Немного помощи от наших друзей

Наступило воскресенье, и мы поехали в Нью-Олбани на сбор средств. Хоть было всего одиннадцать утра, вокруг бродило уже более сотни людей.

Там была моя кузина Тина. Как и Тони и Кики, мисс Ора и многие другие, включая Джексона Ледбеттера и его родителей, которые собрались вместе, пока я подходил.

Ровно в одиннадцать мэр Нью-Олбани занял подиум, чтобы открыть мини-сбор средств, подмечая, сколько раз трагедия сводила местных жителей вместе и пробуждала в людях лучшее.

— С нами сегодня хороший пример этого душевного настроя, — произнёс мэр, делая паузу для драматического эффекта и оглядывая всех.

В конце концов, его взгляд остановился на мне.

Я нахмурился.

— Когда обрушился торнадо и все мы в спешке искали безопасное место, один молодой человек решил, что не собирается оставлять своего дедушку. Убедившись, что его семья в безопасности убежища, он побежал обратно в дом, чтобы забрать деда. Вы все знаете, кто это был.

На этой фразе раздались аплодисменты. Люди смотрели на меня с искренним восхищением. Сам мэр улыбнулся одной из тех улыбок, которая позволяла ему снова и снова выигрывать выборы.

— Поэтому мы сегодня здесь, — продолжал мэр. — Этот молодой человек — Вилли Кантрелл — у него нет медицинской страховки, и его больничный чек составил почти двадцать тысяч долларов. Он мог бы пойти в убежище, но воспользовался шансом и рискнул собственной жизнью, чтобы постараться спасти своего деда. В тот день он не только потерял деда, он должен был поддерживать маленького сына, и дом его мамы был уничтожен. Думаю, нам, как общине, нужно объединиться, чтобы помочь мистеру Вилли оплатить его больничный счёт. Что вы думаете?

Повсеместно прозвучало согласие, что это действительно была очень хорошая идея.

— Поэтому мы с моей женой лично решили выписать этот чек на двести пятьдесят долларов из своих сбережений, чтобы положить начало. Такие жители, как Вилли и его мама, семья Худ, семья Мендоза и все остальные, кто пострадал от торнадо, нуждаются в вашей поддержке и в вашей помощи. Надеюсь, вы будете щедры и повеселитесь сегодня — здесь много занятий для вас и вашей семьи — и мне приятно и почётно начать это дело и официально его открыть. Но прежде чем перейти к этому, давайте попросим отца Гиндербаха произнести с нами молитву. Начнем?

Все согласились.

После того, как Гиндербах произнёс молитву, мэр разрезал ленту, пока фотограф из местной газеты делал фотографию, и началась благотворительная ярмарка по сбору средств пострадавшим от торнадо, организованная церковью Святого Франциска. Включили усилители, и из больших динамиков доносилась "Вот и снова ты" Долли Партон, её волшебный голос звучал над землёй.

— Он приятный человек, — сказала мама, с нежностью глядя на мэра.

Джексон стоял за своими родителями, глядя на меня, притворяясь, что не смотрит. Мне хотелось сказать что-нибудь, но я не знал, что. Этот взгляд раненного щенка вызывал у меня мешанину в голове.

— Спасибо, что пришли, — сказал я мистеру и миссис Ледбеттер.

— Мы с удовольствием, — ответила миссис Ледбеттер.

— Напоминает мне о том случае, когда в город приезжал карнавал, — сказал мистер Ледбеттер.

Мы осмотрели земли. Были арендованы и установлены на газоне разнообразные надувные сооружения. За бакс дети могли играть столько, сколько хотели. На тротуаре перед церковью располагался гриль, и столы были завалены булочками для хот-догов и гамбургеров и всеми ингредиентами. Дальше Молодёжная группа церкви Святого Франциска установила дартс, боулинг и водную горку. Женщины наполнили стол выпечкой. Молодёжная группа Мэри из церкви Первого Баптиста установила свою кабинку для бросания пирогами. За пять долларов можно было бросить пирог в любого, кого убедят сесть на стул в кабинке. Мэри попросила извинить её за отказ от этого обязательства, так как позже собиралась петь и не хотела испортить причёску. С другой стороны церкви на прицепе от трактора расположилась сцена. Музыканты Нью-Олбани играли вперемешку блюграсс и евангельские мелодии, передавая по кругу "банку для дела". К полудню мы прошли к сцене, чтобы послушать, как поёт Мэри, казалось, пришла половина Нью-Олбани.

— Вот это жизнь, — сказала миссис Ледбеттер, затягиваясь электронной сигаретой и улыбаясь.

— Уверен, здесь не так величественно, как вы привыкли, — сказал я, остро осознавая, что весь Нью-Олбани, вероятно, размером с один городской парк в пресловутом Бостоне.

— Не глупи. Это восхитительно. Я сходила в кабинку с пирогами. Оказывается, за маленькое пожертвование я могу бросить пирог в любого, в кого захочу. Думаю, я решила бросить пирог в тебя, Вилли. Ты всегда такой упрямый. Бедный Джеки болтается как потерянная душа, а ты даже не звонишь.

— Я могу заплатить свои пять баксов и бросить пирог в него, — сказал я.

— Почему бы и нет? От этого ты почувствуешь себя лучше.

Я посмотрел на Джексона, который ответил намёком на улыбку.

— От этого я и правда почувствовал бы себя лучше, — согласился я. — Но тогда мне пришлось бы заплатить ещё пять долларов и бросить пирог в вас, миссис Л., потому что вы огромная, гигантская, чудовищная, бесконечная заноза в моей заднице.

— Если я сдамся, я хочу весомое пожертвование для дела, Вилфред. Боюсь, пятью долларами не обойдётся.

— Я заплачу сто долларов, — сразу же сказал Джексон.

— Ну, что за милашка? — спросила она. — Мой очаровательный сынок!

— Ты и правда заноза в заднице, мам.

— Дорогой, когда из твоего чрева выползет что-то размером с шар для боулинга, тебе придётся заработать себе определённое количество выдержки.

— Я это запомню. Так мы остановились на ста долларах?

— Ты не можешь быть серьёзен, Джеки.

— Я наброшу ещё сотню, — вставил мистер Ледбеттер. — Что ты думаешь об этом, женщина?

— Я стою больше, дорогой. Если хочешь увидеть меня на том стуле, придётся копнуть чуть глубже.

— Есть! — воскликнул мистер Ледбеттер. — Пятьсот долларов!

— Стивен, ты меня удивляешь, — с напускной скромностью произнесла она, улыбаясь как школьница.

Глава 68

Потрясти сахарное дерево

Музыканты закрыли выступление песней "Мы должны носить робу и корону" и приняли финальный взрыв аплодисментов. Отец Гиндербах, играя роль ведущего, объявил, что пришёл час концерта караоке.

— Но для начала у нас есть кое-что особенное, — сказал Гиндербах. — Голосовые связки этой боевой юной леди растопят масло на ваших кукурузных початках, и она и её друзья согласились показать нам пару номеров для разогрева. Дамы и господа, я представляю вам запальчивую Мэри Кантрелл и Кантреллайтс!

Раздались вежливые, довольно сдержанные аплодисменты.

Мэри, вместе с кузиной Тиной и тремя девушками из молодёжной группы Первого Баптиста, заняли сцену в манере настоящих див.

— Всем привет! — крикнула она с очевидным восторгом. — Если вы знаете меня, то знаете, что Вилли Кантрелл — мой дядя, и как бы сильно я ни любила своего папочку — привет, папа! — практически все в этих местах знают, что мой дядя Вилли — бомба! Поэтому, чтобы начать, я думала спеть эту песню только для него, потому что он в последнее время немного грустит из-за торнадо. И, ох, да, его бойфренд повёл себя как придурок, так что они больше не помолвлены.

Вокруг неё зазвучал хор сочувственного мычания.

— Следи за своим языком, юная леди! — огрызнулась с первого ряда Шелли.

Раздался смех.

— Да, — продолжала Мэри, — дядя Вилли вернул ему кольцо и сказал скакать на своей лошади обратно в Бостон или куда-то к лешему, откуда он приехал. Бог Свидетель, эти янки приходят и уходит!

Смех.

Мэри была естественной: естественной артисткой, естественной актрисой на публику, естественной комедианткой.

— Я хочу рассказать вам историю о моём дяде Вилли, просто чтобы показать вам, что он за человек. Когда я была маленькой девочкой, моя бабушка подарила мне на Пасху одного из своих кроликов. Я была так счастлива. Я вынесла его на улицу и накрыла ящиком, потому что хотела, чтобы он поел травы. И… ну, я вернулась в дом и начала играть и начисто забыла о маленьком бедняжке.

Стоны.

— Да. Я была такой забывчивой. Я не хотела, но просто забыла о том проклятом кролике. Я вышла туда через пару дней, и тот бедный кролик оказался мертвым, а мой дядя Вилли был в гостях, и я пошла плакаться ему, потому что не хотела рассказывать папе о том, что сделала, потому что знала, что мой папа надерёт мне зад до полусмерти. Такой у меня папа. "Тебе будет больнее, чем мне". Ха, ха, ха! И вот, дядя Вилли отправил меня в мою комнату и сказал произнести несколько молитв, чтобы Господь исправил за меня эту ошибку. Так что я пошла в свою комнату, опустилась на колени и сказала: "Иисус, Господи, ох, ты должен помочь мне вытащить свой зад из этой неприятности, потому что папочка меня убьёт. Убьёт насмерть. Привяжет меня к своему квадроциклу и протащит мою жалкую задницу по всему округу Юнион". Дядя Вилли сказал мне час оставаться в своей комнате и молиться. И он сказал, что если я сделаю это, Господь меня услышит, и Господь мне поможет, так что я молилась изо всех своих маленьких сил. Господи, Господи, Господи! Что ж, прошёл час, и я пошла искать дядю Вилли и не могла его найти. Так что я вышла из дома на задний двор и снова посмотрела на кролика, и знаете что? Мой кролик воскрес! Он был жив, такой же симпатичный, как и был, поедал траву, выглядел таким милым и здоровым, как сам Господь Иисус в день Пасхи. Потом я развернулась, и там стоял дядя Вилли и улыбался. И я сказала: "Дядя Вилли, мой кролик в порядке! Он вернулся из мёртвых! Это чудо!" А он ответил: "Я же тебе говорил. Просто обратись к Господу, девочка, и Господь всё исправит, Господь найдёт способ".

Она сделала паузу, глядя в мою сторону.

— Что ж, — сказала она, — годы спустя я поняла, что мой дядя съездил домой к бабушке и привёз мне ещё одного кролика и подложил его туда, пока я молилась в своей комнате. И я разозлилась, когда поняла это, потому что думала, что он обманул меня, а мне не нравится, когда меня обманывают. Но потом я осознала, что он так меня жалел, что просто хотел всё исправить. И это мой дядя Вилли. Он всегда так делает. Ох, я знаю, ему нравится трепать своим проклятым языком, но…

— Мэри, следи за собственным языком! — раздражённо воскликнула Шелли.

— Прости, мама!

Больше смеха.

— Я знаю, что дяде Вилли нравится трепать языком, но у него золотое сердце, и я хочу спеть эту песню для него. И мистер Джексон Ледбеттер, если ты там, лучше послушай, потому что если ты не потрясёшь сахарное дерево моего дяди, то окажешься в паре цементных ботинок, глядя на поверхность озера, пока мой папочка будет уводить прочь свою рыболовную лодку, и я не шучу. Я сама налью цемент, злобный янки, потому что это в нашем стиле! Дамы, вы готовы задать жару?

Она посмотрела на Тину и своих бэк-вокалисток, одна из которых нажала на кнопку системы караоке. Из динамиков донеслась "Потрясти сахарное дерево" Пэм Тиллис.

Мэри принялась ругать нас за то, что мы ленивые любовники и не ухаживаем за тем, что посадили. В какой-то момент во время первого припева Джексон Ледбеттер встал и, перед всеми, протянул мне свою руку, желая потанцевать.

Сволочь.

Я позволил ему повариться в этом великом жесте на несколько мгновений дольше, чем следовало, прежде чем наконец протянул свою здоровую руку. Он поднял меня на ноги, и мы начали медленный танец. Ной хихикал. Мама закатила глаза. Затем две пожилые дамы — сёстры Мередит, обе уже давно на пенсии, и обе ярые члены церкви Святого Франциска — встали и начали что-то вроде танца на два шага. После них встали другие, всех нас окутывал сладкий, чистый голос Мэри.

— Я тебя ненавижу, — прошептал я Джексону, пока мы обнимали друг друга и медленно двигались по небольшому кругу.

— Я знаю, — ответил он.

— И скучаю по тебе, — добавил я.

— Я тоже по тебе скучаю, Вилли.

Больше мы ничего не говорили. Пока я обнимал его, вдыхал его запах, чувствовал его тело рядом со своим, его дыхание на моей щеке — вдруг вся боль и страдания и печали растаяли, и эти тёмные тучи в моих мыслях отступили. Я оглядывался вокруг время от времени, с удивлением видя, что никого особо не волнует, что двое мужчин танцуют на церковном сборе средств. Они смирились с этим, так говорили взгляды. Сам живи и другим не мешай. Или, возможно, раз я пытался спасти жизнь своего деда, мне дали право на некоторую свободу действий.

Ной не мог долго сидеть, не когда люди танцевали, и определённо не когда два его папочки сделали первый шаг навстречу. Мы образовали своего рода троицу, танцуя вместе, улыбка Ноя была такой широкой, что я боялся, что у него порвутся губы.

Аплодисменты, которые получила Мэри, когда закончилась песня, были заслуженными. У неё был невероятный певческий голос и искреннее сценическое обаяние. Я выступал в дни своей молодости, но и близко не был так хорош. Если какой Кантрелл и выбьется пением из Миссисипи, как мистер Элвис Пресли, это будет Мэри — и она, казалось, знала это.

Она прекрасно исполнила "Камни на дороге" Мэри Чапин Карпентер, закончила песней "Счастлив", и мы смеялись, пока миссис Риверс уговаривала отца Гиндербаха показать несколько движений. Конечно, мы требовали выступления на бис, и, конечно, Мэри была только счастлива подчиниться. Без Кантреллайтс, она заняла сцену одна.

— Вы все такие милые, — сказала она, с благодарностью улыбаясь. — У меня на самом деле подготовлена для вас ещё одна песня, и это просьба. Я сейчас не буду говорить, от кого, но он янки, и вы все знаете, что это значит. Верно — он попробовал южного сахара и теперь не может отступить. Ещё его стряпня дерьмовая на вкус, и он считает, что жареная курица вредна. Можете представить? И этот конкретный янки, кажется, не понимает, что когда связываешься с нами, ты связываешься со всем чёртовым трейлерным парком! В любом случае, как говорит мой дядя, подними бокал, если любишь южан. Если нет, подними свои стандарты! Так вот, этот янки, о котором я говорю, позвонил мне по телефону и спросил, могу ли я спеть это для его любимого, который случайно оказался моим родственником. Я не могу сказать, кто это, потому что этот человек убьёт меня за то, что я его позорю. Вот вам песня мистера Ронни Милсапа, и она звучит от сердца янки — не то чтобы у мерзавца-янки оно было, но он попросил меня это сказать. Вы готовы?

Мы были готовы.

Начала играть "Почти как в песне" Ронни Милсапа, и Джексон Ледбеттер коснулся моей руки.

К слову о слезливых одах потерянной любви.

Мэри пела с такой тягучей ясностью, что можно было подумать, она выступала всю свою жизнь. Даже её родители казались немного ошеломлены способностями своей малышки. К тому времени, как она закончила первый припев, я был в слезах. Я так легко мог представить, что Джексон Ледбеттер чувствует и произносит все эти слова.

Я жалко вытер глаза, переполненный эмоциями.

Будь проклят Джексон Ледбеттер.

Мэри закончила, откланялась, но толпа не готова была её отпускать.

— Знаете что? — произнесла Мэри. — Мой дядя Вилли знает кое-что о пении.

Я уставился на сцену с внезапным ужасом.

— Вы хотите услышать, как поёт мой дядя Вилли?

Прозвучало громкое согласие. Действительно, они хотели.

— Мы раньше пели странную версию "Если бы у мира было крыльцо". Помните эту песню?

Да! Да! Да! Был ли хотя бы один южанин, который не знал оду Трейси Лоуренса о деревенской жизни? Это была обновленная версия "Слава Богу, что я ковбой" Джона Денвера.

— Давай, дядя Вилли, — сказала она. — Не стесняйся!

— Да, Вилли, — крикнула миссис Ледбеттер. — Иди пой!

Я просто покачал головой. Я был не в настроении петь. Но мой протест отклонили, и на сцену меня затащили Джош и Эли, которые, казалось, наслаждались мыслью, что их дядя Вилли выставляет себя дураком.

Началась музыка, и я повернулся лицом к толпе, которая достаточно выросла во время мини-концерта Мэри. Я проклял Мэри за то, что она обрушила это на меня, но должен был заранее знать, что так будет. По крайней мере, она выбрала песню, которую мы пели вместе на одном из церковных событий.

Когда начальный рифф зазвучал в воздухе, очень многие поднялись на ноги, старшие же начали танцевать.

Мы чередовали строчки, а затем с жаром вступили в бурный припев. Джексон и Ной танцевали перед сценой, Ной время от времени смотрел на меня и улыбался глупой, счастливой улыбкой.

Каким-то образом мне удалось пропеть песню, не забыв слова, всё это время игнорируя пульсацию в груди, вызванную моими глубокими вдохами. Когда песня закончилась, я несколько раз кивнул и приготовился спуститься по ступенькам и вернуться к своему сидению, но у Мэри был ещё один сюрприз — над толпой раздались начальные риффы "Чёрной воды", которые были охвачены внезапным безумием южной ностальгии.

Мэри пела о том, что построит себе плот, подначивая меня не бросать её.

Мы неплохо исполнили песню, но давайте посмотрим правде в глаза. Не важно, как поют конкретно эту песню, толпа в Миссисипи будет сходить по ней с ума. Это захватывающая рок-баллада в полном смысле слова.

Счастливый Ной танцевал с Джексоном и миссис Ледбеттер. Даже Билл и мама встали потанцевать, пока кузина Тина показывала свои захватывающие движения.

К тому времени, как мы закончили, Мэри заработала себе бурные и заслуженные овации.

Глава 69

Как мне жаль

После концерта я ушёл, нуждаясь в одиночестве. Так как территория церкви была заполнены людьми, я решил пойти в саму церковь. Я сел на самую последнюю скамейку, долгое мгновение глядя на большой распятие, висящее в святилище. Сквозь открытые окна с одной стороны церкви доносился детский смех, с другой — мучительное исполнение "Дочери добытчика угля" на сцене караоке.

Отец Гиндербах однажды сказал, что мне нужно простить Бога. Это казалось невероятным.

Но…

Чего греха таить, я был довольно зол на Бога. Зол, что я гей. Зол, что у моего мальчика врождённые дефекты. Зол, что его может однажды — и очень скоро — не стать. Зол, что влюбился в кого-то, кто причинил мне боль.

Ни в чём из этого, конечно же, не было вины Бога. И так как я не мог представить, что Бог тем или иным способом заботится обо мне, было бессмысленно злиться на него.

Однако я злился.

Но больше всего я злился на себя.

Джексон Ледбеттер появился тихо и внезапно.

— Не против, если я присяду? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Ты в порядке? — спросил он.

Я покачал головой.

— Я знаю, что ты злишься на меня, — сказал он.

— Прямо в яблочко.

— Ты был последним человеком, которому я когда-либо хотел причинить боль, Вилли. Надеюсь, ты веришь в это. Ты не знаешь, как мне плохо.

— Если ты чувствуешь что-то похожее, что чувствую я, ты, должно быть, целуешься взасос с трещиной в земле.

— Ну, трещина есть. Если спустишься примерно на восемьсот километров глубже в адскую бездну, то догонишь меня.

— Вижу, ты ещё не научился тонкому искусству южного преувеличения. А вот если бы ты сказал про восемьсот километров прямо в глубины горячих, мягких экскрементов, было бы лучше.

Он улыбнулся.

— Но я тебя понимаю, — добавил я.

— Вилли, я надеюсь, что ты мне веришь, когда я говорю, что мне жаль. Правда. Я сильно облажался.

— Можно и так сказать.

— И я не ошибусь?

— Ни капли.

— Ты когда-нибудь простишь меня?

— Я пытаюсь.

— Приятно видеть, что ты шутишь. Ты можешь быть немного пугающим, когда злишься — надеюсь, я никогда не увижу тебя таким снова. Помнишь первый раз, когда мы поругались?

Я улыбнулся.

— Я купил тебе конфеты и цветы, а ты бросил их на парковке «ФудВорлда» и ушёл. Боже, вот стервец! Но я заслужил это.

— Определённо заслужил, — согласился я. — И, если помнишь, это было по той же причине.

— Я знаю.

Больше он ничего не говорил. Вместо этого он приобнял меня одной рукой, и я склонил голову ему на плечо, позволяя ему держать меня. Он поглаживал меня по спине, так, как я делал с Ноем, успокаивая, говоря, что он рядом, что всё хорошо, что всё будет хорошо.

Наконец я отстранился и одарил его нервным взглядом.

— Что? — спросил он.

— Тебе нужно кое-что понять, — сказал я. — Я не могу связываться с наркотиками. Не после того, что случилось с Ноем. Я никогда не прощу себя за это и никогда в жизни не буду с кем-то, кто употребляет наркотики. Эта та граница, которую я не пересеку, Джек. Совершенно точно не пересеку. Мне плевать, насколько ты милый, или какой у тебя замечательный член, или сколько денег твоя мама даст на твоё содержание.

— Я знаю, — ответил он.

— Мне нужно, чтобы ты действительно знал это, а не просто говорил, что знаешь. Если бы ты хотел тусоваться с Джимом Бимом или с Джеком Дэниелсом*, я мог бы, наверное, найти способ жить с этим. Чёрт, ты мог бы пойти и проголосовать за республиканца, и я бы, наверное, простил тебя. Но наркотики… нет, я не пойду по этой дороге. Я не буду смотреть, как ты разрушаешь себя и людей, которых любишь. Мне нужно, чтобы ты убедился, что это дошло до твоей жирной, но очень симпатичной головы. Не то чтобы я когда-нибудь собирался тебя прощать. Просто, чтобы ты знал.

 

*Джим Бим и Джек Дэниелс — два бренда американского виски.

 

— Я знаю, Вилли. Мне жаль. Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня.

— Не могу.

— Почему?

— Может, когда-нибудь, но не прямо сейчас. Я даю тебе шанс улететь прочь, жить своей жизнью, пихать себе в нос всё, что захочешь. Это твоя жизнь, и ты большой мальчик, а я не верю в попытки людей измениться. Я не хочу придираться к тебе и вставать на пути твоего хорошего времяпрепровождения…

— Это не так.

— Я не хочу быть этим человеком. Как сказала твоя мама, ты должен решить, чего хочешь. Если ты скажешь, нас с Ноем достаточно…

— Вас достаточно.

— Я хочу тебе верить, но прямо сейчас не верю. Так что я дам тебе немного времени. Может, месяц, может, два, может, год. В любом случае, моя голова переполнена всеми видами дерьма, и мне нужно разобраться с этим.

— Что за дерьмо?

— Я думаю отказаться от прав на Ноя.

— Ты шутишь!

— На самом деле нет.

— Пожалуйста, скажи, что не говоришь этого. Ты это говоришь?

— Я запутался, — признался я.

— Ты не можешь быть серьёзен.

— Я думал, что делаю что-то хорошее для себя и Ноя. Мы с тобой были обручены. Мы строили будущее, но я не могу строить будущее с кем-то, у кого его нет. Я думал, что нахожусь на правильном пути, а это было не так. Я должен был видеть, что у меня под носом, но не хотел этого видеть. Хотя было пару раз, когда ты был немного странным, или немного не в себе, и я спрашивал, что случилось, а ты отвечал, что устал на работе, или переживал о чём-то, или какое-то ещё оправдание. Если бы я обращал больше внимания…

— Значит, ответ — это отказаться от родительских прав на своего сына?

— Если я не могу дать ему такую жизнь, какую он заслуживает, что ж, может быть…

— Так ты говоришь это. Какого чёрта с тобой случилось?

— Ты не понимаешь.

— И не хочу понимать!

— Я просто не знаю, могу ли продолжать это делать.

— Что делать?

— Ждать, когда он умрёт.

— О чём ты?

— У меня такое чувство, будто время на исходе, а я только и делаю, что порчу всё. Он заслуживает большего. Он заслуживает быть счастливым. Он должен быть с настоящей семьёй.

— У него есть настоящая семья!

— Ты и я? Я тебя умоляю.

— Что на тебя нашло?

— Когда он родился, доктор сказал, что будет чудом, если он проживёт три месяца. Затем они сказали, что, наверное, он не проживёт год. Потом было два года. Затем пять лет. Затем было: "Ох, ладно, он, кажется, сейчас в порядке, но когда наступит половое созревание..." Что ж, половое созревание уже на пути, так что вернулась эта старая необходимость… ждать. Ждать и смотреть, что будет. Ждать и смотреть, выживет ли он. Или нет. Ждать чего-то, что я не мог остановить. После торнадо… Не знаю, но я не могу перестать думать об этом. Ты можешь заниматься своими делами, а Божья длань спустится с неба, и бум, вот ты держишься за свою задницу. Если бы мы не отвели мальчишек в убежище, я мог бы потерять его в тот день, Джек. И я тоже мог умереть. А дед умер. Вот так просто. Просто… ни с того ни с сего мой дедуля погиб.

— Мы все могли умереть, Вилли.

— Теперь я должен сидеть и ждать, когда это произойдёт снова, с Ноем. Я знаю, это приближается…

— Ной может пережить нас всех. Ты не знаешь, что произойдёт, и ничего хорошего не будет от того, что ты сидишь и думаешь об этом.

— Но я не могу перестать об этом думать.

— Тебе нужна помощь, Вилли.

— Мне не нужна помощь!

— Тебе нужно с кем-нибудь поговорить. У тебя ПТСР* или что-то ещё. Ты напуган. И это нормально. Это совершенно понятно. Иногда это занимает некоторое…

 

*ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство.

 

— Ты просто не понимаешь.

— Может быть, понимаю. Торнадо, твой дедушка, ДСО, я и всё моё дерьмо… Я понимаю, Вилли. Но позволь мне кое-что тебе сказать. Если ты думаешь, что страдаешь, то твой маленький мальчик страдает намного больше. Он чуть не потерял своего папочку. Для него ты весь мир, Вилли. Не думаю, что он смог бы выжить без тебя. Без меня он проживёт. Без своего прадеда проживёт. Но если ты уйдёшь от него… пожалуйста, Боже, скажи мне, что ты не говорил ему, что думаешь об этом.

Я покачал головой.

— Я знаю, что ты на меня злишься, Вилли, и то, что я говорю, не стоит и куска дерьма, но позволь мне кое-что тебе сказать. Тебе нужно получить помощь — тебе нужно с кем-то поговорить. Ты не отличаешься от всех остальных людей, которые пострадали от природной катастрофы. Они тоже просто занимались своими делами, прямо как ты. Это влияет на всех по-разному. И некоторые люди — такие, как ты — по-настоящему срываются и начинают думать о каком-нибудь действительно сумасшедшем дерьме. Так что иди и поговори с кем-нибудь. Но больше всего поговори со своим сыном. У него, наверное, срыв в десять раз хуже, чем у тебя, и он нуждается в тебе больше, чем когда-либо. Если ты напуган, просто подумай о том, как, должно быть, напуган он.

— Но это не решает проблему, — сказал я.

— Какую проблему?

— Что он умрёт.

— Ты не знаешь, что он умрёт, так что прекрати говорить это.

— Я не могу ничего поделать. Его день рождения в следующем месяце. Ему будет двенадцать. Это может быть последняя вечеринка, которая у него когда-либо будет.

— Вилли, пожалуйста.

— Я не могу перестать думать об этом!

— Поэтому тебе нужна помощь.

— Я не сумасшедший!

— Нет, не сумасшедший. Но ты не мыслишь ясно.

— Если бы ты не всасывал в свой нос весь чёртов мир, ты мог бы прямо сейчас мне помочь.

— Я знаю.

— А ещё я не просил об этом, знаешь ли. Я просто занимался своими делами…

— Я знаю, Вилли. Мне жаль.

— Это не честно.

— Нет, не честно.

Я снова поднял взгляд на распятие, висящее на алтаре, на Иисуса, повисшего на кресте. Это тоже было нечестно, подумал я, быть распятым потому, что ты хотел помочь людям.

— Вилли, — произнёс он после долгой тишины. — Я сталкиваюсь с этим каждый день.

— С чем?

— С родителями, чьи дети смертельно больны.

Я вздохнул, рассеянно потирая лицо.

— В этом и есть настоящая проблема, да? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Послушай меня, Вилли. Ты будешь не первым, кто сбежит из-за того, что не может выносить боли, наблюдая за тем, как умирает ребёнок. Я видел, как несколько пар расстались, развелись. Я видел, как мамы и папы превращаются в ничто. Братья, сёстры, тёти, дяди — некоторые из них даже не приходили в больницу, потому что они не могли этого видеть. Они не могли это принять. И я не осуждаю — это не моё дело. Я знаю, для них это невероятно сложно. Для меня это тоже сложно, и я просто медбрат, но к этим детям привыкаешь, хоть даже знаешь, что они не выживут, и у тебя разобьётся сердце, когда их не станет.

Я вытер глаза, горечь в моих мыслях смешивалась и кружилась как циклон.

— Я знаю, это тяжело, — тихим голосом продолжал он. — Ты говоришь себе, что ты плохой родитель и откажешься от родительских прав, или верх берут размышления о том, что было бы лучше так и так, или ты позволишь своим родителями разбираться с этим, или, может быть, ты просто сбежишь и дашь разобраться с этим другому родителю… но, в конце концов, ты просто ведёшь себя как трус.

Я ничего не ответил.

— Я знаю тебя, Вилли. Я знаю, что ты не трус. И я знаю, что ты не сбежишь от этой проблемы. Одна из причин, по которой я хочу завязать — думаю, на самом деле, это главная причина — состоит в том, что я знаю, что мне нужно быть рядом, когда это произойдёт. Ты будешь во мне нуждаться. Ной тоже будет во мне нуждаться. В конце концов, я медбрат. Я проведу его через это. Я сделаю то, что нужно. Мне всё равно, если ты никогда не примешь меня обратно, но я буду рядом с этим мальчиком. И я буду рядом с тобой тоже, и не обманывай себя — ты не единственный, чьё сердце разобьётся. Твоя мама, Билл, Шелли… не обманывай себя, Вилли. Ты не единственный, кто сидит в церкви и задаётся вопросом, почему маленькие дети должны умереть. В медицинском центре есть маленькая часовня, и я сижу там всё время, думая о том же самом.

Я рыдал в свою здоровую руку. Я пытался быть тихим, но меня охватило такое горе, что я едва ли мог дышать.

— Это тяжело, — сказал Джексон, хлопая меня по спине. — И если тебе нужно с кем-нибудь поговорить, Вилли, то, пожалуйста, сделай это — пожалуйста, получи помощь, в которой нуждаешься. Но ни минуты не думай, что если откажешься от Ноя, то станет легче. Я знал родителей, которые поступали так — и это не выход. Ты никогда себя не простишь, никогда за миллион лет. И если ему осталось всего год, или шесть месяцев, или сколько бы там ни было, что ж, тебе нужно быть рядом, несмотря ни на что. И я знаю, что ты будешь, потому что не уйдёшь от него, когда он больше всего в тебе нуждается.

— Я больше не могу этого выносить, — прошептал я.

— Тогда поговори с кем-нибудь.

— Я не хочу терять своего мальчика!

— Ты не знаешь, что это произойдёт.

— Одна мысль…

— Я знаю, Вилли. Я знаю. Вся эта ерунда с торнадо и твоим дедушкой подняла всё дерьмо на поверхность, но с тобой всё будет хорошо.

— Ты не знаешь этого.

— Знаю, — уверенно сказал он. — У тебя есть твоя семья. Они очень тебя любят, независимо от того, что ты можешь думать. У тебя есть твоя община — посмотри на всех этих людей на улице, которые пытаются тебе помочь. И у тебя есть я. У тебя есть друзья. У тебя есть люди, которые любят тебя и заботятся о тебе, и когда произойдёт толчок, они будут с тобой рядом. Так что я знаю, что с тобой всё будет хорошо. В данный момент у тебя просто перегруз на линии, но ты будешь в порядке. Ты самый сильный человек, которого я знаю, Вилли, и ты будешь в полном порядке.

Он притянул меня ближе, и я позволил себя обнимать.

— Вот увидишь, — прошептал он мне на ухо. — Ты пройдёшь через это — мы пройдём через это — и всё будет в порядке.

Глава 70

Пирогом в лицо

Разошлись слухи, что кто-то довольно важный — и при всём при том проклятый янки — собирался получить пирогом примерно в час дня, и толпа сама собой перетекла в сторону кабинки для бросания пирогов, чтобы посмотреть на фейерверки.

Молодёжная группа Мэри к этому моменту испытала дюжину пирогов, которые бросали по больше части днём, пока была возможность съездить домой и переодеться. Серьёзно пироги не бросали до тех пор, пока местные, подумав об этом всё утро, решили, что это занятие слишком соблазнительно, чтобы его игнорировать.

— Я хочу бросить в дядю Вилли! — восторженно сказал Джош.

— Не будь козявкой! — огрызнулась Мэри. — У него лицо сломано, так что нельзя. Не то чтобы мы не могли продать кучу пирогов, если бы он усадил свой зад на этот стул. Может быть, в следующий раз!

Она одарила меня кривой ухмылкой.

— Я это сделаю, — пообещал я.

— Вилли, нет! — сразу же произнесла мама.

— Даже не думай об этом, — сказал Мэри Билл.

— Я хочу этого, — сказал я. — Но я должен выбрать своего собственного трибута, который встанет за меня. Как в "Голодных играх".

— Да! — воскликнул Эли.

— У меня есть доброволец от двенадцатого дистрикта? — спросил я, оглядываясь вокруг.

Отец Гиндербах улыбался мне. Мама, Билл и Шелли посмотрели друг на друга, будто задаваясь вопросом, серьёзно ли я.

Джош и Эли тут же выставили добровольцем свою сестру Мэри. Мистер и миссис Ледбеттер наблюдали за происходящим так, будто были антропологами на полевых исследованиях.

— Я буду добровольцем! — предложила кузина Тина, получив каплю восторженных аплодисментов. Больше одной пары наблюдающих глаз, казалось, говорило, что им ничего не понравится больше, чем смотреть, как эта болотная баба хорошенько получает пирогом в лицо. Это научит тебя не ходить в церковь по воскресеньям, лесная ты ведьма!

— Я думал о ком-нибудь чуть постарше, — ответил я, позволяя своим глазам переключиться на миссис Ледбеттер.

Когда другие увидели, на ком остановился мой взгляд, они оживились. О да! Давайте засадим пирогом этой высокомерной сучке из Бостона!

Это было восхитительно.

Миссис Ледбеттер, к её чести, была молодчиной и, казалось, знала, какие эмоции метались от одной пары глаз к следующей.

— Я была бы счастлива быть твоим трибутом, — торжественно сказала она. — Что угодно для благотворительности, дорогой. Но не за жалкие пять долларов. Думаю, я заслуживаю чего-то более солидного.

— Я заплачу пять сотен! — пообещал мистер Ледбеттер с удовольствием.

Миссис Ледбеттер подошла к стулу и, под громкие аплодисменты, присела — но не раньше, чем сначала вытерла лимонное безе и изобразила взгляд театрального неодобрения. Она осторожно сняла свои очки «Джеки О» и протянула их Джексону, который выглядел так, будто не мог поверить, что я на самом деле брошу пирог в его драгоценную маму.

— Давай покончим с этим! — крикнула миссис Ледбеттер под громкий смех и аплодисменты и малую долю одобрения за правильное использование южного жаргона. — Как говорят, кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет! Делай своё грязное дело!

Больше смеха.

Но у меня в мыслях было кое-что другое.

— У нас есть доброволец, чтобы занять место миссис Ледбеттер? Трибут, готовый встать на трибута? Ну же, давайте. Нельзя бросать пирог в гостью. Это не вежливо, и, кроме того, она дама, а мы в Дикси не так живём. Но я уверен, у нас есть другая кандидатура…

Мой взгляд переместился на Джексона Ледбеттера — на прекрасного, совершенного, с чистой кожей, безупречно одетого Джексона Ледбеттера.

Он выглядел шокированным.

— Давай, Ледбеттер! — позвал я. — Ты не можешь позволить своей маме так страдать. Будь хорошим сыном!

Раздался хор ободряющих "Да!" и всего в таком роде.

Лицо Джексона покраснело.

— Повышаю до семисот пятидесяти! — выкрикнул мистер Ледбеттер.

— Да!

— Я тоже хочу это сделать, — громко сказал Билл, — но я не буду платить семьсот пятьдесят баксов.

— Пяти долларов хватит, папочка, — с широкой улыбкой ответила Мэри.

Джош и Эли схватили Джексона за руки и повели его к стулу.

Девушки, которые собрались вокруг, теперь хихикали, пока Джексон садился на стул, с нервным и очень застенчивым видом. Маленькая птичка донесла мне, что некоторые из этих девушек в тайне надеялись, что Джексон Ледбеттер не настолько гей, как утверждал.

— Я хочу быть первым, — сказал Билл с толикой хвастовства, хватая пирог со стола Мэри.

— Пять долларов, папочка! — предупреждающе крикнула она.

— Я тебе дам пять долларов! — пригрозил он, поворачиваясь к Джексону Ледбеттеру.

— Билл, пожалуйста, — умолял Джексон.

Билл замер, огляделся вокруг, казалось, в хорошем настроении.

— Как вы все знаете, Джек, вероятно, однажды будет моим зятем, так что я не сделаю ничего, что не сделал бы со своим собственным братом. И как бы мне ни хотелось швырнуть пирог в лицо Вилли — и многие другие вещи, но я не считаю, что должен вам это объяснять — я остановлюсь на его так называемой лучшей половине.

— Задай ему! — крикнула одна из девушек.

— Да! — воскликнул Джош.

— <