Вьетнам. Поселок Муйне. Конец декабря

 

Бирюзовый океан, истекая пеной, неистово бьется о берег. Песок слепит белизной, воспетой рекламными роликами о райской жизни. А над всем этим в голубом небе реют сотни цветных полумесяцев. Все, как на том снимке, который Саша видела около года назад у прекрасного кайтера, который, вероятно и не кайтер вовсе, а настоящий языческий бог. Теперь это реальность.

Саша бредет по берегу океана. В руках у нее фотоаппарат. Она снимает все подряд. Улыбчивых продавщиц фруктов, торговцев бусами и ракушками, море, небо. Она счастлива. Бывает так, что ожидание намного приятнее того, чего, собственно, ты и ожидаешь. Бывает так, что ожидания не оправдываются. Бывает по‑разному.

Саша и сама не знала, чего она ждала от этого путешествия. Да, ничего особенного. Она просто хотела увидеть, как бирюзовый океан истекает белоснежной пеной, как в небе парят сотни цветных полумесяцев. Она не думала о том, как это зрелище может изменить ее жизнь. Она просто хотела это увидеть. Сама не зная зачем. Она просто хотела ощутить радость безмятежности. Она просто мечтала оторваться от обыденности. Она просто хотела лететь. На кайте или без него. Может быть, просто воспарить на невидимых крыльях невыносимой легкости, которую надеялась обрести. Или не надеялась. Нет, не надеялась. Перед путешествием во Вьетнам, она вообще ни на что не надеялась. Старалась не надеяться. Она просто хотела туда поехать…

Потому что как‑то в одну из ноябрьских темных долгих ночей, когда тень покинутого ею художника еще окончательно не рассыпалась в прах, когда мысли об этом мужчине все еще беспокоили ее, она вспомнила о своем желании. О желании, которое она загадала в новогоднюю ночь посреди шумной, пьяной Тверской, в объятьях незнакомых таджиков. Она даже записала свое желание в красную записную книжку, чтобы уж наверняка не забыть. Так вот, она тогда загадала, встретить свою новую любовь и еще поехать во Вьетнам. Что ж, за этот год судьба свела ее с несколькими мужчинами, но она так никого и не смогла полюбить. И никто не смог полюбить ее. Не встретила она своего единственного. Значит, еще не время. Значит, господь бог пока еще не подобрал ей пару. Или решил, что еще не достойна она обрести свою половину. Тут Саша ничего изменить не может. Но ведь поехать во Вьетнам, это вполне в ее власти. Пусть хоть эта часть волшебного новогоднего желания сбудется. И вот оно сбылось. Саша счастлива.

Она бредет по пляжу и фотографирует все подряд. Солнце обжигает ее кожу. Океан гладит ее ноги. В голове ее роятся замыслы: за две недели, что ей предстоит провести в этом местечке со смешным для русского уха названием Муйне, она хочет создать целую галерею портретов вольных людей, смысл жизни которых составляет погоня за вечно ускользающей волной. А еще она намерена успеть поснимать чудесных маленьких вьетнамцев с их верными конями‑мотобайками, на которых они ездят поодиночке и целыми семьями. На которых они перевозят кур в клетках, фрукты, рыбу, черепах, кобр, да все что угодно. Мотобайки напомнили ей муравьев с моторчиками, которые способны перенести груз, в сотни раз превышающий их собственный. Как здесь, во Вьетнаме, все мило и забавно! Саша счастлива.

А завтра 31 декабря. А завтра Новый год! В холодильнике в ее номере покоится бутылочка шампанского. И в самую главную ночь в году она выпьет ее одна под огромными пальмами, как новогодними игрушками, увешанными гигантскими кокосами, и загадает желание, чтобы ни один из них не упал ей на голову. И она не пойдет ни в какие кафе, что гостеприимно толпятся на улице сразу за воротами ее отеля. И ей будет хорошо одной. Потому что она уже научилась быть наедине с собой. Ей с собой больше не скучно. Потому что Саша счастлива…

А вечером Саша идет по улочке, меняет доллары на местные донги и заглядывает в магазинчики, покупает пушистые личи и колючие питахайи. Сердобольная вьетнамка мажет Сашину пригоревшую на солнце кожу куском алоэ, не совсем, впрочем, бесплатно. Но Саша все равно ей признательна. Она идет дальше. Она смотрит на россыпи искусственного жемчуга на прилавках. Она покупает глупые копеечные бусы и тут же надевает их на шею. Здесь они хороши, а потом их придется выбросить или спрятать куда‑нибудь подальше. Но сейчас они ей нужны, очень нужны. Без них просто никак. Она заходит в ресторан, самый известный в этом местечке. Ее встречает русский хозяин, высокий худой мужчина, с длинными волосами, собранными в хвост. Он приносит ей меню. Как это странно здесь, на краю света, видеть родные буквы в экзотическом меню. Как это приятно, здесь, на краю света чувствовать себя как дома. Она заказывает устрицы, запеченные в чесночном соусе и пиво «Сайгон». Она закуривает сигарету, прикрывает глаза от тихого удовольствия, полного покоя. А когда открывает…

А когда открывает, она замечает, что за соседним столиком сидит мужчина и что‑то печатает на маленьком черном ноутбуке, курит и прихлебывает красное вино. На лице его блуждает туманная улыбка. Это уже было! Было! Только тогда это было не во Вьетнаме, а на Крите. Тогда был июль, а сейчас предпоследний день декабря. Тогда рядом плескалось море, а сейчас негромко шумит ночной Муйне. И мужчина был другой. Но этот тоже какой‑то смутно знакомый. Знакомый. Где‑то она уже видела его.

Он поднимает голову. Смотрит на Сашу. Прищуривается. Его брови удивленно плывут к лысине. Его губы стремятся к ушам.

– Тезка! – кричит он, – тезка, ей богу! – он вскакивает, роняет стул, опрокидывает бокал с остатками вина. Он в два неловких, тяжелых прыжка оказывается рядом с Сашей.

– Как же я рад вас видеть! Господи, я столько месяцев мечтал встретить вас, бродил по Москве, вглядывался в лица прохожих, а мы тут… Тут встретились! Не может быть! Нет, такого просто не может быть! Что, я после этой встречи должен снова поверить в чудеса? Ну, надо же! Вы здесь! – Саша смотрит на него недоуменно. Кто же это? Кто?

– Вы меня не помните? – он, наконец‑то, заметил ее растерянность. – Ну как же! Помните?! Прошлая осень. Москва. Патриаршие пруды. Мы с вами шампанское пили на скамейке. Я еще топиться собирался. Вот, дурак‑то был! А вы мне денег дали и сказали, что я еще могу начать все сначала. Помогли вы мне тогда. Поцеловали и сбежали тут же. А я там потом стоял еще полчаса как током ударенный, ошалевший, счастливый даже, впрочем, вы‑то этого уже не видели. Ну, вспомнили?

– Вспомнила! Точно, Александр, который утратил веру в людей! Да вас просто не узнать! Вы теперь вон какой, загорелый, цветущий, радостный! – Саша вскочила из‑за стола и обняла мужчину как старого друга. – Такая встреча! Действительно, чудеса!

– Пойдемте, пойдемте, – тараторил он, – давайте сядем за мой столик. Что вы заказали?

– Устрицы.

– Устрицы, это очень хорошо, но раз уж вы во Вьетнаме, нужно попробовать что‑то экзотическое. Непременно. Черепаховый суп, кобру, крокодила, что‑то такое. Пойдемте! Пойдемте! Вам принесут заказ за мой столик. Или я пересяду к вам!

– Не суетитесь! – Саша улыбалась. – Совершенно все равно, кто за чей столик сядет. Это совершенно не важно. Давайте, я к вам пересяду.

Они переместились за столик Александра.

– Рассказывайте, рассказывайте, как вы поживаете? – торопил он, – как вы здесь очутились?

– Просто приехала. Ничего особенного. Лучше расскажите, как вы? Когда мы виделись в последний раз, вы были в очень плачевном состоянии, а сейчас у вас вполне цветущий вид. Весьма любопытно, как могла произойти подобная метаморфоза.

Подошла официантка – маленькая, тоненькая девушка, рядом с которой Саша почувствовала себя огромной толстой женщиной, хотя на родине считалась очень стройной и даже миниатюрной. Официантка принесла Саше пиво.

– Нет, нет, нет! – запротестовал Александр. – Не нужно сейчас пить пиво. Понимаете, пиво – это очень такой, как бы это сказать, обыденный напиток, а у нас с вами такое событие! Эта совершенно невообразимая, абсолютно нереальная встреча! Понимаете, это несопоставимые вещи – наша встреча и пиво! Нужно пить шампанское или, по крайней мере, вино! Тут, кстати, неплохое вино. Не зря же Вьетнам долгое время пребывал в статусе французской колонии. Вина?

– Вина.

– Белого?

– Белого, – Саше, собственно, было решительно все равно, что пить – она была счастлива, оттого, что оказалась в этой стране, еще больше она была счастлива оттого, что встретила Александра – ведь когда‑то она приняла участие в его судьбе, и, вероятно, вскоре ей предстояло узнать, насколько это ее участие было значительно. – Мне не терпится узнать, как вы из состояния потенциального самоубийцы переместились в состояние довольного жизнью, умиротворенного господина?

– Минуточку, и я удовлетворю ваше любопытство, – он доброжелательно улыбнулся официантке и ткнул пальцем в пункты меню, где значились белое вино и черепаховый суп. – Вы знаете, – произнес он после того, как официантка удалилась, – после нашей встречи, я вдруг понял всю глубину невообразимой глупости моего тогдашнего состояния. Как вы сказали: «Крыша над головой есть, руки есть, значит, все не безнадежно»? Этому вашему знакомому я звонить, конечно, не стал. У меня ведь у самого десятки знакомых. Мне отчего‑то казалось, что все от меня отвернулись, потому что я внезапно стал нищим, стал никем, но после встречи с вами я вдруг понял, что не могут все быть негодяями. Подобное просто невозможно. Не могут люди, с которыми ты долгое время дружил, любил их, оказаться бесчувственными, жестокими подлецами. Нельзя судить всех людей по одному козлу, который тебя предал. Оказалось, что множество моих друзей не смотря ни на что, по‑прежнему относятся ко мне с симпатией и сочувствием и ценят меня как профессионала, к тому же. Словом, я с легкостью нашел себе работу, причем вовсе не охранником – я занял руководящий пост. Не самый высокий, разумеется, но, тем не менее… И вот днем я работал, а по вечерам возникала какая‑то гнетущая пустота. И она требовала заполнения. И я… Стыдно признаться… – он покраснел под своим загаром, – и я начал писать роман.

– Роман? – Саша поежилась от подступившего ощущения дежавю.

– Да, роман. Фантастика. Я же несостоявшийся ученый. То есть состоявшийся, но потом увернувшийся в бизнес. То есть, получается, несостоявшийся все же. Да, именно так, не состоявшийся. А тут каким‑то странным образом выяснилось, что в фантастке можно удивительным образом реализовывать и свои ученые амбиции, придумать свои не случившиеся открытия, да и просто продемонстрировать свои обширные, так и не пригодившиеся знания. А еще я ведь очень хорошо писал всегда, да и говорил тоже. Я же первые места на всех олимпиадах по литературе занимал. И тут удивительная вещь – можно совместить и лирика в себе, и физика. Я когда первые десять станиц текста написал, так счастлив был! Да, счастливее меня в мире человека не было! Так странно все… Как только вы мне встретились и оказались добры ко мне абсолютно беспричинно, просто так, мир вдруг снова перестал быть враждебным, он снова стал мне улыбаться. И, знаете, как‑то все наладилось…

Официантка принесла вино. Разлила по бокалам.

– За встречу! – Александр поднял бокал.

– За встречу! – отозвалась Саша. – Все это прекрасно, но все же не объясняет, как вы оказались здесь. Если вы устроились на работу, значит, вы должны были работать, а не болтаться по вьетнамам. Таковы уж законы нашего жестокого города.

– Да, да! Вы абсолютно правы! Но так уж получилось, что насущная необходимость работать отпала. Понимаете, я даже молился по ночам: Господи, сделай так, чтобы я мог спокойно писать свой роман и не думать о хлебе насущном! На самом деле, я даже не знаю точно, верю ли я в бога. То есть я думаю, что должен быть в мире некий высший разум, который гипотетически, может и быть тем, кого мы привычно называем богом. Ну, да, Бог, очевидно, есть, вот этот высший разум или что‑то вроде того. Видимо, ему я и молился. И, как ни странно, он услышал мои молитвы. И вот это и есть самая интересная и самая непредсказуемая глава моей не придуманной истории.

Официантка принесла черепаховый суп.

– Вы пробуйте, пробуйте, – вдохновенно подбодрил Сашу Александр. – Он необыкновенно хорош. Бульончик хлебайте. Мясо можете не есть. Оно довольно специфическое. Жестковатое.

– Я пробую, пробую, – отозвалась Саша. – Так что там произошло?

– Вы не поверите!

– Отчего же, поверю! Еще как!

– Он вернул мне мои деньги!

– Кто он?

– Мой бывший друг, который предал меня и отнял у меня все!

– Так бывает?

– Как выяснилось, да! Однажды он пришел ко мне в мое убогое жилище. Он был пьян. Сильно пьян. Он валялся у меня в ногах и молил о прощении.

– С чего это он вдруг надумал раскаяться? – Саша оторвалась от супа и скептически посмотрела на Александра.

– Думаете, раскаяние не может придти к человеку просто так? – он усмехнулся.

– Я склонна иногда верить в чудеса, но мне все же кажется, что человека нужно очень больно пнуть, чтобы он решился совершить что‑то по истине благородное. Тем более отказаться от того, что уже попало к нему в руки.

– В ваших словах определенно есть здравый смысл! – он расхохотался. – К сожалению. Да, вы правы. Правы, черт вас возьми! Все было не от чистоты душевной, не от раскаяния! Отнюдь! Благородный жест был порожден страхом. Жутким, животным страхом. После того, как он отобрал у меня все, он заболел. Очень серьезно заболел. Вы знаете, бывают такие болезни, которые не поддаются излечению. Спасти от которых может только чудо. Бывают такие болезни. И вот он пришел во мне и вернул все в надежде, что произойдет чудо, что он излечится. Он, наконец, понял, что все, что он у меня отнял, не стоит его жизни. Он так мне и сказал. А еще он рассудил, что если уж он все‑таки умрет, то, по крайней мере, избежит ада, если он очистится: вернет мне то, что украл. Знаете, мы можем верить в бога, можем быть атеистами, но никто из нас не знает, что ждет нас после смерти. И наш разум говорит нам, что на всякий случай, лучше подстраховаться, лучше замолить свои грехи. Мы ведь, людишки, тщеславны! Никто из нас не может принять мысль, что мятущаяся наша душа смертна! Конечно! Тело‑то, да! Пусть сгниет, хотя тоже жалко, конечно! Но, душа! Душа! Та, что летала, страдала, любила, парила, искала, надеялась, мечтала! Как она может умереть? Нет! В это все отказываются верить. Душа вечна. Вот он и пришел ко мне спасать свою вечную, бессмертную душу.

– Вы его простили?

– Простил еще до его прихода. Еще когда, первые страницы своей книги написал. Ведь если бы не он, так и не случился бы мой роман. Даже и в проекте бы его не было. И вас бы я не встретил, – Александр покраснел. Как юнец. Саша украдкой улыбнулась.

– А он выжил? – спросила она.

– Да! Он мне потом сказал, что если бы не мое прощение, отдал бы богу душу. А так он подумал, что если на свете есть люди, которые способны прощать предательство, то в таком мире стоит задержаться подольше. Да он хороший человек… Даже не знаю, что это на него нашло, когда он деньги мои отбирал. Видно, бес вселился. Так ведь говорят? А тут еще… Жена‑то от него молоденькая сбежала, как только он слег. Зато старая вернулась. Она‑то его и подняла на ноги. Она его всегда любила. Любым любила. Выходила его. А как только он окреп, говорит: «Ты не обязан быть мне благодарным, если хочешь – будь со мной, если нет, я уйду, и ни в чем тебя не буду винить. И претензий никаких предъявлять не буду, ты мне ничего не должен – я это сделала только потому, что хочу, чтобы ты жил. Со мной или без меня. Ты свободен!». Святая женщина! Пока они вместе. А что дальше будет, одному богу ведомо!

– Н‑да, ему повезло… – протянула Саша. – Видимо, не зря говорят, что господь любит раскаявшихся грешников. Все это прекрасно, только я так и не поняла, как вы оказались здесь.

– Когда я снова стал состоятельным человеком, я понял, что я больше не хочу зарабатывать деньги… Ну, по крайней мере, некоторое время. Я понял, что это для меня сейчас не слишком важно. Понял, что я хочу посвятить себя творчеству и по счастливому стечению обстоятельств, могу себе это позволить. Я все не мог решить, в какую страну поехать, чтобы там было спокойно и вдохновенно, но однажды увидел фотографию в каком‑то журнале: бирюзовый океан, а над ним бесчисленные цветные полумесяцы. Вьетнам. Навел справки. Понял, что эта страна мне подходит. И вот я здесь. Уже два месяца. И, знаете, здесь у меня просто потрясающая производительность – девяносто страниц! Я уже близок к финалу!

– Я так за вас рада! – воскликнула Саша.

– А я рад видеть вас! Вы ведь меня спасли. Именно вы. Вы добрый ангел, признайтесь? Хотя, нет! Лучше уж будьте женщиной, не ангелом! – он поцеловал ей руку. И подлил еще вина.

Официантка принесла устрицы. Они были восхитительны. Саше даже показалось, что ничего вкуснее она в жизни своей не ела. Этот теплый вечер на другом конце света, эти устрицы, это вино, которое на самом деле, оказалось не таким уж и хорошим, этот человек, который показался ей вдруг таким родным и близким, все это наполнило Сашу каким‑то глубинным, неистребимым счастьем.

– А что произошло с тобой за этот год? – спросил он. Как‑то незаметно и очень естественно он перешел на «ты».

– Я училась любить свое одиночество, – ответила Саша. – Я училась любить себя «саму по себе», не зависимо от того, есть со мной рядом мужчина или нет. Я училась любить жизнь, в которой больше нет любви.

– Получилось?

– Получилось, – она вздохнула.

– Ты умница. У тебя должно было получиться. Я сразу понял, что ты особенная, еще тогда, на скамейке у Патриарших. Это ведь не каждому дано, вернуть к жизни человека, который больше не хочет жить. А тебе дано…

– Это была случайность.

– Ничего случайного не бывает. Ты ведь знаешь.

– Знаю… Да, теперь я уже это знаю точно…

Он проводил ее до двери бунгало, в котором она остановилась. В глазах его сияли азиатские звезды. В ее глазах сияли азиатские звезды. В ушах их торжественно звучал величественный оркестр океанского прибоя. Отчего же так сложно поцеловать этого мужчину сейчас? Когда он снова уверен в себе, когда он больше не жалок, когда он счастлив? Почему? Почему он сейчас не целует ее? Он ведь хочет. Это же видно, что хочет! Неужели никогда человек не перестает быть застенчивым подростком. Нет, не так, неужели всегда будут возникать ситуации, когда человек будет чувствовать себя застенчивым подростком. Как смешно! Как нелепо! Боже, как глупо! Как это прекрасно!

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Хлопает дверь. Щелчок – Саша включает в бунгало свет. Шорох – по стене пробегает гекон и скрывается в невидимой щели. Звук удаляющихся шагов за дверью.

Боже, а вдруг они больше никогда не встретятся? А завтра Новый год. И Саше уже не хочется встречать его одной с бутылкой шампанского под пальмой, украшенной огромными кокосами.