Часть III. Попытка коренного перелома.

События второго года войны в своей совокупности являют собой весьма причудливый рисунок. Год начался с грандиозного успеха Красной Армии под Москвой и тяжелейшего за весь предшествующий период войны поражения вермахта. Вектор противоборства сторон явно начала менять свое направление. Но спустя всего несколько месяцев немецкая армия вновь добилась впечатляющих успехов, поставивших советское государство на грань новой военной катастрофы. Летний прорыв немецких войск к Волге и Кавказу стал кульминацией успехов Германии на советском фронте и одновременно положил предел дальнейшему продвижению на восток.

В учебных курсах отечественной истории, в разделах, посвященных Великой Отечественной войне, события 1942 г. обычно рассматриваются как своего рода проявление тенденций, определившихся в самом начале войны. Авторы учебников, как правило, фокусируют внимание на поражениях Красной Армии весной-летом 1942 г., объясняя их просчетами И.В. Сталина, не внявшего советам военных профессионалов, повторяя тем самым схему объяснений неудачного начала войны. Таким образом «выносятся за скобки» важнейшие события зимнего наступления Красной Армии, которое отнюдь не являлось продолжением контрудара под Москвой. В связи с этим вполне обоснованным и, самое важное, весьма перспективным с познавательной точки зрения представляется постановка следующего ряда вопросов. Каким образом советское военно-политическое руководство оценивало обстановку на фронте в начале 1942 г., и насколько обоснованны оказались эти оценки? Что лежало в основе принятого решения о всеобщем наступлении «на всех фронтах» с целью освобождения советской территории в наступившем году? Что было общего и различного в причинах поражений советских войск в 1941 г. и 1942 г.? Каким образом проявились особенности советской военно-политической системы в обстановке тяжелейших поражений на фронте и в создании предпосылок коренного перелома в ходе войны? Каковы были сами предпосылки наступившего перелома? Объединив эти вопросы, мы можем сформулировать ключевую проблему данной главы – почему советская система, несмотря на полученный в начале войны опыт, допустила новый масштабный военный провал, и что позволило ей переломить ситуацию?

Начало нового 1942 г., успех контрнаступления под Москвой обещали советскому руководству благоприятные перспективы – казалось, что в ходе войны наступил перелом, и противники поменялись местами. Этим настроениям в немалой степени способствовало изменение состава сил противоборствующих сторон. В декабре 1941 г. после нападения Японии на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор и начала войны на Тихом океане Германия объявила войну США. Мощнейший военно-экономический потенциал нового заокеанского противника, брошенный на чашу весов, по сути, не оставлял Германии и ее союзникам шансов на победу в затяжной войне против коалиции крупнейших государств мира. Заметно изменилась обстановка и на советско-германском фронте. Доктрина «молниеносной войны», положенная в основу всего немецкого плана войны с Советским Союзом потерпела полный крах. Вермахт не сумел решить ни одной стратегической задачи кампании 1941 г. Более того, советское руководство сумело заложить новую военно-экономическую базу на востоке страны, что неминуемо должно было обеспечить колоссальное военное превосходство в ближайшем будущем. Руководство страны, вооруженные силы и общество преодолели шок катастрофического начала войны. Армия получила первый драгоценный опыт ведения войны против сильнейшей армии Европы. В этой ситуации практически все преимущества оказались на стороне Советского Союза. И, тем не менее, летом 1942 г. страна вновь оказалась на краю полной военной катастрофы, и руководство страны заявило об этом со всей прямотой. В конце лета 1942 г., когда немецкая армия после новых потрясающих побед вышла к Волге и Кавказу Германии достигла максимума в своей агрессии на Востоке. Но это была та высота, с которой III рейху предстояло упасть очень скоро. И решающий удар был получен от казалось уже поверженного противника.

Наступление на всех фронтах

Первые и неожиданные успехи зимнего контрнаступления Красной Армии были восприняты высшим советским командованием как начало поворота в развитии событий на всем советско-германской фронте. В этой обстановке перспективы дальнейшего хода войны представлялись весьма оптимистично.

Из воспоминаний маршала Г.К.Жукова:

«… в связи с разгромом немецко-фашистских войск под Москвой и успехами, достигнутыми в ходе контрнаступления, Верховный был настроен оптимистически. Он считал, что и на других фронтах немцы не выдержат ударов Красной Армии, стоит только умело организовать прорыв их обороны. Отсюда появилась у него идея начать как можно быстрее общее наступление на всех фронтах, от Ладожского озера до Черного моря.

Вечером 5 января 1942 г., как член Ставки, я был вызван к Верховному Главнокомандующему для обсуждения проекта плана общего наступления Красной Армии…

Замысел Верховного Главнокомандования был таков. Учитывая успешный ход контрнаступления войск западного направления, целью общего наступления поставить разгром противника на всех фронтах… Переход в общее наступление предполагалось осуществить в крайне сжатые сроки. Изложив этот проект, И.В. Сталин предложил высказаться присутствовавшим.

– На западном направлении, – доложил я, – где создались более благоприятные условия и противник еще не успел восстановить боеспособность своих частей, надо продолжать наступление. Но для успешного исхода дела необходимо пополнить войска личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь танковыми частями. Если мы это пополнение не получим, наступление не может быть успешным.

Что касается наступления наших войск под Ленинградом и на юго-западном направлении, то там наши войска стоят перед серьезной обороной противника. Без наличия мощных артиллерийских средств они не смогут прорвать оборону, сами измотаются и понесут большие, ничем не оправданные потери. Я за то, чтобы усилить фронты западного направления и здесь вести более мощное наступление.

– Мы сейчас еще не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов – поддержал меня Н.А. Вознесенский.

– Я говорил с Тимошенко, – сказал И.В. Сталин. – Он за то, чтобы действовать и на юго-западном направлении. Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной. Кто еще хотел бы высказаться?

Ответа не последовало. Обсуждение предложений Верховного так и не состоялось.

Выйдя из кабинета, Б.М. Шапошников сказал:

– Вы зря спорили: этот вопрос был заранее решен Верховным.

– Тогда зачем же спрашивали наше мнение?

– Не знаю, не знаю, голубчик! — ответил Борис Михайлович, тяжело вздохнув».[218]

 

План советской Ставки изначально был построен на неверных расчетах. Решающим направлением было определено западное, но Западный и Калининский фронты не имели существенного превосходства над противником, и на их усиление из резерва Ставки передавалась лишь одна 39-я армия. Основные резервы – три армии были направлены под Ленинград. Главным же был просчет в общей оценке соотношения сил на фронте. Красная Армия еще не имела достаточных сил для подобных ударов – не хватало артиллерии, танков, авиации, и, особенно, боеприпасов, да и уровень подготовки командного состава еще не позволял управлять столь масштабными операциями.

Судя по всему, высшее военно-политическое руководство страны во главе со Сталиным еще не осознало всей глубины истинных причин летне-осенней катастрофы, всей сложности и масштабности подготовки и ведения фронтовых операций. Не пришло еще и осознание подлинного уровня готовности Красной Армии к ведению современной войны.

Из воспоминаний генерала П.А. Белова:

«Разгром фашистов под Москвой, успешное преследование отступающих гитлеровцев породили у некоторых военачальников преувеличенное представление о возможностях наших войск и привели к недооценке противника… Успехи советских войск, достигнутые в декабре, породили в Ставке малооправданную надежду на то, что теперь можно добиться больших побед, не делая паузы перед новой наступательной операцией. В Ставке ослабло критическое отношение к обстановке, многое представлялось в слишком розовом свете. Усилилось стремление проводить крупные операции, хотя возможности для этого были далеко не всегда. Верховный Главнокомандующий начал утрачивать чувство меры».[219]

 

В середине января 1942 г. на огромном фронте от Балтики до Черного моря Красная Армия перешла в грандиозное наступление. Были задействованы силы 34 армий девяти фронтов. Началась первая попытка освобождения оккупированных советских земель. Главный удар предстояло нанести под Москвой. Конфигурация линии фронта на этом направлении оставалась крайне выгодной для советской стороны. Соединения Северо-Западного и Калининского фронтов с севера, а Западного и Брянского фронтов – с юга опасно нависали над флангами группы армий «Центр», что создавало предпосылки ее глубокого окружения. Ставка ВГК планировала на западном направлении «окружить, а затем пленить или уничтожить» ржевско-вяземскую группировку противника, составлявшую основу группы армий «Центр». Калининскому фронту предстояло нанести удар в направлении Ржева и Вязьмы, Западному – в направлении Юхнова и Вязьмы. Совместными усилиями они должны были решить поставленную задачу. Их действия обеспечивал Северо-Западный фронт под командованием генерала П.А. Курочкина, который своим правым флангом должен был разгромить группировку противника в районе Демянска, а левым флангом обойти с запада ржевско-вяземскую группировку, отрезая пути ее отхода.

Наступление советских войск началось удачно. 9 января армии Северо-Западного фронта перешли в наступление. 15 января части 4-й ударной армии генерала А.И. Еременко захватили город Андреаполь, а к 21 января вышли к Западной Двине, оказавшись в тылу группы армий «Центр». 6-7 января ударная группа Калининского фронта – 29-я и 39-я армии – прорвала оборону противника западнее Ржева и, расчленив 6-й армейский корпус немцев на две части, начала быстрое продвижение на юг в сторону Вязьмы. Командование Западного фронта, используя созданную еще в декабре-январе 100-километровую брешь в обороне противника, ввело в прорыв 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала П.А. Белова, направив его на Юхнов, а затем – на Вязьму. Успешно развивалось наступление 33-й армии под командованием генерала М.Г. Ефремова, перерезавшей коммуникации 20-го немецкого армейского корпуса и выходившей в глубь немецкой обороны. Генерал Г. Гепнер приказал 20-му корпусу отступить на запасные позиции, за что был отстранен Гитлером от должности и навсегда изгнан из армии. Но фюреру все же пришлось отдать приказ об отходе войск группы армий «Центр» на тыловые позиции – немецкие соединения оставили рубеж протяженностью в 350 км.

В советской Ставке отход противника был воспринят как подтверждение правильности первоначального плана – противник подвален, в полной растерянности и панике оставляет позиции. Теперь главное – решительные действия по преследованию и разгрому его главных сил. Сталин отдал распоряжение Калининского фронту соединениями 39-й армии не допустить отхода противника, и одновременно двинуть 11-й кавалерийский корпус на Вязьму с целью перерезать коммуникацию Москва-Минск. В это время с юго-востока к Вязьме продвигалась 33-я армия Западного фронта. Для содействия Калининскому и Западному фронтам в окружении ржевско-вяземской группировки врага Ставка решает впервые использовать воздушно-десантные войска. 4-й воздушно-десантный корпус генерала В.А. Глазунова получил задачу десантироваться юго-западнее Вязьмы и перерезать основные коммуникации противника между Вязьмой и Смоленском, не допустив отхода его войск на запад.

План Ставки отличался масштабностью и решительностью замысла. Возникла реальная возможность впервые осуществить классическую операцию на окружение мощной оперативной группировки противника. Сам замысел операции вполне соответствовал духу теории «глубокой операции», разработанной в 1930-е годы В.К. Триандафилловым и М.Н. Тухачевским.

Продвижение советских ударных группировок поставило немецкие войска на грань катастрофы. По мнению германских исследователей истории войны в России в этот момент несмотря на все усилия германского командования группу армий «Центр» уже нельзя было спасти. Но при одном условии – если бы ей противостоял «противник, умеющий использовать свои преимущества».[220] Однако советское военное командование еще не умело использовать полученные таким трудом выгоды положения. В решающий момент Ставка и командование фронтами допускает ряд фатальных ошибок. В разгар сражения Ставка начинает масштабную перегруппировку сил. 3-я и 4-я ударные армии Северо-Западного фронта были переподчинены командованию Калининского фронта, а для возмещения из состава Западного фронта изымается 1-я ударная армия и перебрасывается на Северо-Западный фронт, следствием этой «рокировки» становится резкое сокращение наступательных возможностей на главном направлении удара.

Из воспоминаний маршала Г.К. Жукова:

«16 и 17 января войска правого крыла фронта при содействии партизанских отрядов заняли Лотошино, Шаховскую и перерезали железную дорогу Москва-Ржев. Казалось бы, именно здесь следовало наращивать силы для развития успеха. Но получилось иначе.

19 января поступил приказ Верховного Главнокомандующего вывести из боя 1-ю ударную армию в резерв Ставки. Мы сВ.Д. Соколовским обратились в Генштаб с просьбой оставить у нас 1-ю ударную армию. Ответ был один – таков приказ Верховного.

Звоню лично И.В. Сталину.

Объясняю, что вывод этой армии приведет к ослаблению ударной группировки.

В ответ слышу:

- Выводите без всяких разговоров. У вас войск много, посчитайте, сколько у вас армий.

Пробую возразить:

- Товарищ Верховный Главнокомандующий, фронт у нас очень широк, на всех направлениях идут ожесточенные бои, исключающие возможность перегруппировок. Прошу до завершения начатого наступления не выводить 1-ю ударную армию из состава правого крыла Западного фронта, не ослаблять на этом участке нажим на врага.

Вместо ответа И.В. Сталин бросил трубку. Переговоры с Б.М. Шапошниковым по этому поводу также ни к чему не привели.

– Голубчик, – сказал Б.М. Шапошников, – ничего не могу сделать, это личное решение Верховного.

Пришлось растянуть на широком фронте 20-ю армию. Ослабленные войска правого крыла фронта, подойдя к Гжатску, были остановлены обороной противника и продвинуться дальше не смогли».[221]

 

Но справедливости ради необходимо отметить, что и сам командующий Западным фронтом генерал армии Г.К. Жуков, явно переоценив свои возможности, погнался за перспективой грандиозного окружения под Вязьмой, отказавшись от скромных, но реальных результатов. Действовавший в тылу противника кавкорпус генерала Белова вышел к единственной коммуникации снабжения 4-й полевой армии немцев. Если бы конники Белова блокировали эту дорогу, судьба всей 4-й армии была бы предрешена. Но «что-то вроде чуда произошло на южном фланге 4-й армии. – Вспоминал позднее генерал Г. Блюментрит. – Нам было непонятно, почему русские, несмотря на их преимущество на этом участке фронта, не перерезали дорогу Юхнов–Малоярославец и не лишили 4-ю армию ее единственного пути снабжения. По ночам кавалерийский корпус Белова, который во второй половине декабря причинил нам так много беспокойства, продвигался в нашем глубоком тылу по направлению к Юхнову. Этот корпус достиг жизненно важной для нас коммуникации, но, к счастью, не перерезал ее. Он продолжал продвигаться в западном направлении и скрылся где-то в огромных Богородицких болотах».[222]

Объяснялось это «чудо» тем, что кавкорпус Белова получил строгий приказ Г.К. Жукова пробиваться к Вязьме, на соединение с 33-й армией, наступавшей от Наро-Фоминска. Командование фронтом вознамерилось окружить сразу две армии противника – 4-ю и 9-ю. 27 января кавкорпус прорвался через шоссе Минск-Москва и 30 января достиг Вязьмы. Туда же к 1 февраля пробились три стрелковые дивизии 33-й армии. В этот район были выброшены десантные части 4-го воздушно-десантного корпуса. Казалось, что на этот раз успех был близок. Вокруг Вязьмы оказались сосредоточены 12 стрелковых и кавалерийских дивизий, пять лыжных батальонов, десантная бригада и ряд партизанских соединений. 2 февраля конники Белова и пехотинцы генерала Ефремова с двух сторон начали штурм Вязьмы. В начале февраля 1942 г. высшее советское командование окончательно уверовало в близкий разгром противника.

Из приказа наркома обороны № 55, 23 февраля 1942 г.:

«Теперь уже нет у немцев того военного преимущества, которое они имели в первые месяцы войны в результате вероломного и внезапного нападения. Момент внезапности и неожиданности, как резерв немецко-фашистских войск, израсходован полностью. Тем самым ликвидировано то неравенство в условиях войны, которое было создано внезапностью немецко-фашистского нападения. Теперь судьба войны будет решаться не таким привходящим моментом, как момент внезапности, а постоянно действующими факторами: прочность тыла, моральный дух армии, количество и качество дивизий, вооружение армии, организаторские способности начальствующего состава армии. При этом следует отметить одно обстоятельство: стоило исчезнуть в арсенале немцев моменту внезапности, чтобы немецко-фашистская армия оказалась перед катастрофой…

Под могучими ударами Красной Армии немецкие войска, откатываясь на запад, несут огромные потери в людях и технике. Они цепляются за каждый рубеж, стараясь отодвинуть день своего разгрома. Но напрасны усилия врага. Инициатива теперь в наших руках и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной Армии. Не далек тот день, когда Красная Армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них города и села Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии, освободит советский Крым, и на всей Советской земле снова будут победно реять красные знамена».[223]

 

Но к тому времени и Ставкой, и Г.К. Жуковым, под началом которого были объединены войска Западного и Калининского фронтов, уже был допущен ряд ошибок, усугубивших первоначальные просчеты. Вместо того, чтобы подчинить все силы, действовавшие под Вязьмой старшему по должности генерал-лейтенанту М.Г. Ефремову, Жуков сохранил за собой прямое руководство отдельными соединениями. Управляя ими по радио с расстояния в сотни километров, он жестко потребовал продолжить штурм города, не останавливаясь перед расстрелом «всех трусов, паникеров, провокаторов».[224] В то же время несмотря на всю жестокую непреклонность своих требований решить важнейшую задачу поддержки войск авиацией, снабжения их продовольствием и боеприпасами командование фронтом не сумело. Вместо этого было дано указание искать продовольствие и снаряды на месте. Но все же главное упущение командования заключалось в том, что не были обеспечены фланги в месте прорыва линии обороны противника для сохранения сообщения с прорвавшимися в тыл противника войсками. Эту задачу командующий фронтом почему-то возложил на самого М.Г. Ефремова. Однако это было ему совершенно не по силам. Командующий 33-й армией, находясь к тому времени в глубоком тылу противника, в сотне километров за линией фронта, не мог ни при каких обстоятельствах решить эту задачу.

4 февраля немцы восстановили фронт и перерезали сообщение с войсками Ефремова и Белова, которые все еще продолжали штурмовать Вязьму. Но в сложившихся условиях попытки захватить город становились бессмысленным. Немцы, сохранив в своих руках железную и шоссейную дорогу Москва-Смоленск, беспрепятственно перебрасывали резервы и без труда отражали многочисленные атаки. А советские войска из окружавших превратились в окруженных. Командиры советских соединений, практически не имея артиллерии, танков, авиационной поддержки, не располагая даже достаточным количеством боеприпасов, вынуждены были бросать в атаку истекавшие кровью стрелковые роты.

Немецкое же командование с холодным расчетом продолжало наносить удары по самым уязвимым местам противника. 6 февраля противник нанес удар по коммуникациям 29-й армии Калининского фронта, наступавшей на Ржев. 17 февраля кольцо окружения вокруг этой армии также замкнулось. Лишь около 5200 человек из числа окруженных сумели пробиться к своим. Войска под Вязьмой смогли продержаться дольше. Выполняя приказ Ставки, они еще два месяца удерживали свой район. Приказ на выход из окружения был получен только в апреле, но к тому времени 33-я армия уже была рассечена на мелкие группы, из окружения вышли всего около 700 человек. Генерал М.Г. Ефремов был трижды ранен и, не желая попасть в плен, застрелился. Организованно из кольца удалось пробиться только частям кавкорпуса П.А. Белова и десантникам, в июле 1942 г. они вышли за линию фронта.

Попытка грандиозного окружения под Вязьмой провалилась. Более того, в окружение попал целый ряд советских частей. Наступление Красной Армии все более превращалось в затяжные и кровопролитные бои местного значения – за отдельные поселки и деревни. «Переутомленным и ослабленным войскам становилось все труднее преодолевать сопротивление врага, – вспоминал Г.К. Жуков. – Наши неоднократные доклады и предложения о необходимости остановиться и закрепиться на достигнутых рубежах отклонялись Ставкой. Наоборот, директивой от 20 марта 1942 г. Верховный вновь потребовал энергичнее продолжать выполнение ранее поставленной задачи».[225]

Но к тому времени наступление потеряло всякую перспективу на успех. Противник давно оправился от первых ударов, сконцентрировал на западном направлении необходимые резервы. Войска, выполняя приказ Гитлера, превратили населенные пункты в мощные узлы обороны. Для их захвата была необходима поддержка артиллерии и авиации, но их не было. Обеспечить авиационное прикрытие своих ударных частей в глубине немецкой обороны советское командование не смогло.

Из воспоминаний маршала К.К.Рокоссовского:

«Продолжать наступление имевшимися к тому времени у нас силами с расчетом на решительный прорыв обороны противника и дальнейшее развитие успеха уже было нельзя. Наступил момент, когда и нашему верховному командованию надле­жало подумать об извлечении пользы из одержанных ре­зультатов и начать серьезную подготовку к летней кам­пании 1942 г.

К великому сожалению, этого не произошло, и войска, выполняя приказ, продолжали наступать. Причем коман­дованию фронта была поставлена задача: изматывать противника, не давая ему никакой передышки. Вот это было для меня непонятным. Одно дело изматывать врага оборонительными действиями, добиваясь выравнивания сил, что и делали мы до перехода в контрнаступление. Но чтобы изматывать и ослаблять его наступательными действиями при явном соотношении сил не в нашу пользу да еще в суровых зимних условиях, я этого никак понять не мог…

Нашей пехоте, наступавшей жиденькими цепями, при­ходилось продвигаться по глубокому снегу под сильным огнем… Еще не видя противника, то есть за­долго до атаки, наша героическая, но измученная пехота выбивалась из сил и несла большие потери. Штаб фронта не скупился на директивы, наставления и инструкции, побуждавшие к активности и разъяснявшие, как нужно действовать и быстрее преодолевать в различных условиях сопротивление врага…

Невольно возникал у меня, у многих других вопрос: почему же наше Верховное Главнокомандование, Генераль­ный штаб да и командование фронта продолжают бес­цельные наступательные операции? … Почему же в таком случае мы не используем отвоеванное у врага время для подготовки вооруженных сил к предстоящим на лето операциям, а продолжаем изматывать не столько врага, сколько себя в бесперспективном наступлении? Это была грубейшая ошибка Ставки ВГК и Генерального штаба».[226]

 

Попытки советских фронтов продолжить наступление завершились только в конце апреля. Общим итогом зимнего наступления стало продвижение частей Северо-Западного фронта на витебском направлении на 250 км, соединения Западного фронта продвинулись на 80-100 км. Но главная задача наступления – разгром сил группы армий «Центр» в районе Вязьмы и Ржева решена не была. Потери же Красной Армии оказались исключительно велики. В ходе битвы под Москвой потери советских войск составили 1805923 человека, из них 926244 человека – безвозвратные, было потеряно 4171 танк, 983 самолета, 21478 орудий и минометов. Потери вермахта под Москвой составили 615 тыс. человек убитыми и ранеными.[227]