Buzzcocks . Magazine . Subway Sect .

Говард Девото получает приз за свою дальновидность: он соскочил с корабля панка задолго до того, как тот начал тонуть – почти сразу же после того, как он покинул гавань, на самом деле. В феврале 1977-го певец Buzzcocks ушел из манчестерской группы, которую сам же и создал, как только их первый релиз, Spiral Scratch EP, поступил в продажу. Buzzcocks в то время были одной из четырех-пяти ведущих групп того жанра, который явно был следующим большим жанром рока, и группа была полностью обескуражена таким, казалось бы, странным решением саботировать самого себя. Но Девото видел, куда двигался панк и хотел себя дистанцировать себя от этого. «Я просто не люблю движения», объяснил он год спустя в интервью NME. «Я просто упрямый».

Девото являл собой пример потайной правды панка: это было движение, основанное на восстании среднеклассовых отщепенцев, а не только тех мифических «ребят с улицы». Он изучал философию и литературу, когда познакомился с Питом Шелли в Болтонском институте Технологии и создал Buzzcocks. Риторика панка, тем не менее, подавляла вклад выходцев из арт-школ и университетов и развивала образную картину многоэтажек, урбанистических лишений и безработной молодежи. Музыкальной прессой и новостными изданиями это было принято за истину, и в начале 1977-го обратная реакция медиа породила вторую волну панк-групп, основанных исключительно на убеждении the Clash «правду знают только беспризорники». Все это в итоге вылилось в самопародийную хулиганщину, которую Девото считал «глупой» и «довольно неприятной». Панк, говорит он, «сначала казался культовой вещью, и в каком-то смысле ему помешало то, что он стал модным».  

«Как только таблоиды ухватились за Панков после инцидента на шоу Билли Гранди и турне «Anarchy», уже было заметно, как отовсюду повыскакивали все эти отксерокопированные группы», говорит Ричард Бун, менеджер Buzzcocks и лучший друг Девото со времен их учебы в средней школе Лидса. «И стало понятно, что панк станет сдерживающей силой, а не освобождающей. Изначально мы побуждали людей делать что-то свое. Они и делали что-то свое, только это что-то оказалось на деле плохой имитацией – имитацией того, чего и не существовало вообще».

Лузерское восприятие панка Девото основывалось на диете из одиночек, которым он питался всю середину семидесятых: Iggy & The Stooges, Джон Кейл и первые толчки нью-йоркской тусовски CBGB и Max’s Kansas City. Как Ричард Хелл и Том Верлен, поэты с Нижнего Ист-Сайда, он заново обрел себя, изменив свою неповоротливую и слишком английскую фамилию Траффорд на блестящую и загадочную Девото. Шелли, которого ан само деле звали Питер МакНейш, сделал то же самое, переименовав себя в честь поэта-романтика. Они познакомились, когда Девото, в поисках кого-нибудь, способного сочинить саундтрек к своему арт-видео, появился на заседании университетского Общества электронной музыки. Учившийся на инженера Шелли, соорудивший собственный осциллятор, уже к тому времени записал целый альбом экспериментальной синтезаторной музыки, вдохновленный своей любовью к Kraftwerk и прочим немецким группам.

«Мне Buzzcocks виделись пришедшими с правильной стороны панк-рока, среди групп, которые были знакомы с Faust и Can», вспоминает Пол Морли, создатель местного фэнзина Где-то там и корреспондент NME в Манчестере – на его страницах он прославлял Девото как «Самого Важного Человека из Живущих Ныне». ‘Я помню, как в восторге кричал, «Бля, да это же чистой воды Орнетт Коулмен!, когда сходил посмотреть на какой-то из самых первых концертов Buzzcocks. Гитара с басом постоянно прыгали, ударные звучали совершенно полиритмично, голос куда-то уносило. Если отойти на пару дюймов назад, то можно было принять их за какой-нибудь фри-джаз».

Spiral Scratch, первая запись группы, звучала менее хаотично и более традиционно, рок-н-ролльно, но компенсировалось это острым умом слов Девото. ‘Boredom’, бессмертная классика панка, на самом деле была упражнением в мета-панке: она выражала настоящую скуку («Я живу в этом фильме/Но меня это не колебет»), но также проходилась и по «скуке», как о предмете, предназначенном для панк-песен и дискурсу для около-панковских медиа – предмет, который был предсказуемый до такой степени, что становился немного скучным. Нарочито бессодержательное гитарное соло Шелли на двух струнах закрепило концептуальную сделку: «скучное» соло, создававшее напряжение своим одержимым нежеланием как-либо развиваться в мелодическом плане.

Из-за скуки Девото решил уйти из группы накануне выхода Spiral Scratch. Ему надоела «неослабевающая природа» панк-музыки, в том числе и ультра-скоростная молотиловка Buzzcocks. Прессе он сказал, что «устал от шума и страдает одышкой». Атака гитар с дисторшном заглушала его слова, а им требовалось внимание, по его мнению. Также подкупала своей неправильностью сама мысль о столь раннем уходе. ‘Ключевым фактором для моих действий… это то, что я преуспеваю за счет так называемого «негативного драйва»’, сообщил он NME. «Мне быстро становится скучно, и скука для меня может послужить катализатором неожиданных задумок и реализаций новых склонностей… Вообще, я думал, что именно этот негативный драйв и является тем самым панк-роком… так все и должно было быть: постоянная перемена, уклонение от выдохшихся идей, претворение в жизнь неприемлемого».

Тяга Девото к «постоянным переменам» напоминает Дэвида Боуи и его серийную смену масок. В 1977-м году Боуи вернулся на британскую сцену по-крупному, с двумя собственными релизами, Low и ‘ Heroes’, плюс еще с двумя альбомами Игги Попа, спродюсированных им же. По сравнению с Low почти весь английский панк в звуковом и интеллектуальном плане был весьма уравновешенным. Самое интересное, что выпущен он был несколько недель до того, как Девото объявил, что уходит из Buzzcocks в феврале 1977-го. Неужели он увидел надпись на (Берлинской) стене? Девото соглашается, что альбомы Боуи и Игги «произвели на меня огромное впечатление. Одно только звучание Low был уже не обычным: саунд ударных, минимализм продакшена, и все эти электронные вещи Ино на второй стороне».

В альбоме The Idiot Игги, тоже вышедшем в начале 1977-го, Девото понравился звучный проникновенный голос в духе Синатры, обнаружившийся у Попа. «Тогда все услышали, насколько богатый голос у него, и когда позже я стал петь в нижнем регистре на разных песнях Magazine, таких, как “Motorcade”, например, это, конечно же, делалось для того, чтобы немного сымитировать Игги». Для Девото, фанатичного поклонника Stooges, было уже здорово, что пластинка Игги вышла в принципе, через четыре года после Raw Power. ‘А потом выяснилось, что он собирается на гастроли! Мне кажется, я первый, кто появился в кассе Манчестерского Аполло, и билеты мы взяли в первый ряд. Потом проанонсировали, что Боуи будет играть на сцене вместе с ним, и билеты были распроданы за несколько дней полностью. Эти люди были в то время для меня гигантами».

Европейское ощущение Low и The Idiot, богатая текстурная палитра музыки и зачастую пессимистичное настроение оказали крайне большое влияние на видение Девото для своего пост-Buzzcocks проекта. Пока мысль созревала, он помогал Ричарду Буну управлять Buzzcocks, сопровождая его в поездках в Лондон на переговоры с крупными лейблами, а кормился деньгами от продажи Spiral Scratch (который неожиданно продавался, как горячие пирожки). Бун и Девото жили вместе в доме на Нижней Броутон Роуд, вместе с подружкой Девото Линдой Стерлинг, она же известная, как Линдер – изучавшая графический дизайн художница-коллажистка, которая вскоре возглавит свою собственную пост-панковую феминистскую группу, Ludus. Пит Шелли жил через несколько домов на той же улице и постоянно заходил в гости. Улей артистической активности и обмена идеями, дом на Нижней Броутон ‘был маленькой версией уорхоловской «фабрики»’, говорит Пол Морли. «Все мы были ненасытными читателями», вспоминает Линдер. «Мы приносили книги и постоянно менялись ими. Я изучала сексуальную политику и религию, а Говард занимался философией, поэтами-Символистами, штудировал Против природы Гюисманса».

Летом 1977-го Девото вывесил в манчестерском магазине пластинок Virgin объявление, обращенное к «музыкантам, готовым играть и записывать быструю и медленную музыку. Панк-менталитет не обязателен». Подразумевать, что панковский склад ума мог бы стать смирительной рубашкой для творчества, был в «год панка» сродни ереси. Из музыкантов, которых Девото собрал вместе под названием Magazine, никто не был панком, и не скрывал своих достоинств: бас-гитара Барри Адамсона была проворной и лощеной; Джон МакГеох свою хроматическую гитару укладывал жирными слоями и нисколько не чурался эпических рифов или хулиганских сольных завитушек; сменивший первого клавишника группы (студента музыкального авангарда, который не вписывался) Дейв Формула был опытным музыкантом, имевшим за плечами опыт игры в отеле «Ритц», в трио кабаре. Клавишные Формулы дали музыке Magazine богатое ощущение драмы и украшения. Сложно представить это сегодня, но само присутствие клавишных казалось сомнительным сразу же после панка – этот инструмент, все еще ассоциировавшийся с прог-роком, казался декадентским в своей декоративной чрезмерности. 

В первых интервью Magazine Девото четко давал понять, что он против того, во что превратился панк: рок для быдла или агитпропаганда. «Я не тупица и отказываюсь притворяться таковым», сказал он NME в октябре 1977-го. «Кто-то сказал, что я умен: хорошо начитан и воспитан. Каммингс называл таких «интеллиджентльменами». Я не работаю с посланиями и месседжами. У меня – только мысли и эффектами». В других местах он описывал свои песни «настолько полной картиной беспорядка, какую я только могу собрать», саундтрек для «людей, которые сидят по углам в кафе и очень тихо сходят с ума».

Критики восторгались загадочным северянином, хорошо разбирающимся в тайных глубинах. Морли сравнивал его с Сэмюэлом Беккетом и определял его главным специалистом по «абсурду бытия». Частично это было самовнушение, происходившее от имен, которыми сыпал Девото: Камю, Плат, Жерар Мэнли Хоупкинс. Говоря о «Breakdown» со Spiral Scratch, певец игриво сравнивал главного героя-параноика с «человеком из подземелья Достоевского или любого из экзистенциалистов». Несколько лет спустя он сконцентрировал «Записки из подземелья» в поп-сингле «A Song From The Floorboards». Девото соответствовал представлению Достоевского о присущей человеку порочности – как злоба и самовредительство побуждают его к негативным поступкам. «Записки из подземелья», в частности, были написаны в ответ прогрессивным идеологиям той эры с их мыслями о способности человека к самосовершенствованию и милостивом построении общества. Эта битва середины девятнадцатого века между «негативным драйвом» и утопическим социализмом находилась в корне проблем, также как и в 1978-м борьба шла между беспокойными претенциозными пост-панками и политизированным контингентом, видевшим в панке новую форму агитпропаганды или соцреализма.

Magazine подписали контракт с Virgin, и ожидания возросли. Обложку Melody Maker украшал заголовок «Девото – Человек 1978-го года». Певец одновременно и чтил, и испытывал отвращение от подобного внимания, культивируя образ равнодушия и загадочности. Подражая Дилану, он затыкал интервьюеров за пояс, и они уходили в полном убеждении, что он знает что-то, чего не знают они. «Мистериозо глэма» превратилось в клише для каждого враждебно-настроенного писаки. «Глэм» - это к внешнему виду Девото: комбинация из карандаша для глаз, миниатюрным чертам лица, и вдовьего пика делали его похожим на Ино в Roxy Music, но все-таки не доходили до полной андрогинности с боа из перьев.

Все двигалось по нарастанию, и дебютный сингл Magazine “Shot By Both Sides”, оказался на подобающей высоте. Гитарный рифф, первоначально написанный Питом Шелли, обладал звенящим великолепием “Born To Run” Спрингстина. “Shot” звучал словно гимн, но его эмоциональное средоточие было, напротив, противоположностью всему тому, за что стоят гимны: уклончивость и нежелание вступать в борьбу, призыв ко всем тем, кто отказался от солидарности или поддержки.

“Shot” запечатлел ощущение ужасной поляризации того периода и непостоянности тех, кто попался между огней в миг, когда земля уходила у него из-под ног, без каких-либо особенных ссылок на основные спорные вопросы Британии конца 70-х (Рок против расизма и Лига антинацизма против оживившихся крайних правых; коллективистские леваки, преобладавшие в партии лейбористов против правого крыла, отстаивавших права бизнесменов, доминировавших в партии консерваторов). Песня была о не принимающем участие в бое, о без деятеле. Это было защитой буржуазного арт-рокерского представления, что на самом деле имеет значение лишь одна борьба – бой индивидуалиста за свое право не быть похожим на остальных.

Так и хочется прочесть в “Shot” ответ на “Better Decide Which Side You’re On” Tom Robinson Band. Постоянно выступая на фестивалях в помощь чему-то, размещая на обложках своих пластинок информацию и контакты для разнообразных подобающих благих дел, TRB стали иконами радикального шика для всех тех, кто наделялся, что из панка выйдет что-нибудь конструктивное. Но начало тексту “Shot” было положено несколькими годами ранее в ссоре между Девото и его девушкой-социалисткой. «Я играл роль адвоката дьявола и все твердил «Да, но…», вспоминает Девото. В итоге возмущенная девушка заявила: «Ну, в итоге тебя пристрелят с обеих сторон». Фраза застряла в голове Девото и в итоге заключила в себе его появившийся идеал: действительно геройская жизнь, основанная на непринятии никаких решений. «Мысль в том, что в настоящем просветлении мы каким-то образом делаем парадоксальное и противоположное фокусной точкой своей жизни, просто держимся за это и заставляем их плясать», говорит он. «В каком-то плане это похоже на трусливый компромисс, но это может так же быть одной из сложнейших точек для жизни».

В “Shot By Both Sides” также было ощущение, что Девото в ужасе отшатывался от подстрекательской вульгарности, которая была типичной для большинства панк-концертов середины 1977-го года. Ключевые строчки песни таковы «Я червяком проник в сердце толпы/Я был шокирован тем, что было позволено/Я не потерялся в толпе». Толпа, которая управляет, и мобилизованные массовые движения могут казаться пугающими из-за их эффекта деиндивидуализации. В этом смысле “Shot” также мог быть ответом загодя “If the Kids Are United” Sham 69, массовом хите середины 1978-го года. Возглавляемая Sham и подобными ей группами вроде Cock Sparrer, нехудожественная сторона панка вылилась в «настоящий» панк, он же Ой!: мачистский, грубый, всегда готовый устроить драку, саунд, остановившийся в развитии из-за вывернутого наизнанку снобизма. Попавший посередине между этим хулиганским панком и догматизмом в стиле TRB, Девото видел себя эстетом-диссидентом, «бегущим к обратной стороне всего».

Конечно же, в контексте раннего 1978-го – шесть месяцев после уличных боев в Льюисхэме, где протестующие из Лиги Антинацистов схлестнулись с полицией, охранявшей марш Национального фронта, проходивший провокационно близко к черному району – можно было оспорить и подвергнуть вопросу отказ Девото встать и быть сосчитанным. «Мне всегда политические взгляды казались очень сложным делом», соглашается он. Тем не менее, “Shot By Both Sides” выражает честь индивидуалистского духа арт-рока, победы, достижимой, лишь когда сумеешь развернуть несчастье быть не таким, как все, свое фриковство, в жизнь, посвященную творчеству. «Shot» был лучшей попыткой Девото, чтобы мечты арт-рока стали былью.

В раннем 1978-м великолепие и сама сила сингла казалась неотразимой. «Он путешествовал по миру, даже Грейл Маркус писал о нем в Rolling Stone», говорит Пол Морли. «Он был везде, этот самый роковый рифф». Находясь неподалеку от Top 40, Magazine были приглашены в передачу Top of the Pops. Сначала Девото отказался. Когда его снова спросили через неделю, то он сдался под нажимом Virgin и согласился. Но идея открывать рот под фонограмму по телевидению казалось ему крайне неуютной. «Все это было как-то неестественно. Какой-то кошмарный абсурд». В последнюю минуту он решил сделать жест, хоть как-то обозначивший бы его презрение к отжившей свое шараде. «Я не хотел послушно прыгать по сцене, развлекать народ. Я хотел быть кровожадным, но не высказывать это открыто». Он заставил гримершу с BBC намазать его лицо белилами, но вместо поразительного глэм-инопланетянина «он был похож на Марселя Марсо», вспоминает Морли (который сидел у телевизора как приклеенный, потому что увидеть группу вроде Magazine на Top of the Pops было редкостью по тем временам). «А потом Девото решил, раз уж его разум так скор, то пусть он окажется впереди планеты всей и будет просто стоять смирно. Очень, очень смирно. И эта великая песня играла, но Девото стоял, не шелохнувшись. И на следующей неделе пластинка опустилась в чартах – возможно, впервые за всю историю поп-музыки появление на Top of the Pops позволило синглу опуститься вниз на следующей неделе. И с тех пор все закрылось. Было намертво убито».

Несмотря на отличные рецензии дебютного альбома, Real Life, карьера Magazine так и не оправилась от этого удара полностью. Обуянный негативным драйвом во всю мощь, Девото выстрелил себе в ногу. В конце 1978-го года он объяснил разочаровывающее выступление на TOTP следующим образом: «я мог добавить песне какой-то значительности, только забрав все назад». Это довольно лестный поворот. Это была смесь брезгливости и страха сцены, будто кто-то, не успевший улучить момент, застыл в лучах надвигающейся славы.

После неожиданного краха их самого исключительного сингла Magazine переняли прог-роковый подход медленной, но верной карьеры через альбомы и концерты. Упоминать «прог» было оскорбительно, и это было основной отправной точкой неминуемой негативной реакции критиков, которой был встречен Secondhand Daylight 1979-го года. Magazine пытались привлечь продюсера Боуи Тони Висконти, но довольствовались Колином Терстоном, молодым инженером, который работал с Висконти над ‘ Heroes’ и помогал Игги записывать Lust For Life. Но вместо Боуи и Игги альбом сравнивали с Pink Floyd и Genesis. Гарри Бушелл из Sounds – член Партии Социалистов Рабочих и поддерживавший настоящий панк в стиле Sham 69 – надел свои подкованные сталью Доктор Мартенсы и вышиб семь оттенков дерьма из этого альбома, высмеяв все от раскладной обложки до манерного вокала Девото. Густо спродюсированный и перенасыщенный в плане композиции Secondhand Daylight все же содержал как минимум один шедевр – “Permafrost”, нарочито инертную мелодию, чьи достоинства включали в себя клейкую басовую партию Эдамсона, угловатое соло МакГеога, достойное Lodger Боуи, и самый цитируемый куплет Девото: «Я дам тебе наркоты и выебу / В вечной мерзлоте».

Третий альбом Magazine The Correct Use of Soap 1980-го года, был встречен более тепло: его заслужено провозгласили лучшим альбомом группы. Тексты Девото черпали вдохновение из мысли, которую он вычитал в сборнике эссе на тему любви и страсти Теодора Рейка – мнение, что человек наиболее подвержен любви после того, как пережил какую-либо травму или кризис. «Я, возможно, полюбил тебя из-за своей слабости/Этого, что ли, я боюсь?», раздумывает он на преотличной «Stuck», странной песне, чем-то средним между арт-фанком и джаз-металлом. Усиленная твердыми краями и зловещими впадинами продакшена Мартина Хэннета, музыка Magazine наконец-то соответствовала возвышенным темам, а Девото в этот период написал свои самые мрачные, умные и грамотные строчки: «Я знаю, в чем смысл жизни/Это мне нисколько не помогает», «Я мог быть Раскольниковым/Но меня обокрала мать-природа» (вот и упоминание антигероя «Преступления и наказания» Достоевского). Но именно на этом фронте – сомнение экзистенциализма с рифами, готовыми для стадионов – Magazine уже затмили земляки-манкунианцы Joy Division, чей дебют Unknown Pleasures был тоже спродюсирован Хэннетом. Понимая, что движущая сила Magazine затормозила, Virgin предварила выход The Correct Use of Soap суматошным выпуском синглов с альбома для поднятия статуса группы с последовательностью в месяц. Но все это было бесполезным – хита так и не вышло. Magazine, хромая, выпустили еще концертную запись и четвертый альбом, потом, слава Богу, приняли во внимание совет Девото из песни «Stuck»: «остановись, когда перестанешь меня удивлять».

Subway Sect были одной из самых первых панк-групп, дебютировали на сцене они на «Панк Фесте» в сентябре 1976-го, вместе The Banshees, the Pistols и the Clash. Взятые менеджером последних Берни Роудсом, они присоединились к Buzzcocks и The Slits в легендарном туре White Riot в мае 1977-го. Subway Sect произвели большое впечатление на севере Англии и Шотландии, где их непарадный вид тронул местных панков, гораздо меньше помешанных на моде, чем их собратья из лондонской тусовки. Панковских поз или театральности на сцене не было, вместо этого была скромность и эксцентричность, рок-н-роллу совершенно неприсущая. Певец Вик Годар, например, держал свою гитару под странным выступающим углом. «Мне нравилась жестикуляция Вика», вспоминает Ричард Бун, их поклонник. «На одних гастролях он пел свои тексты прямо из блокнота и вырывал из него страницы». Музыка тоже разительно отличалась от всего. «Самые ранние Subway Sect были просто супер, на их концертах был сплошной дисторшн», вспоминает Мар Стюарт, возглавлявший в то время недавно образовавшийся коллектив под названием The Pop Group. «С них реально началась вся эта пост-панковая стена шума».

Из всех групп, вышедших из панка, но не обязательно панковых, Subway Sect остаются наиболее покрыты тайной. Частично это из-за того, что они практически не выпустили пластинок в свое время. Может, это из-за необычной анти-харизмы Вика Годара. Если Говард Девото намеренно культивировал интригу своими косвенными комментариями и увиливаниями, Годар просто испускал такую завесу неопределенности, робкую размытость, что она казалась нечестной и немного убогой. Неряшливый и гнусавый, его вокал располагал к выводам, что за ним кроется притупившийся разум, но это было лишь прикрытием, за которым прятались хитрющие, как у лисы, мозги. Его лицо было таким же сочетанием выдающегося и ничем не примечательного: угловатое, почти кубистское, с орлиным носом и пронзительными черными глазами-бусинами, от которых не укрывалась ни одна деталь.

Основная доза первоначального воздействия Subway Sect заключалась в том, как они выглядели – не панк, и не рок-н-ролл, «оазис по дешевой цене», как высказался Джон Сэвадж. Они выглядели «обыкновенно», но немного несвоевременно. Вместо широких воротников, всклокоченных завитых волос, клешей и галстуков-селедок (униформа обычных молодых людей образца 1976-го года) они носили старые школьные пуловеры и одежду, купленную в Оксфаме (благотворительной организации помощи голодающим), и походили на клерков из 1960-х.

В звуковом плане Subway Sect тоже не были похожи на остальных. Их корнями были моды шестидесятых – The Who, и менее известные группы вроде The Sorrows и The Eyes (гитарист Роб Симмонс был фанатом шестидесятнического брит-бита). В самом начале группе нравилось хрупкое звучание гитары Фендер Мустанг, у которой ручка модуляции вывернута так, чтобы звучать как можно боле высоко: зудящий саунд умственного беспокойства. Годар хотел, чтобы группа звучала суховато и жестко, но не «тяжело» (это наложенное густым слоем мускулистое безумие, доведенное до абсолюта на Never Mind the Bollocks). Идущий по следам Роберта Квайна, гитариста Ричарда Хелла, и Тома Верлена из Television, этот стиль игры на гитаре ничем не был обязан ритм-энд-блюзу или Чаку Берри: никаких изгибающихся сексуальных аккордов и соло. Ритм-гитара была ведущим инструментом. «Музыка основывается на попытках делать все, что звучит не совсем правильно», говорил Годар журналу ZigZag. «Если аккорды к песне хоть как-то похожи на нормальную РОК-ПЕСНЮ, то мы их не используем».

Подход певца к текстам песен был точно таким же освежающим и кривоватым. Сильно начитанные, Годар с товарищами были классическими пост-панковыми автодидактами. «Нам очень нравились библиотеки… Мы разъезжали по району Ричмонда в восточном Лондоне в микроавтобусе «Транзит», и заценивали все библиотеки района. Копались там во всех этих пластинках. Таким образом мы врубились, например, в средневековую музыку. И в книги тоже». Песни зачастую извлекались из годаровских эссе. «Я использовал те слова, которые казались бы не к месту в РОК-ПЕСНЕ», говорил он в интервью ZigZag, объясняя, как он сознательно избавился от американизмов в пользу английских идиом.

Но при этом Годар не был шовинистом: его настоящей страстью была европейская культура. Он поменял свою непритязательную и прозаичную англосаксонскую фамилию, Напер, на что-то куда более гламурное, галльское и авангардное. Записавшись на курс европейских занятий в колледже Илинг, Годар специализировался на французском искусстве и литературе. «Я обычно заставлял других людей из группы играть роли в пьесах Мольера и записывал их», смеется он. Перед концертами Subway Sect группа крутила записи Дебюсси. После школьной поездки в Советский Союз он, помимо Франции, развил в себе страсть к Восточному блоку. «Моя комната была увешана коммунистическими плакатами. А еще мы выкрашивали свою одежду в серый цвет!». Это увлечение коммунизмом носило под собой скорее эстетическую основу, нежели политическую. «Parallel Lines», одна из лучших песен Годара, была родом из такого же «строго аполитичного» (слова Говарда Девото) места, что и «Shot By Both Sides», и заявляла «Классовой войне никогда не изменить историю… у нас нет веры в вашу истину». Как и Девото, Годар казался не присоединившимся ни к чему. Он не боялся браться за существенные темы: предопределение, в величественно бряцающей «Chain Smoking», медийный контроль умов и искажение языка в «Nobody’s Scared», которая начиналась с залпа «Каждый из нас – проститутка/Поющая песню в тюрьме». Но он тщательно старался не делать выводы: вопросы были важнее, чем ответы. «Double Negative» был его пассивно-аггрессивным гимном, очень близким по духу к концепции «негативного драйва» Говарда Девото. Потом были мета-роковые гимны, критика с ударным битом, такие, как «Don’t Split It», известная своим провозглашением «не хочу играть рок-н-ролл».  

Годар по едкому красноречию мог потягаться силами с Джоном Лайдоном, когда речь доходила до темы краха панка и срочной необходимости смерти рока. В интервью Sounds он превзошел Девото, заявив, что панк свернул на кривую дорожку еще в сентябре 1976-го: «даже во время Панк-Феста в 100 Club вся энергия уже исчезла. The Pistols и Clash уже достигли своего пика». Subway Sect представляли себе рок не как предохранительный клапан для того, чтобы «высвободить напряжение человека, чтобы на следующее утро они могли пойти на работу», говорил он Melody Maker, а как возможную «очень хорошую вторую систему образования… Обучать людей самообразованию». Все это выкристаллизовалось в мета-музыкальном вопле к воссоединению «A Different Story», разъяренной критикой рока как опиума для молодежи. «Мы все ждали, когда он рухнет/Мы отрицаем рок-н-ролл», поет Годар. Песня заявляет, что только трусость останавливает нас от того, чтобы сойти с протоптанной дорожки двадцатилетнего нарратива рока и войти в какое-нибудь новой культурное пространство. По иронии судьбы, к тому времени, как «A Different Story» была записана на оборотную сторону их второго сингла «Ambition», она стала их самой традиционно звучащей песней.

Ценители Годара считают «Ambition» одним из самых величайших синглов всех времен. Странно, но менеджер Берни Роудс долгое время откладывал его выпуск. Если верить Ричарду Буну, «Ambition» выпустили только потому что он поставил это условием, когда Subway Sect досталась роль разогрева в большом национальном туре Buzzcocks в конце 1978-го года. И вместо того, чтобы Роудсу проплатить свое участие в туре – обычная практика в индустрии – он должен был, вспоминает Бун, всего лишь выпустить пластинку Subway Sect. Неудовлетворенный записью «Ambition», одной из многих вещей Subway Sect, чахнувших в мусоре, Роудс – в отсутствии группы – ускорил ее и добавил неуклюжую партию синтезатора, заставив таким образом и без того похожий на Who гимн звучать совсем как «Baba O'Riley» или «Won’t Get Fooled Again». Сингл в итоге был выпущен в ноябре 1978-го года. «Каждую неделю трехнедельных гастролей Buzzcocks/Sect», вспоминает Бун, «он признавался Синглом Недели в какой-нибудь из музыкальных газет – NME, Melody Maker, Sounds».

Несмотря на все филиппики – NME назвал Годара одним из «Значительных Людей», вместе с Лайдоном, Девото, Шелли и Марком Перри из Alternative TV – Роудс продолжал сидеть на дебютном альбоме Subway Sect, как собака на сене, в итоге альбом остается неизданным по сей день. «Это просто совпадение, никакой беды в этом нет», объясняет Годар. «Берни был слишком занят The Clash, у них тогда как раз все пошло набирать обороты, и постоянно бывал в Америке. А мы всегда запаздывали, потому что мы были его второй группой. Может быть он счел альбом недостаточно хорошим. Мы так и не выяснили почему». Непостижимо, но второй светлой мыслью Роудса было уговорить Годара уволить свою группу. «Он сказал “Группа у тебя никчемная, но ты пишешь великие песни. Мне нужны только твои песни». В духе небоскреба Брилл Годара взяли на постоянную работу писать пять песен в неделю и платили ему двадцать фунтов за песню. Некоторые исполнялись на концертах другой группой Роудса, The Black Arabs, но записаны никогда не были.

Потом недолго просуществовавшая инкарнация Subway Sect бросила весь рок ради Северного Соула. Шестидесятнический соул в быстром темпе в ключе Мотауна вдохновил культовую сцену в центральных графствах и севере Англии в ранних семидесятых, и по существу был продолжением любви модов к приправленным амфетаминами танцам всю ночь напролет под быструю черную музыку. После этого пренебрежение Годара к року усилилось. Его следующее отклонение от курса вывело его к шоу-бизнесу пред-рокового периода, к свингу и легкой музыке: к старым добрым временам, когда «песни сочинялись с гордостью и это были Песни песен», говорил он в Sounds. Годар всегда был фанатов таких крунеров, как Синатра, Беннетт и Матис. Теперь он собрал новый состав Subway Sect, вырядил их в демобилизационные костюмы и галстуки-бабочки, и называл своими ролевыми моделями таких композиторов, как Билли Стрейхорн и Коул Портер. Годар сообщал интервьюерам, что ему не интересно иметь модную публику, а скорее он готов играть для людей среднего возраста и чтобы его записи звучали в эфире Радио 2. Но вместо того, чтобы просочиться в мир настоящей музыки, ориентированной на взрослых, Subway Sect стали центром недолго просуществовавшей псевдо-кабаре, отдающей ретро тусовки, собиравшейся в клубе Left в Сохо. Песни были отличные, но Годар со своим скудным голосом на крунера не тянул.

Хоть ему все еще перевалило за второй десяток, Годару было комфортно в старомодном образе, о чем он рассказывал Sounds: «Я бы хотел жить пятьдесят лет назад или около того. Мне хотелось бы родиться аристократом». Все было намеренно не-рок-н-рольным. Интервью проходили в кафе-мороженых, а не в пабах. Он рассказывал о своих хобби: гольф, наблюдение за птицами, лошадиные скачки (он трепетал перед лошадками и даже работал букмекером). Он стал такой культовой фигурой, обраставшей нелепыми историями. Ходил слух, что у него была ручная выдра. Был и другой, о том, что он исполнил концерт в Париже, одетый в дельфина. В то же время он разработал видимость консерватизма, в духе Рене Магритта. Как гласит его же текст к песне «Be Your Age»: «Она всегда говорила, что не любит аномальность, это так очевидно/Она говорит, что нормальность куда интереснее и сложнее». Он нанялся на работу в палатку с гамбургерами в Ист Шине и со временем женился на управляющей. Но больше всего говорили о том, как он стал почтальоном.

Иногда появлялись записи в течении восьмидесятых, обычно связанные вместе или выпущенные по прошествии продолжительного времени. Мистика Годара, почти что панка, росла и особенно после выхода в 1984-м году блестящего стремительного сборника ранних записей и радио-сессии у Джона Пила. Критики и хипстеры обожают тех, на кого махнули рукой в свое время, а Годар был как раз из таких. Будучи гением-неудачником и упуская возможности, вполне можно стать известным в своем роде, как намек на то, что могло бы быть. И, в конце концов, сама идея Subway Sect оказалась мощнее и влиятельнее, чем те несколько пластинок, которые они выпустили за то слишком короткое время, которое существовали.

3