Опричнина против Земщины // Курукин И.В., Карацуба И.В., Соколов Н.П. Выбирая свою историю. «Развилки » на пути России: от рюриковичей до олигархов. М.: КоЛибри, 2006. С. 105-124.

1564

Опричнина против земщины

107

В воскресенье 3 декабря 1564 г. Москва застыла в недоумении. Царь

по обычаю уезжал в Коломенское праздновать Николин день. Но на

сей раз царский «подъем» был совершенно необычен. Царь забирал с

собою не только «святость» — иконы и церковную утварь, но и всю

свою казну, и даже объемистую «либерею» (библиотеку). Избранные

бояре, ближние дворяне и приказные получили распоряжение следо-

вать за государем с женами и детьми. Сопровождать гигантский царс-

кий поезд из двух сотен подвод должна была отборная дворянская

конница «со всем служебным нарядом». Ясно было, что «богомолье»

предстоит из ряда вон выходящее. Царь что-то затевал, но даже

маршрут поездки держался в сугубой тайне.

Объяснение появилось ровно через месяц. 3 января 1565 г. из

Александровой слободы, где обосновался государь, пришло его пос-

лание митрополиту Афанасию, немедленно оглашенное на импрови-

зированном земском соборе. Свой отъезд царь объяснял «гневом» на

«государевых богомольцев» — церковных иерархов, а также бояр, де-

тей боярских и всех приказных людей. Царь подробно «исчислял»

«измены боярские и воеводские и всяких приказных людей». Бояре и

воеводы, если верить царю, растаскивали казну и присваивали госу-

даревы земли, а оборонять страну от крымских татар, Литвы и «не-

мец» вовсе не желали. Вина церковных иерархов состояла в том, что

они заступались за тех неугодных царю слуг, которых он хотел «по-

наказать». В завершение послания царь объявлял, что, «не хотя их

многих изменных дел терпеть, оставил свое государство» и поехал по-

селиться, где «его, государя, Бог наставит». Одновременно в особой

грамоте торгово-ремесленному люду столицы Иван IV писал, «чтобы

они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы ни-

которые нет».

В совокупности послания Ивана составляли очевидный единый

ультиматум. Городская чернь натравливалась на верхи общества и

после оглашения царского послания выразила полную готовность

108

собственноручно царских «изменников» истребить. Условия ультима-

тума были немедленно приняты. В тот же день митрополит Афанасий

послал в Слободу депутацию с соборным приговором, предлагающим

царю править страной «как ему, государю, годно».

5 января царь принял в Слободе московскую депутацию, сообщил

ей о милостивом согласии вернуться к управлению государством, но

на особых условиях, а именно, «учинить ему на своем государстве се-

бе опричнину». «Опричное» — особое, личное царское — войско послу-

жило инструментом установления неограниченного самовластия.

Путь построения сословно-представительной монархии, начатый ре-

формами предшествующего десятилетия, был отвергнут.

Земское строение

21 июня 1547 г. в Москве случился страшный пожар, какого прежде не

бывало. Загорелось на Арбате в церкви Вознесения, при сильном ветре

занялся весь западный посад до Москвы-реки, потом огонь перекинул-

ся на Кремль и Китай-город, а там и на большой посад вдоль Покровки.

Унять огонь не было никакой возможности. Выгорело пол-Москвы, по-

гибших насчитали более полутора тысяч. В Кремле задыхались от ды-

ма. Царю ничего не оставалось как бежать в село Воробьеве.

26 июня в Кремле на площади у Успенского собора бояре опраши-

вали рядовых горожан — «черных людей» — о причинах несчастья. В

толпе поднялся крик, что город подожгли Глинские. Будто бы княги-

ня Анна Глинская «со своими детьми волховала, вынимала сердца че-

ловеческие, да клала в воду, да тою водою, ездя по Москве, кропила,

оттого Москва и выгорела». Среди бояр, наряженных вести след-

ствие, стоял на площади и князь Юрий Глинский. Почуяв недоброе,

он бросился спасаться в собор, толпа кинулась за ним, выволокла из

собора и побила камнями на площади. Труп его бросили вне Кремля

на торжище, где казнили преступников. Народ начал громить дворы

Глинских, перебил их слуг, а заодно досталось и многим государевым

дворянам, некоторые из них, впрочем, сами участвовали в погроме.

На третий день толпа, собранная городским палачом, пришла в царс-

кую загородную резиденцию. Ближним боярам с трудом удалось успо-

коить ее, убедив, что Глинских в Воробьеве нет. Через день мятеж в

городе улегся.

109

Никаких требований, никакой программы, кроме истребления

Глинских, бунтовщики не выдвигали, отчего современные историки-

социологи называют июньское восстание в Москве «примитивным

бунтом». Но примитивный бунт не был бессмысленным. Пало прави-

тельство Глинских, а с ним вместе окончилась эпоха «боярского правле-

ния». В годы малолетства Ивана IV, особенно после кончины в 1538 г.

матери царя Елены Глинской, реальная власть неоднократно перехо-

дила от одного боярского клана к другому: в 1539-м Вельские свергли

Шуйских, в 1542-м Шуйские — Вельских, в 1544-м близ царя утвер-

дились Глинские. Временщики стремились не упустить момент и изв-

лечь для себя как можно больше выгод, «растаскивали» казну, обзаво-

дились вотчинами... Вовлекая великого князя в свои склоки, фавори-

ты Ивана баловали, потакали всем его капризам, и он стал

предаваться диким и неистовым «потехам». В 12 лет он развлекался,

сбрасывая с колоколен кошек и собак, с четырнадцати — начал «чело-

веков ураняти».

Самовластное хозяйничанье соперничающих боярских кланов

больно отражалось на рядовых обывателях. Вся система государ-

ственной администрации, созданная в правление Ивана III и Василия

III, опиралась на местнический принцип организации служилого сос-

ловия. Служебное старшинство боярина определялось его «местом» в

собственном роде и «местом» его рода среди других родов. Дети, пле-

мянники и внуки одного боярина должны были находиться на службе

в таком взаимоотношении с потомками другого, в котором когда-то

служили их предки. «Отеческая честь» зависела от происхождения, но

ее необходимо было поддерживать службой. Поэтому бегство с поля

боя или отъезд в Литву одного представителя семьи могли привести

весь род к царской опале и «закосненью» — т. е. род оказывался на

задворках местнической иерархии. Честь рода определялась преце-

дентами, поэтому нельзя было пропустить «невместное» назначение,

от этого была «поруха» всему роду. Нередко бывали случаи, когда наз-

наченный в поход боярин отказывался выступать под командой менее

«честного» воеводы. Верховным судьей в местнических спорах был

сам государь, который до известных пределов мог «высить» род своим

благоволением. Когда наверху властной пирамиды оказывался сла-

бый, малолетний великий князь, административная система начина-

ла давать сбой. К 1547 г. административная и военная организация

страны в результате олигархических склок была сильно расшатана.

110

Власть не могла даже обеспечить надежной защиты от набегов свое-

вольных татарских мурз. По сообщению иностранного путешествен-

ника, в одном только 1551 г. в Казани продавалось на невольничьем

рынке до 100 тыс. пленников из Московии (все население страны, по

расчетам демографов, не превышало тогда 6 млн человек). Московс-

кий бунт, а подобные мятежи происходили и в других городах, ясно

показал, что требовалось немедленное и энергичное «устроение» Мос-

ковского государства.

В понятиях того времени настроения, царившие в Москве после

июньского пожара и бунта, описывались как всеобщее «покаяние».

Необходимо иметь в виду, что покаяние означало не только христиа-

нское таинство, но и отказ от прежней, дурной, греховной жизни и

сознательный переход к лучшей, праведной. В этом смысле следует

понимать сообщение «Степенной книги» о том, что сам «благочести-

вый царь» и «вельможи его до простых людей все сокрушенным серд-

цем..., греховные дела возненавидев», «умилились и на покаяние ук-

лонились».

В правительственной среде нашлись люди, которые давно за-

мышляли реформы. В 1548 г. к власти приходит неформальный кру-

жок администраторов, во главе с Алексеем Федоровичем Адашевым,

который иногда историки называют «избранной радой». Название

это неудачно во многих отношениях. Оно впервые было пущено в

оборот князем Андреем Курбским в «Истории о великом князе моско-

вском», сочиненной после многих лет жизни беглого воеводы в Поль-

ше, где он усвоил многие польско-литовские политические термины.

Разумеется, на Москве не пользовались словом «рада», и само поня-

тие, определяющее политический институт польско-литовского госу-

дарства, едва ли в данном случае применимо. Кружок реформаторов

был сугубо неформальным и не составлял правительства, облеченно-

го ясно очерченными полномочиями. Правильнее говорить, видимо,

о фактическом правительстве, душой которого был Алексей Адашев

при формальном «председании» царя. Помимо Адашева, в этот

ближний круг входили священник кремлевского Благовещенского

собора Сильвестр, посольский дьяк Иван Висковатов, бояре Захарь-

ины-Юрьевы. Вопреки распространенному заблуждению, Андрей

Курбский не входил в этот правительственный кружок, «воинский

чин» в нем представляли бояре Иван Шереметев и Михаил Вороты-

нский.

111

Правительство должно было разрешить несколько важнейших

проблем и прежде всего упорядочить военное дело и финансы. Указа-

ми 1549—1550 гг. бьио ограничено ведение местнических споров,

причем служебное начало при назначении на должности было постав-

лено выше родового. Местничать воеводам в военное время было зап-

рещено. В 1556 г. был введен в действие детально разработанный Ус-

тав о службе, выровнявший тяготы всех «воинников» — один конный

воин в полном снаряжении должен был выставляться с каждых 100

четвертей пахотной земли, состоящей в поместном или вотчинном

владении. Упорядочено и унифицировано было налогообложение.

Единицей обложения стала «соха», включавшая 800 четвертей поме-

стной, 600 — церковной или 400 — крестьянской земли.

Однако важнейшую и наиболее болезненную часть реформ сос-

тавляло упорядочение государственного управления и суда. Реформа-

торы рассчитывали укрепить правопорядок, предоставив всем сосло-

виям возможность соучаствовать в выработке и реализации властных

решений. В 1549 г. было введено первое важное новшество —

состоялся «собор примирения», на заседаниях которого, помимо Бо-

ярской думы и церковного «чиноначалия», присутствовали воеводы и

дети боярские. Московские великие князья и прежде устраивали по-

добные расширенные совещания, но они обсуждали исключительно

военные проблемы. На соборе 1549 г. 18-летний царь публично зая-

вил о необходимости радикальных перемен в государственном устрой-

стве, и собор приговорил разработать новый свод законов — Судеб-

ник. Казенный приказ, во главе которого стоял Адашев, энергично

принялся за дело, и в 1550 г. новый свод законов был утвержден Бо-

ярской думой, а некоторые его положения через год обсуждались и ут-

верждались собором.

Новый Судебник существенно ограничивал произвол назначае-

мых царем наместников-кормленщиков, отныне вершить суд (а надо

заметить, что в те времена слово «суд» означало и административную

деятельность) они должны были при непременном участии земских

выборных. Адашевское правительство завершило начатую еще при

Елене Глинской губную реформу. В новых административных окру-

гах (губа, как правило, включала два-три уезда), созданных в цент-

ральной части страны — «Замосковном» крае, — местное управление

и полицейские функции передавались выборным «губным старостам»

из «детей боярских», то есть служилых людей, будущих дворян. В

112

1552 г. в тех уездах, где губные институты не могли быть сформиро-

ваны за малочисленностью служилых людей, главным образом на се-

вере страны, начинается проведение земской реформы, в ходе кото-

рой наместники заменялись земскими старостами и «излюбленными

головами» из посадских людей и черносошных крестьян. Земские ста-

росты, опираясь на нижестоящих выборных сотских и десятских,

проводили разверстку и сбор налогов, вели следствие и суд. Выбор-

ность и сменяемость этих новых «чиноначальных» людей ставили го-

сударственную власть под контроль подданных, приобретавших чер-

ты граждан. Выборность местных властей сокращала масштабы зло-

употреблений и произвола, в частности, выборные должны были

наблюдать, чтобы судьи не брали «посулы» — взятки от тяжущихся

сторон. Центральная власть поступалась частью своих прерогатив в

пользу «лучших людей» на местах.

Проведение земской реформы было связано с необходимостью

обеспечения единства законодательства, вступавшего в противоре-

чие с существовавшей системой исключительных иммунитетных

прав светских и духовных «сильных людей», освобождавших их от

подчинения общим нормам закона. Особыми — «тарханными» — гра-

мотами предоставлялись освобождение от повинностей и право непод-

судности никакому суду, кроме великокняжеского. Судебник реши-

тельно положил конец этой практике. Статья 47 гласила: «...Тархан-

ных вперед никому не давать, а старые тарханные грамоты поимати у

всех».

Местный суд становился образцом отношений государственной

власти с выборными от сословий. Логическим завершением этой

конструкции было бы создание представительного учреждения от

«всей земли» также и при верховной власти. И в этом направлении да-

же были сделаны первые шаги. Помимо «собора примирения», мы

знаем о созыве в эпоху адашевского правительства в 1551 г. собора,

получившего по числу глав в соборном «уложении» название Стогла-

ва, однако труды этого собора главным образом относились к упоря-

дочению церковной жизни и, соответственно, состав его был ограни-

чен преимущественно церковными людьми.

Создание системы сословного представительства в эпоху Адашева

не было завершено: созыв соборов производился нерегулярно, не су-

ществовало правил о выборах депутатов, не был определен круг воп-

росов, подлежащих соборному рассмотрению. Тем не менее не подле-

113

жит сомнению, что установление «праведного» суда под контролем

выборных — «излюбленных» — людей было шагом к созданию сослов-

но-представительной государственной системы, из которой в дальней

перспективе могли вырасти парламентская монархия и демократия

современного европейского типа. Современники эту связь сознавали

вполне отчетливо. Андрей Курбский в своей истории грозненского

царствования писал, что Адашев был «общей вещи зело полезен».

«Общая вещь», или «общее дело», — в данном случае дословный пере-

вод латинского понятия «res publica». Ростки понимания государ-

ственной работы как общего дела монарха и подданных, работы «всей

земли», пробившиеся в реформах 1550-х гг., бесспорно, открывали

для Руси правовую перспективу.

Для создания полноценного парламента на Руси недоставало сос-

ловий в европейском смысле слова — то есть наследственных корпо-

раций, обладающих обязанностями и правами, закрепленными зако-

ном и обычаями. А проведение губной и земской реформы как раз и

было крупным шагом к оформлению таких сословий. Это ясно

чувствовали наиболее заинтересованные в таком ходе дела городские

торгово-промышленные круги. «Пискаревский летописец» (одна из

немногочисленных летописей, вышедшая не из великокняжеских

канцелярий), составленный в начале XVII в. в Нижнем Новгороде,

сообщал о времени правления Адашева: «...В те поры русская земля

была в великой тишине и во благоденстве и управе... Да в ту же пору

был поп Сильвестр и правил Русскую землю с ним за один и сидели

вместе в избе у Благовещения, где ныне полое место между палат».

Пустое — полое — место действительно вскоре образовалось не только

на месте палат, где заседал Адашев с товарищами, но и на месте сос-

ловного представительства. И было это полое место результатом рез-

кой смены политического курса.

Историки-педанты продолжают спорить, было ли создание сос-

ловно-представительной системы сознательной целью Адашева и

его товарищей, но что таков неизбежный объективный результат

их деятельности — было вполне очевидно современникам. И преж-

де всего тому влиятельнейшему современнику, которому одному

было по силам разрушить эти планы и повернуть ход событий в

иное русло.

114

Августейшая публицистика

Иван ГУ быстро почувствовал опасность, угрожающую полноте царс-

кой власти. В 1560 г. все члены кружка были преданы опале. Фор-

мальным поводом послужило несогласие Адашева с продолжением

бесперспективной Ливонской войны, но по существу царь не скры-

вал, что удалены его прежние советники за покушение на самодержа-

вие. В посланиях Андрею Курбскому Грозный формулирует это совер-

шенно недвусмысленно: главная вина опальных советников в том, что

«восхваляли» и стремились ввести такой порядок, когда «рабы власт-

вуют помимо государя».

Будучи блестяще образованным человеком и талантливым писа-

телем, Грозный в многочисленных «широковещательных» посланиях

выстроил весьма стройное обоснование необходимости неограничен-

ной самодержавной власти. Сама природа человека такова, что греш-

ные люди неспособны к добру без принуждения, и потому подданным

надлежит находиться в полной «государской воле», а где они «государ-

ской воли над собой не имеют, тут как пьяные шатаются и никакого

добра не мыслят».

Корень зла всякого «народоправства» в том, что «там особо каж-

дый о своем печется». Неизбежные при этом смуты и раздоры способ-

на прекратить только неограниченная царская власть, но «если царю

не повинуются подданные, они никогда не оставят междоусобных

браней».

Самодержец руководствуется непосредственно провидением, че-

ловеческие советы могут лишь замутить ясность божественного отк-

ровения: «Мы же уповаем на милость божию... — писал Грозный, — и

от человек учения не требуем».

Посему образцы народоправства, доступные тогда непосредствен-

ному наблюдению подданных московского государя, подлежат реши-

тельному осмеянию и принижению. Особенно достается от Грозного

выбираемым шляхтой польским королям, положение которых хуже

«худейших рабов». Не должен быть властитель и «старостой в волос-

ти», каков, по мнению Грозного, шведский король, которого извиня-

ет только то, что он «мужичий род, а не государской».

Наиболее отчетливо неприятие парламентских ограничений мо-

наршей власти Грозный формулирует в письме английской королеве

Елизавете, отказавшей ему в прямом ответе на запрос, поскольку от-

115

вет зависел от решения парламента: «Мы надеялись, что ты в своем

государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей госуда-

рской чести и выгодах для государства... Но, видно, у тебя, помимо

тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и

не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для

страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем

девическом звании, как простая девица».

Ни бояре, ни торговые мужики царю не указ. Более того, не долж-

на ограничивать его власти и церковь. Грозный подбирает из Священ-

ного Писания множество выразительных примеров для доказатель-

ства пагубности церковного вмешательства в дела светской власти.

История Руси весьма вольно трактуется царем, дабы доказать, что

«наши великие государи, от Августа кесаря обладающего всею вселен-

ною, и брата его Пруса и даже до великого государя Рюрика и от Рю-

рика до нынешнего государя... все государи самодержцы, и никто же

им не может указу учинить и вольны добрых жаловать, а лихих каз-

нить». Тогдашние «интеллигенты» — московские книжники, сочинив-

шие в 20-е гг. XVI столетия «Сказание о князьях владимирских», от-

куда позаимствовал Грозный эту мифическую родословную, пеклись

прежде всего о вящей славе и величии родной державы. Оказалось —

от державности всего шаг до самодержавия.

Дело оставалось за малым. Царю, взыскующему «самодержь-

ства», недоставало реальных рычагов власти. Обычаи и новые уста-

новления эпохи адашевских реформ препятствовали воплощению

идеала. Но вскоре способ нашелся.

Опричный погром

Указ об опричнине был издан на следующий день после возвращения

царя в Москву из Александровской слободы — 3 февраля 1565 г. Со-

держание не дошедшего до нас указа в передаче летописи сводилось к

двум основным пунктам. Во-первых, царь получал возможность

сформировать «особный двор» с особыми боярами, дворецкими, каз-

начеями, дьяками, всякими приказными и дворовыми людьми, с це-

лым придворным штатом. Из служилых людей он отобрал в опрични-

ну тысячу человек, которым в столице были отведены отдельные ули-

цы (Пречистенка, Арбат и левая по ходу от Кремля сторона

Никитской) с несколькими слободами до Новодевичьего монастыря.

116

Начался «перебор людишек» — не зачисленные на опричную службу

прежние обыватели этих улиц и слобод были выселены из своих домов

в другие части посада. Для содержания этого двора, «на свой обиход»

царь отобрал в опричнину около 20 городов с уездами и несколько от-

дельных волостей, в которых земли розданы были опричникам, а

прежние землевладельцы выведены были из своих вотчин и поместий

и получили земли в неопричных уездах. Опричная область не состав-

ляла сплошной территории, в нее вошли волости, расположенные на

разных концах Московского государства, и даже отдельные части го-

родов (как, например, позже была взята в опричнину Торговая сто-

рона Новгорода). Остальная страна получила наименование земщи-

ны. Все центральные учреждения, оставшиеся в земщине, приказы,

должны были действовать по-прежнему, «управу чинить по старине»,

под руководством земской Боярской думы, которая должна была о

важнейших делах докладывать государю.

Второй пункт указа вводил в стране новый правовой режим: за

царем признавалось полное право по произволу казнить и миловать

«лиходеев» и «изменников» («и в тех ведает бог да он, государь, и в

животе и в казни его государьская воля...»). Таким образом высшая

власть получала право бессудной казни. До тех пор обычай не позво-

лял великому князю лишать кого-либо чести, жизни или имущества,

«не осудя праведным судом с бояры своими». В силу этого пункта уже

в ближайшие недели были казнены и отправлены в ссылку несколько

видных бояр.

Во всей истории России нет эпизода (кроме, может быть, петровс-

ких реформ или ленинской революции), который вызывал бы между

историками столько ожесточенных споров, как опричнина. Историки

XIX в., начиная с основателя отечественной исторической науки Ни-

колая Михайловича Карамзина, видели в ней лишь «бессмысленную

тиранию», следствие «ужасной перемены в душе царя» после смерти

любимой жены Анастасии. В.О. Ключевский говорил о введении оп-

ричнины: «Если все это не простое сумасбродство, то очень похоже на

политический маскарад, где всем государственным силам нарочно да-

ны несвойственные им роли и поддельные физиономии», а сама оп-

ричнина имела характер орудия, направленного исключительно «про-

тив лиц, а не против порядка» и в этом качестве не имела «политичес-

кого смысла». В конце века С.Ф. Платонов попытался найти в

опричной политике социальный смысл: он выдвинул гипотезу, будто

117

бы опричнина была орудием борьбы центральной власти с «потомка-

ми владетельных князей» и «подвергла систематической ломке вот-

чинное землевладение служилых княжат вообще, на всем его прост-

ранстве», а целью Грозного было «ослабление родовой аристократии».

Гипотеза Платонова была без доказательств принята советской исто-

рической литературой в качестве полновесной теории. Бодрое и едино-

душное это усвоение произошло по вненаучным причинам. Понимание

опричнины как механизма смены старого боярства новым дворян-

ством в качестве опоры власти позволяло представить террористичес-

кий режим опричнины достигающим исторически «прогрессивных»

целей, ибо в такой смене и заключался, с точки зрения марксистов,

прогресс. С.В. Бахрушин, например, писал в 1947 г., что «опрични-

на, несмотря на ряд темных сторон, достигла больших и положитель-

ных результатов в деле государствешюй централизации. Опричнина

была, несомненно, прогрессивным явлением, поскольку она помогла

ликвидировать остатки феодальной раздробленности и расчистила

путь к созданию в будущем абсолютистского государства, которое в

данных исторических условиях было необходимо для развития эконо-

мической и политической мощи русского народа». А куда же было де-

ваться Сергею Бахрушину (бывшему члену кадетской партии, о чем

ему напоминали на экзаменах советские студенты), если сам «кори-

фей всех наук» Иосиф Сталин даже однажды побранил Сергея Эйзен-

штейна за то, что в его «Иване Грозном» «прогрессивное войско оп-

ричников изображено как банда разбойников и мародеров», добавив,

что единственная ошибка Ивана Грозного состояла в том, что он «не

сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных се-

мейств, не довел до конца борьбу с феодалами».

Как только сталинский режим рухнул, зашаталась и «прогрессив-

ная» схема — были опубликованы работы С.Б. Веселовского, показав-

шего, что в годы опричных гонений боярство пострадало не больше

других сословий. Позднее В.Б. Кобрин окончательно развеял легенду

о мнимой «демократичности» опричнины, показав, что опричное во-

инство формировалось из тех же социальных слоев, из которых и ра-

нее составлялся государев двор.

Р.Г. Скрынников, проанализировав состав опричных жертв, при-

шел к выводу, что более всего пострадали старомосковское боярство,

приказная бюрократия и руководство церкви, а «с политической точ-

ки зрения террор против указанных группировок был полной бес-

118

смыслицей». Дело заходило в тупик. Сталинская ясность оставалась

только на страницах школьных учебников.

Между тем никакой загадки в опричнине нет. Загадочным это яв-

ление становится только, если подходить к нему с предвзятым убеж-

дением в наличии у Грозного социальной программы, а таковой у ца-

ря, как мы убедились, не было. Достаточно вглядеться в способ фор-

мирования опричного войска и направление основных его ударов, и

смысл чудовищного нововведения будет совершенно ясен.

Прежде всего следует отрешиться от распространенного заблуж-

дения, что, вводя опричнину, Грозный разделил страну. Ничего по-

добного, разумеется, не было, царь продолжал управлять всем госуда-

рством, но его маневр обеспечил раскол в рядах Боярской думы, чи-

нов «государева двора», приказной бюрократии и даже духовенства (в

опричнину входили и некоторые монастыри). Царь получил возмож-

ность сформировать собственное частное войско, набор в которое

происходил не по общепринятому сословному принципу, а по принци-

пу личной преданности. Опричники, которых набралось до шести ты-

сяч, давали присягу служить царю верой и правдой, «доносить на из-

менников, не дружиться с земскими... не водить с ними хлеба-соли,

не знать ни отца, ни матери, знать единственно государя». Бесчин-

ства, грабежи и издевательства над земскими ставились опричникам

в заслугу; чем более ненавидели земские опричников, которых звали

«кромешниками», тем большее доверие испытывал к ним Грозный,

которому нужна была сила способная на все и по-собачьи преданная

ему лично. Не случайно знаком опричного «достоинства» была назна-

чена притороченная к седлу собачья голова. Доказательства личной

преданности требовались иногда самые чудовищные (передавали, что

некто из опричных должен был зарезать родного отца). Но и этих

скреп казалось Грозному недостаточно. Дополнительной гарантией

верности государю должен был стать монашеский обет. Ближайшие

три сотни опричников составили псевдомонашеское братство, где

царь был игуменом.

Религиозная подоплека опричнины, как показывают последние

исследования А.Л. Юрганова, заключалась в последовательном, хотя

и рискованном с канонической точки зрения, доведении Иваном

Грозным до логического конца идеи о царе как наместнике Божьем на

земле. Еще Иосиф Волоцкий писал, что «царь убо естеством (т. е. те-

лом) подобен есть всем человеком, а властию же подобен есть выш-

119

ням (т. е. Всевышнему) Богу». А значит, по разумению Ивана, царь,

«яко Бог», имеет право на ярость наказания, может начинать Страш-

ный суд «здесь и сейчас», казня грешников и милуя праведников. Так

что в восприятии самого Грозного опричнина, скорее всего, была яв-

лением и политическим, и религиозным. Разумеется, с точки зрения

строго церковной — это чудовищное искажение самого существа Но-

вого Завета. Именно об этом бесстрашно напоминал царю митропо-

лит Филипп.

Первые опричные казни ставят исследователей в тупик, в списках

жертв невозможно проследить какой-либо закономерности. Кроме

того, невозможно себе вообразить, что все сложное заведение оприч-

нины предпринималось ради казни в феврале 1565 г. пятерых бояр и

ссылки в Казань десятка ростовских и ярославских княжат. По всей

видимости, в течение года Грозный лишь острил опричный топор, и

только когда орудие было вполне готово, употребил его по назначе-

нию. Основные «потоки», которые ясно просматриваются в кажу-

щемся хаосе опричных казней, показывают совершенно недвусмыс-

ленно, для чего этот топор создавался.

Первой жертвой широкомасштабного и целенаправленного оп-

ричного террора стали члены Земского собора 1566 г. Собор был соз-

ван для подтверждения правительственного курса на продолжение

войны в Ливонии и, соответственно, утверждения чрезвычайных на-

логов. На Соборе значительная группа участников потребовала отме-

ны опричнины. Последовали казни и ссылки.

Следующий удар был нанесен по земской думе. 11 сентября 1568 г.

были казнены конюший — председатель думы — И.П. Челяднин-Фе-

доров, окольничие М.И. Колычев и М.М. Лыков, боярин А.И. Каты-

рев-Ростовский и с ними до 150 дворян, приказных людей. Мы никог-

да не узнаем, насколько основательны были выдвинутые против дум-

цев обвинения в заговоре с целью смещения Ивана Грозного и замены

его старицким князем Владимиром Андреевичем. Обвинение, скорее

всего, было ложным, существенно, однако, что под этим предлогом

уничтожался целый слой старинных советников московских госуда-

рей, носителей традиции «вольных слуг», не готовых беспрекословно

повиноваться любому княжескому распоряжению.

Оппозиция в думе была обезглавлена, ничто не мешало теперь

Грозному расправиться со строптивыми церковными иерархами, так-

же ставшими в оппозицию режиму. 9 мая 1566 г. митрополит Афана-

120

сии демонстративно сложил с себя сан и удалился в Чудов монастырь,

в знак протеста против опричнины. Грозный предложил занять ка-

федру казанскому архиепископу Герману, который даже переехал на

митрополичий двор. Однако вскоре новый митрополит попытался

склонить царя к отмене опричного режима «тихими и кроткими сло-

вами», и члены опричной думы настояли на немедленном изгнании

Германа. В Москву был спешно вызван игумен Соловецкого монасты-

ря Филипп (в миру Федор Степанович Колычев). Филипп принадле-

жал к знатному старомосковскому боярскому роду и по прибытии в

Москву быстро сориентировался в положении дел. Он согласился за-

нять кафедру, но при этом потребовал отмены опричнины. Царь был

в ярости и хотел удалить Филиппа, не сделал он этого лишь из опасе-

ния окончательно испортить отношения с духовенством, которое и без

того было до крайности раздражено. В конце концов церковному со-

бору удалось уговорить соловецкого игумена, и 20 июля 1566 г. Фи-

липп дал обязательство «не вступаться» в опричнину и царский «до-

мовный обиход» при условии, чтобы он и впредь «советовал бы с ца-

рем и великим князем», и взошел на митрополию. Однако

«советовать», не «вступаясь», было немыслимо, и митрополит не ис-

полнил бы своей должности в глазах паствы, если бы не попытался об-

разумить государя. В марте 1568 г. митрополит посетил царя и долго

беседовал с ним наедине. Убедившись в тщетности приватных увеща-

ний, митрополит выступил публично: 22 марта во время богослуже-

ния в Успенском соборе при большом стечении народа митрополит

Филипп начал с государем «враждовати о опришнине». Митрополит

несколько раз публично обличал царя. Опричники начали готовить

над ним расправу. В Соловки была отправлена ревизионная комис-

сия, в результате митрополит был обвинен в «порочном поведении».

Обвинение было до такой степени шито белыми нитками, что его от-

казался подписать единственный авторитетный член следственной

комиссии епископ Пафнутий. Тем не менее 4 ноября 1568 г. импро-

визированный Земский собор Филиппа осудил и лишил его сана. Не

зная о соборном решении или не желая подчиниться ему, 8 ноября

Филипп произносит очередную проповедь против опричнины. Оприч-

ники во главе с Алексеем Басмановым ворвались в собор, сорвали с

митрополита облачение и отправили его в заточение в Тверской От-

роч монастырь, где через год во время похода на Новгород его лично

задушил Малюта Скуратов.

121

Расправа над Филиппом означала гораздо больше, нежели прос-

то устранение неугодного иерарха. Право «вступаться» и «совето-

вать», за которое упорно держался митрополит, издревле принадле-

жало иерархам православной церкви на Руси. Одна из главных

светских обязанностей митрополита заключалась в «печаловании»

царю, указании власти на «неправедность» ее действий. Обычай, ко-

торый в те времена был важнее писаного закона, запрещал князю не

прислушиваться к митрополичьему «печалованию», которое таким

образом служило важным инструментом политической адвокатуры и

обратной связи великого князя с его подданными. Устранение Филип-

па, сопровождавшееся почти полным «перебором» церковных иерар-

хов, положило конец этой практике. Царь освободился еще от одного

важного и эффективного механизма, ограничивавшего его произвол.

С этого времени церковная организация на Руси стала приобретать

характер служилого сословия, жестко контролировавшегося верхов-

ной властью. Смирение церкви покупалось отчасти и «пряником» —

взятые в опричнину монастыри (московский — Симонов, ярославс-

кий — Спасский) получали существенные л