Мы все – безграничные существа, ограниченные только концепциями ограничений, которые удерживаем в своем уме.

 

 

Моя мама была необычайно любящей личностью. Ни разу за всю свою жизнь она не ругала меня. Никогда.

Она была такой доброй, что о чем бы она ни попросила, тебе приходилось сделать это для нее. Не только я, но и три моих сестры поступали так же. Мы не могли ей отказать, потому что она сама бросала все свои дела, чтобы помочь нам. Мама никогда не говорила нам «нет» и ничего нам не запрещала.

Когда она умерла, на ее похороны люди приходили толпами. Мы этого совершенно не ожидали. Мама любила каждого, кого встречала. Она была необычайно притягательной личностью. Все мои друзья, все любили ее.

Мама была настоящей путеводной звездой нашей семьи.

Она была такой мягкой! Я приходил домой, снимал обувь, одежду и бросал их, где придется. А она ходила за мной и подбирала разбросанные вещи без единого строгого слова.

Мой отец был полной противоположностью. Типичная для него фраза: «Немедленно сделай это или…!» Но я не подчинялся, а бежал прятаться за мать для защиты.  

Когда я стал подростком и начал встречаться с девушками, она нежно сказала мне: «Будь внимателен, Лестер, просто будь внимателен».

Я ответил: «Не беспокойся, мама, я знаю, что я делаю». Я думал, что я мужчина.

 

***

 

Я был стеснительным, тихим, маленьким ребенком, и всегда стоял в конце очереди в школе из-за своего маленького роста. Главной чертой моего характера была застенчивость.

Быть стеснительным – это ужасно. В первом классе, когда мне предстояло декламировать поэту на рождество, мама была в восторге и усердно помогала мне учить. Я пытался сопротивляться, но все же выучил поэму только для того, чтобы порадовать маму. А потом я заболел за день перед рождественской вечеринкой. На самом деле я изображал из себя больного.

То же самое происходило в старших классах школы и в университете. Я всегда отсутствовал по болезни в те дни, когда мне необходимо было выступать перед классом. Я просто не мог этого сделать. Как только учитель называл мое имя, я начинал краснеть все сильнее и сильнее и при этом чувствовал себя ни на что не способным.

Когда у меня появлялась краска смущения, люди говорили: «Смотрите, он покраснел!» А я становился сначала красным, потом багровым, и мне хотелось умереть на месте.

Даже после окончания университета, если я видел, как симпатичная мне девушка идет навстречу по улице, то обычно обходил квартал, только чтобы не встретиться с ней, даже если шел по другой стороне дороги. Чаще всего я просто умирал от смущения, когда приближался к девушке, которая мне нравилась.

 

Тем не менее, постепенно мне удалось преодолеть застенчивость. Смущение медленно уходило, когда я все же начинал общаться с этой девушкой.

Я был очень замкнутым и углубленным в себя ребенком, который хотел знать, что же такое жизнь. Но это мне не становилось понятным. Я не чувствовал себя своим ни в моей семье, ни в обществе, и не мог понять загадки самой жизни. Она не имела смысла для меня. Я чувствовал себя посторонним в этом мире и никак не мог избавиться от этого чувства. Я никогда не чувствовал себя своим здесь или приспособленным для этого мира, пока не обрел реализацию.

Но я пытался соответствовать миру и старался делать то, что считалось правильным. Я пытался быть таким, каким меня хотели видеть, быть как все.

Я постоянно пребывал в недоумении, в каком-то тупике. И всегда хотел получить ответы на вопросы «почему?», но не получал их.

 

***

 

Мой отец был высоким, красивым, всегда аккуратно одетым самовлюбленным человеком. Он был не интеллектуального склада – его интересовали обычные цели этого мира. Моя мать, с другой стороны, всегда интересовалась культурой. Когда я был ребенком, она водила меня на концерты и в музеи Нью-Йорка. Но папа оставался дома.

Мама брала меня на бродвейские шоу, мюзиклы, в цирки Барнум и Бейли. Так она знакомила меня с миром культуры и развлечений.

Мои родители хотели, чтобы я стал врачом или юристом. Отец постоянно хвастался мной в мое отсутствие. При мне он вел себя совсем наоборот. Это было глупо.

Отец был очень эмоционален. Он обнимал и целовал меня прилюдно, даже когда мне было за двадцать. Я считал, что так себя вести – не по-мужски, и ненавидел такое обращение.

Родители не были по-настоящему религиозны, но мои дедушки с обеих сторон были праведными людьми, Рабби. Я видел картинки, на которых были изображены мои прадеды – очень аристократичные и заслуженные раввины.

Мой дед уехал из России, чтобы его сыновей не забрали в армию. Он купил паспорт на имя Левинсона. Так я получил свою фамилию. Первоначально наша фамилия была  Прехонница.

У меня было три сестры: Флоренс, на полтора года старше меня, Дорис, на пять лет младше, и Наоми, на 10 лет младше меня.   

Отец оказывал предпочтение Флоренс. Обычно она дразнила меня и начинала перепалку, но во всем обвиняли меня. Я ничего не мог с этим поделать.

Зато с младшими сестрами мы ладили прекрасно. Когда отца не стало, я фактически заменил им отца и заботился обо всей семье. Моя младшая сестренка всегда была для меня как дочь. Сейчас она сама уже бабушка, но для меня все равно остается малышкой. И я понимаю тех 80-летних родителей, которые обращаются с 60-летними детьми, как с маленькими.

 

Наша семья всегда была очень близка. Обычно мы с сестрами после свиданий собирались на кухне по утрам и говорили часами. Такая вот у нас сложилась дружная компания.

 

Отец был бизнесменом. Он занимался бакалеей. У него было с полдюжины работников, все это происходило задолго до появления крупных сетевых торговых компаний. Мы всегда жили немного лучше, чем большинство людей вокруг нас, однако отец никогда не был богат. На самом деле, к тому времени, когда я повзрослел, он по большей части постоянно был кому-нибудь должен. Крупные сетевые торговые компании выдавили его из продуктового бизнеса.

Потом в 20-хх годах отец занялся недвижимостью и сильно рисковал, владея большим количеством земель в разных местах. Но к 1929-му его дела шли прекрасно – у него даже была машина, что по тем временам много значило.

Затем в 1930-м он открыл закусочную. Фактически это был магазин канцелярских принадлежностей, но я организовал там продажу кофе с сэндвичами, и это место стало более успешным как кафе.

Закусочная была центром нашей семьи до того времени, когда от пневмонии внезапно скончалась наша мать. Отец не смог этого пережить. Он заболел, и за полтора года буквально высох, тоскуя по матери.

Когда скончался отец, мой дядя попросил меня произнести на похоронах очень древнюю священную молитву по ушедшим. Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал: «А это вернет его обратно? Если да, то я прочитаю молитву».

Он просто отвернулся.

Я не читал молитву, потому что был уверен, что она не вернет отца обратно.

 

После смерти папы я стал чем-то вроде отца семейства. Моя младшая сестра, Наоми, была в это время в старших классах, Дорис закончила школу, а Флоренс уже преподавала. Она была на своем месте.

Так я возглавил домашнее хозяйство и начал управлять кафе. К тому времени этот маленький бизнес имел задолженность около 10 тысяч долларов из-за болезни отца.

И поскольку дела там шли не очень хорошо, я устроился на работу как инженер по кондиционерам. Я работал практически круглосуточно, чтобы сохранить семейное предприятие.

Отец оставил нас с большими долгами. Чтобы защитить честь семьи, я был вынужден выплатить все долги. Я наладил кое-что в работе магазина и начал зарабатывать деньги. Через год я расплатился со всеми кредиторами.

После того, как скончалась мама, я так сильно по ней скучал, что в первый год не мог спокойно спать ни одной ночи. В то время я думал, что горевать – это правильно. Сейчас я знаю, что это было ничто иное, как эгоизм. Я хотел вернуть тот комфорт, который она создавала для меня, и любовь, которую она давала мне. Я скучал по своей любви-привязанности к ней.

В то время я не верил в жизнь после смерти. Для меня реальным было только то, что можно потрогать, ощутить, почувствовать и доказать. А моя обожаемая мать превратилась в пепел.