Отношения с союзниками: испытания на прочность.

1942 год стал самым тяжелым не только для Советского Союза, но и для всей антигитлеровской коалиции. Успехи немецкой армии на восточном фронте и японских вооруженных сил на Дальнем Востоке стали подлинным испытанием на прочность отношений между новыми союзниками. Весной-летом 1942 г. после провала весеннего наступления Красной Армии и глубокого продвижения вермахта к Волге и Кавказу вопрос открытия второго фронта в Европе стал для советского руководства как никогда острым. Для обсуждения этого вопроса в Англию и США был срочно направлен советский нарком иностранных дел В.М. Молотов.

Из воспоминаний наркома иностранных дел СССР В.М. Молотова:

«… в 1942-м я был участником всех переговоров по второму фронту, и я первый не верил, что они его могут сделать. Я был спокоен и понимал, что это совершенно для них невозможная вещь. Но, во-первых, такое требование нам было политически необходимо, а во-вторых, из них надо было выжимать все. И Сталин тоже не верил, я в этом не сомневаюсь. А требовать надо было! И для своего же народа надо. Люди же ждут, какая-нибудь помощь еще будет или нет? Для нас их бумажка имела громадное политическое значение. Ободряла, а это тогда много значило.

Черчилль приехал и стал говорить, что вот они не могут, а я вижу, что Сталин очень спокойно к этому отнесся. Понимал, что это невозможно. Но ему была нужна эта самая бумажка. Она имела громадное значение – для народа, для политики и для нажима на них дальнейшего… Так не можешь помочь нам, тогда давай помогай вооружением, помогай нам авиацией...»[375]

Это было чрезвычайно опасное путешествие. Молотов летел на обычном стратегическом бомбардировщике Пе-8 над оккупированной Европой, а затем над океаном, подвергаясь угрозе атак истребителей противника. 21 мая Молотов начал переговоры с У. Черчиллем и А. Иденом, поставив с самого начала главный вопрос открытия второго фронта в Европе с целью отвлечения не менее 40 немецких дивизий и связав его с вопросом о послевоенных границах. Но вопрос о границах стал камнем преткновения для союзников.

Из воспоминаний премьер-министра Англии У. Черчилля:

«Молотов приехал только 20 мая, и на следующее же утро началось официальное обсуждение. В тот день и на двух следующих совещаниях русские придерживались своей первоначальной позиции и даже подняли конкретно вопрос о согласии на занятие русскими Восточной Польши. Это было отвергнуто как несовместимое с англо-польским соглашением от августа 1939 года. Молотов поднял также вопрос относительно признания в секретном соглашении претензий России к Румынии. Это также противоречило нашей договоренности с Соединенными Штатами. Переговоры в министерстве иностранных дел, которые вел Идеи, хотя и происходили в самой дружественной обстановке, шли поэтому к тупику».[376]

И Черчилль, и Рузвельт не хотели связывать себя формальными соглашениями, предпочитая отложить этот щекотливый вопрос до конца войны. В то же время президент США прямо дал понять советскому послу в США, что не предвидит никаких особых затруднений в решении этого вопроса после войны, но предпочитает лишь устную договоренность со Сталиным. В итоге английская сторона предложила проект договора, определявшего обязательства сторона на период войны и послевоенный период, но совершенно не касавшегося вопроса о границах. Это было совсем не то, на что рассчитывал Молотов, расценивший проект А. Идена как пустую декларацию.

В конечном итоге все решила ситуация на фронте. К тому времени уже завершилась катастрофа Красной Армии в Крыму и только что были окружены войска Юго-Западного фронта под Харьковом. Не лучше обстояли дела союзников на Тихом океане – японская армия опасно продвинулась к Австралии. В этой обстановке обе стороны были заинтересованы в скорейшем подписании договора. Сталина в ответ на телеграмму Молотова в тот же день дал указание подписать договор: «Мы его [британский проект] не считаем пустой декларацией и признаем, что он является важным документом. Там нет вопроса о безопасности границ, но это, пожалуй, неплохо, так как у нас остаются руки свободными. Вопрос о границах, или скорее о гарантиях безопасности наших границ на том или ином участке нашей страны, будет решаться силой. Мы предлагаем отбросить поправки к старым проектам договоров и принять за основу план Идена».[377]

26 мая договор был подписан. СССР и Англия обязывались оказывать друг другу военную и другую помощь в войне против Германии, не вступать, кроме как по взаимному согласию, ни в какие переговоры с гитлеровским правительством, не заключать никаких союзов и не принимать участия ни в каких коалициях, направленных против другой стороны оказывать друг другу после войны всякую взаимную экономическую помощь.

29 мая Молотов все на том же Пе-8 вылетел в США. До 4 июня продолжались его переговоры с президентом Рузвельтом и членами его администрации. Скорейшее открытие второго фронта стало главным вопросом переговоров. Казалось, что и на этот раз миссия Молотова увенчалась успехом – Рузвельт пообещал предпринять вторжение через Ла-Манш в 1942 г., и упоминание об этом содержалось в совместном коммюнике, опубликованном вскоре после возвращения Молотова в Москву. Советский нарком очень высоко оценивал итоги своего визита в Англию и США: «Я считал нашей громадной победой мою поездку в 1942 г. и ее результаты…».[378] В действительности же, заявления, сделанные в Лондоне и Вашингтоне остались не более чем словами – никакой ясности относительно открытия второго фронта достигнуто не было. Практическое значение имели подписанное 11 июня 1942 г. в Вашингтоне межправительственное соглашение о принципах взаимной помощи в ведении войны, расширявшее ранее действовавшие формы экономических связей двух стран. Правительства СССР и США приняли на себя обязательства продолжать обмениваться военными материалами и оборонной информацией. Соглашение устанавливало порядок предоставления помощи и взаимных расчетов. 27 июня 1942 г. было заключено аналогичное соглашение с правительством Великобритании, предусматривавшее поставки Советскому Союзу без оплаты, на основе взаимности, того вооружения, которое производилось в метрополии, доминионах и британских колониях. Кроме того, Англия предоставляла Советскому Союзу новый кредит на 20 млн.ф. ст.[379] Эти соглашения стали важнейшим фактором совместной деятельности антигитлеровской коалиции.

Очень скоро верность союзническим обязательствам оказалась подвергнута серьезным испытаниям. В начале июля 1942 г. во время проводки из Англии в северные порты Советского Союза немецкими кораблями и авиацией был разгромлен союзнический конвой PQ-17. Из 36 судов конвоя противник уничтожил 23. Главной причиной разгрома стал приказ английского Адмиралтейства об отзыве кораблей охранения и рассредоточения конвоя, после чего погибло 20 кораблей из общего числа уничтоженных. Вместе с судами было потеряно 3350 автомашин, 430 танков, 210 самолетов и около 100 тыс. т грузов.[380] Разгром конвоя и огромные потери техники и вооружения были крайне болезненно восприняты советским руководством – в летних сражениях 1942 г. Красная Армия каждый день теряла до 90 танков, почти 30 самолетов, свыше 500 орудий и минометов.[381] Под впечатлением этой катастрофы английское военно-морское командование решило временно отказаться от проводки северных конвоев.

Из послания У. Черчилля И.В. Сталину, 17 июля 1942 г.

«Мы не считаем правильным рисковать нашим флотом метрополии к востоку от острова Медвежий или там, где он может подвергнуться нападению немецких самолетов, базирующихся на побережье. Если один или два из наших весьма немногочисленных мощных судов погибли бы или хотя бы были серьезно повреждены… то все господство в Атлантике было бы потеряно. Помимо того, что это отразилось бы на поставках нам продовольствия, за счет которых мы существуем, это подорвало бы наши военные усилия и… сделало бы невозможным создание действительно сильного второго фронта в 1943 году…

Поэтому с очень большим сожалением мы пришли к заключению, что попытка направить следующий конвой P.Q.18 не принесла бы Вам пользы и нанесла бы только невозместимый ущерб общему делу. В то же самое время я заверяю Вас в том, что если мы сможем изыскать меры, которые позволят не без оснований надеяться на то, что по крайней мере значительная часть судов конвоев достигнет Вашей страны, то мы немедленно возобновим их отправку…

Поверьте мне, нет ничего полезного и разумного, чего бы мы и американцы не сделали для того, чтобы помочь Вам в Вашей великолепной борьбе. Президент и я непрестанно ищем средства для преодоления чрезвычайных трудностей, которые ставят нам географические условия, моря и воздушные силы противника».

Из послания И.В. Сталина У. Черчиллю, 23 июля 1942 г.

«Получил Ваше послание от 17 июля.

Из послания видно, что, во-первых, Правительство Великобритании отказывается продолжать снабжение Советского Союза военными материалами по северному пути и, во-вторых, несмотря на известное согласованное Англо-Советское коммюнике о принятии неотложных мер по организации второго фронта в 1942 году, Правительство Великобритании откладывает это дело на 1943 год.

Наши военно-морские специалисты считают доводы английских морских специалистов о необходимости прекращения подвоза военных материалов в северные порты СССР несостоятельными. Они убеждены, что при доброй воле и готовности выполнить взятые на себя обязательства подвоз мог бы осуществляться регулярно с большими потерями для немцев. Приказ Английского Адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери. Во всяком случае, я никак не мог предположить, что Правительство Великобритании откажет нам в подвозе военных материалов именно теперь, когда Советский Союз особенно нуждается в подвозе военных материалов в момент серьезного напряжения на советско-германском фронте…

Что касается второго вопроса, а именно вопроса об организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что светское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год.

Надеюсь, что Вы не будете в обиде на то, что я счел нужным откровенно и честно высказать свое мнение и мнение моих коллег по вопросам, затронутым в Вашем послании».[382]

Напряженность в отношениях союзников еще более возросла, когда советское руководство убедилось, что в 1942 г. фронт в Европе открыт не будет. В это же время в Лондон поступили сведения о зондаже, якобы предпринятом германской дипломатией, с целью заключения с СССР сепаратного мира. Возникла реальная угроза кризиса в отношениях союзников. С целью его предотвращения английский премьер У.Черчилль пошел на беспрецедентный шаг – он отправился в Москву. Время для этого было не самым подходящим. Накануне прилета Черчилля в советскую столицу войска противника захватили Краснодар и повели мощное наступление на Сталинград. 12 августа английский премьер прибыл в советскую столицу, и переговоры начались немедленно. Как и ожидалось, главным стал вопрос об открытии второго фронта в Европе.

Из воспоминаний У. Черчилля:

«Я сразу же начал с вопроса о втором фронте, заявив, что хочу говорить откровенно и хотел бы, чтобы Сталин тоже проявил полную откровенность… Английское и американское правительства не считают для себя возможным предпринять крупную операцию в сентябре… Однако, как это известно Сталину, они готовятся к очень большой операции в 1943 году. С этой целью сейчас установлены сроки прибытия в Соединенное Королевство миллиона американских солдат на их сборный пункт весной 1943 года, что составит экспедиционную армию в 27 дивизий, к которым английское правительство готово добавить 21 дивизию. Почти половину этих войск составят бронетанковые войска. Пока что в Соединенное Королевство прибыли только 2,5 американской дивизии, однако большие перевозки будут осуществлены в октябре, ноябре и декабре…

Сталин, мрачное настроение которого к этому времени значительно усилилось, сказал, что, насколько он понимает, мы не можем создать второй фронт со сколько-нибудь крупными силами и не хотим даже высадить шесть дивизий. Я ответил, что дело обстоит так. Мы могли бы высадить шесть дивизий, но их высадка принесла бы больше вреда, чем пользы, ибо она сильно повредила бы большой операции, намечаемой на будущий год. Война — это война, но не безрассудство, и было бы глупо навлечь катастрофу, которая не принесет пользу никому...

Сталин, который стал держать себя нервно, сказал, что он придерживается другого мнения о войне. Человек, который не готов рисковать, не может выиграть войну. Почему мы так боимся немцев? Он не может этого понять. Его опыт показывает, что войска должны быть испытаны в бою. Если не испытать в бою войска, нельзя получить никакого представления о том, какова их ценность…»[383]

Обстановка переговоров становилась все напряженней, и тогда Черчилль пустил в ход свой главный козырь, сообщив Сталин на условиях соблюдения полной секретности план операции «Торч» – высадки союзников в Северной Африке. Советский лидер быстро оценил военно-политические перспективы этой операции и в конечном итоге признал ее целесообразность. «В этот момент Сталин, по-видимому, внезапно оценил стратегические преимущества операции «Торч». – Вспоминал У.Черчилль. – Он перечислил четыре основных довода в ее пользу. Во-первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар. Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно». Но уже на следующий день Сталин вновь обрушил на Черчилля ряд упреков, обвиняя союзников в том, что они «слишком бояться сражаться с немцами».[384] Несмотря на такую перемену в настроениях Сталина визит английского премьер-министра внес большой вклад в развитие союзнически отношений и позволил избежать вполне возможного кризиса. Более того, информация и впечатления, полученные Черчиллем в Москве, положили конец сомнениям в решимости советского руководства продолжать борьбу.

В самый тяжелый для антигитлеровской коалиции период войны удалось преодолеть возникшие сомнения в отношениях друг к другу. Коалиция продолжала крепнуть. Расширялся объем поставок в Советский Союз – по сравнению с 1941 г. он вырос более чем в восемь раз. В 1942 г. СССР получил в счет поставок по ленд-лизу более 2,5 тыс. самолетов, 3 тыс. танков, около 79 тыс. автомобилей, легированные металлы, алюминий, радиотехнические средства, гидроакустические приборы, бензин, продовольствие, обувь и др.[385] К осени 1942 г. советское правительство установило дипломатические отношения с Канадой, Австралией, Кубой, с эмигрантским правительством Нидерландов. Особенно важным было соглашение, подписанное в июле 1942 г. с Чехословакией, на основании которого, в СССР началось формирование национальных чехословацких воинских частей. В сентябре 1942 г. было подписано совместное коммюнике правительства СССР и Французского Национального Комитета (ФНК), определившее совместную позицию в борьбе с Германией и ее союзниками. Поддержка движения «Сражающаяся Франция» и заявленное ранее советским правительством стремление «видеть Францию свободной и способной вновь занять в Европе и мире свое место великой демократической антигитлеровской державы» сыграло важнейшую роль в укреплении позиций генерала де Голля и его сторонников. В ноябре в Москве представители командования Красной Армии и «Сражающейся Франции» заключили соглашение об участии французской авиационной эскадрильи в боевых действиях на советско-германском фронте. В апреле 1943 г. пилоты эскадрильи «Нормандия» совершили свои первые боевые вылеты, действуя совместно с ВВС Красной Армии.[386]

Дипломатические успехи, достигнутые в 1942 г. создавали прочную основу для реализации мощнейшего потенциала государств антифашистской коалиции. Именно в 1942 г. этот потенциал удалось бросить на чащу весов, после чего исход борьбы фактически уже был предопределен.