Определение слабых сторон через сильные

 

Каковы слабые стороны вашего главного героя? Использует ли он свои сильные стороны, чтобы компенсировать слабые (возможно, чрезмерно)? Например, в «Теории Большого взрыва» Шелдон Купер (Джим Парсонз) – эгоистичный ученый, который, хоть и умнее всех в комнате, не понимает иронии и сарказма и может очень раздражать. Его изъян подкрепляется полным отсутствием социальных навыков, что делает его очень милым. Несмотря на великолепный ум, у него не было подруги (потому что он боится микробов и физического контакта) лет до двадцати пяти, и многие зрители принимают это как должное. Он, может быть, и умнее нас, но не лучше нас, значит, за него можно переживать.

В «Элементарно» Шерлок Холмс (Джонни Ли Миллер) – гений дедукции, который тоже не умеет общаться и, как и Шелдон Купер, всегда умнее всех в комнате. Он настолько невыносим, что вы вряд ли пригласите его на званый ужин. Его недостаток приемлем для нас, потому что он – конченый человек, бывший наркоман, который пытается наладить свою жизнь. Он пережил немало унижений, и, пусть у него до сих пор трудный характер, он, по крайней мере, пытается общаться с Джоанной Ватсон (Люси Лью), своей трезвомыслящей компаньонкой, вместе с которой раскрывает самые сложные дела в Нью‑Йорке.

Доктор Темперанс Бреннан (Эмили Дешанель) из сериала «Кости» опять‑таки похожа на Шелдона Купера: умная, но испытывает проблемы с общением. Даже ее имя уже указывает на главный недостаток: «temperance» означает «умеренность» – сдержанность и контроль над излишествами. Человек с таким именем вряд ли будет веселым. Несмотря на блестящий ум, она часто говорит «Я не знаю, что это значит», когда в разговоре с ней упоминают какой‑нибудь поп‑культурный феномен. Ее изъян в том, что она слишком умна и практически вышла за пределы нашей культуры, поэтому мы принимаем ее.

Рассмотрев все эти примеры, мы видим определенную тему: аудитории не очень нравятся персонажи, выполняющие свою работу посредственно. Человеческая природа такова, что мы даем намного больше поблажек тем, кого считаем гениями.

 

Когда и как раскрывать недостатки

 

Изъяны персонажей со временем постепенно расширяются и углубляются. Мы знаем, что Дон Дрейпер бабник, еще с пилотной серии «Безумцев», но лишь в шестом сезоне узнаем, что его мать, когда он был ребенком, зарабатывала проституцией.

После первых пяти серий «Скандала» мы считаем Оливию Поуп разрушительницей семей, видя ее роман с женатым президентом, но в шестой серии узнаем, что Фитц женился по расчету, в политических целях. Еще мы считаем, что ведущую роль в отношениях играет Фитц, у которого и политического влияния явно больше, чем у Оливии. Но во втором сезоне мы узнаем, что Оливия немало поспособствовала тому, чтобы Фитц получил президентское кресло, подтасовав выборы, о чем он сам и не подозревал. Когда раскрывается сеть тайн (хранимых с добрыми намерениями) и лжи, которую поддерживает Оливия, она становится все более уязвимой и в личной, и в профессиональной жизни. Ее умение заниматься тайными манипуляциями может теперь обратиться против нее и уничтожить – ставки растут.

Большинство культовых телевизионных персонажей постоянно сражаются со своими недостатками и внутренними демонами в попытке избавиться от них, другие герои живут, все отрицая. Для кого‑то же недостатки – движущая сила («Доктор Хаус», «Декстер», «Щит», «Во все тяжкие»). Кое‑кого недостатки приводят к гибели.

К концу длинного сериала некоторые главные герои могут преодолеть свои главные недостатки и научиться доверять, верить и любить. В концовке «Секретных материалов» Малдер и Скалли, оказавшись в «Зоне 51», наконец понимают истину и перестают скрывать свои чувства друг к другу. А в «Остаться в живых» персонажи в буквальном смысле видят свет.

 

Нет ничего приятнее для развития персонажа в телесериале, чем превращение его самой сильной стороны в самую большую его слабость. На таком «перетягивании каната» и внутренней и внешней борьбе сериал сможет продержаться не один сезон. Ключ к драматической устойчивости – держать главного героя в этом переходном состоянии. Когда удается ненадолго победить внешних демонов, свои уродливые головы поднимают демоны внутренние.

 

Интервью: Дэвид Шор

 

Самые известные работы Дэвида Шора:

✓ «Доктор Хаус» (исполнительный продюсер/сценарист/создатель/режиссер), 2004–2012;

✓ Обладатель премии Гильдии сценаристов Америки («Эпизодическая драма»), 2010;

✓ Номинация на премию «Эмми» («Лучший драматический сериал»), 2006–2009;

✓ Обладатель премии «Эмми» («Лучший сценарий для драматического сериала»), 2005;

✓ «Таксист» (исполнительный продюсер/сценарист), 2002–2004;

✓ «Семейный закон» (исполнительный продюсер/ исполнительный сопродюсер/сценарист), 19992002;

✓ «Закон и порядок» (продюсер/руководящий продюсер/сценарист), 1997–1999;

✓Номинация на премию «Эмми» («Лучший драматический сериал»), 1998–1999;

✓ «Строго на юг» (автор сценария), 1994–1999;

✓ «Практика» (автор сценария), 1997.

 

Н.Л.: Мы говорим о восьми сезонах «Доктора Хауса». Одна из причин, по которой сериал так любили и он так долго продержался, – отличный главный персонаж: культовый, неидеальный, временами раздражающий, занимательный, сложный человек. И, как мне кажется, определяющая черта вашего сериала – развиваются все, кроме доктора Хауса, который остается прежним. Вы можете рассказать о первоначальной стратегии повествования?

Д.Ш.: Когда я начал писать пилотную серию, мне еще не было ясно, каким должен быть главный герой – хотя ясно стало довольно быстро. Я искренне считаю, что персонаж силен ровно настолько, насколько трудны стоящие перед ним задачи. То есть детектив, который раскрывает очевидное убийство, не совсем детектив. Мне было важно не только придумывать невероятно трудные медицинские загадки, но и создать персонажей, которые тоже ставят перед ним непростые задачи. Да, я считаю, что Хаус затмил собой некоторых из них. Они должны были быть по‑настоящему умными, интересными и ставить сложные задачи, потому что мы оцениваем Хауса по его суждениям и отношениям, которые он строит. Другим персонажам надо ставить перед ним задачи, достойные его. Они все были, надеюсь, очень специфическими. Нужно делать именно так.

Н.Л.: То есть он заставляет их проявлять разнообразные качества?

Д.Ш.: Я не уверен, что все было настолько просчитано: «этот человек проявляет такое качество, тот – другое…» – но нельзя отрицать, что команда ставила перед ним сложные задачи «снизу». Как окружающие реагировали на Хауса? Как сопротивлялись или не сопротивлялись? Его лучший друг… те же вопросы: как он сопротивляется или не сопротивляется ему, но с другой точки зрения. Это, можно сказать, его совесть. А тот, кто решится с этим человеком дружить, тоже ставит перед ним нелегкие задачи. У Уилсона (Роберт Шон Леонард) тоже есть свои демоны – их не могло не быть. У него не такие очевидные проблемы, но в чем‑то он должен был быть таким же сложным персонажем, как Хаус. В каком‑то смысле самые трудные задачи перед Хаусом ставила его начальница Кадди (Лиза Эдельстейн). Когда вы создаете персонажа вроде Хауса, который упрям, как паровой каток, и делает совершенно неуместные и неподобающие вещи, каким должен быть его начальник?

Если начальник просто запретит ему работать, он не будет ничего делать. А если он переезжает своим «катком» и начальника, то он превращается в полковника Клинка (из «Героев Хогана»): для комедии положений это просто замечательный персонаж, но вот в часовом драматическом сериале он смотрится странно. Мы очень рано приняли решение, которое одновременно интересно и способствует поддержанию драмы в долгосрочной перспективе: Кадди противостоит Хаусу, но вместе с тем понимает, чего он стоит, так что по большей части старается направить его в нужную сторону. Она не всегда что‑то ему запрещает, но не всегда ему и сходит все с рук. Он действует в обход ее, когда необходимо, но она удивляет нас, когда разрешает ему что‑то делать. Кроме того, она должна выигрывать некоторые сражения, но, очевидно, не все.

Н.Л.: Планировали ли вы изначально медленно разгорающиеся любовные отношения?

Д.Ш.: Они были прописаны уже в пилотной серии. По‑моему, Уилсон там умничает по поводу тонкой грани между любовью и ненавистью. Впрочем, даже если бы этой ремарки не было, когда я увидел, как работают вместе Хью Лори и Лиза Эдельстейн, сразу заметил серьезное сексуальное напряжение, с которым все равно пришлось бы что‑то делать. Это было весело.

Н.Л.: Как вы вообще выстраиваете повествование? Начинаете с персонажа, или с темы, которой будет посвящена серия, или с медицинской загадки?

Д.Ш.: Строгого правила не было, но я попытался его ввести. Это строгое правило звучит так: «Мне нужно и то, и другое». Работаем и над персонажем, и над темой, которая объединяется с пациентом недели. Кто этот пациент? Кстати, возвращаясь к теме команды: в Хаусе интересно то, как он реагирует на людей, что видит в них. Прав он или не прав? Что это говорит о данном человеке? Что это говорит о нем самом? Те же вопросы относятся и к пациенту недели. Приходит человек и говорит, что никогда не лжет. Каково мнение Хауса о таком заявлении? Каково его мнение о лжи? Очевидно, он ответит, что все лгут. Хорошо это или плохо? Считает ли Хаус, что этот человек лжет? Почему он лжет? Это патология? Или медицинская проблема? Идею персонажа я требовал сразу, как и хорошую медицинскую историю. Мне нужно и то, и другое. Иногда сценарист приходил ко мне и приносил только интересную медицинскую историю. Я говорил: «Хорошо, но нужен еще и хороший персонаж». А иногда наоборот, приносят отличного персонажа и совсем немного медицины. После этого еще нужно как‑то поместить историю в определенный момент сюжетной арки. Я хотел, чтобы тема в сериях была, но не очевидная.

Н.Л.: То есть сюжет А для вас – медицинская история. Насколько хороша должна быть история, чтобы стать достойной сюжета А? Когда вы придумываете редкое и таинственное заболевание, в повествовании нельзя не обойтись без неожиданных поворотов.

Д.Ш.: С этой точки зрения у нас все похоже на полицейский сериал. Без неожиданных поворотов – никуда. Нужно направиться по дороге, а потом обнаружить, что это неверная дорога. Именно такова формула нашего сериала, и я даже не собираюсь в этом раскаиваться – впрочем, иногда мы от нее отходили.

Н.Л.: Если медицинское решение слишком очевидно, то история недостойна сериала?

Д.Ш.: Заболевания, которые нас привлекали, достаточно серьезные, чтобы угрожать жизни, но при этом способные маскироваться подо все, что угодно, именно поэтому постоянно то ли в шутку, то ли всерьез упоминается волчанка. К сожалению для больных волчанкой, она, бывает, протекает очень тяжело, но при этом ее трудно диагностировать. Если в мире есть какая‑нибудь безумная болезнь, от которой у вас отпадает левое ухо, то это, конечно, с виду очень занимательно и драматично, но, с другой стороны, эта болезнь сразу однозначно диагностируется, так что для нас она не подходит.

Н.Л.: Вы драматизировали ситуации или все же старались придерживаться научной, медицинской истины?

Д.Ш.: Мы очень старались не уходить далеко от науки. Мы хотели, чтобы сюжеты в большей степени посвящались персонажам, а в меньшей – медицине, но без медицинского «сердца» и «костяка» никуда не деться. Это сюжетная основа нашей истории. Перед нами была и определенная ответственность. Нас смотрят миллионы зрителей. Даже если какая‑нибудь болезнь поражает всего тысячную долю населения, то все равно сериал, возможно, видят тысячи людей, страдающих этой болезнью. Не нужно ни давать им ложной надежды, ни излишне пугать. Исследования показывают, что люди получают невероятно большую долю своих медицинских познаний из телесериалов.

Н.Л.: Когда вы начинали работу, у вас уже были готовые сюжетные арки для персонажей на сезон?

Д.Ш.: Обычно мы строим арку примерно на полсезона – может быть, чуть больше или чуть меньше. В первую пару недель мы собираемся вместе и решаем, в какую сторону направить персонажей в этой половине сезона (обычно мы ограничивались именно половиной сезона). А потом, уже подбираясь к концу сюжетной арки, мы обсуждали, что делать дальше. Например, после того как Хаус и Кадди расстаются, за этим следует вопрос, куда их потом направить.

Н.Л.: Поговорим о динамике персонажей. Посмотрев все сезоны «Доктора Хауса», можно прийти к выводу, что никто не меняется. Как вы сами считаете: ваши персонажи менялись или же просто временно меняли поведение, чтобы решить конкретные задачи?

Д.Ш.: На телевидении с этим непросто. Если вы делаете на сто процентов процедурный сериал, то там все легко и беспокоиться не нужно. Но вот если сериал даже гибридный, то приходится задавать себе неудобные вопросы: «Как это подействует на него? Как он изменится?» Хью говорил, что разница между телевидением и кино в том, что в кино главный герой меняется, а все вокруг остаются прежними, а на телевидении все наоборот. Есть в этом доля истины. Мои персонажи меняются мало, и у меня есть этому несколько оправданий… хотя нет, это трудно назвать оправданиями, лучше скажу «объяснений»: 1) «никто не меняется» – это тема всего сериала, и я искренне считаю, что люди на самом деле не слишком сильно изменяются; 2) я не хотел, чтобы они менялись. Сериал о докторе Хаусе, и я не хотел, чтобы он менялся, потому что он мне нравился. Люди думают, что они хотят, чтобы Хаус изменился, но на самом деле не хотят. Они хотят, чтобы он обрел любовь и счастье, но на самом деле не хотят.

 

Я возвращаюсь к тому, что не верю, что люди по‑настоящему меняются, и считаю, что гораздо интереснее смотреть, как кто‑то стремится измениться и, может быть… может быть, даже чуть‑чуть меняется, а потом, вероятно, опять становится прежним.

 

Но мы проявляем себя, реагируя на трудности, стоящие перед нами в данный момент. Я не считаю, что писателям пристало цитировать самих себя, но мне очень нравится фраза в одном из ранних сезонов: после того как Форман (Омар Эппс) едва не умер, Хаус сказал что‑то вроде: «Когда едва удается спастись от смерти, все меняется навсегда… примерно на два месяца». Как люди реагируют на то, что не меняются, и на разочарование в себе? Нужно заходить в воду и не выскакивать сразу на берег. Не быть жалким и держаться чуть выше этого уровня.

Н.Л.: В организации «Анонимные алкоголики» говорят: «Когда достигаешь дна, понимаешь: ты или изменишься, или умрешь». Он всегда шел по этой тонкой грани.

Д.Ш.: Можно изменить свое поведение, но даже это трудно сделать. Когда вы обращаетесь в общество «Анонимные алкоголики», вы не перестаете быть алкоголиком – вы просто становитесь алкоголиком, который не пьет. Фундаментально измениться и стать другим человеком невозможно.

Н.Л.: С точки зрения уязвимости персонажей и поиска новых путей был один сезон, когда Хаус уволил практически всех подчиненных, а наняв новых людей, он получил новые возможности поиздеваться над ними.

Д.Ш.: Именно. Хаус знакомился с новыми людьми и ситуациями, анализировал их, заставлял людей в процессе узнать о себе что‑нибудь новое.

Н.Л.: Хаус очень хорошо умеет находить ахиллесову пяту человека, а потом эксплуатировать ее. Он когда‑нибудь делал что‑то такое, что шокировало и изумляло вас? Например, когда приехал домой к Кадди?

Д.Ш.: Это был самый неоднозначный эпизод во всем сериале – я такого даже не ожидал. Я знал, что он шокирующий. Но зрители посчитали, что он попытается ее убить. Я вообще об этом не задумался, что, возможно, глупо с моей стороны. Написано и снято все было именно так: он заглядывает в окно, видит, что она выходит из комнаты, а потом делает то, что собирался. Это действительно должен был быть акт насилия, но не попытка убийства. Кроме того, это был иррациональный поступок очень рационального человека. Другая вещь, которая, как я считал, явно свидетельствует о том, что Хаус не собирался убивать Кадди, – он ушел с улыбкой и чувствовал себя лучше, а это говорит о том, что ему удалось сделать то, что он задумал. Ранить или убить Кадди явно не входило в его задумку. Делал ли он что‑то такое, что шокировало меня… бывали такие моменты, когда вы думаете: «Да, он вполне может так сделать» – это удивит аудиторию, но вместе с тем будет вполне оправданно и осмысленно. В таком сериале это необходимо для любых сюжетных поворотов. Чем дальше заходишь, тем сложнее. Мы постоянно ищем пресловутый «третий вариант». Если вы не хотите, чтобы Хаус делал то, что все от него ожидают, можно заставить его сделать что‑то прямо противоположное, но противоречие ради противоречия – это тоже как‑то глупо. Или можно найти вариант, который чем‑то отличается от ожидаемого, но тоже интересный. Удивлять аудиторию, которая ждет, чтобы ее удивили, – непростая задача. Я горжусь этим. Я очень доволен. Хотелось бы привести конкретный пример, но скажу так: есть пациент, который чувствует себя определенным образом, а Хаус ведет себя неожиданно, но потом он обосновывает свое поведение. И вы говорите: «А, вот оно что».

Н.Л.: Мне вспоминается эпизод с приговоренным к смерти. Одного парня должны были казнить, но Хаус хотел вылечить его, несмотря на то что он потом все равно умрет. Этот пациент был для него важнее, чем другой, с неизлечимой болезнью. Из‑за неожиданной позиции Хауса эпизод вышел весьма противоречивым. У него возникла интересная связь с этим парнем, потому что его дружно прокляло все общество, а Хаус в определенном смысле понимает, каково это. Из этого сюжетного хода мы узнали о характере Хауса больше, чем из многих предыдущих серий. Получилась отличная моральная «серая зона», которая лишь подкрепила позицию Хауса – «один человек против истеблишмента».

Кстати, об истеблишменте: как вы общались с телеканалом и студией? Когда вы добились успеха, они оставили вас в покое и не лезли в творческий процесс или вы все равно получали записки с рекомендациями?

Д.Ш.: Записки были, но очень мало. Мы получали одну записку на каждый готовый сценарий. Даже не так: на некоторые сценарии нам не приходило вообще никаких отзывов. Но после завершения работы над каждым сценарием мы общались по телефону и слушали замечания. Замечания были очень незначительными, и это даже начало меня беспокоить, потому что вам нужны отзывы. Нет, на определенном эмоциональном уровне вы не хотите никаких отзывов, но вам все равно хочется, чтобы кто‑то посмотрел на работу со стороны, объективным взглядом. Надеюсь, у каждого сценариста будет руководитель, который может честно и объективно высказать свое мнение о сценарии.

Н.Л.: Я спрашивал Вину Суд об «Убийстве» и Саре Линден (Мирей Инос), которая не вызывает симпатий у зрителя. У нее есть несколько мрачных черт, общих с Хаусом, тем не менее она отлично делает свою работу. Вмешивалось ли руководство в вашу работу с Хаусом или другими героями сериалов, требуя сделать персонажа более привлекательным?

Д.Ш.: Мне кажется, любой сценарист в мире отнесется к такому очень нехорошо. Как ни странно, в мою работу в этом плане практически не вмешивались. Думаю, в FOX были какие‑то внутренние разборки, но меня они обычно не касались. Может быть, на подсознательном уровне я сделал его даже более злобным, чем нужно, так что у меня был определенный простор для маневра. Он злобнее, чем среднестатистический персонаж на эфирном телевидении. Да, руководители говорят, что им нужны симпатичные персонажи. Все сценаристы хотят писать о сложных персонажах. Мы хотим писать о персонажах, которые интересны зрителю. Мы не идиоты. Нужно, конечно, иметь и коммерческую жилку, но писать нужно так, чтобы люди хотели смотреть на персонажа снова и снова. Это наша работа. Мы хотим рассказывать истории, которые людям интересны. К сожалению, руководство телеканалов слишком часто ставит знак равенства между «симпатичный» и «приятный». Приятные персонажи скучны. Мне практически никто не противоречил. Думаю, на другом канале в мою работу вмешивались бы активнее. FOX все еще находился под влиянием Саймона Кауэлла.

Н.Л.: Но вы в каком‑то смысле проложили дорогу этому жанру, потому что после успеха «Доктора Хауса» появилась куча сериалов на кабельном телевидении с мрачными, очень сложными героями.

Д.Ш.: Если это действительно моя заслуга, я очень этому рад. Если я каким‑то образом облегчил им задачу, это просто замечательно, потому что именно об этом хочет писать каждый сценарист, а любая аудитория мечтает такое смотреть – если, конечно, сериал сделан хорошо. Хаус – мастер своего дела. Он не просто зарабатывает деньги. Он несчастен. А еще он спасает жизни. Какова бы ни была причина – мы на самом деле долго обсуждали, что важнее: намерения или действия? Например, в случае с парнем, приговоренным к смерти, он посчитал, что лечить его будет интересно, поэтому и взялся.

Н.Л.: Я уверен, что где‑то уже об этом читал, но можете ли вы сказать, что его больше заботит медицинская загадка, чем собственно пациент?

Д.Ш.: Да, я считаю, что загадка его заботит намного больше. Тем не менее зрители хотели верить, что им движет нечто большее, и это пошло сериалу на пользу. Возможно, в какой‑то степени зрители даже были правы. Поскольку Хаус им нравился, они хотели видеть его с положительной стороны. Если бы он просто говорил: «Черт возьми, я здесь жизни спасаю!» – это было бы не очень интересно. Если бы сказал: «Да наплевать мне, спасу я кого‑нибудь или нет», это слишком ужасно и вместе с тем скучно. Но тут очень интересный случай: он ближе знакомится с пациентами. И, может быть… может быть, в каком‑то смысле он начинает уважать пациента и поэтому стремится спасти ему жизнь. Это намного интереснее и убедительнее.

Н.Л.: Вы специально прописали его характер так, что он не способен к сочувствию – может быть, даже находится на грани аутизма?

Д.Ш.: Это все умозрительные построения, ни на чем не основанные догадки. Я никогда не хотел запихивать его в такую узкую категорию, но, возможно, что‑то подобное действительно имело место. У него другая мотивация: «Это не поможет». Нет никаких причин так делать. Это не облегчит расследование дела. Если это как‑то и повлияет, то лишь затруднит работу. Объективность – это ваш друг, который помогает найти истину. Истина – это истина. В общем, он просто хотел смотреть на все предельно ясно. Мне очень не нравилось, когда люди спрашивали, почему так происходит. Начинается все с того, что у сценаристов берут интервью. Просто не надо отвечать на такие вопросы. Во‑первых, я не хочу отнимать это у зрителей. Во‑вторых, я не уверен, что есть какой‑либо простой ответ. Возможно, у меня есть причина, по которой Хаус что‑то сделал, у сценариста конкретного эпизода есть своя причина, по которой Хаус что‑то сделал, да и у Хью Лори может быть своя причина, по которой его персонаж так поступил. Мы трое должны более‑менее между собой соглашаться, но вот у Уилсона могут возникнуть вопросы и мнения по поводу поступка Хауса, и у команды тоже могут возникнуть, и у Кадди, и у зрителей. Все эти мнения должны быть более или менее верными. Не должно быть простого ответа вроде «он сделал это, потому что X». Хаус говорит, что сделал так, потому что Х. Уилсон считает, что он сделал это, потому что Y Команда думает, что он сделал это, потому что Z. И все три варианта отчасти верны.

Н.Л.: Мне кажется, сериал так долго продержался во многом потому, что Хаус очень загадочен.

На некоторые вопросы вы вообще не отвечали. Если показать волшебника, спрятавшегося за занавесом, это будет уже неинтересно.

Д.Ш.: Это неинтересно, но вместе с тем это и неправдиво. Ответ никогда не будет правдивым. В сериале часто звучит фраза «Все лгут». Я не имел в виду, что люди говорят «черное», когда видят белое. Ответ на самом деле всегда серый, а люди видят либо темно‑серое, либо светло‑серое. Люди видят правду, которую хотят видеть. Все мы по‑своему предвзяты. Вот что значит для меня фраза «Все лгут», а Хаус пытался подняться выше этого.

 

 

Определите точку зрения

 

Есть множество различных способов рассказать историю. Все зависит от того, о чем ваш сериал и вокруг кого вращается повествование.

Давайте начнем с самого простого вопроса: чья эта история?

У вас есть несколько вариантов ответа. Ниже перечисляются различные типы точек зрения, которые используются в часовых драмах, ситкомах и получасовых драмеди. Стоит отметить, что некоторые из этих категорий пересекаются между собой.