Нацистский отдел воспитания детей

Не глядя никому в глаза, я доковылял до кресла рядом с диваном, где сидели мисс Сьюзан и Синтия Холланд. Джексон сел на двухместный диван лицом к нам, а Ной сел рядом с ним на полу, его лицо бледным, искажённым от тревоги и ошеломлённым.

— Эти визиты могут расстраивать, — предположила мисс Сьюзан.

— Вы должны делать свою работу, — сказал Джексон. — Мы это понимаем.

— Я не уверена, что это понимает мистер Вилли. Вы понимаете, мистер Вилли?

Я взглянул на неё, моё сердце наполнилось страхом. В её глазах был терпеливый, понимающий взгляд, но в этот момент я чувствовал только осуждение и порицание, будто её единственной целью в жизни было забить гвозди в гроб моих предполагаемых родительских навыков. Она выглядела как женщина, которая может наслаждаться таким видом работы.

— Родители могут испытывать небольшой стресс от наших визитов, — сказала мисс Сьюзан, когда я не ответил. — Это понятное дело.

В её тоне было нечто унизительное, что задевало меня.

— Каждый раз, когда я поворачиваюсь, кто-то стоит и говорит мне, какой я паршивый родитель, — выпалил я.

— Мы здесь не для того, чтобы сказать вам, что вы паршивый родитель, — ответила она.

— Ты не паршивый родитель, — твёрдо сказал Джексон. — И такие разговоры не помогут.

— Я знаю, что я не самый хороший отец, — продолжал я, не в силах себя остановить, — и иногда даже не хороший человек, но я стараюсь; и не знаю, что ещё мог бы сделать, но это определённо чертовски больше, чем делал мой собственный отец, упокой Господь его ничтожную, гнилую душу, но он был гетеросексуалом, так что ему не пришлось отвечать перед Нацистским отделом воспитания детей из ДСО.

— Прекрати, — произнёс Джексон, чувствуя — довольно правильно — что поезд уже сходит с рельс.

— Если хотите знать, какой я паршивый отец, почему бы не спросить Ноя? — продолжил я, закипая от негодования и зарываясь глубже в самоуничижение. — Он скажет вам, какой я ничтожный, паршивый, ни к чему не пригодный кусок дерьма, отец-голодранец, который постоянно торчит дома и смотрит за ним, когда должен быть там, брюхатить девочек-подростков и вытрахивать из пенсионеров их сбережения, чтобы у меня было уютное гнёздышко, когда я выйду на пенсию. И, может быть, он расскажет вам обо всех деньгах, которые мы смыли в толчок на слуховые аппараты, речевую терапию и уроки для детей с особыми нуждами, и какой я ничтожный гнилой ублюдок, что не вожу его постоянно в «Макдональдс», чтобы он мог разжиреть, может быть, даже заполучить детский диабет. Спросите у него! Готов поспорить, он не может дождаться, когда вы бросите его в приют, чтобы ему не приходилось жить с гомосексуальным извращенцем, который любит его больше самой жизни и отрубил бы себе свои чёртовы руки, если бы подумал, что так его жизнь станет лучше.

— Вилли, пожалуйста, — в тихом ужасе произнёс Джексон.

— Я больше не могу этого выносить, — сказал я, и это была правда. Внезапно, будто повернули какой-то вентиль гнева, я пришёл в ярость, наелся и не собирался больше молчать. — Единственная причина, по которой вы здесь, это то, что я гей — будто это каким-то образом значит, что я не вписываюсь в роль родителя. Это то же самое, что я слышу каждый день с рождения Ноя, но я был для него лучшим родителем, чем его собственная мать.

— Мы ознакомлены с ситуацией, касающейся матери Ноя, — сказала мисс Сьюзан.

— Его мёртвой матери, — отметил я. — Она бы сейчас была здесь, но перекачалась метом после того, как сбежала со своим бойфрендом-метамфетаминщиком. Но она была натуралкой, так что, полагаю, это нормально.

— Нет, это не было нормально, мистер Вилли, — сказала мисс Сьюзан. — Её поведение довело её до тюрьмы и, в конечном счёте, стоило ей жизни. Её ориентация не имела к этому никакого отношения. И ориентация не та причина, по которой мы сегодня здесь.

— Так я и поверил!

— Верьте во что хотите. Вы недавно написали книгу о Ное и о своем опыте отца-гея.

— И?

— Вы достаточно свободно говорили о широком использовании наркотиков, мистер Вилли, и есть некоторые опасения, что в этом доме могут принимать наркотики.

— Это нелепо!

— Разве? — спросила она, поджимая губы и очень откровенно меня разглядывая. — В книге вы признались в том, что принимали метамфетамин вместе с матерью Ноя. Ещё вы намекнули, что ваш партнёр принимал наркотики.

— Я преувеличил!

— О да, — с улыбкой произнесла она. — Вы преувеличили.

Она позволила этому слову повиснуть между нами, будто чтобы сказать, что мы оба знаем лучше.

— Значит, вы здесь для того, чтобы исследовать меня на злоупотребление наркотиками?

— Не вас, мистер Вилли. Мне дали понять, что у вашего партнёра, мистера Джексона, была серьёзная проблема, которая может повлиять на благополучие вашего сына. Мне дали понять, что вы знали об этой проблеме, но отказывались об этом сообщать.

Я посмотрел на Джексона, ветер вдруг покинул мои паруса.

Лицо Джексона самую малость побледнело.

— Нам нечего скрывать, — сказал Джексон, что было не совсем правдой. — У вас нет никаких доказательств, чтобы подтвердить такое заявление.

— Я не верю, что вы в том положении, чтобы знать, какие у нас могут быть доказательства, — сказала мисс Сьюзан. — Но поэтому мы и здесь, наносим визит на дом. Я прочла вашу книгу, мистер Вилли. Уверена, вы понимаете, что некоторые люди находят её глубоко оскорбительной и, возможно, верны в своих опасениях из-за того, что ребёнок воспитывается в этом окружении, особенно, если вовлечены наркотики. Вы очень небрежно говорили о таких вещах, как нагота, восточные религии и половые контакты в общественных местах. Есть вопросы о том, мог ли ваш сын быть вовлечён в такие контакты.

Меня наповал поразили эти слова, я не знал, что сказать. Это было абсурдом в крайней степени.

— Вам платят за такую тупость? — спросил я.

— Я верю, что эти вопросы обоснованы.

— Другими словами, я гей, и это всё, что вам нужно знать. Мать-одиночка может идти и спать с сотней разных девочек, и это совершенно нормально, но, если я занимаюсь сексом в туалете — что я не делал с начала своих двадцатых — что же, это жестокое обращение с ребёнком, хоть я сделал это за много лет до рождения этого ребёнка. Я что-то упускаю?

— Это не состязательный процесс, мистер Вилли.

— Вы не даёте мне шанса!

— Пожалуйста, позвольте мне закончить, мистер Вилли. Я сегодня принесла наборы для орального теста на наркотики и хотела бы, чтобы вы и мистер Ледбеттер согласились сдать анализ на месте. Вот формуляры, которые вам нужно подписать, давая согласие. Предстоит долгий путь, чтобы урегулировать вопрос и показать вашу добросовестность.

— Вы будете проверять нас на наркотики? — требовательно спросил Джексон. — Это вообще законно?

— Ваше сотрудничеством сыграет главную роль в этом расследовании, — ровно ответила она, — особенно из-за того, что наши опасения основаны на утверждениях о возможном приёме наркотиков в этом доме. На утверждениях, которые, могу ответить, не обоснованы. Вы будете не первыми, кого ложно обвинили в приёме наркотиков. Я хорошо знаю, как люди делают ложные заявления в ДСО, зная, что мы обязаны провести расследование. Ваше сотрудничество покажет добросовестность и хорошо повлияет на то, чтобы урегулирование вопроса прошло быстро и легко.

Она сделала паузу и заглянула в свою сумку, вероятно, ища набор для теста на наркотики.

Джексон бросил на меня злой, скептический взгляд.

— У нас есть право отказаться от теста на наркотики, — сказал Джексон.

— Действительно, есть, — ответила она, доставая из сумки два конверта и глядя на нас обоих с вопросом в глазах.

— Это нелепо, — пробормотал Джексон.

— Я буду счастлив пройти ваш тест, — сказал я.

— Вилли! — воскликнул Джексон.

— Мне плевать, — произнёс я, задаваясь вопросом, в чём проблема Джексона. — Я не принимаю наркотики. Я даже не пью пиво. Мне плевать на ваш дурацкий тест.

— Ваше сотрудничество ценится, но нам действительно нужно, чтобы вы оба сдали тесты.

Её взгляд поверх очков переместился на Джексона, будто бросая вызов.

— Пока мы занимаемся этим, — продолжила она, — возможно, мисс Синтия могла бы опросить Ноя? Ей понадобится уединение. Есть спальня, которой мы могли бы воспользоваться? Ещё нам понадобится устроить физическое обследование Ноя, чтобы убедиться, что он в порядке. Было бы очень полезно, если бы вы полностью сотрудничали в этом плане. Он кажется очень здоровым, и я уверена, что подтвердить это не будет никакой проблемой, но вы понимаете, что мы должны проверить.

— Хорошо! — довольно злобно ответил я. — Делайте то, что должны. Я не знаю, что вы думаете найти. Вы знаете, сколько раз в год я вожу Ноя к врачу? Думаете, есть хоть один квадратный дюйм его тела, который врач не обследовал уже сто миллионов раз?

— Я читала медицинские записи Ноя, — ответила она.

— Тогда вы знаете, что с ним никогда не обращались жестоко, и он никогда не появлялся в кабинете врача с необъяснимыми травмами.

— Это не совсем правда, так ведь, мистер Вилли?

Я притормозил, ошеломлённый её спокойным, но безжалостным поведением.

— Что вы хотите этим сказать?

— В документах Ноя есть несколько записей о физических травмах на лице и на лбу. О травмах, которые необъяснимы. Вы утверждаете, что Ной занимается самовредительством…

— Так и есть!

— … но нет никого, кто мог бы подтвердить такие заявления.

— Доктор Кеммер знает всё о его поведении!

— Это не совсем правда, мистер Вилли. Он знает то, что говорите ему вы, но он не может пойти в суд и поклясться, что эти травмы нанесены ребёнком самому себе из-за "ярости метамфетаминового ребёнка", потому что его там не было. И как мы знаем, эти приступы ярости метамфетаминовых детей, как правило, сокращаются в детском возрасте и начинают превращаться в поведение, более соответствующее возрасту. Сколько сейчас Ною? Почти двенадцать. Верно?

— Ты это слышишь? — недоверчиво спросил я Джексона. — Ты слушаешь эту кастрюлю горячего, вонючего дерьма?

— Я просто смотрю в документы и отчёты, которые мне доступны, и задаю вопросы, которые задал бы любой младший офицер суда, и на которые захотел бы услышать ответы, мистер Вилли. Вы не против, если мы опросим Ноя сейчас?

Ной вдруг встал и обратился к Синтии.

Почему мой папочка расстроен? Я сделал что-то плохое?

Нет, — прожестикулировала она. — Мы разговариваем, вот и всё.

Но почему он расстроен?

Это сложно.

Вы меня заберёте?

Мы разговариваем с твоим отцом, вот и всё. И мы также хотели бы поговорить с тобой.

Зачем? Что я сделал?

Ты не сделал ничего плохого.

Тогда почему вы хотите поговорить со мной?

Мы хотим поговорить. Вот и всё.

Я не понимаю.

Никто не сделает тебе больно.

Ной взглянул на меня с испуганным замешательством в глазах.

Что такое, папочка?

Ничего плохого, — прожестикулировал я, но он мог почувствовать, что это не совсем правда.

У тебя неприятности?

Нет, — сказал я.

Они меня заберут?

Я покачал головой, но это был не самый убедительный жест, и на его лице отразилось выражение ужаса.

Я не хочу уходить! — со злостью прожестикулировал он. — Они злятся на меня, потому что я сделал что-то плохое?

Нет, — ответил я. — Ты не уходишь, милый. Ты не сделал ничего плохого. Ты хороший мальчик. Не расстраивайся.

Я не сделал ничего плохого!

Я знаю. Всё нормально. Не переживай.

Почему, папочка? Почему? Я не сделал ничего плохого!

Я жестами велел ему успокоиться, сказал, что всё нормально, но он перестал обращать внимание. С дикими глазами, с раскрытыми губами, обнажающими его беспорядочные зубы, он гудел и стонал, и начал трястись.

— Вот дерьмо, — еле слышно пробормотал Джексон.

Тьма и ярость метамфетаминового ребёнка внезапно охватили его, и я поспешил подняться на ноги, игнорируя резкую, пульсирующую боль в колене, намереваясь взять его в руки, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля, но он убежал от меня в свою спальню, стоная, гудя, бессвязно крича. Он пошёл прямиком к своему шкафу, как делал всегда, вырывал ящики, проводил рукой сверху, чтобы все его вещи рухнули на пол. Затем он начал биться головой о верхний ящик, ударяя с диким, злобным и безрассудным забвением, не замечая боли.

Я схватил его сзади, но он выкрутился из моей хватки и бросился в дверь шкафа, будто намереваясь прорваться прямо сквозь неё. Я поймал его под мышки и оттащил от двери. Он пинался, орал, стонал, дёргался, как мешок со змеями, в полнейшей ярости.

— Помоги мне! — велел я Джексону, который стоял и смотрел с выражением ужаса на лице.

Мы отнесли Ноя в кровать и держали его, пока он метался и стонал.

Мисс Сьюзан и мисс Синтия наблюдали с выражением неловкости на лицах.

— Он делает так, когда боится, — сказал я, чувствуя необходимость объяснить.

— У него нет причин бояться, — ответила мисс Сьюзан.

— Нет причин? — недоверчиво повторил я. — Вы приходите в мой дом и угрожаете нам, и говорите, что у него нет причин бояться?

— Никто вам не угрожает, мистер Вилли, — сказала она терпеливым, медленным тоном.

Когда ветер в парусах Ноя затих, я притянул его к себе, и он прижал ухо к моему горлу, чувствуя вибрацию моего голоса.

— Вот вам ещё больше необъяснимых травм, — сказал я мисс Сьюзан, чуть ли не выплёвывая ей слова, потому что был настолько зол. На лбу Ноя уже были синяки.

Она не ответила.

Ной отстранился от меня, снял свою рубашку и принялся за пуговицы на моей, не замечая никого другого в комнате. Он хотел прижаться к коже.

Я покачал головой.

Он посмотрел мне в глаза. Я мог видеть его там. Где-то. Маленький, крошечный человечек в океане замешательства и незнакомой боли. Когда я не сделал никаких движений, чтобы снять свою рубашку, в его глазах появились слёзы, и он снова начал рыдать, как будто я отрёкся от него.

Я молча снял свою рубашку и притянул его ближе к груди. Он сжал вокруг меня свои ручки-палочки, держась изо всех сил. Я гладил его по волосам, потирал спину, шептал нежности, обещая, что всё будет хорошо. Он остановился на мучительных рыданиях, прижимаясь ухом к моему горлу.

Женщины из ДСО наблюдали молча.

— Это всегда его успокаивает, — произнёс я.

— Ты не обязан ничего объяснять! — со злостью огрызнулся Джексон.

— С тех пор, как он был маленьким мальчиком…

— Они используют всё, что ты скажешь, против тебя, так что заткнись! — велел Джексон.

— Думаю, вы неправильно понимаете нашу цель, — сказала мисс Сьюзан.

— Я знаю свои права, — парировал Джексон, — и я намерен следить за тем, чтобы их уважали.

Ной вопил и скулил из глубины горла, выстанывая свою агонию.

— Возможно, нам следует вернуться позже, — предложила мисс Сьюзан.

— Возможно, — согласился Джексон.

— Я хорошо понимаю трудности воспитания ребёнка с эмоциональными проблемами, — сказала она, будто защищаясь.

— Понимаете? — спросил я. — Действительно понимаете?

— Ну, да, мистер Вилли. Я писала диплом по внутриутробной зависимости. Уверена, мне знакома динамика.

— Хорошо вам! Я провёл почти двенадцать лет, работая над своим дипломом, но по-прежнему не выпустился и, вероятно, не выпущусь никогда, но я уверен, что вы знаете, что лучше. Уверен, вы прочли достаточно книг, чтобы знать, что именно происходит.

— Я не понимаю ваш сарказм, мистер Вилли. Я здесь для того, чтобы убедиться в благополучии вашего ребёнка. Наше единственное намерение — убедиться, что с ним всё хорошо.

— Он великолепно поживает! — парировал я. — Вы не видите, как ему великолепно сейчас, когда он напуган до потери рассудка, потому что думает, что ДСО собирается отнять его у меня?

— Для детей это может быть очень проблематично.

— Совсем чуть-чуть.

— Вы не против, если я осмотрюсь?

— Валяйте.

— Я покажу вам дом, — сказал Джексон, поднимаясь на ноги.

— И я не уверена, что мы приняли решение по поводу тестов на наркотики, — добавила она.

— Я не буду делать тест на наркотики! — воскликнул Джексон. — Я знаю свои права, и я имею все права отказаться, и если вы хотите связаться с моим адвокатом, можете свободно это сделать.

— Я это запомню, — спокойно сказала она. — Я должна сказать, что ваш отказ вызывает беспокойство. Я обнаружила, что тем, кто отказывается от теста, обычно есть, что скрывать. Уверена, это не ваш случай, но мне придётся пометить это в своём отчёте. Ещё я могу отметить, что когда родитель или опекун в доме отказывается от теста на наркотики, всегда рано или поздно следует судебный процесс.

— Вы мне угрожаете? — спросил Джексон.

— Я вас информирую, мистер Джексон. Я говорю вам, как обычно проходят такие дела. Раз обвинение поступило в вашу пользу, мне любопытно, почему вы отказываетесь сделать простой тест и очистить своё имя. Для вас это будет выглядеть плохо, когда вы предстанете перед судом, могу вас заверить.

На этих словах Джексон замолчал.

Я смотрел на Джексона, задаваясь вопросом, чем, чёрт побери, он думает, почему так настаивает на своих правах. Он сейчас чист, разве нет?

— Почему бы тебе не сделать тест? — спросил я.

— Так всё начинается, — сказал он. — Ты проходишь с ними одну милю, затем они хотят две, затем вдруг вмешиваются во все твои дела и говорят тебе, что делать, и угрожают проблемами с законом, если ты не подчинишься каждой малейшей вещи, которую они хотят. Я не собираюсь поддаваться запугиваниям ДСО.

— Мне жаль, что вы думаете об этом в таком свете, мистер Джексон, — сказала она. — Я скажу так. Судя по тому, что я до сих пор сегодня видела, у меня нет оснований полагать, что с Ноем обращаются жестоко. Он кажется очень любимым, и ему повезло жить в хорошей квартире, где, очевидно, о нём хорошо заботятся. В этот момент моя единственная забота — это тест на наркотики. Если вы оба пройдёте тест, мне, скорее всего, придётся прийти к выводу, что обвинения против вас были ложными. Однако, вы отказываетесь, что вскидывает большой красный флаг.

— Вы просто пытаетесь меня напугать.

— Думайте, что хотите. Если вы отказываетесь от теста, у меня не будет выбора, кроме как предположить, что, возможно, в этом доме Ной находится под каким-то риском, и будет дальнейшее расследование. Мне придётся предоставить свои данные судье, и мы будем действовать оттуда. С другой стороны, если вы согласитесь на тест, мы можем разобраться с делом сегодня. Я с большим удовольствием нанесу ещё пару последующих визитов, и на этом наступит конец. Выбор за вами, конечно же.

Джексон не ответил на это, очевидно нервничая.

— Конечно, — продолжила она, — если тест должен оказаться положительным, есть другие варианты, помимо того, чтобы забирать ребёнка из дома, что практически всегда является вариантом крайней меры. Согласиться на программу лечения — всегда хорошая идея, так как это показывает суду, что сердцем вы думаете о том, что лучше для вашего ребёнка. С программами лечения можно справиться. Могут быть назначены последующие визиты на дом. Этот процесс немного дольше — может длиться до года — но смысл в том, чтобы не наказывать родителя, а помочь этому родителю получить помощь, в которой он или она нуждается. Иногда родитель, находящийся под вопросом, может на некоторое время уехать из дома. Со всем этим можно справиться без применения крайних мер. Я не предполагаю, что ваш тест окажется положительным, мистер Джексон, я просто доношу информацию о том, как обычно разбираются с такими делами. Если нам придётся забирать детей из домов, где принимают наркотики, у нас быстро закончатся места для их размещения. Это прискорбный факт жизни. Забирать ребёнка из его дома — редко лучший вариант, не тогда, когда с ситуацией можно легко справиться другими способами.

— Я покажу вам дом, — с нажимом произнёс Джексон.

Глава 24

Визит отца Гиндербаха

Как раз тогда раздался звонок в дверь.

— Кто это? — спросил я.

— Я пойду посмотрю, — сказал Джексон.

Он вернулся с отцом Гиндербахом, что служил в церкви Нью-Олбани, которую посещала мама. Я поднял на него взгляд и нахмурился.

— Я был неподалеку и подумал зайти, — как ни в чём не бывало сказал Гиндербах, выражение в его глазах предлагало мне подыграть. — Я не знал, что у вас гости. Я вас не задержу.

— Это не проблема, — сказал Джексон. Он представил священника мисс Сьюзан и мисс Синтии, но никак не упомянул, что они из ДСО.

Гиндербах выглядел довольно простым пожилым мужчиной, неприметным во всех смыслах, пока не посмотрите ему в глаза. Если можно сказать, что чья-то пара глаз блестит, то это о его глазах. Что-то в этом блеске говорило, что он знает вещи, настоящие вещи, глубокие вещи, и не только обычное религиозное бла—бла—бла о том, что мы все — солнечные лучи, парящие вокруг нимба Девы Марии. У меня было такое чувство, что отец Гиндербах видел в своей жизни вещи, которые его изменили. Он никогда не говорил ни слова об этих вещах, но они ясно отражались в его глазах. И хотя прошли годы с тех пор, как я встречал католического священника, из-за которого мне не хотелось сжать зубы от крайнего раздражения, Гиндербах вызвал у меня улыбку и мысли о том, что, возможно, у Бога есть план и для меня, старого доброго ярого гомосексуалиста.

— Снова неприятности? — спросил Гиндербах, входя в комнату и глядя на нас.

Джексон, должно быть, устроил этот визит, так как Гиндербах никогда не был в нашей квартире и определённо не обладал привычкой заходить к нам.

— Он немного расстроился, — сказал я.

— Благослови его Господь, — произнёс Гиндербах. — Он хороший ребёнок, но должен идти по тяжёлой дороге. В любом случае, я зашёл просто напомнить вам о гаражной распродаже в церкви на следующей неделе. Должен разместить всех своих волонтёров.

— Мы там будем, — пообещал я. Я забыл о гаражной распродаже в церкви Святого Франциска и был уверен, что не волонтёрствовал.

— И вы говорили, что пожертвуете кое-какие книги и фильмы?

Я такого не делал.

— Мы завезём их завтра после мессы, — сказал я. — На плите есть сосиски и перцы, если вы голодны, отец. Джексон может вам что-нибудь приготовить.

— Ты уверен, что это не проблематично?

— Конечно, я уверен. Я думал, что сосиски и перцы ваши любимые.

— Ты хорошо меня знаешь!

— Я пролил соус на пол.

— Я заметил!

— Вы друг семьи? — поинтересовалась мисс Сьюзан.

— Полагаю, да, — сказал отец Гиндербах. — Я новый священник в церкви Святого Франциска в Нью-Олбани. Ну, думаю, уже не такой новый. Прошёл год или два. В любом случае, я только что был в медицинском центре, навещал одну из наших дам, у которой тройное шунтирование, благослови её Господь, и я был на пути домой и проезжал мимо, так что подумал зайти. Вилли был одним из первых людей, с которыми я познакомился, когда приехал. Моя сестра глухая, так что я выучил язык жестов, и мне не потребовалось много времени, прежде чем пересечься с Ноем. Он темпераментный паренёк, скажу я вам! Но Вилли проделал такую замечательную работу. А вы… тоже друзья семьи?

— Ох, нет, — сказала мисс Сьюзан. — Мы просто в гостях.

— Что же, я не хотел вмешиваться.

— Вы нам вовсе не мешаете.

— Эти дамы из ДСО, — сказал я, не в силах себя остановить.

— Правда? — произнёс Гиндербах.

— Мы наносим визит на дом, — призналась мисс Сьюзан.

Отец Гиндербах и Джексон оба посмотрели на меня, Гиндербах притворился удивлённым, а Джексон бросил в меня парочку кинжалов.

— На меня донесли в ДСО, — сказал я. — И вы спрашиваете, почему я не доверяю людям.

— Мистер Вилли не особо счастлив нашему визиту, — добавила мисс Сьюзан.

— Могу представить, — сухо ответил Гиндербах.

— Мы как раз собирались заканчивать, — добавила она. — Мистер Джексон, возможно, вы бы хотели показать нам дом сейчас, если это удобно?

— Конечно, — ответил Джексон.

Он увёл женщин прочь.

В тишине после их ухода отец Гиндербах сел на кровать рядом со мной, слегка улыбаясь.

— Ты в порядке, Вилли?

Я покачал головой. Нет, я не был в порядке. Абсолютно. Я сморгнул слёзы, укачивая Ноя на руках.

— Джексон придумал этот маленький визит, — признался он заговорщическим шёпотом. — Он подумал, что будет хорошо выглядеть, если зайдёт приходской священник. Знаешь ли, другие просили меня это сделать — он не первый придумал эту маленькую стратегию, скажу я тебе. Обычно я отказываю.

— Но…

— Ты хороший отец, Вилли. Я хотел помочь. Ты не заслушиваешь такого отношения. Я могу назвать некоторых родителей, которым пошла бы на пользу встряска от ДСО, но ты не один из них.

Я вытер глаза.

— В чём дело? — спросил он.

— Мне так стыдно, — признался я.

— Тебе нечего стыдиться.

— Вы, кажется, единственный, кто так думает. И если они заберут у меня Ноя…

— Они такого не сделают.

— Но они могут, если захотят.

— Очень любопытное умозаключение.

— Это правда.

— Я вовсе не думаю, что это правда. У тебя есть права, Вилли.

— Ага, — произнёс я, закатывая глаза.

— Ты не доверяешь авторитетам, да?

— Ни капли.

— Интересно, почему это?

Я взглянул на него, задаваясь вопросом, к чему он вёл.

— Я могу тебе что-нибудь принести? — спросил он. — Могу чем-нибудь помочь?

Я покачал головой.

— Если ты предпочтёшь, чтобы я ушел…

— Пожалуйста, останьтесь, — сказал я.

— Хорошо.

— Джексон не хочет сдавать тест, — после долгой тишины произнёс я.

— Какой тест?

— Тест на наркотики. Они думаю, что он принимает наркотики.

— А он принимает?

И в этом был вопрос, так ведь?

Джексон был в завязке почти два года, ходил на встречи анонимных наркоманов, на прикроватной тумбочке лежал «Базовый Текст». Ни разу за эти два года он не давал мне причин верить, что не чист, не мчится по пути исправления.

«Да», — произнёс тихий уверенный голос на задворках моих мыслей.

Но…

Что, если?

Этой мысли я просто не мог вынести.

Ной медленно отстранился, посмотрел на меня честными, открытыми глазами, прежде чем бросить взгляд на отца Гиндербаха, будто только сейчас замечая, что он здесь.

Как ты, Н—о—й?

— Я хорошо! — ответил Ной, его голос был довольно плоским, ему не доставало обычного восторга. Если бы вопрос задал кто-то помимо отца Гиндербаха, не уверен, ответил бы он вообще.

Он соскользнул с моих колен, затем несколько долгих мгновений стоял и смотрел на меня, положив руку мне на ногу, проверяя, убеждаясь, что я по-прежнему здесь, что всё хорошо.

Одевайся, — прожестикулировал я.

Он просто стоял на месте, будто потерявшись в мыслях или уверенно стараясь вернуться в реальность.

Я поднял с пола его рубашку, и он машинально вытянул руки, желая, чтобы его одел я.

На его лбу были красные ссадины и синяки, его длинные волосы скрывали большинство этого. Я убрал волосы, чтобы осмотреть его.

Болит?

Он пожал плечами.

Зачем ты это сделал?

Что сделал?

Навредил себе?

Я не вредил себе.

Ты бился головой о шкаф.

Я не помню.

Ты голоден?

Он кивнул.

— А вы, отец? Голодны?

— Да, если честно. Я люблю сосиски, но держусь подальше от перцев — от них у меня газы.

В гостиной Джексон стоял в тишине, пока миссис Норт рассматривала наши вещи. В данный момент она изучала коллекцию DVD—дисков Джексона. Синтия Холланд сидела на двухместном диване и определённо выглядела скучающей.

— Ничего, если мы что-нибудь поедим? — спросил я.

— Ной чувствует себя лучше? — спросила она.

Я кивнул.

— Возможно, Синтия может поговорить с ним, пока он ест? — предложила она.

Плевать.

Когда мы устроили Ноя за столом с тарелкой, Синтия представилась Ною, и мы с отцом Гиндербахом тихо вышли в гостиную и сели на диван. Пока мы ели, миссис Норт обошла всю квартиру. Она была намерена найти что угодно, что она там ни искала.

Синтия сидела спиной к нам, чтобы я не мог видеть, какие она задаёт вопросы.

— Вы действительно навещали кого-то в больнице? — прошептал я.

Гиндербах улыбнулся.

— Навещал… на прошлой неделе. Полагаю, своего рода потерял счёт времени.

— Значит, вы проехали весь путь сюда из Нью-Олбани только для этого?

Он кивнул.

— Вы не обязаны были этого делать.

— Нет. Но я хотел. Джексон позвонил мне в два часа ночи. Я подумал, что это важно.

— Он звонил вам так поздно? — в ужасе спросил я.

— Давай просто скажем, что он был расстроен.

— Мне жаль.

— Не стоит.

Мы закончили есть, и отец Гиндербах ушёл. Я пытался протереть пол, как только мог, моё раненое колено пульсировало в знак протеста. Казалось, вопросам Синтии нет конца, но Ной казался всё более и более расслабленным, пока не вернулся к своему обычному озорному состоянию. Судя по тому малому, что я смог понять из их разговора, они, кажется, много говорили о его школе, учителях и одноклассниках.

Завершив осмотр, миссис Норт принесла на кухню два набора тестов на наркотики и положила их на тумбочку, переводя взгляд от меня к Джексону.

— Я буду счастлив сдать ваш тест, — прямо сказал я, потому что это была правда. Я сделал бы практически всё, чтобы выбросить эту женщину из своего дома и из своей жизни.

— Тогда мы начнём с вас, — сказала она. — Мне нужно будет наблюдать за вами, пока вы будете сдавать пробу мочи. Можете стоять спиной ко мне.

— Ладно.

Она открыла один набор, сняла ярлык и налепила его на маленькую пластмассовую баночку с широким горлышком.

— Держите, — сказала она, протягивая её мне.

Я писал в стаканчик, пока она стояла в дверном проёме ванной.

Когда мы вернулись на кухню, Джексон одарил меня долгим, изучающим взглядом.

— Ну? — произнёс я, приподнимая брови.

— Ну, что? — ответил он.

— Ты сдаёшь тест или нет?

— Я так не думаю, — сказал он. — Я не обязан делать этого по закону. Если ДСО считает, что беспокоить этим судью стоит их времени, полагаю, это им и придётся сделать.

— Я сделаю отметку об этом в своём отчёте, — ровно произнесла миссис Норт.

— Делайте, — ответил Джексон.

Глава 25

Старый, толстый и ленивый

Джексон ушёл на работу, чему я был довольно благодарен. Я злился на него и немного подозревал, ничем из этого конкретно не наслаждаясь.

Проведя немного времени в бассейне, мы с Ноем оделись в майки, шорты и сандалии и забрались в универсал для поездки до «Сабвэя»*, где взяли сэндвичи в длинной булке и холодный чай, прежде чем направиться в парк Баллард для пикника и фрисби.

 

* «Сабвэй» — сеть ресторанов быстрого питания, работающая по принципу франчайзинга.

 

За столом для пикника мы внимательно наблюдали за утками — они могли быть очень агрессивными, когда ты ешь, и думали, что ты обязан делиться, а ты этого не делал. Ещё мы следили за погодой. Солнце не знало, хочет светить или прятаться за длинными, накатывающими тучами. Ветер то и дело накатывал на парк порывами, заставляя всё дребезжать. Хотя было двадцать семь градусов, и, наконец, пришло лето.

Родители Джексона решили взять на прокат машину и поехать в Оксфорд, чтобы посетить дом Фолкнеров. Они приглашали нас поехать с ними, но я отказался из уважения к оперативникам убойного отдела, которым иначе пришлось бы работать на выходных. После визита от ДСО мне хотелось провести время наедине со своим мальчиком. В тот день я больше не мог выносить придирки от кого-то другого.

Разве ты не хотел что-то мне рассказать? — прожестикулировал я после того, как мы покончили с сэндвичем и попивали ледяной чай.

Ной выглядел довольно неловко.

Ты знаешь, что всегда можешь мне всё рассказать, — сказал я. — Ты это знаешь, верно?

Он кивнул.

Тебя что-то тревожит?

Я не хочу об этом говорить.

Недавно вечером ты сказал, что хочешь мне что-то рассказать, но боялся, что я разозлюсь. Я не разозлюсь, милый. Обещаю.

Нет, разозлишься.

Нет, не разозлюсь. Если я пообещал, то не могу нарушить слово, так ведь?

Он неловко пожал плечами и отвернулся, чтобы смотреть на уток, тем самым закрывая наш разговор.

Я потянулся, положил ладонь на его руку, чтобы привлечь его внимание, но он отказывался смотреть на меня. Он не был готов раскалываться. Если я надавлю, он только больше замкнётся.

Я прикусил губу от раздражения.

Выбросив мусор в ближайшую корзину, я взял фрисби.

Ты ещё знаешь, как играть? — спросил я, симулируя недоверие.

Конечно, знаю! Если хочешь, я могу оставаться поближе, чтобы тебе не пришлось слишком много бегать. Я знаю, что ты становишься старым, толстым и ленивым…

Старым, толстым и ленивым?

И ещё медленным. Черепаха бегает быстрее тебя!

Ты за это поплатишься, маленький засранец!

Если ты меня догонишь, но ты такой толстый, что никогда меня не поймаешь!

Забери эти слова обратно! Я не толстый!

Да, толстый! Ты огромный, большой, гигантский толстяк! — он надул щёки, чтобы показать. — Ты такой толстый, что у тебя есть собственный почтовый индекс!

Тебя папочка научил так говорить? — требовательно спросил я.

Он с готовностью кивнул, его широкая улыбка открыла его испорченные зубы.

По крайней мере, я не крошечный человечек, — сказал я, — с крошечными ластами вместо рук, который похож на крошечного пингвина.

Я не похож на пингвина!

Ты, наверное, не сможешь поймать фрисби, потому что у тебя такие коротенькие ручки. Ты как карликовый пингвин.

По крайней мере, я не гигантский толстяк!

Я не толстый!

Толстый!

Нет!

Я бросил фрисби в его сторону.

Смеясь и гудя, Ной помчался за ним.

 

Глава 26

Обнажённый завтрак

Как обычно, на следующее утро я проснулся первым и прошел на кухню в боксерах, чтобы сделать кофе, раскочегарить ноутбук и посмотреть, что происходит в мире или, как минимум, на «Фейсбуке». Ноутбук был подарком от Джексона, чтобы вдохновить меня на написание очередной книги. Я называл его просто "ноутбук", потому что не думал о нём как о своём. Как и о многом другом в наших отношениях, механизм которых заставлял меня чувствовать себя некомфортно. Я не хотел, чтобы кто-то покупал мне вещи. Я хотел обеспечивать себя сам. Но зарабатывая семь долларов и пятьдесят пять центов в час в продовольственном магазине с неполным рабочим графиком, о новом ноутбуке я не мог и думать. Когда мой старый ноутбук сдох, я пользовался общественными компьютерами в библиотеке, сохраняя свою работу на флешку. Джексон решил, что мне нужно что-то более путное, и однажды я пришёл домой и нашёл на кухонном столе новенький ноутбук, с запиской, написанной рукой Джексона:

"Построй его, и они придут"*.

*Фраза из фильма "Поле его мечты", часто цитируется в американском кинематографе.

Этот ноутбук был великолепен, такой блестящий, новый и шикарный, очень дорогой и первоклассный, поэтому я, конечно же, сказал Джеку, что не могу это принять.

— Я просто пытаюсь тебе помочь! — воскликнул он, осматривая меня оскорблённым взглядом.

— Мне не нужно, чтобы ты покупал мне вещи!

— Тебе нужно писать, Вилли. Если ты когда-нибудь собираешься построить карьеру, тебе нужно писать — а я хочу помочь тебе это делать.

— Мне не нужна благотворительность.

— Кто говорит о благотворительности? Если ты продашь миллион книг, то у пристани может стоять яхта с моим именем на корпусе, и лучше бы ей быть под рождественской ёлкой, когда я проснусь рождественским утром.

— У тебя не настолько большая квартира.

— Как мы можем быть командой, когда ты думаешь только о своей южной гордости?

— О моей южной гордости?

— И давай не забывать про эго! Огромное, высокомерное и крайне мудрёное эго!

— Где мы сейчас, Ледбеттер?

— Ты точно знаешь, где мы! Когда я пытаюсь сделать что-то, чтобы тебе помочь, ты швыряешь это обратно мне в лицо.

— Я не хочу, чтобы ты покупал мне вещи, которые я не могу купить тебе в ответ. Мне это не нравится.

— Вуаля! Южная гордость и эго!

— Это заставляет меня чувствовать себя дешё