Большая, как М—и—с—с—и—с—и—п—и?

Папочка?

Что?

Ты разозлишься, если я тебе кое-что расскажу?

Конечно, нет.

Ты уверен?

Конечно.

Обещаешь?

Обещаю.

Он закусил нижнюю губу.

Я поправил его одеяло, наблюдая за ним краем глаза.

Ты меня любишь? — прожестикулировал он.

Ты знаешь, что люблю, маленький засранец.

Он усмехнулся.

Ты будешь любить меня, несмотря на то, что я тебе скажу?

Конечно. Что ты хочешь мне сказать?

Ничего.

Ничего?

Он пожал плечами, но я видел, что в его глазах таится секрет, который пытается прорваться наружу. Если я стану вытягивать это из него, он отступит, как черепаха, втягивающая голову в панцирь, так что я прикинулся незаинтересованным. Однако, я был заинтересован. Весьма.

Папа на тебя злится?

Возможно, — прожестикулировал я.

Вы поругались?

Нет.

Он выглядел так, будто злится.

Вероятно, он злился.

Но вы не поругались?

Может быть, немного. Не переживай об этом.

Он меня любит?

Конечно, любит. Он твой папа.

Не думаю, что я ему нравлюсь.

Почему ты так говоришь?

К. сказала, что я ему нравлюсь только потому, что он хочет сделать тебя счастливым.

Это не правда!

Он пожал плечами.

Папочка?

Что?

Почему я глухой?

Я смотрел на него несколько долгих мгновений. Что это за вопрос?

К. сказала, это потому, что ты и мама сделали что-то плохое, — добавил он.

Я не знал, как на это ответить, так что не сказал ничего. Он напряжённо смотрел на меня этими голубыми глазами, которые, казалось, смотрели прямо сквозь меня.

Ты злишься на меня? — прожестикулировал он, когда воцарилась долгая тишина, а я не отвечал.

Я покачал головой.

Я не хотел тебя разозлить.

Я не злюсь.

К. говорила мне не спрашивать у тебя это, потому что ты разозлишься.

Я не злюсь. Почему бы тебе не лечь спать?

Ты меня любишь?

Конечно.

Как сильно?

Очень сильно!

Твоя любовь большая, как моя школа?

Больше.

Большая, как школьный автобус?

Больше.

Большая, как «ФудВорлд»?

Больше.

Большая, как гора?

Больше!

Большая, как М—и—с—с—и—с—и—п—и?

Больше!

Ты уверен?

Конечно, — сказал я. — Но вопрос в том… любишь ли ты меня?

Да.

Я тебе не верю, — сказал я.

Люблю!

Думаю, ты врёшь.

Я не вру!

Думаю, ты просто живёшь здесь из-за бесплатной еды.

Не правда!

Готов поспорить, ты не можешь дождаться, когда вы с К. сможете сбежать и пожениться.

Фу!

Готов поспорить, ты любишь меня совсем чуть-чуть.

Это не правда!

Как сильно ты меня любишь? — спросил я.

Он улыбнулся. Пришла его очередь придумывать прилагательные.

Моя любовь большая, как л—у—н—а, — наконец сказал он, показывая новое слово, которое выучил.

И всё?

Л—у—н—а огромная! По ней ходили!

Ты, должно быть, очень меня любишь, — прожестикулировал я.

Он кивнул.

Кто мой любимый сын? — спросил я.

Я твой единственный сын!

Пора ложиться спать, — прожестикулировал я.

Папочка?

Что?

Поспишь со мной?

Ты большой мальчик. С тобой всё будет в порядке.

Уголки его губ опустились в недовольном выражении.

Если испугаешься, можешь прийти ко мне в комнату, — предложил я, как и всегда.

К. сказала, что есть люди, которые прячутся у тебя в шкафу и ждут, пока ты заснёшь. Затем они выходят ночью, когда темно, и наблюдают за тобой. Если ты проснёшься, они тебя съедят, начиная с ног, так что ты не должен открывать глаза.

Это не правда!

К. так сказала!

Хочешь, чтобы я проверил твой шкаф?

Там прячется голубой человек.

Что за голубой человек?

Он пожал плечами, будто это не имело значения.

Он и раньше упоминал голубого человека. Я не обращал на это внимания, потому что он часто использует слова или фразы, которые толком не понимает. "Голубой человек", вероятно, относился к тем людям, которые прячутся в шкафах, ожидая, пока ты проснёшься, чтобы съесть тебя. Однако, то, как он это сказал, будто имел в виду настоящего "голубого человека", заставило меня сделать паузу.

Кто такой голубой человек?

Он пожал плечами, что было его способом сказать, что он не может объяснить.

Хочешь, чтобы я проверил шкаф?

Он кивнул.

Я встал с кровати, подошёл к шкафу, открыл дверцу. "Здесь нет никаких призраков, — говорило моё выражение лица. — И никакого голубого человека".

Оставь его открытым, — прожестикулировал он.

Только если ты пообещаешь лечь спать, — парировал я.

Хорошо.

Я вернулся к его кровати, и поцеловал сына на ночь.

Папочка?

Да?

Я боюсь.

Боишься чего?

Он пожал плечами, скривил лицо, чтобы сказать, что не знает, как ответить на этот вопрос.

Ты не должен ничего бояться, — сказал я. — Ты мне веришь?

Он кивнул, но в глубине его глаз таилось маленькое сомнение.

Ты боишься голубого человека?

Он кивнул.

Кто он?

Я не знаю. Он никогда ничего не говорит. Он просто смотрит на меня.

Он человек?

Я не знаю.

Он хочет сделать тебе больно?

Нет. Он просто смотрит на меня. Он выглядит грустным.

Значит, он настоящий человек?

Нет. Я не знаю. Может быть.

Есть человек, который приходит в твою комнату и смотрит на тебя?

Нет. Он не человек. Не такой, как Джей. Не такой. Он призрак.

Призрак?

Он кивнул, но не казался слишком встревоженным этим.

У моего сына появился воображаемый друг?

Если я испугаюсь, можно поспать с тобой?

Конечно, можно. Ложись спать, милый.

Спокойной ночи, папочка.

 

Глава 19

Кровать Джексона Ледбеттера

В своей спальне я включил радио, скинул одежду и забрался в кровать Джексона Ледбеттера.

Из динамиков модного стерео Джексона доносилась одна из моих любимых песен всех времён "Прогулка после полуночи" Пэтси Клайн.

Его кровать была уютной. Признаться, так я и думал: кровать Джексона Ледбеттера. Это была не моя кровать. Он купил её, когда впервые въехал сюда, а заодно и диван, кресло, кухонный стол и стулья, микроволновку, кастрюли и сковородки, целый вагон и маленькую тележку. Он приехал в Миссисипи, чтобы начать всё сначала, создать новую жизнь, "попробовать что-нибудь новое".

Большинство вещей в квартире принадлежало ему, потому что, давайте посмотрим фактам в лицо, как у медбрата педиатрии с настоящей работой, у него была настоящая зарплата. Теперь, оказывается, он ожидал наследства.

Одним из развлечений в его волшебной жизни было развитие зависимости от наркотиков. Начиная с обезболивающих, легкодоступных для медсестёр, как я узнал. Он выписывал их для пациентов, но клал себе в карман или нюхал, или вкалывал в вену. Продвинулся до более экзотических веществ. Ничего низкопробного, как мет или хороший пакетик травки. Не для Джексона Ледбеттера! Он удачно забыл упомянуть этот маленький факт своей жизни, когда я влюбился в него как осёл.

Как и у Джексона Ледбеттера, у меня у самого было несколько секретов, "было" — главное слово. Теперь, когда опубликовали "Крэкового малыша", весь мир знал мои секреты.

Не сумев заснуть, я встал и подошёл к окну, выглядывая на улицу. Теперь мы жили в одном из лучших районов Тупело. Улицы были чистыми и опрятными, газоны — аккуратно постриженные и ухоженные. Хотя мы жили здесь с Джексоном уже около полутора лет, я не чувствовал, что нам с Ноем есть место в этой чистой, стерильной, контролируемой окружающей среде, под наблюдением соседей, с собраниями ассоциации соседей и договорами аренды на четырнадцать листов.

Я услышал шаги Джексона в коридоре и сделал глубокий вдох, готовясь к… я не знал, к чему. К чему-то. Дверь в спальню открылась, и я повернулся посмотреть на него.

— Что, если кто-нибудь увидит, что ты стоишь здесь голый? — спросил он с раздражением в голосе.

Так как окно располагалось на уровне талии, они увидели бы не много.

— Что, если войдёт твой сын? — задал он следующий вопрос.

— Вот, что получаешь, когда роднишься с семьёй нудистов. Кроме того, ты и сам тренируешься голым.

— Меня никто не видит, кроме тебя! — парировал он.

— Плевать, здоровяк. Если хочешь стыдиться своего тела, вперёд.

— Почему ты не можешь попробовать подстроиться время от времени? Подчиниться правилам? Притвориться, будто тебя что-то волнует?

— Ты имеешь в виду смирительные рубашки, которые хочет надеть на нас общество? Мой сын может смотреть по телевизору, как у людей взрываются головы, но вид голого мужского зада сведёт его с ума?

— Клянусь Богом, — устало воскликнул он.

— Я просто стоял и занимался своими делами, никому не мешая, Ледбеттер. В чём твоя проблема, чёрт побери?

— В тебе, Кантрелл!

— Я польщён.

— Есть правила! — произнёс он с огромной долей ярости.

Я подошёл к кровати, сел, прикрылся простынёй, чтобы ему не пришлось смотреть на мой пенис, на это великое око на промежности, на одноглазого монстра, на…

— Я не знаю, что сделать, чтобы ты увидел, — сказал он. — Есть правила, Вилли! Ты не можешь нарушать правила постоянно и ничего не платить. Иногда ты должен делать то, что должен. Прими это как мужчина. Соблюдай детали. Работай с системой. Система существует для того, чтобы тебя защитить. Система помогает всем получить то, чего они хотят.

— Где мы сейчас? — растерянно спросил я.

— Ты! — снова воскликнул он, его голос был полон злости.

— Значит, я вышел из ресторана, — произнёс я.

— Ты опозорил меня!

— Я постоял за себя. Это позорит тебя?

— Ты набросился на моих родителей! Во «Френелли»! Ты выставил меня дураком!

— Только то, что твоя мама богатая, не значит, что я должен целовать её морщинистый зад.

— Тебе легко говорить, Вилли, но у меня нет выбора.

— Я не принимаю такого дерьма ни от кого, и мне плевать, кто они.

— Даже на меня?

— Это одна из вещей, которые тебе во мне нравятся.

— Серьёзно?

— Серьёзно, — ответил я.

— Интересно, — произнёс он.

— Что же, — сказал я, — пока тебе интересно, ты мог бы предложить, что мы будем делать с завтрашним визитом ДСО.

Он вдруг нахмурился, перестал расхаживать.

— О чём ты?

— На меня нажаловались в ДСО.

— Что на тебя?

— На меня нажаловались. От этого ты должен быть счастлив, будучи великим последователем правил.

— Вилли, какого чёрта?

— Кто-то нажаловался на меня в ДСО, и завтра они нанесут нам домашний визит, и им очень понравится, если ты тоже будешь присутствовать. И, о, они приведут переводчика, чтобы получить грязь прямо от Ноя. О, и они хотят знать о "другом мужчине", который живёт в доме.

— Серьёзно?

Я кивнул.

— Когда ты узнал об этом? — спросил он.

— Они позвонили мне сегодня чуть раньше.

— Ты мог мне рассказать!

— И дать тебе ещё один повод потрепать мне зад?

— Это серьёзно!

— Без шуток.

— Не знаю, что они собираются искать.

— Я тоже.

— И ты не злишься из-за этого?

— Любой ублюдок может позвонить чёртовым нацистам в ДСО.

— Вот дерьмо, — воскликнул он, садясь на кровать рядом со мной.

Действительно.

— Какого чёрта ты не рассказал мне об этом? — вдруг потребовал он.

— Уверен, я только что рассказал, — ответил я.

— Раньше!

— Это не совсем главное событие моей жизни, — произнёс я.

— Но мы в этом вместе, Вилли.

— Разве?

— Конечно. Мы команда, здоровяк! Как много раз я должен сказать тебе это?

— Столько же раз, сколько я должен сказать тебе, что мне не нравится, когда меня называют "здоровяк"?

— Ты предпочтёшь, чтобы я называл тебя "приятель"? Или "Кларенс"?

— Я тебя понял.

— Это серьёзно, Вилли.

— Я знаю. "Здоровяк" это как… буч*. Мне реально не по себе.

 

*Буч (англ. butch) и фэм (фр. femme) — термины сленга ЛГБТ-сообщества, клише для обозначения ролей в лесбийских отношениях. Деление лесбиянок на «активных» бучей и «пассивных» фэм начинается в конце XIX — начале XX века, когда многие дамы высшего света имели романтические однополые связи.

 

— Визит ДСО, жополиз!

— Жополиз?

— Твоя племянница постоянно так говорит.

— Мэри?

— Ага.

— Она забавная. Лизать зад на самом деле очень весело.

— Вилли!

Он вытащил свой телефон.

— Кому ты звонишь? — спросил я.

— Адвокату моей мамы. Можешь поблагодарить меня позже.

— Так поздно ночью?

— Поэтому ему платят большие бабки.

Глава 20

Это опасно?

Когда по радио зазвучал прогноз погоды, в самом начале шестого часа утра, Джексон подскочил с кровати и крикнул мне вставать. Потянувшись, чтобы нажать аварийную кнопку на радио и заглушить его, я увидел, что Ной снова пробрался в нашу кровать и сейчас лежал между нами, блаженно отключившись от мира.

— Это торнадо? — требовательно спросил Джексон, накидывая свой халат.

"…в округах Ли, Монро, Понтоток и Юнион до пяти вечера. Повторяем: объявлено предупреждение о надвигающемся торнадо в следующих северо-восточных округах штата Миссисипи… "

— Как много раз я должен рассказывать тебе разницу между предупреждением и оповещением? — спросил я. — И ты называешь себя южанином.

— Я не называю! Мне разбудить его?

Он опустил взгляд на Ноя.

— Предупреждение о торнадо значит, что "условия хорошие" и всё такое, — сказал я. — Мы получаем много предупреждений, но они не много значат, и лучшее, что ты можешь сделать прямо сейчас — это вернуть свою задницу в кровать и дать мне продемонстрировать тебе немного любви.

— Это безопасно?

— Если использовать презерватив, да, вполне.

— Я имею в виду торнадо!

— Нет, они совсем не безопасные.

Диктор по радио напомнил нам, что: "Когда ревёт торнадо, оставайтесь в помещениях!"

— У нас будет торнадо или нет? — спросил Джексон.

— Условия хорошие. Бла—бла—бла. Холодный погодный фронт встречается с горячим погодным фронтом. Образуется воронка. Вэм, бэм, спасибо, мэм. Простите за эти трейлеры. Мы точно в центре Аллеи торнадо. Что поделаешь?

— Значит, это безопасно?

— Мы можем ускользнуть в ванную. Он глухой, знаешь ли. Он ничего не услышит.

— Мы должны готовиться к визиту ДСО! — огрызнулся он. — Ты когда-нибудь думаешь о чём-то, кроме секса?

— Нет, пока в этом нет необходимости, — признался я, ложась обратно на кровать и вздыхая.

— Почему он снова в нашей кровати?

— Обязательно выкручивать мне яйца по любому поводу?

— У меня такое чувство, будто в этом браке три человека, — парировал Джексон.

— Ты только сейчас это понял?

— Я серьёзно, Вилли!

— Не говори мне, что я не дал тебе понять совершенно ясно, что Ной всегда будет под номером один в списке моих приоритетов. Мы идём в комплекте, Ледбеттер.

— Я не знал, что он будет спать в нашей кровати!

— Он не спит в нашей кровати. Ну, не постоянно. Ладно, в последнее время он вроде как много спал в нашей кровати. Он ведёт себя странно. Прости ему его слабость.

— Нам нужно поговорить об этом визите, — рассеянно произнёс он. — Дом должен быть чистым, и всё должно быть безопасным и благоприятным для ребёнка. Тебе придётся помочь ему убраться в его комнате. Я знаю, ты пытаешься заставить его делать это самостоятельно, но тебе придётся сегодня сделать исключение. Они такое и ищут — грязные комнаты, когда люди не заботятся о вещах, это улики пренебрежения.

Я слушал молча.

— Если они приходят с визитом, это означает, что у них есть причина верить, что Ной может быть под серьёзной угрозой от чего-то или от кого-то. Если нам повезёт, они выяснят обратное и продолжат заниматься своими делами. Я не знаю, что они надеются найти, но они должны прорабатывать свои сообщения. Для этого они существуют.

— Откуда ты так много об этом знаешь?

— Я работаю с детьми, — сказал он, бросив на меня взгляд. — Я сам несколько раз звонил в ДСО. Это моя работа. Если я вижу что-то, что не выглядит правильным — необъяснимые травмы, или странные отметины, или даже если ребёнок выдает странные комментарии…

— Например?

— Например, если какой-то ребёнок спрашивает меня, хочу ли я увидеть его пи-пи.

— Прости?

— Дети не делают такого, пока им этого не покажешь. А потом они думают, что ведут себя нагло, и говорят такие вещи. Хвастаются.

— У тебя были дети, которые так тебе говорили?

— Я видел маленькую девочку пару недель назад. Когда я зашёл в смотровую, чтобы измерить ей давление, она спросила, хочу ли я, чтобы она сняла трусики, чтобы мы могли поиграть. Я спросил, почему она так сказала. Она ответила, что её папочка всегда просит её об этом.

— Господи.

— Дети такие. Они не знают, как говорить об этом, и просто выпаливают что-то. А ещё есть дети, которые не говорят совсем ничего, будто они в ужасе. Это те, чьи родители стоят прямо там, наблюдают и слушают каждое слово. Я стараюсь не быть параноиком, но иногда ты просто знаешь… просто можешь сказать, глядя на ребёнка, посмотрев в глаза, что что-то происходит. Может быть, ты не знаешь, что. Может быть, физическое обследование не покажет совершенно ничего. Но ты просто знаешь. Ты просто можешь понять, что ребёнок хочет что-то сказать, но не знает, как это сказать или объяснить, или рассказать тебе. Такие вещи и ищет ДСО. Что-нибудь из ряда вон выходящее. Любой странный маленький комментарий. Что-то, что просто не складывается. Они смотрят на ребёнка, но также смотрят на взрослых в доме. Может быть, есть кто-то с приступами агрессии. Или с проблемами с алкоголем. Кто-то, кто жесток, или зол, или психически болен. Они обойдут весь твой дом в поисках чего-то, что могут использовать против тебя. Поэтому ты должен убраться в его комнате. И холодильник — мы должны убраться в холодильнике.

— Холодильник в порядке!

— Там остатки пиццы, наверное, двухнедельной давности. Это антисанитария. Если Ной съест их, то может получить пищевое отравление.

— Ох, я тебя умоляю.

— Мы должны проверить сроки годности на всём, даже на консервах, убедиться, что ничего не испорчено. Бытовая химия должна быть вне досягаемости ребёнка.

— Мы уже сделали это.

— Но лучше всё перепроверить. И не удивляйся, если они опросят соседей, или твою маму, или твоих коллег и Бог знает кого ещё.

— Они будут говорить с моей мамой? — недоверчиво спросил я.

— Возможно, — кивнул он.

— Значит, мама должна поручиться за мои навыки в воспитании ребёнка? Она по-прежнему надеется, что я брошу тебя и женюсь, чтобы у Ноя могли быть мама и папа.

— Просто радуйся, что они не будут говорить с моими родителями.

Я вылез из кровати и надел боксеры.

— Поговори с ним, — сказал он, указывая на Ноя. — Скажи ему держать рот на замке.

— Что он может сказать?

— Что он спит со своими двумя папочками? Что иногда заходит, когда мы занимаемся сексом, потому что ты отказываешься запирать дверь, потому что иногда ему становится страшно? Что его папа любит ходить по дому голым?

— О, я тебя умоляю!

— Просто скажи ему держать рот на замке.

— Мы не сделали ничего плохого!

— Они могут всё перевернуть, Вилли. В этом смысл. Ты можешь оказаться перед судьёй, в попытках объяснить, откуда твой сын знает, что у тебя татуировка на заднице. Поверь мне. Ты не хочешь пойти по этой дороге.

— У меня нет татуировки на заднице!

— Мы должны это предотвратить, чтобы им не о чем было сообщать.

— Ну, сообщать и не о чем, так чего страшного?

— Ты думал о том, что сообщение в ДСО может сделать с нашими шансами однажды усыновить ребёнка?

На самом деле, я не думал.

— Я люблю тебя, Вилли, — убедительно произнёс он. — И я люблю Ноя, как своего собственного ребёнка. Сейчас он и есть мой ребёнок, и мне всё равно, что происходит между нами. Я всегда буду его папой, нравится тебе это или нет. И мне всё равно, если мы не усыновим ещё детей, потому что вы, ребята, моя семья, и вас достаточно. Но я знаю, что ты хочешь кого-нибудь усыновить, так что я пытаюсь защитить то, что принадлежит мне, и я не позволю каким-то людям из правительства войти в наш дом и поиметь нас. Потому что так и будет. Дай им дюйм, и она засунут нам в задницы телефонный столб. Так что поговори с ним и скажи ему держать свой рот на замке, чтобы не навлечь беду на двух своих папочек. Если им не понравится то, что они увидят, они могут забрать его из дома. Они могут забрать его сегодня и отдать под опеку, пока не завершат свои исследования и не доведут дело до суда. Могут пройти месяцы, прежде чем ты вернёшь его.

— Они не заберут у меня моего сына!

— Ты будешь не первым родителем, кто в это поверил.

— У них должны быть доказательства.

— Это верно. И если будет "перевес" доказательств в их пользу — в некоторых штатах это пятьдесят один процент от общего объёма — они могут тут же забрать его на опекунство.

— Какие у них могут быть доказательства?

— Не будь наивным, Вилли. Честное слово! Ты написал книгу, и ты вышел и рассказал всему чёртовому миру, что курил мет, когда зачал Ноя, и что ты можешь быть причиной, по которой у него физические недостатки. Ещё ты рассказал им, что ты гей. И не просто гей, а Супер Гей, который занимается сексом в общественных местах, или купается нагишом со своими бойфрендами, или занимается анальным сексом в омуте, или занимается сексом в туалете в торговом центре. Как ты думаешь, что баптистский судья в этой Иисусляндии сделает из всего этого? Ты рассказал им, что брал Ноя на марши за права геев и на протесты. Ты рассказал им о семейных ужинах и о том, как сидишь там и говоришь о своём пенисе. Ты рассказал им, как его мать отказалась от него и сбежала со своим парнем-метамфетаминщиком, как кусок белого мусора! Господи! Пойми!

— Это ты сказал мне, что мне нужно написать свою историю!

— Я не знал, что ты вставишь туда всё это дерьмо. Потом ты рассказал всему миру, что твой парень был наркоманом! Мне повезло, что меня не уволили из-за твоей проклятой книги!

Я пристыженно замолчал, прося Бога, чтобы никогда не написал "Крэкового малыша", и зная, что никогда не напишу снова о себе или о своей семье таким образом.

Джексон испустил тяжёлый, раздражённый вдох.

— Суть в том, — сказал он, — что я здесь пытаюсь тебе помочь, Вилли. Я пытаюсь заставить тебя увидеть. Это серьёзное дело. Держи рот на замке. Я не хочу слышать ничего об утробе Хилари Клинтон, или об анусе Митта Ромни, или о правах геев, или о радости фистинга, или о чём-то еще. Никакой политики. Никаких шуток. Никакой южной чепухи. Пока дело касается ДСО, мы скучные отцы, которые ходят в церковь по воскресеньям и читают Библию, как и все остальные. Я всё прояснил?

Действительно, прояснил.

 

Глава 21

Не спрашивай, не говори

Мы с Ноем убрались в его комнате, и не прошло много времени, прежде чем он начал задавать вопросы.

Что случилось, папа?

У нас сегодня будут гости. Я хочу, чтобы дом выглядел хорошо.

Ладно.

Это важно.

Почему?

Потому что они из правительства.

Чего они хотят?

Они переживают за тебя.

Почему?

Просто переживают. Они хотят убедиться, что ты в порядке.

Я сделал что-то не так?

Нет.

Ты уверен?

Да.

У меня неприятности?

Нет.

Ты уверен?

Да.

Тогда почему они придут?

Это их работа. Они обязаны. Но всё будет в порядке. Я просто хочу, чтобы дом выглядел хорошо, чтобы им не на что было жаловаться. И я хочу, чтобы ты был осторожен, когда будешь говорить с ними.

Почему?

Просто будь осторожен. Не говори им, что иногда спишь с нами. Они не любят такого рода вещи.

Почему?

Просто не любят.

Ты злишься на меня за то, что я сплю с вами?

Конечно, нет.

Мне было страшно.

Я знаю.

Я не хотел тебя разозлить.

Ты меня не разозлил. Просто не говори им ничего такого.

Почему?

Ты слишком большой, чтобы спать со своим папой. Ты должен спать один.

Я знаю. Прости.

Не извиняйся.

Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

У нас нет неприятностей.

Я знаю, что я плохой.

Не говори так.

Это правда.

Милый, пожалуйста, не говори так.

Я не такой, как другие мальчики. Со мной что-то не так.

Нет. Ты забавный, ты умный, ты симпатичный, как твой папа, и ты всем нравишься.

Ты просто так говоришь.

Я говорю это, потому что это правда. Теперь помоги мне убраться.

Мы собрали его грязную одежду и перенесли целую кучу в прачечную.

Они меня заберут?

Нет, — прожестикулировал я. — Почему ты так говоришь?

К. сказала, что правительство забирает тебя, потому что твои родители плохие, и тебя заставляют жить где-то ещё.

Они не сделают ничего такого.

Я сделал что-то, из-за чего у тебя проблемы?

Нет.

Ты не врёшь?

Богом клянусь. — Я перекрестился, чтобы показать ему свою искренность.

Тогда зачем они придут?

Не знаю, — признался я. — Кто-то пожаловался на нас, сказал им провести расследование.

Почему?

Потому что я гей.

Тебе нравятся другие парни?

Да.

И что?

Некоторым людям это не нравится.

Они не хотят, чтобы у тебя был парень?

Нет.

Почему?

Просто помоги мне убраться.

 

Глава 22

Визит от ДСО

Моей первой ошибкой в тот день было подумать, что домашняя кухня каким-то образом заставит нашу квартиру казаться более нормальной, более "настоящей", в отличие от "фальшивого дома", в котором мы жили, учитывая, что мы с Джексоном ярые гомосексуалы. Или… плевать. Так как итальянская кухня была практически всем, что я знал о готовке, я начал пораньше, ошпарив помидоры, чтобы сделать настоящий домашний соус. Ничто так не говорило "мать", "яблочный пирог" и "правильные семейные ценности", как домашний соус для пасты.

Джексон работал над избавлением волос Ноя от африканских косичек, из страха, что это может выглядеть "необычно". Я немного подстриг свою козлиную бородку, а я делаю это только для похорон и президентских выборов. Когда приближался полдень, мы переоделись в глаженную одежду, и я зашёл настолько далеко, что надел ремень, подстриг ногти и надел носки.

Пока мы ждали, я накромсал салат и приготовил пасту, сосиски и перец, намереваясь пригласить даму из ДСО на обед, зная, что она откажется по профессиональным причинам, но думая, что это выставит меня в хорошем свете. "Этот милый мужчина пригласил меня остаться на ланч. Домашняя еда! Он, должно быть, замечательный отец! Он, должно быть…"

Я забыл, что я не Пола Дин.

Минут за десять до полудня, когда наша общая нервозность достигла крайней точки, я воспользовался прихватками, чтобы снять с плиты большую кастрюлю соуса и переставить её на тумбочку, чтобы дать остыть. Когда я развернулся, Ной вдруг — по непонятной причине — оказался прямо за мной, разодетый сверху донизу, и выглядел как один из актёров сериала "Восьми достаточно".

И несколько вещей произошли одновременно.

— Хах! — провизжал Ной, как если бы наткнулся на горячую кастрюлю и обжёгся. Только это мне и было нужно, травмированный ребёнок — обожжённый ребёнок, ради Бога! — когда у меня на пороге ДСО.

При звуке его резкого крика, мои руки лишились силы, и я вскрикнул, роняя кастрюлю на прекрасный плиточный пол. Кастрюля упала с громким звоном и наклонилась под сумасшедшим углом, пока красный соус расплескивался повсюду — и я не шучу — действительно повсюду. У томатного соуса есть определенное качество, не широко изученное современной наукой, это свойство разлетаться повсюду и везде, как по сигналу. А затем кастрюля перевернулась и опустошилась на пол, но сперва протянула свои длинные красные руки и покрыла свежевыглаженные брюки и туфли Ноя, не говоря уже о моих.

— Ты в порядке? — требовательно спросил я, глядя на ошеломлённое выражение лица сына.

Я сделал шаг вперёд, чтобы осмотреть его, поскользнулся, споткнулся и полетел вниз.

— Какого чёрта происходит? — крикнул Джексон.

— Папа! — простонал Ной.

— Дерьмо! — произнёс я, вляпавшись рукой в соус, чтобы привстать.

— Папа!

— Что ты делаешь? — потребовал Джексон.

— Готовлю обед! — огрызнулся я.

— Они будут здесь в любую минуту! Что за чёртово месиво! Я говорил тебе ничего не готовить!

Я попытался встать на ноги, а Джексон отправил Ноя в комнату, переодеваться.

Раздался звонок в дверь.

— Ещё даже не полдень! — раздражённо воскликнул Джексон.

Я беспомощно уставился на дверь.

Звонок раздался снова. Нетерпеливые эти люди из ДСО.

Хотя на моей рубашке, туфлях и руках был соус, я поспешил к двери.

— Иди, переоденься! — приказал Джексон. — Я разберусь с этим.

— Нет, я справлюсь, — сказал я, думая, что будет выглядеть странно, если не я открою дверь. Как и всё остальное в то утро, это казалось правильным действием.

— Ты ужасно выглядишь! — воскликнул он.

— Всё будет хорошо, — заверил я его.

Я открыл дверь, за которой стояли две дамы.

— Сьюзан Норт, — сказала пожилая светлокожая леди, вытягивая руку, а затем убирая её, когда увидела мои ладони, покрытые томатным соусом. Она нахмурилась, глядя поверх своих очков, чтобы осмотреть меня сверху донизу. — Мы можем войти?

— Конечно, — сказал я, отходя в сторону. — У нас немного…

— Это Синтия Холланд, — произнесла мисс Сьюзан, представляя молодую темнокожую даму, которая сопровождала её. — Она будет нам переводить. Ной здесь?

— Эм, конечно, — ответил я. — Хотите присесть?

— Возможно, мы могли бы осмотреться, если это не слишком затруднительно?

— Конечно.

Она пошла прямиком на кухню, откуда доносился божественный аромат.

— Это Джексон Ледбеттер, — сказал я, представляя Джексона.

— Я медбрат педиатрии, и я знаю всё о визитах на дом, — сказал Джексон дружелюбным, но довольно резким тоном голоса. — Я понимаю, что вы здесь для того, чтобы делать свою работу. И я хочу, чтобы вы знали, я разговаривал с адвокатом и хорошо понимаю свои права в этой ситуации.

— Мы здесь просто для визита, — легко произнесла мисс Сьюзан. — Ваше сотрудничество очень важно. Мы здесь, чтобы увидеть, что лучше для Ноя, и ничего больше. Если я правильно понимаю, вы партнёр мистера Вилли?

— Да. Мы обручены и собираемся пожениться.

— Вы знаете, что однополые браки в штате Миссисипи незаконны.

— Конечно.

— Значит, Ной воспитывается в однополой семье?

— Что ж, так и есть.

— Очень хорошо.

То, как она сказала "очень хорошо" звучало довольно плохо. Она записала что-то на своём планшете и искоса посмотрела на Синтию Холланд.

Ной выбрал именно этот момент, чтобы вернуться, в одних трусах, с пятном томатного соуса на подбородке, из-за чего выглядел так, будто кто-то только что врезал ему и запачкал кровью губы.

Что я теперь надену? — прожестикулировал он. — У меня нет…

Он резко остановился, когда заметил мисс Сьюзан и Синтию, которые стояли за нами.

— Ну, — недовольным голосом произнесла мисс Сьюзан. — Разве он не знает, как самому одеться?

— Я могу объяснить, — сказал я.

— У него кровь на губах?

Она не ждала от меня объяснений. Вместо этого она обошла нас с Джексоном и подошла к Ною быстрыми, уверенными шагами. Ной взглянул на неё один раз, произнёс испуганное "Хууу!" и удрал с этим в свою спальню, захлопнув за собой дверь.

Синтия Холланд посмотрела на меня, в её больших глазах отражались вопросы и щедрая доля неодобрения. Не самый лучший способ поприветствовать ДСО, — говорили эти большие глаза. Ай! Ай! Мистер Вилли!

— Я могу объяснить, — взволнованно произнёс я.

Разворачиваясь, чтобы убедиться, что они не наступят на разлитый соус — я осторожно встал на краю, чтобы удержать их в стороне — я сам снова в него вступил и почувствовал, как моя нога скользит. Я потянулся к тумбочке, чтобы удержаться, и моя рука приземлилась на полотенце, которое я расстелил, чтобы высушить на нём посуду. Моя нога проскользнула чуть дальше, я невольно дёрнул за полотенце, отчего стаканы и кофейные чашки соскользнули с тумбочки и рухнули на пол.

Женщины с тревогой отодвинулись назад, когда стакан лопнул и разлетелся на осколки по кафельному полу.

Когда я опустился на колени, чтобы собрать самые большие куски, моё лицо горело от стыда, и ноздри раздувались от возмущения из-за этого нового унижения. Моё колено наткнулось на кусок стекла, и вся мировая боль прострелила ногу. Я выставил руку для баланса, обнаружил больше стекла и на нервах плюхнулся на пол, как рыба, выброшенная на причал.

— Вилли, какого чёрта? — произнёс Джексон всё более обеспокоенным тоном. — Я говорил тебе ничего не готовить!

Я попытался встать на ноги, моё колено пульсировало от пронзительной, настойчивой боли, пока я мужественно пытался притвориться, что мне не больно.

— Я могу объяснить, — заикаясь сказал я.

— Мы бы очень хотели осмотреть Ноя, — сказала мисс Сьюзан. — Почему он не одет? Кажется, вам было велено убедиться, что он готов к такому визиту, как этот. Вы не против, если мы пойдём в его комнату и посмотрим, всё ли с ним хорошо?

— Мы должны показать вам всё, когда нам будет удобно, — с нажимом произнёс Джексон, — и когда будет удобно, мы именно это и сделаем. Не хотите ли присесть на диван?

— Он выглядел так, будто у него кровь на лице, — парировала мисс Сьюзан.

— Это томатный соус! — ответил Джексон. — А теперь, пожалуйста, хотите присесть?

— Уверена, я бы хотела осмотреться, — сказала мисс Сьюзан. — Мы здесь только для этого, мистер Джексон.

— Я буду счастлив показать вам дом, когда закончу, и это будет удобно. Не хотите посидеть в гостиной, пока будете ждать?

Она казалась ошеломлённой резким тоном янки и манерами Джексона. Она опустила взгляд на планшет и что-то записала.

— Это будет замечательно.

Джексон отвёл меня в нашу спальню, посмотрел на моё колено, которое истекало кровью, и стоял рядом, пока я смывал соус с лица, переодевался и пытался привести себя в презентабельный вид.

Я был так расстроен к этому моменту, что расплакался.

— Что с тобой не так, чёрт побери? — требовательно спросил Джексон.

— Я хотел, чтобы всё было идеально!

— Кто мы мог подумать! — пробормотал он.

— Да, хотел!

— Я говорил тебе не готовить!

— Я думал, это будет хорошо выглядеть.

— Позволь мне с ними поговорить. Хорошо?

Мы остановились у двери спальни Ноя, и Джексон в последнюю минуту внёс поправки в выбор одежды Ноя.

Почему ты плачешь, папочка?

Я поранил колено.

Я сделал что-то не так?

Нет, малыш.

Он наградил меня взглядом, полным сомнения.

Всё будет в порядке, — прожестикулировал ему Джексон.

У моего папочки неприятности?

Нет, — нетерпеливо сказал Джексон. — А теперь пойдём!

Глава 23