делать. А это…

Я перевела дыхание и аккуратно сложила руки на коленях,

– …именно та храбрость, которой обладаете вы с Джейми.

– Твой муж не потеет и не дрожит, – сухо возразил Дэнни. – Я видел его. Или, скорее, не видел, чтобы он делал что-то подобное.

– Просто потому что, как правило, он дрожит и потеет внутренне, – ответила я. – Хотя Джейми действительно часто рвет до или во время битвы.

Дэнзелл моргнул и некоторое время молчал, по-видимому, поглощенный тем, что объезжал большую телегу с сеном, волы которой внезапно решили, что не хотят идти дальше, и остановились как вкопанные посреди дороги.

Наконец он сделал глубокий вдох и шумно выдохнул.

– Я не страшусь смерти, – сказал он. – Проблема не в этом.

– А в чем же? – спросила я с любопытством. – Ты боишься быть искалеченным и остаться беспомощным? Потому что я бы точно этого боялась.

– Нет, – кадык двинулся, когда Дэнни сглотнул. – Доротея и Рейчел. Боюсь, у меня не хватит смелости смотреть, как они умирают, и не попытаться спасти их, – даже если для этого придется кого-то убить.

Я не нашлась, что на это ответить, и дальше мы ехали молча.

 

ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА ЛИ покинули Инглиштаун около 6 утра, направляясь на восток. Примерно к половине десятого Ли прибыл к зданию суда городка Монмут и обнаружил, что бóльшая часть британской армии ушла – предположительно, в сторону Мидлтауна, так как именно туда вела дорога.

Однако Ли не мог преследовать их из-за небольшого, но весьма воинственного арьергарда под командованием самого генерала Клинтона. Об этом Джейми сообщил Йен, сумевший подобраться достаточно близко, чтобы увидеть полковые знамена Клинтона. Джейми передал информацию Ли, однако не увидел никаких признаков того, что это хоть как-то повлияло на план действий генерала (даже если предположить, что план у него был) или изменило нежелание этого джентльмена послать больше людей в разведку.

– Обойди вокруг и посмотри, где Корнуоллис, – сказал Джейми Йену. – Гренадеры, которых ты видел, скорее всего, гессенцы, а значит, с ними фон Книпхаузен.

Йен кивнул и взял из рук Джейми наполненную водой фляжку.

– Сообщить генералу Ли, если я их найду? Похоже, его не очень заинтересовала моя информация.

– Да, скажи ему, если увидишь раньше, чем меня. Будешь поблизости от маркиза, и ему сообщи. Но найди меня, независимо от того, ладно?

Йен ухмыльнулся и повесил фляжку на луку седла.

– Хорошей охоты, Bhràthair-mathàr! (Брат моей матери (гэльск.). – прим. пер.)

После утренней перестрелки у здания Монмутского суда в двухполучивших боевое крещение ротах Джейми убитых пока не было, но имелись подстреленные, и только трое получили довольно тяжелые ранения и не смогли продолжать бой. Полковник Оуэн попросил прикрытия для своей артиллерии (всего-то две пушки, но и они на вес золота) и Джейми отправил на помощь пенсильванцев Томаса Мелеагра.

Он послал одну из рот капитана Кирби на разведку к ручью, а остальных оставил ждать приказов от Ли или Лафайета. Лафайет был где-то впереди, Ли с основной частью своих войск – далеко позади и восточней.

Судя по солнцу, было около десяти, когда появился гонец, театрально согнувшийся в седле, словно пробивался сквозь град пуль, хотя на самом деле ни одного британского солдата не наблюдалось. Он натянул поводья, останавливая своего взмыленного коня, и выдохнул сообщение:

– На востоке виднеются облачка пыли… возможно, это приближаются еще красномундирники! А маркиз говорит, что в яблоневом саду стоит английская пушка, сэр, и просит вас что-нибудь предпринять, пожалуйста.

Вспотевший гонец глотнул воздуха и ослабил поводья, явно готовясь снова пуститься в галоп. Наклонившись, Джейми схватился за уздечку, чтобы задержать его.

– А где яблоневый сад? – спокойно спросил он.

Гонец был юн, лет шестнадцати, с дикими, как и у его костлявой лошади, глазами.

– Не знаю, сэр, – ответил он и начал оглядываться по сторонам, словно ожидая, что сад внезапно материализуется прямо посередь луга, на котором они стояли.

Внезапный отдаленный грохот отозвался в костях Джейми, и его лошадь прижала уши.

– Ничего, парень, – сказал он. – Я их слышу. Дай своему коню отдышаться, а не то он умрет под тобой еще до полудня.

Отпустив уздечку, Джейми помахал капитану Крэддоку и повернул свою лошадь на звук пушечных выстрелов.

 

АМЕРИКАНСКАЯ АРМИЯ опережала его на несколько часов, британская – гораздо больше, но один человек мог передвигаться намного быстрее, чем рота легкой пехоты. К тому же Джон не был обременен оружием. Еды и воды он тоже не имел.

«Ты прекрасно знаешь, что он лжет тебе».

– О, заткнись, Хэл, – пробормотал Грей голосу брата в своей голове. – Я знаю Перси гораздо лучше, чем ты.

«Я сказал, ты прекрасно знаешь...»

– Знаю. Но чем я рискую, если он лжет, и чем, если нет?

Хэл был бесцеремонным, но разумным. К тому же, он и сам был отцом, и это заставило его замолчать.

Допустим, Перси лжет. Тогда Джон рискует быть застреленным или повешенным, если кто-нибудь его узнает. Кто угодно. Американцы, обнаружив его до того, как он доберется до британцев, арестуют его за нарушение условий сдачи и тут же казнят как шпиона. Англичане, не опознав его вовремя, пристрелят как ополченца-мятежника. Джон сунул руку в карман, где лежала скомканная шапочка «СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ», и подумал, не разумнее ли ее выбросить, но на всякий случай оставил.

Если Перси не лжет, он рискует жизнью Вилли. Выбор простой.

Утренний воздух казался густым, как патока: сладкий от цветов и липкий от древесной живицы. Дышать было невозможно. Здоровый глаз начинал чесаться от летающей пыльцы, и привлеченные запахом меда насекомые заинтересованно жужжали вокруг его головы.

По крайней мере, головная боль прошла, рассеянная внезапной тревогой (и, надо признать, краткой вспышкой похоти), вызванной откровением Перси. Он не стал бы рассуждать о мотивах Перси, но...

– Ну разумеется, ради моих прекрасных глаз! – пробормотал Джон, не удержавшись от нахальной улыбки.

Мудрый человек не прикоснется к Перси Уэйнрайту десятифутовым шестом. Вот разве кое-чем покороче...

– О, заткнись, пожалуйста, – пробормотал он самому себе и спустился по глинистому берегу к крошечному ручью, где мог облить холодной водой свое разгоряченное лицо.

 

БЫЛО, НАВЕРНОЕ, ОКОЛО восьми утра, когда мы добрались до Фрихолда, где предполагалось устроить главный госпиталь в Теннентской церкви: большом здании, расположенном посреди огромного, широко раскинувшегося церковного двора площадью примерно в акр. Кладбищенские надгробия были столь же непохожими друг на друга, как, несомненно, их владельцы при жизни. Никаких тебе ровных рядов с одинаковыми белыми крестами.

Вспомнив о могилах в Нормандии, я задумалась, были ли эти шеренги безликих мертвецов предназначены для того, чтобы наложить своего рода посмертную опрятность на урон от войны, или же, скорее, для того, чтобы подчеркнуть торжественный счет потерь, выполняемый в бесконечных рядах крестиков и ноликов.

Но размышляла я недолго. Сражение уже где-то началось: несколько человек сидели в тени большого дерева рядом с церковью, и во двор входили раненые. А по дороге прибывали еще люди: некоторые шли, шатаясь, с помощью друзей, кого-то несли на носилках или на руках. Мое сердце дрогнуло при виде этого, но я старалась не искать Джейми или Йена: если они окажутся среди раненых, я узнаю об этом достаточно скоро.

Возле церковного крыльца с распахнутыми настежь для обеспечения прохода двойными дверями суетились люди: входили и выходили санитары и хирурги – торопливо, но пока упорядоченно.

– Сходи и погляди, что происходит, ладно? – предложила я Дэнзеллу. – А мы с девочками все разгрузим.

Он задержался, чтобы распрячь своих мулов и стреножить их, затем поспешил в церковь.

Я нашла ведра и отправила Рейчел и Дотти искать колодец. День уже был невыносимо жарким; так или иначе, нам понадобится много воды.

Кларенс выказывал сильное желание присоединиться к мулам Дэнни, щипавшим траву среди надгробий: дергая головой, он пытался освободиться от привязи и громко раздраженно кричал.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – согласилась я, торопливо развязывая ремни и снимая с него ношу. – Попридержи свой... О, Боже.

Ко мне, пошатываясь, приближался человек, при каждом шаге колени его подкашивались, и он опасно кренился. Одна сторона его лица была черной, а мундир спереди весь залит кровью. Бросив сверток из тента и шестов, я поспешила поймать мужчину за руку, пока он не споткнулся о надгробие и не упал лицом в грязь.

– Садитесь, – сказала я.

Он выглядел оцепенелым и, казалось, не слышал меня. Я потянула его за руку, и тогда его колени резко подогнулись и он сел, почти утянув меня за собой, когда приземлился на массивный камень, установленный в память о некоем Гилберте Тенненте.

Мой пациент раскачивался так, что чуть не падал, и все же быстрый осмотр не показал никаких значительных повреждений: кровь на мундире была от раны на лице, где почерневшая кожа покрылась волдырями и растрескалась. Но не от сажи и черного пороха лицо мужчины стало черным: кожа на самом деле зажарилась до корочки, а плоть под ней обгорела. От пострадавшего ужасающе пахло – будто от жареной свинины. Я сдержала позывы в своем желудке и перестала дышать через нос.

Мужчина не отвечал на вопросы, но пристально смотрел на мои губы и находился с ясном сознании, несмотря на то, что продолжал раскачиваться. И тут до меня, наконец, дошло.

– Взор-ва-лось?

Я произнесла это с преувеличенной артикуляцией, и пациент энергично закивал, затем резко остановился, накренившись так сильно, что мне пришлось схватить его за рукав и подтянуть вверх.

Судя по форме, артиллерист. Значит, рядом с ним взорвалось что-то большое (мортира? пушка?) и не только обожгло лицо почти до кости, но и, вероятно, разорвало обе барабанные перепонки, нарушив равновесие внутреннего уха. Кивнув, я заставила мужчину ухватиться руками за камень, на котором он сидел, чтобы он не свалился, пока я торопливо заканчивала разгружать изобиженного Кларенса, поднявшего рев до небес (я должна была сразу понять, что артиллерист оглох, поскольку он не обращал внимания на шум). Стреножив животное и отпустив в тенечек к мулам Дэнни, я вытащила из тюков все необходимое и принялась делать для раненого то немногое, что было в моих силах: в основном, прикладывать к его лицу в качестве припарки намоченное в солевом растворе полотенце, чтобы удалить как можно больше сажи, не соскребая ее.

Я возблагодарила Бога, что предусмотрительно захватила кувшин прованского масла для ожогов, и проклинала себя за то, что не додумалась попросить алоэ в саду Бартрама.

Девочки с водой еще не вернулись; я надеялась, что где-то поблизости есть колодец. Воду из ручья так близко к армии нельзя использовать без кипячения. Эта мысль заставила меня оглянуться в поисках места, где можно будет развести костер, и я сделала мысленную пометку потом послать девочек за дровами.

Однако от быстро расширяющегося мысленного списка меня отвлекло внезапное появление из церкви Дэнни. Он был не один и, похоже, страстно спорил с другим офицером Континентальной армии. Раздраженно вскрикнув, я полезла в карман и достала из шелковой тряпочки очки. Когда они оказались у меня на носу, я отчетливо рассмотрела лицо собеседника Дэнни – капитана Леки, выпускника Медицинского колледжа Филадельфии.

Мой пациент дернул меня за юбку и, когда я повернулась к нему, открыл рот и с виноватым видом изобразил, что хочет пить. Я подняла палец, прося его подождать минутку, и пошла посмотреть, не требуется ли Дэнзеллу подкрепление.

Мое появление было встречено суровым взглядом капитана Леки, смотревшего на меня так, будто он увидел что-то подозрительное на подошве своего ботинка.

– Миссис Фрейзер, – холодно произнес капитан. – Я только что говорил вашему другу-квакеру, что в церкви нет места для деревенских знахарок…

– Клэр Фрейзер – самый искусный хирург, которого я когда-либо видел в действии! – воскликнул Дэнзелл. Он покраснел и буквально щетинился от гнева. – Вы причините своим пациентам большой вред, сэр, если не позволите ей…

– И где же вы получили образование, доктор Хантер, что так уверены в собственном мнении?

– В Эдинбурге, – сквозь зубы процедил Дэнни. – Там меня обучал мой кузен Джон Хантер. – Видя, что это не произвело никакого впечатления на Леки, он добавил: – И его брат, Уильям Хантер – акушер королевы.

Леки чуть опешил, однако ответ, к сожалению, позволил ему задрать нос.

– Понятно, – сказал он, глядя на нас с легкой усмешкой. – Поздравляю вас, сэр. Но поскольку я сомневаюсь, что армия нуждается в мужском акушере, возможно, вы должны помочь своей… коллеге, – и тут он действительно раздул ноздри, напыщенная маленькая свинья, – с ее семенами и зельями, а не…

– У нас нет на это времени, – твердо перебила я. – Доктор Хантер – опытный врач и официально назначенный хирург Континентальной армии; черт побери, вы не можете не пустить его. И если мой боевой опыт, – который, осмелюсь предположить, может быть несколько более обширным, чем ваш, сэр, – что-нибудь да значит, вам понадобятся все руки, какие только есть.

Я повернулась к Дэнзеллу и посмотрела на него долгим спокойным взглядом.

– Твой долг быть с теми, кому ты нужен. Как и мой. Я же говорила тебе о сортировке раненых, не так ли? У меня есть тент, хирургические инструменты и все необходимое. Я проведу здесь триаж (сортировка раненых по степени тяжести. – прим. пер.), разберусь с незначительными случаями и буду отправлять внутрь всех, кто нуждается в серьезной операции.

Я быстро оглянулась через плечо, затем повернулась к двум кипящим от злости мужчинам.

– Вам лучше зайти внутрь и поторопиться. Они начинают валить валом.

И это не было метафорой. Под деревьями толпились раненые, несколько человек лежали на импровизированных носилках и простынях... И росла маленькая зловещая груда тел – предположительно, тех, кто умер от ран по дороге в госпиталь.

К счастью, в этот момент появились Рейчел и Дотти, каждая с тяжелым ведром воды в обеих руках. Я повернулась спиной к мужчинам и пошла им навстречу.

– Дотти, пожалуйста, пойди и установи шесты для тента, – попросила я, беря у нее ведра. – И, Рейчел, ты наверняка знаешь, как выглядит артериальное кровотечение. Иди, посмотри, нет ли кого с таким среди этих людей, и приведи их ко мне, если найдешь.

Я дала своему обгоревшему артиллеристу воды и помогла ему подняться. Когда он встал, я увидела за его ногами эпитафию, вырезанную на надгробии Гилберта Теннента:

«О ЧИТАТЕЛЬ, ЕСЛИ БЫ ТЫ УСЛЫШАЛ ЕГО ПОСЛЕДНИЙ ЗАВЕТ, ТО УБЕДИЛСЯ БЫ В КРАЙНЕМ БЕЗУМИИ ОТСРОЧКИ ПОКАЯНИЯ».

– Наверное, есть для этого места и похуже, – заметила я артиллеристу.

Не слыша меня, он просто поднял мою руку и поцеловал ее, а потом, покачиваясь, сел на траву, прижимая к лицу мокрое полотенце.

 

 

ГЛАВА 75

ЯБЛОНЕВЫЙ САД

 

ПЕРВЫЙ ВЫСТРЕЛ – приглушённый грохот из яблоневого сада и медленно поплывший клуб белого дыма – застал ополченцев врасплох. Они не бросились наутёк, а застыли на месте, ожидая указаний Джейми.

– Молодцы! – похвалил он стоявших рядом и крикнул. – Слушай, кто слева! Мистер Крэддок, преподобный Вудсворт, обходите их! Зайдите в сад с тыла! Остальные – врассыпную направо и стреляйте, когда подберётесь ближе!

Его слова потонули во втором залпе. Крэддок, дёрнувшись, как марионетка с перерезанными нитками, рухнул на землю. Из чёрной дыры у него в груди брызнула кровь. От испуга конь Джейми резко шарахнулся, чуть не сбросив седока.

– Марш с преподобным! – рявкнул он людям Крэддока, оторопело уставившимся на тело своего капитана. – Вперёд!

Один из мужчин встряхнулся и, схватив другого за рукав, потащил его за собой. А потом все ополченцы двинулись в едином порыве вперёд. Вудсворт, благослови его Господь, поднял над головой мушкет и проревел: «Ко мне! За мной!» – и побежал неуклюже, по-журавлиному поднимая ноги, но все кинулись следом.

Мерин успокоился, но всё ещё пританцовывал. Возможно, к выстрелам пушек он привык, но ему не нравился сильный запах крови. Джейми он тоже не нравился.

– Может, нам... похоронить мистера Крэддока? – робко предложил кто-то позади Джейми.

– Он не умер, дурень!

Джейми посмотрел вниз. Крэддок был ещё жив, но жить ему оставалось не больше пары секунд.

– Ступай с Богом, дружище, – тихо произнёс Джейми.

Крэддок, не мигая, уставился в небо ещё не потухшими, но уже незрячими глазами.

– Догоняйте товарищей, – обратился Джейми к двум замешкавшимся, а потом понял, что эти двое – сыновья Крэддока, лет тринадцати-четырнадцати. Побледнев, они недоумённо, как бараны, таращились на отца.

– Попрощайтесь с ним, – отрывисто произнёс Джейми. – Он вас ещё услышит. И… уходите.

Джейми хотел было отправить их к Лафайету, но там бы им угрожала не меньшая опасность.

– Бегом!

Они помчались: бежать было гораздо безопаснее. Махнув лейтенантам Ордену и Биксби, Джейми повернул коня направо, вслед за ротой Гатри. Пушки из сада стали стрелять чаще. Джейми увидел, как в десяти футах от него ударилось о землю ядро, и воздух сгустился от дыма. Джейми до сих пор мерещился запах крови Крэддока.

Он нашёл капитана Моксли и отправил его с целой ротой проверить фермерский дом на дальнем конце сада.

– Но осторожно: держитесь на расстоянии. Я хочу знать, остались в доме хозяева, или его заняли красномундирники. Если там семья, окружите дом. Впустят вас – зайдите, но не врывайтесь к ним силой. Обнаружите там солдат и они вас атакуют – вступите в бой и захватите дом, если решите, что справитесь. Если солдаты останутся внутри, не провоцируйте их, а пошлите кого-нибудь ко мне с сообщением. Я буду за садом с северной стороны.

Гатри ждал Джейми. Ополченцы залегли в высокой траве за садом. Джейми привязал мерина к перекладине забора вне зоны обстрела из сада, оставив с конём двух лейтенантов. Пригнувшись, он пробрался к роте и упал плашмя рядом с Бобом Гатри.

– Мне нужно узнать, где пушки, – где именно и сколько их. Отправьте туда трёх-четырёх парней с разных сторон. Пусть действуют осторожно. Понимаете, о чём я? Ага. Пусть ничего не предпринимают – только выяснят, что удастся, и быстро возвращаются назад.

Гатри дышал учащённо, как собака; по заросшему щетиной лицу ручьями тёк пот, но, ухмыльнувшись, он кивнул и пополз в траве.

Луг засох, побурел и пожух от летнего зноя. Чешуйки лисохвоста облепили чулки Джейми, а тёплый острый аромат высохшего сена перебивал запах чёрного пороха.

Джейми глотнул воды из фляжки – она почти опустела. Полдень ещё не наступил, но солнце жарило, словно утюг. Джейми обернулся, чтобы приказать одному из лейтенантов, ранее следовавших за ним, найти ближайший водоём, но позади в траве никто не шевелился, кроме сотен кузнечиков, взлетавших с треском, будто искорки. Стиснув зубы от боли в негнущихся коленях, Джейми на четвереньках поспешил назад к своему мерину.

Лейтенант Орден с простреленным глазом лежал в десяти футах поодаль. Джейми на миг застыл, и рядом с его щекой что-то прожужжало. Может, кузнечик, а может, и нет. Безотчётно он распластался на земле подле мёртвого лейтенанта. Кровь стучала у Джейми в ушах.

Гатри. Джейми не решался поднять голову, чтобы окликнуть капитана, — но он должен был это сделать. Собравшись в пружину, Джейми выскочил из травы и со всех ног рванул прочь от сада в ту сторону, куда послал Гатри, петляя зигзагами, как кролик.

Теперь Джейми услышал выстрелы – глухой треск винтовок: в саду, охраняя пушки, засел явно не один снайпер. Егеря́? Джейми бросился на землю и бешено пополз, громко зовя Гатри.

– Я здесь, сэр!

Гатри неожиданно, как сурок из норки, выскочил рядом с Джейми, и тот, вцепившись ему в рукав, заставил его вновь упасть в траву.

– Возвращай… своих назад! – Джейми задыхался, его грудь тяжело вздымалась. – Стреляют из сада. Отсюда. Их перебьют.

Приоткрыв рот, Гатри уставился на Джейми.

– Верни их!

Оправившись от потрясения, Гатри, как болванчик, кивнул и начал подниматься. Схватив его за лодыжку, Джейми рывком уложил капитана плашмя и прижал к земле, надавив рукой ему на спину.

– Не вста… вай.

Джейми стал дышать медленнее, и ему удалось произнести спокойно:

– Здесь мы ещё под прицелом. Верни своих людей и отступайте с ротой – назад, на холм. Объединитесь с ротой капитана Моксли. Скажи ему, что надо идти в обход. Встречаемся…

На миг Джейми запнулся, пытаясь выбрать подходящее место для встречи.

– …к югу от фермерского дома. Я буду с ротой Вудбайна.

 Джейми убрал руку со спины Гатри.

– Есть, сэр.

Капитан на четвереньках добрался до своей слетевшей шляпы и обернулся, поглядев на Джейми с искренним беспокойством.

– Вас сильно задело, сэр?

– Задело?

– У вас весь подбородок в крови, сэр.

– Пустяки. Вперёд!

Гатри сглотнул, кивнул, обтёр лицо рукавом и что есть духу припустил по траве.

Джейми коснулся ладонью лица, с запозданием обнаружив небольшую царапину поперёк скулы. Так и есть: его пальцы запачкались кровью. Значит, всё же не кузнечик.

Он вытер пальцы об полу мундира, машинально отметив, что рукав лопнул на плече по шву и из-под него белеет рубашка. Джейми осторожно приподнялся, ища взглядом Биксби, но того нигде не было видно. Может, тоже лежит мёртвый где-нибудь в высокой траве, а может, – и нет. Надо надеяться, лейтенант вовремя понял, что происходит, и помчался назад, чтобы предупредить подходившие роты. Конь, слава Богу, по-прежнему стоял там, где Джейми его оставил, – привязанный к забору, в пятидесяти ярдах отсюда.

Он на секунду помешкал, но искать Биксби времени не было: через несколько минут Вудсворт и две его роты начнут обходить сад и окажутся прямо в зоне обстрела германских винтовок. Джейми вскочил и побежал. Что-то рвануло его за мундир, но Джейми не остановился, а, задыхаясь, добрался до коня.

– Tiugainn! [ «Но, пошёл!» (гэльск.), – прим. перев.] – крикнул он, вскочив в седло.

Джейми повернул прочь от сада и поскакал галопом через картофельное поле, хотя фермерское сердце резануло при виде того, во что уже превратили эту землю проходящие армии.

 

ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ, КОГДА врачи стали называть это «золотым часом», но о нём, несомненно, знает каждый военно-полевой медик со времён «Илиады». Если несчастный случай или ранение не привели к мгновенной смерти, то шансы пострадавшего выжить наиболее высоки, если он получит медицинскую помощь в течение часа после травмы. По прошествии этого времени шок, продолжающаяся кровопотеря, слабость из-за боли резко снижают шансы на спасение.

Прибавьте сюда высоченную температуру, отсутствие воды, стресс от того, что предшествовало ранению: человек бежал сломя голову по полям и лесам в шерстяной одежде и с тяжеленным оружием, вдыхал пороховые газы, стремился убить противника и не дать убить себя, – и я думаю, что «золотой» окажется только четверть часа или около того.

Учитывая также, что раненых несли или им приходилось добираться самим, наверное, больше мили до места, где они могли найти помощь, полагаю, будет хорошо, если мы спасем столько же людей, сколько здесь нас самих. «Пусть и ненадолго», – мрачно добавила я про себя, услышав пронзительные крики из церкви.

– Как тебя зовут, голубчик? – спросила я у стоявшего передо мной юноши.

Вряд ли ему было больше семнадцати, и он находился на грани смерти от кровопотери. Пуля прошла сквозь мякоть плечевой части руки, что обычно считается удачным местом ранения. К несчастью, в данном случае пуля пробила низ руки и задела плечевую артерию, из которой медленно, но обильно струилась кровь, пока я крепко не пережала ему руку.

– Рядовой Адамс, мэм, – ответил он, хотя губы у него побелели и его трясло. – Меня зовут Билли, – вежливо добавил парень.

– Рада познакомиться, Билли, – сказала я. – А вас, сэр?..

Пошатывающийся Билли опирался на своего спутника – юношу примерно того же возраста и почти такого же бледного, хотя я не думала, что он ранен.

– Горацио Уилкинсон, мэм, – ответил парень, неловко кивнув вместо поклона (лучшее, что он мог изобразить, поскольку поддерживал своего товарища, чтобы тот не упал).

– Очень приятно, Горацио, – сказала я. – Сейчас я займусь Билли. Можешь налить ему немного воды с капелькой бренди? Возьми там.

Я кивком указала на упаковочный ящик, который использовала в качестве стола. На нём рядом с наполненной водой флягой и деревянными кружками стояла одна из моих коричневых бутылок с надписью «ЯД».

– И как только он выпьет, пусть прикусит этот кожаный ремешок.

Я велела бы выпить и Горацио, но кружек было всего две, и вторая – моя. Я постоянно пила воду: лиф промок насквозь и прилип к телу, точно плёнка к внутренней стороне яичной скорлупы, а пот постоянно бежал по ногам. И мне не хотелось, чтобы разные солдаты, нерегулярно чистящие зубы, делились со мной микробами. Однако мне, очевидно, придётся предложить ему быстро глотнуть прямо из бутылки с бренди: кому-то надо зажимать руку Билли Адамса, пока я накладываю ему шов на плечевую артерию. А судя по лицу Горацио Уилкинсона, эта задача была тому сейчас не по силам.

– Не мог бы ты… – начала я, держа в свободной руке скальпель и хирургическую иглу со свисающей лигатурой [в хирургии — нить, используемая при перевязке кровеносных сосудов, а также сам процесс перевязки этими нитями – прим. перев.], и от вида этих предметов юному мистеру Уилкинсону стало дурно.

Глаза у него закатились, и он рухнул мешком на гравий.

– Ранен? – произнёс позади меня знакомый голос.

Обернувшись, я увидела, что Дэнзелл Хантер смотрит на мистера Уилкинсона. Доктор был почти так же бледен, как Горацио, и прилипшие к щекам пряди растрепавшихся волос придавали обычно собранному доктору совершенно несвойственный ему вид.

– В обмороке, – пояснила я. – Ты можешь…

– Вот идиоты! – воскликнул Хантер.

Он так побледнел (теперь я поняла: от бешенства), что едва мог говорить.

– И они называют себя полковыми хирургами! Добрая четверть из них никогда раньше не видела человека, раненного в бою. А те, кто видал, едва способны хоть на какое-то лечение, кроме грубейшей ампутации. Рота цирюльников справилась бы лучше!

– А они умеют останавливать кровотечение? – спросила я, положив руку доктора так, чтобы его ладонь обхватила плечо моего пациента.

Денни автоматически прижал большим пальцем плечевую артерию около подмышки, и струя, которая опять было потекла, когда я убрала свою ладонь, вновь иссякла. Я поблагодарила его.

– Не все. Да, большинство может это делать, – признал он, немного успокаиваясь. – Но они так ревностно оберегают своё исключительное право на лечение и настолько горды своей принадлежностью к собственным полкам, что некоторые врачи практически позволяют раненому умереть, потому что тот не из своих, а его полковой хирург в это время занят кем-то другим!

– Возмутительно! – пробормотала я. – А теперь, рядовой, прикусите это.

Я всунула кожаный ремешок между зубами пациента и быстро сделала разрез, чтобы достаточно широко раскрыть рану и найти конец перебитой артерии.

Билли стиснул зубы и лишь раз тихо закряхтел, когда скальпель рассёк его плоть: возможно, юноша был в таком шоке, что не особо ощущал боль, – я на это надеялась.

 – Выбор у нас небольшой, – заметила я, бросив взгляд на большие тенистые деревья, окаймлявшие кладбище.

Дотти ухаживала за пострадавшими от теплового удара: поила их водой и, поскольку времени и вёдер было достаточно, обливала их. Рейчел занималась больными с вдавленными переломами черепа, ранениями брюшной полости и другими серьёзными травм