Данного Комиссии о сочинении проекта нового уложения

(Поли. собр. зак. Рос. Илот. № 12949)

 

143. Мы здесь не намерены вступать в простран­ное исследование преступлений, и в подробное разде­ление каждого из них на разные роды, и какое на­казание со всяким из сих сопряжено. Мы их выше сего разделили на четыре рода: в противном случае множество и различие сих предметов, также разные обстоятельства времени и места ввели бы нас в под­робности бесконечные. Довольно будет здесь пока­зать: 1) начальные правила самые общие и 2) по­грешности самые вреднейшие.

144. Вопрос I. Откуда имеют свое начало наказа­ния и на каком основании утверждается право нака­зывать людей.

145. Законы можно назвать способами, коими люди соединяются и сохраняются в обществе и без которых бы общество разрушилось.

146. Но не довольно было установить сии способы, кои сделались залогом; надлежало и предохранить оный: наказания установлены на нарушителей.

147. Всякое наказание несправедливо, как скоро оно не надобное для сохранения в целости сего залога.

148. Первое следствие из сих начальных правил есть сие, что не принадлежит никому кроме одних законов определять наказание преступлениям; и что право давать законы о наказаниях имеет только один законодатель, как представляющий во своей особе все общество соединенное, и содержащий всю власть во своих руках. Отсюда еще следует, что судьи и прави­тельства, будучи сами частию только общества, не могут по справедливости, ниже под видом общего блага, на другого какого-нибудь члена общества нало­жить наказания законами точно не определенного.

149. Другое следствие есть, что Самодержец, пред­ставляющий и имеющий во своих руках всю власть, обороняющую все общество, может один издать об­щий о наказании закон, которому все члены обще­ства подвержены; однако он должен воздержаться, как выше сего в 99-ом отделении сказано, чтобы самому не судить: по чему и надлежит ему иметь других особ, которые бы судили по законам.

150. Третье следствие: когда бы жестокость нака­заний не была уже. опровергнута добродетелями, че­ловечество милующими, то бы к отриновению оной довольно было и сего, что она бесполезна и сие слу­жит к показанию, что она несправедлива.

151. Четвертое следствие: судьи, судящие о пре­ступлениях потому только, что они не законодавцы, не могут иметь права толковать законы о наказаниях, так кто же будет законный оных толкователь? Ответ­ствую на сие: Самодержец, а не судья; ибо должность судьи в том едином состоит, чтобы исследовать: та­кой-то человек сделал ли или не сделал действия противного закону?

152. Судья, судящий о каком бы то ни было пре­ступлении, должен один только силлогизм или сорассуждение сделать, в котором первое предложение, или посылка первая, есть общий закон: второе пред­ложение, или посылка вторая, изъявляет действие, о котором дело идет, сходное оное с законами или противное им? заключение содержит оправдание или наказание обвиняемого. Ежели судья сам собою, или убежденный темностью законов, делает больше одно­го силлогизма в деле криминальном, тогда уже все будет неизвестно и темно.

153. Нет ничего опаснее, как общее сие изрече­ние: надлежит в рассуждении брати смысл или разум закона, а не слова.

Сие не что иное значит, как сломить преграду, противящуюся стремительному людских мнений те­чению.

Сие есть самая непреоборимая истина, хотя оно и кажется странно уму людей сильно поражаемых ма­лым таким настоящим непорядком, нежели следстви­ями, далече еще отстоящими, но чрезмерно больше пагубными, которые влечет за собою одно ложное правило, каким народом принятое.

Всякий человек имеет свой собственный ото всех отличный способ смотреть на вещи, его мыслям пред­ставляющиеся. Мы бы увидели судьбу гражданина, применяемую переносом дела его из одного Прави­тельства в другое, и жизнь его и вольность на удачу зависящую от ложного какого рассуждения или от дурного расположения его судьи. Мы бы увидели те же преступления, наказуемые различно в разные вре­мена тем же Правительством, если захотят слушаться не гласа непременяемого законов неподвижных, но обманчивого непостоянства самопроизвольных толко­ваний.

154. Не можно сравнить с сими непорядками тех погрешностей, которые могут произойти от стро­гого и точных слов придержащегося изъяснения зако­нов о наказаниях. Сии скоро преходящие погрешно­сти обязуют законодавца сделать иногда в словах закона, двоякому смыслу подверженных, легкие и нужные поправки, но по крайней мере тогда еще есть узда, воспрещающая своевольство толковать и мудрствовать, могущее учиниться пагубным всякому гражданину.

155. Если законы не точно и твердо определены и не от слова в слово разумеются; если не та единствен­ная должность судии, чтобы разобрать и положить, которое действие противно предписанным законам или сходно с оными, если правило справедливости и несправедливости, долженствующее управлять равно действия невежи, как и учением просвещенного чело­века, не будет для судии простой вопрос о учиненном поступке: то состояние гражданина странным при­ключениям будет подвержено.

156. Имея законы о наказаниях, всегда от слова в слово разумеемые, всяк может верно выложить и знать точно непристойности худого действия, что весьма полезно для отвращения людей от оного; и люди наслаждаются безопасностью, как до их особы, так и до имения их принадлежащею; чему так и быть надобно, для того, что сие есть намерение и предмет, без которого общество рушилось бы.

157. Ежели право толковать законы есть зло, то также есть зло и неясность оных, налагающая нужду толкования. Сие неустройство тем больше еще, когда они написаны языком народу неизвестным, или вы­ражениями незнаемыми.

158. Законы должны быть писаны простым язы­ком, и уложение, все законы содержащие, должно быть книгою весьма употребительною, и которую за малую цену достать можно было на подобие букваря. В противном случае, когда гражданин не может сам собой узнать следствий, сопряженных с собственны­ми своими делами и касающихся до его особы и вольности, то будет он зависеть от некоторого числа людей, взявших к себе в хранение законы и толкую­щих оные.

Преступления не столь часты будут, чем больше число людей уложение читать и разумети станут. И для того предписать надлежит, чтобы во всех школах учили детей грамоте попеременно из церковных книг и из тех книг, кои законодательство содержат.

159. Вопрос II. Какие лучшие средства употреб­лять, когда должно взяти под стражу гражданина, также открыть и изобличить преступление?

160. Тот погрешит против безопасности личной каждого гражданина, кто правительству, долженству­ющему исполнять по законам, и имеющему власть сажать в тюрьму гражданина, дозволить отнимать у одного свободу, под видом каким маловажным, а другого оставлять свободным, несмотря на знаки преступления самые ясные.

161. Брать под стражу есть наказание, которое от всех других наказаний тем разнится, что оно по не­обходимости предшествует судебному объявлению преступления.

162. Однако же наказание сие не может быть наложено, кроме в таком случае, когда вероятно, что гражданин в преступление впал.

163. Чего ради закон должен точно определить те знаки преступления, по которым можно взять под стражу обвиняемого и которые подвергали бы его сему наказанию, и словесным допросам, кои также суть некоторый род наказания. Например:

164. Глас народа, который его винит, побег его; признание, учиненное им вне суда; свидетельство сообщника, бывшего с ним в том преступлении; уг­розы и известная вражда между обвиняемым и оби­женным; самое действие преступления и другие по­добные знаки довольную могут подать причину, чтобы взять гражданина под стражу.

165. Но сии доказательства должны быть опреде­лены законом, а не судьями, которых приговоры все­гда противоборствуют гражданской вольности, если они не выделены на какой бы то ни было случай из общего правила, в уложении находящегося.

166. Когда тюрьма не столько будет страшна, сиречь, когда жалость и человеколюбие войдут в самые темницы, и проникнут в сердца судебных служите­лей; тогда законы могут довольствоваться знаками, чтоб определить взять кого под стражу.

168. Взять человека под стражу не что иное есть, как хранить опасно особу гражданина обвиняемого, доколь учинится, известно виноват ли он или невино­вен. И так, содержание под стражею должно длиться сколь возможно меньше, и быть столь снисходитель­но, сколь можно. Время оному надлежит определить по времени, которое требуется ко приготовлению дела к слушанию судьями. Строгость содержания под стра­жею не может быть иная никакая, как та, которая нужна для пресечения обвиняемому побега или для открытия доказательств во преступлении. Решить дело надлежит так скоро, как возможно.

169. Человек, бывший под стражею и потом отправдавшийся не должен чрез то подлежать никако­му бесчестию. У римлян сколько видим мы граждан, на которых доносили пред судом преступления самые тяжкие, после признания их невиновности, почтен­ных потом и возведенных на чиноначальства очень важные.

170. Тюремное заключение есть следствием реши­тельного судей определения и служит вместо наказания.

171. Не должно сажать в одно место: 1) вероятно обвиняемого в преступлении, 2) обвиненного в оном и 3) осужденного. Обвиняемый держится только под стражею, а другие два в тюрьме, но тюрьма сия одному из них будет только часть наказания, а дру­гому самое наказание.

172. Быть под стражею не должно признавать за наказание, но за средство хранить опасно особу об­виняемого, которое хранение обнадеживает его вме­сте и о свободе, когда он невиновен.

173. Быть под стражею военной никому из воен­ных не причиняет бесчестия, таким же образом и между гражданами почитаться должно быть под стра­жею гражданскою.

174. Хранение под стражею переменяется в тю­ремное заключение, когда обвиняемый сыщется виноватым. И так надлежит быть разным местам для всех трех.

175. Вот предложение общее для выкладки, по которой об истине содеянного беззакония увериться можно примерно: когда доказательства о каком дей­ствии зависят одни от других, то есть когда знаков преступления ни доказать ни утвердить истины их инако не можно как одних чрез другие, когда истина многих доказательств зависит от истины одного толь­ко доказательства; в то время, число доказательств ни умножает, ни умаляет вероятности действия по тому, что тогда сила всех доказательств заключается в силе того только доказательства, от которого другие все зависят; и если сие одно доказательство будет опровержено, то и все прочие вдруг с оным опроверга­ются. А ежели доказательства не зависят одно от другого, и всякого доказательства истина особенно ут­верждается, то вероятность действия умножается по числу знаков, для того, что несправедливость одного доказательства не влечет за собой несправедливости другого. Может быть кому, слушая сие покажется странно, что Я слово вероятность употребляю, говоря о преступлениях, которые должны быть несомненно известны, чтоб за оные кого наказать можно было. Однако же при сем надлежит примечати, что мораль­ная известность есть вероятность, которая называется известностью для того, что всякий благоразумный человек принужден оную за таковую признать.

176. Можно доказательство преступлений разде­лить на два рода, на совершенные и несовершенные. Я называю совершенными те, которые исключают уже все возможности к показанию невинности обви­няемого; а несовершенными те, которые сей возмож­ности не исключают. Одно совершенное доказатель­ство довольно утвердить, что осуждение, чинимое преступнику, есть правильное.

177. Что же касается до несовершенных доказа­тельств, то надлежит быть их числу весьма великому для составления совершенного доказательства. Сиречь надобно, чтоб соединение всех таких доказательств исключало возможность к показанию невинности обвиняемого, хотя каждое порознь доказательство оные и не исключает.

177. Прибавим к сему и то, что несовершенные доказательства, на которые обвиняемый не ответствует ничего, что бы довольно было к его оправданию, хотя невинность его и должна бы ему подать средства к ответу, становятся в таком случае уже совершенными.

178. Где законы ясны и точны, там долг судьи не состоит ни в чем ином, как вывесть наружу действие.

179. В изысканиях доказательств преступления над­лежит иметь проворство и способность; чтоб вывесть из сих изысканий окончательное положение, надобно иметь точность и ясность мыслей; но чтобы судить по окончательному сему положению, не требуется больше ничего, как простое здравое рассуждение, которое вернейшим будет предводителем, нежели все знание судьи, приобыкшего находить везде виноватых.

180. Ради того сей закон весьма полезен для обще­ства, где он установлен, который предписывает всяко­го человека судить через равных ему; ибо когда дело идет о жребии гражданина, то должно наложить молчание всем умствованиям, вперяемым в нас от различия чинов и богатства или счастия; им не надоб­но иметь места между судьями и обвиняемым.

181. Но когда преступление касается до оскорбле­ния третьего, тогда половину судей должно взять из равных обвиняемому, а другую половину из равных обиженному.

182. Тако ж и то еще справедливо, чтобы обвиня­емый мог отрешить некоторое число из своих судей, на которых он имеет подозрение. Где обвиняемый пользуется сим правом, там виноватый казаться бу­дет, что он сам себя осуждает.

183. Приговоры судей должны быть народу ведо­мы, так как и доказательство преступлений, чтобы всяк из граждан мог сказать, что он живет под защи­тою законов; мысль, которая подает гражданам обо­дрение, и которая больше всех угодна и выгодна самодержавному Правителю, на истинную свою пользу прямо взирающему.

184. Вещь очень важная во всех законах есть точно определить начальные правила, от которых зависит имоверность свидетелей и сила доказательства всякого преступления.

185. Всякий здравого рассудка человек, то есть которого мысли имеют некоторую связь одна с дру­гими, и которого чувствования сходствуют с чувство­ваниями ему подобных, может быть свидетелем. Но вере, которую к нему иметь должно, мерою будет причина, для коей он захочет правду сказать или не сказать. Во всяком случае свидетелям верить должно, когда они причины не имеют лжесвидетельствовать.

186. Есть люди, которые почитают между злоупот­реблениями слов, вкравшимися и сильно уже вкоре­нившимися в житейских делах, достойными приме­чания то мнение, которое привело законодавцев уничтожить свидетельство человека виноватого, при­говором уже осужденного. Такой человек почитается граждански мертвым, говорят законоучители; а мерт­вый никакого уже действия произвести не может.

Если только свидетельство виноватого осужденного не препятствует судебному течению дела, то для чего не дозволить и после осуждения, в пользу истины и ужасной судьбины несчастного, еще мало времени, чтоб он мог или сам себя оправдать, или и других обвиненных, ежели только может представить новые доказательства, могущие переменить существо дей­ствия.

187. Обряды нужны в отправлении правосудия; но они не должны быть никогда так законом определе­ны, чтобы когда-нибудь могли служить к пагубе не­винности; в противном случае они принесут с собою великие бесполезности.

188. Чего для можно принять во свидетели всякую особу, никакой причины не имеющую к ложному послушествованию. По сему вера, которую к свидете­лю иметь должно, будет больше или меньше в срав­нении ненависти или дружбы свидетелевой к обвиня­емому, также и других союзов или разрывов, находящихся между ими.

189. Одного свидетеля не довольно для того, что когда обвиняемый отрицается от того, что утверждает один свидетель, то нет тут ничего известного, и право, всякому принадлежащее, верить ему, что он прав, в таком случае перевешивает на сторону обвиняемого.

190. Имоверность свидетелей тем меньше есть силы, чем преступление тяжчае и обстоятельства ме­нее вероятны. Правило сие также употребить можно при обвинениях в волшебстве, или в действиях безо всякой причины суровых.

191. Кто упрямится, и не хочет ответствовать на вопросы, ему от суда предложенные, заслуживает наказание, которое законом определить должно, и которому надлежит быть из тяжких между установляемыми, чтоб виноватые не могли тем избежать, дабы их народу не представили в пример, который они собою дать должны. Сие особенное наказание не надобно, когда нет в том сомнения, что обвиняемый учинил точно преступление, которое ему в вину ста­вят; ибо тогда уже признание не нужно, когда другие неоспоримые доказательства показывают, что он ви­новат. Сей последний случай есть больше обыкновен­ный, понеже опыты свидетельствуют, что по большей части в делах криминальных виноватые не признают­ся в винах своих.

192. Вопрос III. Пытка не нарушает ли справедли­вости, и приводит ли она к концу, намереваемому законами?

193. Суровость, утвержденная употреблением весь­ма многих народов, есть пытка, производимая над обвиняемым, во время устраивания судебным поряд­ком дела его, или чтоб вымучить у него собственное его в преступлении признание, или для объяснений противоречий, которыми он в допросе спутался, или для принуждения его объявить своих сообщников, или ради открытия других преступлений, в которых его не обвиняют, в которых однако ж он может быть виновен.

194. 1) Человека неможно почитать виноватым прежде приговора судейского, и законы не могут его лишить защиты своей, прежде, нежели доказано бу­дет, что он нарушил оные. Чего ради какое право может кому дать власть налагать наказание на граж­данина в то время, когда еще сомнительно, прав ли он или виноват. Не очень трудно заключениями дой­ти к сему сорассуждению: преступление или есть известное или нет; ежели оно известно, то не должно преступника наказывать инако, как положенным в законе наказанием; и так пытка не нужна, если преступление не известно, так не должно мучить обвиняемого, по той причине, что не надлежит не­винного мучить, и что по законам тот не виновен, чье преступление не доказано.

Весьма нужно, без сомнения, чтоб никакое пре­ступление, ставшее известным, не осталось без нака­зания. Обвиняемый, терпящий пытку, не властен над собою в том, чтоб он мог говорить правду. Можно ли больше верить человеку, когда он бредит в горячке, нежели когда он при здравом рассудке и добром здоровье? Чувствование боли может возрасти до та­кой степени, что совсем овладев всею душою, не оставит ей больше никакой свободы производить какое либо ей приличное действие, кроме как в то же самое мгновение ока предприять самый кратчай­ший путь, коим бы от той боли избавиться. Тогда и невинный может закричать, что он виноват, лишь бы только мучить его перестали. И то же средство, упот­ребленное для различения невинных от виноватых, истребит всю между ними разность; и судьям будет также не известно, виноватого ли они имеют пред собою или невинного, как и были прежде начатия сего пристрастного расспроса. Посему пытка есть надежное средство осудить невинного, имеющего сла­бое сложение, и оправдать беззаконного, на силу и крепость свою уповающего.

195. 2) Пытку еще употребляют над обвиняемым для объяснения, как говорят, противоречий, которы­ми он спутался в допросе, ему учиненном; будто бы страх казни, неизвестность и забота в рассуждении, также и самое невежество, невинным и виноватым общее, не могли привести их к противоречиям и боязливого невинного преступника, ищущего скрыть свое беззаконие; будто бы противоречия столь обык­новенные человеку, в спокойном духе пребывающему, не должны умножаться при востревожении души, всей в тех мыслях погруженной, как бы себя спасти от наступающей беды.

196. 3) Производить пытку для открытия, не учи­нил ли виноватый других преступлений кроме того, которое ему уже доказали, есть надежное средство к тому, чтобы все преступления остались без должного им наказания, ибо судья всегда новые захочет открыти. Впрочем, сей поступок будет основан на следую­щем рассуждении: ты виноват в одном преступлении, так может быть ты еще сто других беззаконий сделал. Следуя законам станут тебя пытать и мучить не только за то, что ты виноват, но и за то, что ты можешь быть еще гораздо больше виновен.

197. 4) Кроме сего пытают обвиняемого, чтобы объявил своих сообщников. Но когда мы уже доказали, что пытка не может быть средством к познанию исти­ны, то как она может способствовать к тому, чтоб узнать сообщников злодеяния? Без сомнения показующему на самого себя весьма легко показать на других. Впрочем справедливо ли мучити человека за преступле­ние других. Как будто не можно открыть сообщников испытанием свидетелей на преступника сысканных, изследованием приведенных против него доказательств, и самого действия случившегося в исполнении преступ­ления, и наконец всеми способами, послужившими к изобличению преступления обвиняемым содеянного.

198. Вопрос IV. Наказание должно ли уравнять с преступлениями и как бы можно твердое сделати положение о сем уравнении?

199. Надлежит законом определити время к со­бранию доказательств и всего нужного к делу в вели­ких преступлениях, чтоб виноватые умышленными в своем деле переменами не отводили вдаль должного им наказания, или бы не запутывали своего дела. Когда доказательства все будут собраны, и о подлин­ности преступления станет известно, надобно винова­тому дати время и способы оправдать себя, если он может. Но времени сему надлежит быть весьма ко­роткому, чтоб не сделати предосуждения, потребной для наказания скорости, которая почитается между весьма сильными средствами, к удержанию людей от преступлений.

200. Чтобы наказание не казалось насильством од­ного или многих противу гражданина восставших, надлежит чтобы оно было народное, по надлежащему скорое, потребное для общества, умеренное, сколь можно, при данных обстоятельствах, уравненное с преступлением и точно показанное в законах.

201. Хотя законы и не могут наказывать намере­ния, однако ж нельзя сказать, чтоб действие, которым начинается преступление и которое изъявляет волю, стремящуюся произвести самим делом то преступле­ние, не заслуживало наказания, хотя меньшего, неже­ли какое установлено на преступление самою вещию уже исполненное. Наказание потребно для того, что весьма нужно предупреждать и самые первые поку­шения ко преступлению: но как между сими поку­шениями и исполнением беззакония может быть промежутка времени, то не худо оставить большее наказание для исполненного уже преступления, чтобы тем начавшему злодеяние дать некоторое побужде­ние, могущее его отвратить от исполнения начавшего злодеяния.

202. Так же надобно положить наказания не столь великие сообщникам в беззаконии, которые не суть беспосредственными оного исполнителями, как самим настоящим исполнителям. Когда многие люди согла­сятся подвергнуть себя опасности, всем им общей, то чем более опасность, тем больше они стараются сде­лать оную равною для всех. Законы, наказующие с большею жестокостью исполнителей преступления, нежели простых только сообщников, воспрепятству­ют, чтоб опасность могла быть равно на всех разде­лена и причинять, что будет труднее сыскать челове­ка, который бы захотел взять на себя совершить умышленное злодеяние; понеже опасность, которой он себя подвергнет будет больше в рассуждении на­казания, за то ему положенного, неравного с прочими сообщниками. Один только есть случай, в котором можно сделать изъятие из общего сего правила, то есть, когда исполнитель беззакония получает от сообщников особенное награждение: тогда для того, что разнога опасности награждается разностию вы­год, надлежит быть наказанию всем им равному.

Сии рассуждения покажутся очень тонки; но над­лежит думать, что весьма нужно, дабы законы сколь возможно меньше оставляли средств сообщникам злодеяния согласиться между собою.

203. Некоторые правительства освобождают от наказания сообщника великого преступления, донес­шего на своих товарищей. Такой способ иметь свои выгоды и так же и свои неудобства, когда оный употребляется в случаях особенных.

203. Общий всегдашний закон, обещающий про­щение всякому сообщнику открывающему преступле­ние, должно предпочесть временному особому объяв­лению в случае каком особенном; ибо такой закон может предупредить соединение злодеев, вперяя в каждого из них страх, чтоб не подвергнуть себя од­ного опасности; но должно потом и наблюдать свято сие обещание и дать, так говоря, защитительную стражу всякому, кто на сей закон ссылаться станет.

204. Вопрос V. Какая мера великости преступлений.

205. Намерение установленных наказаний не то чтоб мучить тварь, чувствами одаренную; они на тот конец предписаны, чтоб воспрепятствовать виновато­му, дабы он впредь не мог вредить обществу, и чтоб отвратить сограждан от содеяния подобных пре­ступлений. Для сего между наказаниями надлежит употреблять такие, которые, будучи уравнены с пре­ступлениями, впечатлели бы в сердцах людских на­чертание самое живое и долго пребывающее, и в то же самое время были бы меньше люты над преступ-никовым телом.

206. Кто не объемлется ужасом, видя в истории, сколько варварских и бесполезных мучений, выискан­ных и в действо произведенных без малейшего сове­сти зазора людьми, давшими себе имя премудрых? Кто не чувствует внутри содрогания чувствительного сердца при зрелище тех тысяч бессчастных людей, которые оные претерпели и претерпевают, многожды обвиненные в преступлениях сбыться трудных или немогущих, часто соплетенных от незнания, а иногда от суеверия? Кто может, говорю Я, смотреть на ра­стерзание сих людей с великими приуготовлениями отправляемое людьми же, их собратиею?

Страны и времена, в которых казни были самые лютейшие в употреблении, суть те, в которых содейвались беззакония самые бесчеловечные.

207. Чтоб наказание произвело желаемое действие, довольно будет и того, когда зло, оным причиняемое, превосходит добро, ожиданное от преступления, при­лагая в выкладке, показывающей превосходство зла над добром, так же и известность наказания несом­ненную и потеряние выгод, преступлением приобре­таемых. Всякая строгость, преходящая сии пределы, бесполезна, и следовательно мучительская.

208. Если где законы были суровы, то они или переменены, или не наказание злодейств родилось от самой суровости законов.

Великость наказаний должна относима быть к настоящему состоянию и к обстоятельствам, в кото­рых какой народ находится; по мере как умы живу­щих в обществе просвещаются, так умножается и чувствительность каждого особо гражданина; а когда в гражданах возрастает чувствительность, то надобно, чтобы строгость наказаний умалялася.

209. Вопрос VI. Смертная казнь полезна ль и нужна ли в обществе для сохранения безопасности и доброго порядка?

210. Опыты свидетельствуют, что частое употребле­ние казней никогда людей не сделало лучшими: чего если Я докажу, что в обыкновенном состоянии обще­ства смерть гражданина ни полезна, ни нужна, то Я преодолею восстающих против человечества. Я здесь говорю: в обыкновенном общества состоянии: ибо смерть гражданина может в одном только случае быть потребна, сиречь: когда он лишен будучи вольности, имеет еще способ и силу, могущую возмутить народ­ное спокойство. Случай сей не может нигде иметь места, кроме когда народ теряет, или возвращает свою вольность. Или во время безначалия, когда самые беспорядки заступают место законов. А при спокойном царствовании законов и под образом прав­ления соединенным всего народа желаниями утвержденным в государстве противу внешних неприятелей защищенном и внутри поддерживаемом крепкими подпорами, то есть силою своею и вкоренившимся мнением во гражданах, где вся власть в руках Само­держца; в таком государстве не может в том быть никакой нужды, чтоб отнимати жизнь у гражданина.

210. Двадцать лет государствования Императрицы Елисаветы Петровны преподают отцам народов при­мер к подражанию изящнейший, нежели самые бли­стательные завоевания.

211. Не чрезмерная жестокость и разрушение бытия человеческого производят великое действие в сердцах' граждан, но непрерывное продолжение нака­зания.

212. Смерть злодея слабее может воздержать без­закония, нежели долговременный и непрерывно пре­бывающий пример человека, лишенного своей свобо­ды для того, чтобы наградить работою своею чрез всю его жизнь продолжающеюся, вред им сделанный обществу. Ужас, причиняемый воображением смерти, может быть гораздо силен, но забвение в человеке природному оный противостоять не может. Правило общее: впечатления в человеческой душе стремитель­ные и насильственные тревожат сердца и поражают, но действия их долго в памяти не остаются.

Чтобы наказание было сходно со правосудием, то не должно оному иметь большего степени напряже­ния как только, чтоб оно было довольно к отвраще­нию людей от преступления. И так Я смело утвер­ждаю, что нет человека, который бы, хотя мало подумавши, мог положить в равновесии, с одной стороны преступление, какие бы оно выгоды ни обеща­ло: а с другой всецелое и с жизнию кончающееся лишение вольности.

213. Вопрос VII. Какие наказания должно налагать за различные преступления?

214. Кто мутит народное спокойствие; кто не повинуется законам; кто нарушает сии способы, ко­торыми люди соединены в общества, и взаимно друг друга защищают; тот должен из общества быть ис­ключен, то есть, стать извергом (т.е. изгоем. — Ред.).

215. Надлежит важнейшие иметь причины к из­гнанию гражданина, нежели чужестранца.

216. Наказание, объявляющее человека бесчестным есть знак всенародного о нем худого мнения, которое лишает гражданина почтения и доверенности обще­ством ему прежде оказанной, и которое его извергает из братства, хранимого между членами того же госу­дарства. Бесчестие, законами налагаемое, должно быть то же самое, которое происходит из всесветного нра­воучения:

Ибо когда действия, называемые нравоучителями средние, объявляются в законах бесчестными, то вос­последует сие неустройство, что действия, должен­ствующие для пользы общества почитаться бесчестны­ми, перестанут вскоре признаваемы быть за такие.

217. Надлежит весьма беречься, чтоб не наказывать телесными и боль причиняющими наказаниями зара­женных пороком притворного некоего вдохновения и ложной святости. Сие преступление, основанное на гордости или кичении из самой боли получить себе славу и пищу. Чему примеры были в бывшей тайной канцелярии, что таковые по особливым дням прихаживали единственно для того, чтобы претерпеть наказания.

218. Бесчестие и посмеяние суть единственные наказания, кои употреблять должно противу притвор­но вдохновенных и лжесвятош, ибо сии гордость их притупиши могут. Таким образом противоположив силы силам того же рода, просвещенными законами рассыплют аки прах удивление, могущее вогнездиться во слабых умах о ложном учении.

219. Бесчестие на многих вдруг налагать не должно.

220. Наказанию подлежит быть готовому, сход­ственному с преступлениями и народу известному.

221. Чем ближе будет отстоять наказание от пре­ступления и в надлежащей учинится скорости, тем оно будет полезнее и справедливее! Справедливее потому, что оно преступника избавит от жестокого и излишнего мучения сердечного о неизвестности свое­го жребия. Производство дела в суде должно быть окончено в самое меньшее сколь можно время. Ска­зано Мною, что в надлежащей скорости чинимое наказание полезно: для того, что чем меньше времени пройдет между наказанием и преступлением, тем больше будут почитать преступление причиною нака­зания, а наказание действием преступления: наказа­ние должно быть непреложно и неизбежно.

222. Самое надежнейшее обуздание от преступле­ний есть не строгость наказания, но когда люди подлинно знают, что преступающий законы непре­менно будет наказан.

223. Известность и о малом, но неизбежном нака­зании сильнее впечатляется в сердце, нежели страх жестокой казни, совокупленный с надеждою избыть от одной.

Поелику наказания станут короче и умереннее, милосердие и прощение тем меньше будет нужно; ибо сами законы тогда духом милосердия наполнены.

224. Во всем, сколь ни пространно, государстве не надлежит быть никакому месту, которое бы от зако­нов не зависело.

225. Вообще стараться должно о истреблении пре­ступлений, а наипаче тех, кои более людям вреда наносят, и так средства законами употребляемые для отвращения от того людей, должны быть самые сильнейшие в рассуждении всякого рода преступле­ний, по мере чем больше они противны народному благу, и по мере сил могущих злые или слабые души привлечь к исполнению оных. Ради чего надлежит быть уравнению между преступлениями и наказаниями.

226. Если два преступления, вредящие не равно обществу, получают равное наказание, то неравное распределение наказаний произведет сие странное противоречие, мало кем примеченное, хотя очень часто случающееся, что законы будут наказывать пре­ступления ими же самими произращенные.

227. Когда положится то же наказание тому, кто убьет животину, и тому, кто человека убьет, или кто важное какое письмо подделает, то вскоре люди не станут де­лать никакого различия между сими преступлениями.

228. Предполагая нужду и выгоды соединения людей в общества, можно преступления, начав от великого до малого, поставить рядом, в котором са­мое тяжкое преступление то будет, которое клонится к конечной расстройке и к непосредственному потом разрушению общества: самое легкое, малейшее раздра­жение, которое может учиниться какому человеку частному. Между сими двумя краями содержаться будут все действия, противные общему благу и назы­ваемые беззаконными, поступая нечувствительным почти образом от первого в сем ряду места до самого последнего. Довольно будет, когда в сих рядах означат­ся постепенно и порядочно в каждом из четырех родов, о коих Мы в седьмой главе говорили, действия, достойные хулы, ко всякому из них принадлежащие.

229. Мы особое сделали отделение о преступлениях, касающихся прямо и непосредственно до разрушения общества и клонящихся ко вреду того, кто во оном главою, и которые суть самые важнейшие по тому, что они больше всех прочих суть пагубны обществу: они названы преступлениями в оскорблении Величества.

230. По сем первом роде преступлений следуют те, кои стремятся против безопасности людей частных.

231. Не можно без того никак обойтися, чтоб на­рушающего сие право не наказать каким важным наказанием. Беззаконные предприятия противу жизни и вольности гражданина суть из числа самых великих преступлений: и под сим именем заключаются не только смертоубийства, учиненные людьми из народа; но и того же рода насилия, содеянные особами, какого бы происшествия и достоинства они ни были.

232. Воровства совокупленные с насильством и без насильства.

233. Обиды личные противные чести, то есть клонящиеся отнять у гражданина ту справедливую часть почтения, которую он имеет право требовать от других.

234. О поединках не бесполезно здесь повторить то, что утверждают многие, и что другие написали: что самое лучшее средство предупредить сии преступ­ления есть наказывать наступателя, сиречь того, кто подает случай к поединку, а невиноватым объявить принужденного защищать честь свою, не давши к тому никакой причины.

235. Тайный провоз товаров есть сущее воровство у государства.

Сие преступление начало свое взяло из самого за­кона: ибо чем больше пошлины, и чем больше полу­чается прибытка от тайно провозимых товаров, сле­довательно, тем сильнее бывает искушение, которое еще вяще умножается удобностью оное исполнить, когда окружность, заставами стрегомая, есть великого пространства, и когда товар, запрещенный или обло­женный пошлинами, есть мал количеством.

Утрата запрещенных товаров и тех, которые с ними вместе везут, есть весьма правосудна.

Такое преступление заслуживает важные наказа­ния как то суть тюрьма и лицеимство, сходственное с естеством преступлений.

Тюрьма для тайно провозящего товары не должна быть та же, которая и для смертоубийцы или разбой­ника по большим дорогам разбивающего.

И самое приличное наказание ка<