Москва. Парк Горького. Начало мая

 

Колесо протяжно скрипнуло и замерло.

– Приехали! – сказал молодой человек провинциально вида и беззаботно рассмеялся. – Высоты не боитесь? – Обратился он к Саше. Она отрицательно покачала головой. Разговаривать ей не хотелось. – А мне страшновато. Я ведь в первый раз на чертовом колесе. Вот и покатался! А вид‑то какой! Дух захватывает! – Он принялся крутить головой в разные стороны. На простодушном лице сияла счастливая улыбка. – Как вы думаете, надолго мы здесь застряли?

– Понятия не имею, – ответила Саша раздраженно.

Он не заметил ее недовольства.

– С детства мечтал на колесе обозрения покататься, а в нашем захолустье его не было. В областном центре у нас стоит, только не работает уже много лет. А я как увидел по телевизору, сразу понял, что хочу, но случай только сейчас представился, – он умолк на несколько секунд. Снова принялся озираться. – Только вот почему мы встали? Часто с ним такое бывает?

– Не знаю, – отозвалась Саша, – но, мне почему‑то кажется, что нечасто.

– Ну вот, у меня мечта сбывается, а тут такое, – лицо парня стало огорченным.

– Мечты всегда сбываются не совсем так, как нам хотелось бы, – усмехнулась Саша. – Может быть, вы слишком сильно хотели сюда попасть, поэтому мы тут и зависли?

– Не знаю, какие‑то странные вещи вы говорите, – парень задумчиво почесал затылок. Саша при этом подумала, что неплохо бы его подстричь – с модной стрижкой он бы выглядел совсем по‑другому. Сразу бы лишился столь вопиющего налета провинциальности. – Хотя, может, вы и правы. Вы считаете, что нельзя хотеть чего‑то слишком сильно?

– Верно подмечено, – рассмеялась Саша.

Сама Саша тоже находилась во власти желания. Возможно, тоже слишком сильного. Поэтому оно и не сбывалось. Хотелось ей совсем простой вещи. Элементарной. Обыденной. Доступной большей части населения земного шара. Но отчего‑то ей, Саше, не доступной. Хотела она всего лишь секса. За несколько месяцев свободы, которую периодически считала все же одиночеством, она уже не слишком помнила, что такое интимная близость. Она‑то, дурочка, все мечтала о новой любви. Все стремятся к любви, многие даже считают ее смыслом бытия, только вот… Только вот, беспокойно металась она по ночам по своей огромной кровати вовсе не от отсутствия любви. Только вот, думала она сейчас непрестанно вовсе не о высоком и чистом. Не чувства ей были сейчас нужны. К черту чувства! Только физиология! Ей нужен был сейчас мужик. Практически любой. Главное, чтобы у него член был.

Во всем ей сейчас виделись фаллические символы. И в ручке переключения передач в машине, и в каждом столбе, и в ножках столов и стульев, в сигаретах. Даже в солонках. О, Боже! Саше казалось, что все в этом мире только и делают, что занимаются сексом. Все кроме нее. Но почему? Почему? Она все еще красива. Морщин на лице практически нет. Кожа гладкая, упругая. Не слишком молода, конечно, но ведь еще и не стара. Хотя, для большинства мужчин женщина тридцати шести лет это уже почти старуха. Зачем связываться с такой, если вокруг полно молоденьких половозрелых девчонок? Ее место последнее на рынке сексуальных утех, и уж тем более, на рынке невест. Невест! Ха! Тут переспать не с кем, не то, что замуж выйти. Смириться и перестать надеяться?

Одиночество и собственные руки в качестве любовника. Очевидно, теперь это ее удел. Вот и этот полудеревенский юный простачок смотрит на нее как на взрослую тетку. На тетушку. Ха! Женщины он в ней не видит. А он недурен, этот простачок. Высокий, стройный. Лицо такое… благородное. Породистое лицо. Волосы черные, а глаза – голубые. Красиво. Одет дурно. А вот если снять эту одежду?

Саша смотрела на симпатичного юнца и чувствовала, как в ней просыпается азарт охотницы. Почему это только женщины должны выступать в роди дичи? Что это за дискриминация? Вот перед ней сидит неплохой экземпляр самца, вполне пригодный для удовлетворения потребностей ее тела. И будет очень глупо, если она им не воспользуется. Собственно, было бы очень наивно полагать, что на этой скрипучей громадине они оказались случайно. Сашу занесли сюда поиски острых ощущений, которые призваны были заменить ей плотские радости. Этого парнишку привела сюда мечта. Не может быть случайностью, что они оказались в одном месте в одно и тоже время. Причем, мальчик запрыгнул в кабинку колеса обозрения в последний момент, когда оно должно уже было поползти по своей вечной траектории. Запрыгнул он в кабинку, где уже сидела Саша. Это, как говорится, неспроста. Сколько ему лет? Года двадцать два, не больше? Очень похоже на совращение малолетних. Плевать. Она его хочет. Не слишком сильно.

– Вы к нам в гости или на ПМЖ приехали? – поинтересовалась Саша и посмотрела прямо в глаза юноши.

– На праздники. У родственников остановился. В первый раз в Москве.

– Нравится?

– Еще как! А вы москвичка?

– Теперь уже да. А когда‑то я тоже в первый раз приехала в этот город. И тоже была в восторге. И тоже мечтала покататься на чертовом колесе. Совсем как вы, – она улыбнулась призывно.

Он ничего не заметил.

– Покатались? – Саша кивнула. – Оно так же застряло?

– Нет! – Саша рассмеялась. – Я тогда немного разочарована была. Почему‑то я от этого аттракциона ждала большего.

– Да, я тоже. Это не так экстремально, как мне представлялось.

– А вдруг оно сейчас… рухнет! – произнесла Саша страшным шепотом, заглянула парню в глаза. Он вздрогнул. – А ты очень красивый.

– Я? Что во мне красивого? Обычный парень, – начал лепетать он. Он был смущен. Даже покраснел. Во взгляде его, обращенном на Сашу, что‑то неуловимо изменилось. Появилась заинтересованность. – Вы вот точно очень красивая. У нас таких девчонок в институте нет. Вы… вы… – он замялся, подбирая подходящее слово. – Вы очень ухоженная. – Саша поморщилась. – То есть, я не это хотел сказать, – мальчик замялся, – то есть вы очень сексуальная, – выдохнул он почти беззвучно. Лицо его сделалось совсем пунцовым.

Саша довольно улыбнулась. Нужно решаться. Что за глупая робость? Она осторожно встала, качнулась, мальчик подхватил ее за руку, она приземлилась рядом с ним. Совсем близко. Осмотрелась.

– Весна! Хорошо‑то как! Снова весна! Ветер пахнет черемухой. Чувствуешь? – он не отреагировал. Будто замер в ожидании чего‑то. – Пьяный воздух. У меня кружится голова, – она резко повернулась к мальчику и поцеловала его в краешек губ. – Очень кружится голова, – Саша снова потянулась к нему губами. А он вдруг поднял с колен смиренно сложенные руки, несмело обнял ее и поцеловал.

Какие же упругие губы у этих юнцов! Какие свежие! Как родниковая вода.

Колесо облегченно вздохнуло и продолжило свой путь по кругу.

– Я даже и представить не мог, что кататься на чертовом колесе так здорово! – выкрикнул он, когда их кабинка остановилась у земли.

– На американские горки? – весело предложила Саша.

Он кивнул, они взялись за руки и побежали по аллее, счастливые как дети…

Он все не мог поверить, что бывают такие квартиры. Он никогда таких раньше не видел. Только в журналах. Он оробел. А она плеснула ему виски в бокал и соврала, что это квартира ее друзей, которые на год уехали в Америку. А сама она хоть и обитает в этом городе давно, своим жильем так и не обзавелась. Он успокоился. Снова почувствовал себя с ней на равных. Хотя не совсем. Не знал он до сих пор, что можно стесняться того, что слишком молод. И как нужно пить виски он тоже не знал. Выпил. Скривился. Сказал, что похоже на самогонку. Она рассмеялась, сказала, что все так говорят, кто впервые пьет виски, а потом втягиваются, начинают даже об особенностях букета рассуждать. А он сказал, что предпочитает водку. Но пить не любит, но если уж пьет, то водку. Или пиво. Или вино. Или коктейли. Саша смотрела на него и улыбалась. Такой смешной малыш. Зачем он столько говорит? Она привела его сюда не для этого. Какая же она стала циничная.

– Пойдем, – прошептала она, – пойдем!

– Куда? – спросил он удивленно.

– Вот, дурачок! Я покажу тебе… спальню, – она приблизилась к нему и поцеловала в губы, взяла его за руку и повлекла за собой.

– Как тебя зовут? Наверное, пора бы уже и познакомиться? – спросила Саша уже под утро и расхохоталась. – Или ты считаешь, что секс не повод для знакомства?

– При чем здесь секс? Я люблю тебя.

– Не говори глупостей. Когда ты меня успел меня полюбить?

– На чертовом колесе. Когда ты меня поцеловала. Я тогда понял, что влюбился.

Саша смеялась. Но ей было вовсе не весело. Так она прятала свой страх. А вдруг он и в самом деле влюбился? Что она с ним будет делать?

– Так как тебя все‑таки зовут? Не Ромео же?

– Нет, – проворчал он, – Леша. А тебя?

– Саша. Ну, вот и познакомились, – она снова рассмеялась.

– А что здесь смешного? – он смотрел на нее сердито. Она тоже начала злиться: что себе позволяет этот юнец? Он должен был всего лишь удовлетворить потребности ее измученного целибатом тела, а не разговаривать.

– Ничего смешного, миленький, извини, – проворковала Саша и поцеловала своего случайного возлюбленного, – давай спать! Ты такой ненасытный!

Он снова на нее набросился. А она уже устала, ей уже надоело, но решила потерпеть. Кто знает, когда с ней случится следующая сексуальная вакханалия? Еще хотелось вышвырнуть этого мальчишку из своей постели, потому что она привыкла спать одна, а он только мешал. Сделал дело и отбыл восвояси. Но не выгонишь же его среди ночи? Метро уже закрыто. Ладно, уж, пусть остается.

Мальчик заснул, а она смотрела на его обнаженное юное тело, освещенное светом уличных фонарей, пробивающимся сквозь неплотно задернутые шторы. Любовалась. Даже позволила немного пофантазировать: а что будет, если Леша останется здесь навсегда? Или, по крайней мере, надолго? Ей не нужно больше будут метаться по городу в поисках удовольствий – каждый вечер этот мальчик будет ждать ее дома. Может быть, она снова полюбит возвращаться в свою квартиру. Каждую ночь этот прекрасный мальчик будет спать в ее постели. Ей не нужно будет больше искать случайной любви. В ее жизнь вернется стабильность. А, может, и в самом деле оставить его здесь? Но тогда ведь как‑то нужно будет решать вопрос с его переводом из провинциального института в столичный ВУЗ. А кто будет платить за его обучение? А где он будет работать? А что он умеет делать? Не обернется ли его переселение к ней тем, что она станет для него мамочкой? Что повиснет он на ее шее, как бронзовая медаль? Почему бронзовая? На золотую‑то он, похоже, не тянет. А вдруг он неряха? А вдруг он лентяй? А вдруг он тиран? А вдруг у него склочный характер? Она ведь совсем его не знает. Да, с либидо у него все в порядке, но ведь этого недостаточно для совместной жизни. А готова ли она, Саша, к совместной жизни с кем бы то ни было? Хоть с этим мальчиком, хоть с кем‑то еще? Сколько еще таких мальчиков может встретиться ей на жизненном пути, а она пройдет мимо, и они пройдут мимо, потому что этот мальчик уже поселился в ее постели?

Что там сказала ведьма в ту теперь уже далекую мартовскую ночь в поезде? «Ты должна пройти многие испытания прежде, чем ты получишь то, чего хочешь. Не все так просто. Ты можешь его не заметить, пройти мимо. Он может быть нищ, стар, убог и болен. Он может настолько не соответствовать твоим представлениям об идеальном мужчине, что ты и не посмотришь в его сторону… И совершишь ошибку». А ведь может быть и так, что мужчина, который станет Сашиной судьбой, напротив, слишком молод, слишком красив, что, в общем‑то, тоже не соответствует ее представлениям об идеальном мужчине? И как же не ошибиться? Как понять, что это он или, наоборот, не он? Почему ведьма не сказала ей, как понять он это или не он? А, может быть, когда она встретит человека, предназначенного ей судьбой, ее не будет мучить этот вопрос? Ей тогда сразу все станет понятно? Или нет? Где искать ответы?

Она смотрела на спящего мальчика и не находила ответов. Она не испытывает к нему ничего, даже желания уже не испытывает, потому что оно было удовлетворено и неоднократно. Ни тепла, ни нежности не испытывает. Тем более любви. Откуда ей взяться? Сейчас на ее кровати спит совершенно чужой человек. Посторонний. Он спит. Ей тоже пора спать. Утро вечера мудренее.

Утром он засобирался уходить. Но все медлил. Долго пил кофе. Рассыпался в комплиментах по поводу приготовленной Сашей яичницы. Какая‑то она была, по его словам, необычайно вкусная, такой он никогда не едывал. Потом вызвался помыть посуду. Мыл тщательно. Долго. Наверное, так его научила мама. А Саше хотелось, чтобы он поскорее покинул ее дом. Исчез из ее жизни навсегда. Вот он, наконец, стоит в дверях. Уже в ботинках и в дешевенькой своей курточке, купленной на рынке. Она стоит в шелковом халатике, с руками, скрещенными на груди. Улыбается, чтобы скрыть свое нетерпение – когда же за ним, наконец, захлопнется дверь.

– Мы с тобой еще увидимся? – спрашивает он.

– Земля круглая, может, когда‑нибудь и увидимся, – отвечает она и равнодушно пожимает плечами.

– А зачем ждать этого «когда‑нибудь»? Я ведь только послезавтра уезжаю. Мы могли бы…

– Леша, а зачем? Не проще ли попрощаться сейчас? Через два дня будет сложнее. Мы получили удовольствие, а теперь нам нужно разойтись в разные стороны и жить дальше.

– Как будто ничего между нами не было?!

– Да, как будто ничего не было.

– Но ведь было! Было! И с этим уже ничего не поделаешь! Даже, если забудешь, это все равно было! Неужели прошлая ночь для тебя ничего не значила?

Что тут скажешь?

– Конечно же, значила, – говорит Саша тихо и отводит глаза.

– Ты врешь! Ничего это для тебя не значило! – почти кричит мальчик! – Поиграла со мной, а теперь вышвыриваешь за ненадобностью! А я влюбился, как мне теперь жить? Зачем ты это сделала? – Он делает шаг к Саше, обнимает, впивается губами в ее губы.

Почему он так хорошо целуется? Почему у него такие упругие губы, почему они свежие, как родниковая вода, хотя он только что ел яичницу с луком? Почему у Саши снова кружится голова, а воздух наполняется ароматом черемухи, хотя ее здесь нет? Почему Сашин тонкий халатик распахивается и вот уже она трется обнаженной грудью об его дешевенькую грубую курочку. А почему ее руки, не подчиняются ее разуму? Почему они расстегивают кнопки на этой самой курточке, почему они срывают эту курточку с широких юношеских плеч?

О, Боже! Почему они снова оказались в постели? Почему она снова кричит от наслаждения и царапает его спину? Почему тело сильнее разума? Почему? Почему? Почему?

А когда они выбрались из кровати, время обеда подоспело. А после обеда, они снова оказались в постели. А после ужина они отправились гулять по вечерней Москве, бродили по арбатским переулочкам, держась за руки, и целовались, целовались… Давно уже Саша не чувствовала себя так беззаботно, так молодо, так счастливо! Может быть, из‑за этого ощущения вернувшейся юности, из‑за этой пленительной иллюзии зрелые мужчины предпочитают молоденьких девочек, а дамы – юношей? Ну не из‑за свежей же плоти? Хотя и из‑за нее тоже. Но не это главное, не это. А зыбкое ощущение причастности к юности. Судьба будто бы дает тебе еще один шанс, второе дыхание. Беспечность! Но ведь это только очень взрослым дядям и тетям кажется, что юность беззаботна. Заботы зрелости будто бы обесценивают проблемы молодости. О чем говорит сейчас Леша? Не о радостях… Ох, не о радостях…

Говорит, что родители у него небогатые, что он с шестнадцати лет подрабатывает, что нормальную работу не найдешь без опыта, а опыт не появляется без работы. Замкнутый круг. Еще говорит, что приличную работу в их городе не найти – нищий у них регион. Что через год он закончит институт, и ему, возможно, придется вернуться в свой городишко, больше похожий на деревню. А что там делать? Делать там нечего. А чем платить за квартиру в областном центре? Хорошо, если работу найдет, а если нет? Нет опыта – нет работы. Нет работы – нет опыта. Замкнутый круг. И девушка его бросила из‑за того, что у него нет денег. Ушла к тридцатитрехлетнему старику. (Саша мрачно усмехается). У старика есть деньги, чтобы ее по ресторанам да по кино водить, да цацки золотые дарить. А он, Леша, ничего пока не может дать женщине кроме своей любви.

– Разве этого мало? – спрашивает он Сашу.

– Любовь, это слишком абстрактно, – отвечает она уклончиво.

– Что абстрактного в любви?

– А что такое любовь?

– Разве ее можно описать словами? Ее можно только почувствовать. Когда приходит настоящая любовь, это сразу чувствуешь. Ее не спутаешь ни с чем.

– И как же ты собираешься давать женщине некое чувство, которое не только невозможно потрогать, пощупать, но даже и словами описать? Мне кажется, отдавать любовь нельзя.

– Так ты тоже из этих?

– Из кого?

– Ну, из этих… – он замялся. – Из меркантильных сук, которым только деньги от мужиков нужны.

– Нет! – Она рассмеялась. – Я из меркантильных сук, которые давно уже сами научились зарабатывать деньги. Но я, все же, уверена, что просто любовь отдавать бессмысленно. Может быть, лучше отдавать проявления любви?

– Как это?

– Это такие пустячки, как внимание, забота, поддержка.

– Все так, но если любовь безответная? Если лезешь ты со своей поддержкой и заботой, а ей этого ничего не нужно? Тогда что? Как проявить свою любовь?

– Тогда лучше просто уйти в сторону и не мешать. Это и будет лучшим проявлением любви, а не эгоизма, который иногда принимают за любовь. Иногда это самое сложное. Мы ведь не можем смириться с тем, что мы не нужны, что от нас отказываются, да еще и в пользу кого‑то другого.

– А как мне показать тебе свою любовь?

– Не нужно мне от тебя никакой любви, хотя и лестно, конечно, – подумала Саша, а вслух сказала: – Вот так! – и снова приникла губами к его губам. – Сейчас я хочу этого.

Они вернулись к Саше домой. К родственникам он снова не поехал…

Он хотел, чтобы она проводила его на вокзал.

– Долгие проводы, лишние слезы, – сказала она. Ей было лень вылезать из постели. К тому же она намерена была завершить эту пьесу сейчас – еще один акт явно был лишним. Мальчик ей уже порядком надоел. Она была пресыщена сексом. Жаль, что удовлетворенность нельзя законсервировать и потреблять по мере надобности. Но сейчас ей казалось, что теперь она может спокойно прожить без мужчины еще несколько месяцев. И мальчик ей был больше не нужен. Но легкая тень сожалений все же легла на ее утомленное утехами лицо. – Я буду по тебе скучать, – она почти не врала. И в самом деле, будет. Сегодня, когда снова останется одна в этой кровати. Может быть, еще и завтра поскучает. А потом ее закружит повседневность, и мальчик забудется, станет просто воспоминанием. Его образ утратит конкретные черты, тепло, запахи. Может быть, в памяти останутся лишь смутные, полустертые чувства, которые он вызывал. А может быть от него останется лишь фраза: а весело той весной я покаталась на чертовом колесе! Кто он, в сущности, для нее? Охотничий трофей – подтверждение ее женской привлекательности. Вот и все.

– Ты будешь мне писать?

Саша поморщилась:

– Зачем? Нам лучше побыстрее забыть друг друга. Зачем продлевать агонию? К чему эти ненужные письма? Зачем нам создавать видимость каких‑то отношений? Зачем питать иллюзии? Мы ведь оба знаем, чем все это закончится.

– Чем?

– Однажды ты мне напишешь, а я не отвечу. Потому что закрутилась, была в отъезде или просто не захотела отвечать, – он насупился. – Или ты мне не ответишь. Так ведь тоже может быть?

– Нет. Я люблю тебя, как я могу не ответить?

– Любовь не длится вечно. Все проходит. Абсолютно все проходит, – Саша загрустила, вспомнила своего бывшего мужа. Ей сейчас казалось, что вот это и была ее истинная любовь. Она прошла, а на смену ей не пришло ничего. Судьба не дала ей ничего взамен утраченного. Только этого вот наивного малыша, который, безусловно, очень мил, но нет у нее с ним никакого будущего. Что он ей может дать кроме своей абстрактной любви, которая закончится быстрее, чем он предполагает. Что она может ему дать, кроме своей усталости? У него впереди вся жизнь, а у нее? У него еще все будет. Неужели у нее все уже было? А может быть, глупо расшвыриваться мальчиками? Кто знает, будут ли еще у нее такие мальчики?

– Нам же было хорошо вместе? Разве нет?

– Хорошо, – отозвалась Саша. – Да, было хорошо… Тебе пора, ты опоздаешь на поезд. – Она еле сдерживала слезы. – Уходи! Прошу тебя, уходи!

Он схватил ее за плечи, он тряс ее и кричал:

– Зачем ты это сделала? Зачем? Скучно стало? Поиграть захотелось? Никто не трахал тебя давно, а тут я подвернулся? Только о себе думаешь! А обо мне ты подумала? Как я буду жить дальше? Я же буду подыхать от ревности, когда буду представлять, как ты с кем‑нибудь тут кувыркаешься так же как со мной! Ты мне нужна, понимаешь! Я хочу быть с тобой! Я же на свистушек этих малолетних теперь смотреть не смогу, потому что с тобой сравнивать буду! Ты когда делаешь что‑то, ты вообще задумываешься о последствиях? Тебе ведь не семнадцать лет! Может, пора становиться умнее? Какая же ты дрянь… Какая дрянь! Старая блядь, вот ты кто! – он оттолкнул ее. Она ударилась о спинку кровати.

Сашу трясло. Как‑то запоздало пришли мысли, что человека этого она совсем не знает, а он вполне может оказаться сумасшедшим, маньяком, убийцей. Он вполне может ее сейчас придушить, вынести из квартиры все ценное и сбежать. И никто его не найдет, потому что никто не знает, что он был здесь. Этот мальчишка прав, пора бы уже Саше становиться умнее. Только бы он убрался поскорее. Только бы он оставил ее в живых. Он явно безумец. Нормальный мужик бы обрадовался, что от него не хотят никаких продолжений, а этот… Явно сумасшедший. А что теперь делать‑то? Как себя с ним вести?

Как себя вести Саша не знала, поэтому просто натянула на себя одеяло, как будто оно могло ее спасти, молчала, делала вид, что смотрит в окно, а сама краем глаза наблюдала за Лешей. А он сидел, закрыв лицо руками. Когда отнял руки, лицо его оказалось красным, по щекам ползли слезы. Саша ни разу не видела, как плачут взрослые мужчины. Этот, конечно, не вполне еще взрослый. Это было неприятно. Надо же, довела мужика до слез. Это было бы даже забавно, если бы не было так страшно.

– Что молчишь, сука?

– Лешенька, я была неправа… Я в тебя тоже сразу влюбилась. С первого взгляда, тогда, на колесе, – господи, только бы голос звучал убедительно, – а потом испугалась. Я ведь намного старше тебя, мне уже сорок лет. Я уже почти старуха. А ты такой юный, такой, красивый… И я так обрадовалась, когда ты меня поцеловал. Я же и надеяться не могла, что такой мужчина, как ты обратит на меня внимание. Я соврала про свой возраст, а потом я подумала… Я подумала…

– Что ты подумала?

– Что когда ты узнаешь, сколько мне лет, ты сразу сбежишь. Что тебе не нужна такая старуха. Я люблю тебя! Больше всего на свете я хочу, чтобы ты остался со мной. Я ребенка от тебя хочу! У нас будут такие красивые дети! У меня ведь нет детей, а скоро уже совсем поздно будет рожать. И замужем я ни разу не была. А я ведь даже платье свадебное уже купила. Хочешь посмотреть? – Саша порывисто вскочила, подбежала к шкафу, открыла, выхватила оттуда свое старое свадебное платье, приложила к себе и принялась крутиться. – Смотри, как оно мне идет! Ой, немножко уже вином его залила. Я его часто надеваю, все мечтаю о свадьбе! Ты, правда, меня любишь? Знаешь что? Не уезжай никуда, оставайся в Москве, у меня есть знакомые в загсе, мы хоть завтра можем пожениться. Оставайся! – она бросила платье на кровать, подошла к Леше, положила руки ему на плечи, с немой мольбой заглянула в глаза. – Прошу тебя, останься! Не бросай меня!

Леша осторожно снял Сашины руки со своих плеч. Теперь в его глазах был испуг.

– Я обязательно приеду еще, – лепетал он, – но сейчас мне пора, на поезд опоздаю, а у меня нет денег, чтобы купить еще один билет. У меня сессия скоро начинается. Образование надо получить, встать на ноги, а уже потом жениться, – он начал решительно пробираться к двери.

– Лешенька, ну как же? Ты же говорил, что любишь меня? Куда же ты? Останься!

– Я тебе напишу, я приеду, – он неловко чмокнул Сашу куда‑то в висок, быстренько отпер дверь, выскочил в подъезд и ринулся к лифту, – я буду по тебе скучать! – крикнул он и лифт поглотил его. – Вот придурочная! Вот, блядь, сумасшедшая! Замуж она за меня собралась! Нашла дурака! Идиотка! – бубнил он, спешно удаляясь от Сашиного дома.

Саша заперла за ним дверь, сползла по стене на пол и расхохоталась. Щенок! Тупой деревенский сопляк! С кем играть вздумал! Как ловко она его! А ведь он прав, этот сопляк! Пора бы уже и начать думать о последствиях своих поступков. Ведь все могло плохо закончиться. Саша только сейчас в полной мере начала осознавать опасность ситуации, в которой она оказалась. Что бы было, если бы ее спектакль со свадебным платьем не сработал? Он ведь запросто мог ее покалечить, а то и убить. А вдруг еще и в самом деле надумал бы жениться? А ведь сразу сбежал. Испугался. Всерьез испугался. Неужели никто‑никто не захочет на ней жениться? Старая блядь, вот она кто. Прав мальчишка! Прав, черт его дери! Саша стремительно разрыдалась. Она каталась по полу и выла. Ей хотелось рвать свою плоть, полосовать ногтями, резать, чтобы боль заглушила невыносимую тоску. Сдержалась. Просто выла и каталась. Она никогда не делала так в детстве. Хотя, знала, что многие подружки поступали именно так, чтобы добиться от родителей желаемого. А ей не перед кем было устраивать такие представления. Всегда сдерживалась. Первая запоздалая истерика. Тридцать шесть лет взросления, учебы, работы, поисков смысла жизни, себя, любви, взлетов и падений, потерь и находок, и вот итог середины жизни – старая блядь! Вот и все, чего она добилась!

Фокус всех этих катаний по полу в том, что кто‑то обязательно должен подать тебе руку, поднять, напоить водой или валерьянкой, успокоить, погладить по голове и сказать, что все непременно будет хорошо. А Сашу никогда некому было поднимать и успокаивать. Вот и сейчас… Тоже некому.

Спустя полчаса она умывала зареванное, отечное лицо холодной водой. Посмотрела на себя в зеркало, ужаснулась, улыбнулась:

– Ну что, красотка, весело покаталась на чертовом колесе?