Любовь и понимание – это одно и то же

 

Я закончил Рутгерс в 1931 году в возрасте 22 лет.

 

Cобирался стать величайшим физиком мира, но не мог найти работу.   Даже те немногие физики, которые тогда имели работу, потеряли ее из-за кризиса. И все же я чувствовал себя так, как будто собирался покорить весь мир. Я не переставал искать работу. Меня «разворачивали» день за днем, но я продолжал искать.

 

Поскольку я не мог найти работу физика, то решил заняться инженерным делом. Физика является основой для любой инженерии, и сверх программы я изучал электрику и механику в инженерном деле. Кроме того, я прошел все требуемые курсы обучения для получения сертификата, позволяющего преподавать. 

 

Так что после окончания колледжа я был квалифицирован в нескольких областях.

 

Первая работа, инженера по аэронавтике, продолжалась всего три месяца, потому что после этого моя компания закрылась.

И я начал искать работу учителя.

Тогда было так трудно найти работу, что я каждый день ходил к главе школьного департамента и узнавал насчет места. Недели шли за неделями, пока однажды – я думаю, для того, чтобы от меня отвязаться – он не дал мне работу на замене учителя в классе «неисправимых» детей.  Этих парней уже исключили из разных школ за насильственные действия, и все шло к тому, что их отправят в исправительную школу. Данный класс был попыткой вернуть их в обычную школьную систему вместо того, чтобы послать в исправительное учреждение.

А поскольку я так страстно хотел устроиться на работу, то был счастлив получить и эту. Однако по дороге в школу (Жак Стрит Скул номер девять) я встретил мистера Аллисона, руководителя программ физвоспитания всех городских школ, своего бывшего преподавателя гимнастики. Когда я рассказал ему, куда направляюсь, он сказал мне: «Не ходи туда. Я бы на твоем месте не пошел. Вчера они взяли того учителя, который пытался заменять основного преподавателя перед тобой, и просто выбросили его через школьную ограду. А он был покрупнее тебя. Держись подальше оттуда».

Но я был так решителен и так хотел работу, что ответил: «Я все же попробую». Пользуясь своим выученным бесстрашием, я отважился принять это назначение.

 

Когда я вошел в класс – занятия проходили в столярной мастерской - это была настоящая обитель демонов. Один парень пилил пополам свою парту, другой отбивал молотком штукатурку со стены, а все остальные делали все, что хотели.

 

Я подошел к парню, который пилил парту, и велел ему прекратить это делать. Он просто посмотрел на меня и развернулся, как будто меня не было.

 

Тогда я подошел к тому, который отбивал штукатурку, и попросил его остановиться. Он ответил: «Пошел к черту».

 

Тогда я встал перед классом, подобрал доску – шириной сантиметров 10 и длиной около метра – и закричал изо всех сил: «Тихо!»

 

Никто не обратил никакого внимания, разве что на секунду.

 

Я подошел к парню, который распиливал парту, ударил его, и он остановился.

 

Потом я направился к тому, который отбивал штукатурку, он побежал от меня, но я все же попал ему по спине, не слишком сильно.

 

То, что я делал, привлекло внимание класса. Поэтому я снова встал перед ними и снова крикнул: «Тишина!» И тут началось то, что я предполагал. Поднялся лидер класса и сказал: «Ну ладно, парни, давайте….» - и прежде чем он успел произнести: «устроим ему», я подошел к нему. Схватив доску за оба конца, я обрушил ее парню на голову, и он упал обратно на свое сидение, оглушенный.  К счастью, доска сломалось пополам, что позволило мне еще крепче держать в руках половинки. Тогда я повернулся ко второму приятелю, который дернулся на подмогу к лидеру. Он побежал, но я замахнулся на него и поранил ему пальцы руки. Мне надо было победить или умереть. Я был там целиком, готовый принять вызов всего класса.

И вот с таким настроем я снова закричал: «Ну, кто следующий?!» После этого весь класс расселся по своим местам. Они подчинились моему вызову и полностью успокоились.

 

После этого я открыл дверь, и вскоре заглянула Миссис Келлог, директор школы. Она выглядела ошеломленной. Я сказал: «Заходите, Миссис Келлог». Когда она вошла, то не смогла произнести ни слова. Директор ожидала увидеть вместо меня одни клочки, но я был в порядке, а дети - совершенно тихие. Я сказал: «Все отлично». Она что-то пробормотала и вышла в полном изумлении.

 

Все это произошло в первые минуты после того, как я вошел в класс. На всю неделю после этого у меня установился отличный контакт с классом, даже лучше, чем я думал. Потому что когда в конце последнего дня я сказал им: «Мистер Петерс вернется завтра, они все воскликнули в унисон: «УУУ!» «В чем дело?» - спросил я.

 

«Ну, вы нам нравитесь. Жаль, что вы уходите».

 

Сначала это меня озадачило. Но потом я понял причину их отношения -  я говорил с ними на том языке, который они понимали, и был с ними на одном уровне. Я бил их не из-за кровожадности. Мне даже не хотелось этого делать.

 

У меня был характер, и им это нравилось. Я был способен установить контакт даже лучше, чем представлял себе, потому что понимал их. Я получил работу быть лидером, учителем. Они бросали мне вызов, проверяя меня. Я принял вызов и показал им, что могу быть лидером. Они это поняли и приняли, и это им понравилось.

 

Я как бы говорил им: «Смотрите, это моя работа. Меня здесь поставили лидером. Вы, парни, не должны и не можете забрать у меня это место. Если же вы попытаетесь, то я сделаю все, что необходимо, чтобы восстановить свое лидерство».

 

Невозможно завоевать класс, если вы не с ним, если вы его не чувствуете, если у вас нет любви к ученикам. Учитель, который ненавидит свой класс, не может его контролировать.

 

Благодаря моей способности к общению, дети были со мной. Я приобрел репутацию человека, умеющего поддерживать хорошую дисциплину. Мне говорили, что я потеряю эту работу, если буду бить детей, но я все равно это делал. Я считал, что это необходимо для контроля.

 

Интересно, как реагировали мои ученики. Однажды я вышел из себя и замахнулся указкой на мальчика, который убегал от меня. Я попал ему по лбу и предплечью, и на этих местах появились два рубца на коже.

 

На следующий день в школе он подошел ко мне и сказал: «Вот так так, Мистер Левинсон, мой старик выбил из меня всю дурь, хотел узнать, кто это сделал. Но я ничего не сказал ему».

 

Он меня защищал.

 

Весь этот дикий опыт с тридцатью неисправимыми парнями позволил мне заработать уважение и первое постоянное место работы учителя. Я преподавал геометрию в младших и старших классах той же школы, которую я окончил. К тому времени эту школу сделали исключительно женской. Мне было 22, и я учил девушек, которым было по 18. Это было унизительно.

 

Из-за моей дикой стеснительности, девочки обычно дразнили меня, собираясь после уроков вокруг меня толпой, подталкивая меня. Я чувствовал себя неловко, и они знали, что я смущаюсь.

 

Некоторые сидели, намеренно задирая платья выше колен. Мне приходилось отворачиваться.

 

Обычно я шел домой пешком, потому что жил в полумиле от школы. Некоторые из девушек, у которых были мотоциклы, притормаживали возле меня и кричали: «ЙУХУУ! Хочешь, прокатимся?!»

 Я отвечал: «Спасибо, нет», надеясь, что директор или кто-либо из учителей нас не увидит.

 

Работу найти было очень сложно,  я хотел сохранить свое место. И не мог рисковать тем, что директор или кто-нибудь еще увидит что-либо не вполне приличное для учителя.

 

В конце учебного года вернулся учитель, которого я заменял, и меня направили в школу в беднейшем районе Элизабетпорт. Мне дали самых трудных детей, группу с самым низким уровнем интеллекта.

 

Все это было очень странно, этот опыт учительства. В некотором отношении я был груб с детьми, но никогда не относился к ним свысока. Я имел с ними дело лицом к лицу. И относился к ним с пониманием их личностей и того, что они делают, и действовал соответственно. Понимание и любовь – это одно и то же.

 

И конечно, они меня защищали. Дети могли неоднократно выкинуть меня из школьной системы за то, что я из бил, и они это знали. Но они этого не делали.

 

Понимаете, важно не то, что вы делаете, а то отношение, с которым вы что-то делаете.

 

На второй год преподавания я устал от этого занятия и уволился. Это было глупо. Я хотел быть ученым. Работы не было. Я был разочарован и в тупике. И я чувствовал тяжесть, постоянную тяжесть.