Работали девушки в одной конторе

Работали девушки в одной конторе. Ну, как девушки? Тётки, можно сказать. От тридцати до сорока пяти, это когда вроде "ягодка опять" а на самом деле и юбки шерстяные, и строгость во взгляде, и чего-то в жизни не хватает.

Работало их штук двадцать, занимались всякой бумажной работой - сметы, отчёты, телефоны, жалобы, табели - весело, короче.

Мужик у них был один, водитель к шестидесяти, Пётр Сергеич, во-первых, зануда, а во вторых женат, так что он не в счёт, тем более коллектива избегал.

А в городе... Ну, вот мужики все занятые - кто сидит, кто пьёт, у кого и так по две любовницы, и совпало, что подобрались девушки одинокие. Некоторые даже с родителями в хрущёвках. И из развлечений только работа и сериалы.

Ну да и привыкли. Ко всему привыкаешь. По телевизору показали про мальчонку, что в яме просидел лет пять. И ведь привык! А достали... он всё равно спрятаться пытается, ест руками. Людей сторонится.

Сидели во время обеда обычно молча. И вот однажды Маринка такая, что с курицей, говорит:

- А мой-то вчера! С работы пришёл поздно, выпивший, на рубашке помада, но зато с цветами. Говорит, премию получил, поздравляли. И чтобы доказать - на, мать, 30 тыщ рублей на столик прикроватный!

Сослуживицы напряглись, задумались, молчали долго, минуты полторы. А Маринка:

- А потом под утро виноватый такой давай приставать, я аж на работу опоздала!

Девушки глаза удивлённые, а потом поняли - это ж она вчерашний сериал пересказывает!

Говорят: - Ну, а куда премию-то денете?

Поддержали, значит.

Маринка: - А... это... ну... Да! Вот! На даче туалет новый купим! На дачу поедем! На машине! В выходные! И туалет новый купим! Серёжка-то и купит! Муж мой! Туалет у нас новый будет на даче! Старый-то совсем уже... Новый будет! На машине поедем и купим новый!

Девчонки давай Маринку поздравлять, и с мужем, и с утренним беспокойством, и с дачей, и с туалетом! И себе такие - а чего? Ну а почему бы и нет? Ну вот не случилось - а помечтать нельзя что ли? Типа игра, а на сердце теплее.

И началось - то одна чего про своего расскажет, то вторая.

Нинка однажды аж по телефону давай с мужем разговаривать.

- Что? С работы раньше отпустили? А не приготовила. Ты давай сам. Пельмени достань и свари. Как? Ну, как пельмени варить - поставь воду, закипит и бросай. Посоли. Варятся недолго, минут десять. Воды не жалей, чесноку. Перец у нас в банке из-под детского питания, от Миши, да, справа на полке. Мише перец не сыпь, пусть так ест. И майонезу не добавляй, детям вредно.

Егоровна, пятьдесят, во время обеда давай:

- Мой-то, слушайте, чего сказал! Сказал, медового месяца-то не было у нас, дык давай щас сделаем. И ведь, паршивец, купил путёвку в Турцию!

Надька: Куда?

Егоровна: Да ты глухая, чтоль? В Турцию, говорю!

Надька: Турция большая. Я тебя про конкретный курорт спрашиваю, куда он путёвки взял? В Анталию, в Кимер или ещё куда?

Егоровна: Да я хрен его знает. Сказал - в Турцию, значит, в Турцию! - и захохотала шестым размером.

Девчонки: Ты его там не отпускай. Знаешь, на курортах этих баб незамужних пруд пруди, уведут твоего Ваську.

Егоровна: Кольку. Да куда он от моих булочек денется, я ж его из армии ждала! Два года, а один раз в часть ездила. Зимой! Мне лично командир части руку жал за верность!

Так девушки замечтались о своих половинках, как дети из детдомов любят рассказывать о своих родственниках, и мамах и папах, и как вот прямо хоть сейчас давай поедем в посёлок Верхние Кресты, я тебе дядю покажу, с которыми мы на лис охотились и он давал из ружья стрелять, мамы брат, вот, она мне часы подарила, не веришь? Да хоть сейчас давай поедем на улицу Калинина, где она работает, вот прямо сейчас, она на работе, давай, поедем, я тебе покажу...

И до того у девчонок дошло, что возвращались как то вечером, давай мужичок приставать, а Верка ему и говорит: Отстань! У меня, между прочим, муж дома ждёт!

Прогнали, а Маринка потом протрезвела и говорит: Мать, ты чо?! Какой муж? Мы ж это... ну. невзаправду...

Верка тоже протрезвела, глазами луп-луп, а кавалера уже и не видать,давай в слёзы, кое как отпоили коньяком, что все мужчины сволочи, что и так хорошо, и завтра проснёшься как новая...

Катька однажды с синяком пришла.

В тёмных очках, под глазом фингал, на обеде накинулись - Чего? Кто? Как? Гусятница упала?

Катька: Да не. Прокосячила. С одноклассницей встретилась, в клубе, выпили. Пришла поздно, телефон выключен, а Мишка чё то заревновал, слово за слово, ну, и получила.

 

Сотрудницы: В смысле? Как это? Кто? Как? Какой муж?

Катька: Ну, мой, законный!

Сотрудницы: В смысле, у тебя муж есть? Мужик, в смысле?

Катька: Ну. А чо? У вас нету, что ли? Вы ж так... Ну, про своих...

И после этого случая игра у девушек сошла на нет, печальные гримасы стали глубже, а шапки меховые крупнее. В автобусах они сидят строже с поджатыми губами и о мужьях не рассказывают вовсе.

 

Утро

в небольшом посёлке посреди Сибири утро.

В райцентре ближе к полудню, на станции 11.30, в краевом центре полдень, пробок нет, дорожная техника чистит лужи, девушки в колготках и коротких юбках бегут в пиццерии посредине занятий перекусить.

В небольшом посёлке в тридцати километрах от краевого центра лежит снег между соснами и кедрами, идёт дым над трубами частных домов.

По дорожке, местами снег, местами лёд, в валенках, подбитых резиновыми остатками от лыжных креплений 70-х, идёт в сопровождении собачки неопознанной породы крепкий ещё на вид мужичок, лет так от пятидесяти до восьмидесяти отроду.

Идёт к местному супермаркету, гипермаркету, мегамаркету, а по большому счёту к единственной в посёлке торговой точке в сопровождении собачки, что лениво трусит рядом, изредка понюхивая корни столетних деревьев, на предмет отыскать кого знакомого, ну, или просто со скуки.

Мужичок опирается на палку, какую-то палку, в которой при тщательном рассмотрении какой специалист обнаружит ветку кедра Кипрского, что на диковинном для данных мест острове в Средиземном море произрастает.

Мужичок, по имени Сергей Иваныч, входит в помещение павильона, обстукивает снег с валенок, приструнивает собачку.

Продавщица, что перекладывает товар на полках, поворачивается.

Продавщица - Ну, чего на этот раз?!

Сергей Иваныч, приняв вид значения имеющий: - А дай-ка мне, сударыня, водки! Литр! Деньги вот!

Сыплет мелочь впермежку с бумажками в лоток, откидывается. Собачка поднимает голову и застывает в ожидании.

Девушка за кассой, лет пятидесяти, пересчитывает деньги, поднимает на покупателя голову: - Хрен тебе. Тут на полторы чекушки. Подорожала водка-то!

Сергей Иваныч: - Чегой-то? Отчего же подорожала? Давеча ведь хватало, той же суммой на литр... Чего же... Сколь?

Продавщица: - Двести теперь поллитра. За литр, если посчитать, по сто восемьдесят. Триста семнадцать, стало быть.

Сергей Иваныч: - Чтоб тебя! А вот мелочь?

высыпает мелочь, продавщица пересчитывает. Бормочет, нажимает кнопки калькулятора.

Продавщица: - Ладно. На три чекушки.

Сергей Иваныч: - Мне литр надо!

Продавщица: - В долг не дам.

Сергей Иваныч отворачивается к собачке, бормочет что-то, выуживает из кармана некие предметы, показывает псу, стучит палкой по полу, сердится, утихомиривается. Продавщица наблюдает со спокойным интересом комедию, ухмыляется в редкие золотые зубы.

Сергей Иваныч лезет во внутренний карман, отвернувшись, стесняясь, собаке своей говорит невнятно, слова какие-то обидные в адрес районной администрации, Президента, Пенсионного Фонда, предпринимателям и лично продавщице неразборчиво...

Достаёт из внутреннего кармана небольшой знак и хлопает об прилавок.

Сергей Иваныч: - Вот! Бери! Дорогого стоит!

Продавщица: - Чегой-то?

Сергей Иваныч: - Медаль! Медаль это! Мне! Как ветерану дали! За заслуги! За выслуги! За героизм! Лично государь-император... серебро... награда...

Отворачивается вполоборота, а вполглаза следит за продавщицей.

Собачка снизу глядит то на старика, то на прилавок, высовывает язык, ждёт терпеливо.

Продавщица берёт предложенное, разглядывает, пробует на зуб. Смотрит поверх на покупателя, хмыкает, оборачивается к полке.

Продавщица: - Ладно. Литр. Но в следующий раз деньги приносите, не буду я всякое старьё брать в оплату.

Ставит пред старичком бутылку, прячет медаль в прорезь фирменного фартука.

 

Сергей Иваныч забирает водку, ставит аккуратно в ранец козьей шкуры, уходит из магазина. Идёт, сопровождаемый собачкой, до закрытого восемь лет назад сельского клуба, где на лавках по сей день собираются потерявшие работу мужики, достаёт купленное.

 

Мужики: - О! Маладца! Принёс! Доставай! За героев России!

Глаза старичка теплеют, в протянутые стаканы он льёт из бутылки, садится на лавку и в случившейся тишине начинает.

- Было это в сентябре, но, вы не поверите, холода стояли... Не спал тогда никто, видели костры на той стороне. И страшно было... Знали, что кровавая будет битва, кому знать, кто выживет, кто нет. Под утро поехал по рядам князь Багратион, с саблей из ножен, со словами... ну, что за Россию будем умирать, и что нужно стоять, потому что император, и главнокомандующий... А наши пушкари говорят - нет! Пить не будем! А то затупится прицел. И кавалерия... и мы у костров... Мальчонка всё спрашивал - "А ну, если атака? Куда мне? Если драгуны? Куда?".

 

Вечер. Пьяные мужики кто разошёлся, кто на месте уснул, собачка лежит у скамеек. Сергей Иваныч с недопитой бутылкой:

- А потом давай полк считать - а считать-то и некого почти. Все лежат, кто раненый, кто убитый, под французами, которые тоже кто раненый, кто убитый, такая это битва была, что не приведи Господь! Столько полегло, что наших, что ихних... Да вы что же, не слушаете что ли?

 

В своей квартире, 26 квадратов, продавщица сельмага вечером снимает пальто, подходит к ковру, висящему на стене. На ковре сабли, погоны, аксельбанты, кортики, орлы и знаки отличия. Она примеряет, куда повесить взятые нынешним утром медали, привинчивает к ковру и ложится спать, пред сном читая записки Анри Лашука о гвардии Наполеона. Ей снится бравый гусар, которому она показывает собранную коллекцию, и он берёт её штурмом, и побеждает,

А утром она снова раскладывает шпроты и булки по прилавкам в ожидании других артефактов в обмен на водку, которую так уважают загадочные жильцы посёлка в тридцати километрах от краевого центра.

 

Летаргический сон

Рипу Ван Винклю посвящается

 

Саня сел по случайке. В смысле, оказался рядом, забор проломили, вывезли пару КАМаЗов, директора со сторожем привалили, документы, все дела, надо же кому-то отвечать?

 

Ну Саня и встрял, он Баяна знал, тот ему из кабины крикнул "Привет, Саня!", ну и пошёл Санёк за соучастника, и ещё что-то припаяли, Саня не сразу сообразил, всё как в тумане, много всего в ту неделю случилось. Отца похоронил, Нинка ушла, на работу устроился разнорабочим, хату забрали - на отца была записана; жил у приятеля, бухарика, вместе в школе учились.

Саня в минтовке "бэ-мэ", Баяна знаю, пили пару раз вместе, про захват предприятия не знал, но догадывался, что такое "рейдерство" не в курсе, но график смен Баяну мог рассказать по пьяни...

Поэтому как соучастнику впаяли шестерик, там ещё соучастие в убийстве, другие статьи...

Саня сел. На долгие восемь, год в СИЗО, пока суд шёл и разбирательства всякие, потом тюрьма, колония, в конце мёл улицы под бдительным надзором охраны.

И вот в последние годы, год конкретно, Саня города родного не узнал вообще. Названия, вывески, плакаты рекламные, афиши - кто это "Иван Дорн"?

После как у приятеля жил, в тюрьме и колонии Сане прямо вот хорошо было - еда, иногда горячая, пацаны, поговорить. Был прикольный мужик "Кран", у него на гражданке реально кран был, он на частных подрядах поднялся, пятикомнатную купил. Ну, как пятикомнатную? В хрущёвке соседи из двушки в Канаду уехали, он их двушку выкупил, прорубил стену и получилась пятикомнатная. Жили королями! Но сначала Крана по работе нахлобучили, он там чё то кому-то не отстегнул, налогов-то не платил, работал за наличман, ну, и решили катануть разок. А потом выяснилось, что у него на переделку разрешения не было - и получил по совокупности пятерик. Петруха его звали, очень весёлый парень, всё фотку жены показывал и гордился, пидорами не пользовался, частушки пел.

Его потом во время кипиша, что за вертухаев давай вкупаться, подрезали мальца, да а потом какой в тюремной больничке уход - потеряли. Ну, в смысле помер Петруха за полгода до свободы.

Саню когда на дорожные работы определили, он зарадовался прямо - мир глядеть, свобода, девчонки, весна, март, хрен с ним, снег и -20, когда нибудь потекут же ручьи, жизнь проклюнется, через три месяца комиссия по УДО, свобода

Хотя вот на кой она нужна, чо там делать, как жить без квартиры, друзей, родных и работы, кто кормить будет, где ночевать?

Так что Саню однокамерники подбадривали - давай! давай! Тёлки там! Деревья! Ходи куда хошь!

А Саня у себя в мозгу это "куда хошь" прокручивал, и идти то было особо некуда.

Саня мёл улицы, с шести утра, завтрак, потом обед, ужин, пацаны, и вот прямо под "свободу" аж запаниковал. Куда идти? Что делать? К кому? Как искать знакомых? Телефона нет (он у граждан видел сотовые телефоны, но не знал про них вообще, чо, как, сколько стоит, надо ли отпечатки сдавать) - ну то есть в полную выходишь непонятную, незнакомую, загадочную страну, где тебя никто не ждёт и ты со своей статьёй нафиг никому не нужен.

А ещё и весна.

Банально, банально всё это. Банально так, что в каком-нибудь буфете скажет какой литератор - "Ну, что вы, батенька, херню всякую всем известную пишете? Вы ж можете и о более высоком! Давайте-ка изопьём горящего Б-52 из сих рюмок и погрузимся в музыкальные экзерсисы нашего гостя из Голландии!".

 

Ну, нивапрос, изопьём, предадимся. Дам обнимем, закажем такси. С утра почитаем ленту новостей.

 

А Саня походил с маленьким пакетом после освобождения, не умеет ничего, "Баян" в Думе, ему такие знакомцы нахер не нужны, родителей нет, денег нет, жить негде, весна холодная, образования восемь классов, Иван Дорн, ребятишки в автобусах по телефону книжки читают,

На заработанные в колонии 350 рублей Саня купил бутылку водки, сала, полбулки Бородинского

пошёл на берег великой сибирской реки Енисей, которая, спасибо ГЭС, не замерзает даже в лютые морозы

выпил в одного, закусил, снял ботинки, куртку - ну, а вдруг пригодится ещё кому-нибудь?

И в синих тюремных трусах нырнул со сломанного моста в районе Зелёной Рощи

...

 

"В районе Манский нашли тело утонувшего Александра Пономарёва, предположительно утопившегося 18 марта в Красноярске. Труп будет передан в соответствующие службы для сожжения и захоронения", как сообщает пресс-служба ГУ МВД по Красноярскому краю.

 

Власть - это боооольшая ответственность!

К нам завтра посулились Президента привезти показать.

Городишко у нас небольшой, тыщи три населения, четыре улицы, выселки.

Ну, не такой как соседние селения, там есть что по три-четыре семьи живут, остальное ветхое-развалившееся, собаки, электричества нет, куры, огородики.

Севернее дорог нету считай, так, есть где с трудом проехать.

 

А закон такой в стране немаленькой по территории - чтобы Президент за время правления успел во всех населённых пунктах побывать, всем показаться, поприветствовать, чтобы население знало, кто нынче у власти.

И это правильно! Не всё в столицах сидеть, меды есть с серебряных тарелок, надо знать, кем правишь, как живут простые люди, которым ты Президент.

Узнать, так сказать, жизнь как она есть, а не от Советников или из газет, опять-таки столичных.

Ну так вот и настал День Визита Президента.

Народ, мы то-есть, собрался к назначенному часу, кто оделся празднично, в чистое, кто пришёл как были; кто трезвый, кто пьяный, кто с гармошкой - праздник ведь, считай, государственный!

На улице стоим, ждём. Обсуждаем, какой он, Президент? Прошлого не все видели, он в рабочее время проезжал, на работе были, кто родился позже, кто просто не пошёл. А тут лето, выходной, Президента везут - давай, глазей, радуйся!

И вот зашумело по толпе - "Едут! Едут!", показался, значится, кортеж.

Сосед - "За Президента!" - намахнул, бабы в зеркальце глянулись, детей ближе к дороге, чтобы увидели. По рядам охрана пробежала, осмотрели бегло на предмет наличия огнестрельного оружия, абы что не случилось.

И вот показался! Впереди мотоциклисты, потом что-то типа танк, потом машина здоровая, типа автобуса с тёмными стёклами и музыкой изнутри, группа, так сказать, сопровождения.

Потом ещё какой транспорт, штуки три, хрен поймёшь.

А потом и Сам Президент!

 

Везли его на площадке в прицепе, снизу стёкла, по периметру решётки. Президент стоял на коленках, держась за прутья, глаза красные, сбоку унитаз. Рубашка вроде свежая, но мятая, штаны простые, босиком. Мы ему руками махали, типа, здесь мы! Народ твой! Приветствуем!

А он глядел глазами грустно, понимаючи, и вроде как кивал в ответ.

Оно понятно - вот выбрали тебя Президентом на четыре года, а страна у нас большая, и объехать нужно всю, а народу живёт не Бог весть как много, и ехать большей частью между одним селом да другим, и останавливаться иногда, а ещё зима, а есть сутки ехать никого не встретишь, по сугробам, по канавам, по рытвинам.

Ну у нас ещё хорошо, а севернее есть трое суток едь, никого нету! Скукота! И дороги выебона на выебоне! Растрясёт, желудок выплюнешь, хоть какими рябчиками питайся.

Сказали, что можно будет Президенту передать какое прошение. Или жалобу. Некоторые написали, приготовили.

А потом глядь - за президентовой клеткой идёт платформа с бумагами в пять метров высоты, нижние уже истлеть успели, где намокло, что сгорело. Ну, как быть? Делали из жалоб самолётики и пускали радости ради.

Проехал Президент. Направился в Чипишту.

Подошёл алкоголик Матей.

- Чо, проехал чтоль?

- Проехал!

- Да и хрен с ним. Буду следующего ждать!

 

Раз в четыре года возят по немаленькой стране Президента, чтобы видел народ, кто им руководит. По колдобинам и посёлкам в три двора, чтобы по всей стране хоть иногда случился Государственный Праздник.

 

Варенька

Варенька всегда хотела с мужчиной познакомиться.

Ещё в тринадцатом классе.

То есть в тринадцать лет, в седьмом.

 

Ну, тогда ещё не с мужчиной, с парнем. Из восьмого, например. Или одноклассник нравился ей, Серёжа. Или Артур. Они всем нравились, и у Варечки шансов не было вообще.

Толстая она была, одевалась из того, что было, на косметику денег не давали и строго следили, чтобы брови сросшиеся не выщипывались, и чтобы бюстгалтер как купили на рынке у бабушки ситцевый, так в таком и пошла на занятия.

Училась Варенька на тройки, голос имела тихий, забитый даже; учителя задолбались её переспрашивать, что она там бормочет, да и перестали вызывать к доске.

Подружки у Вари были...

Ну, можно и подружками назвать...

Денег, бывало, спрашивали на телефон, ручку, листок, на шухере постоять.

А Варечка к шестнадцати годам вот прямо страсть как захотела с кем-нибудь познакомиться! Вот прямо спать не могла, ноги подкашивались, сердце заходилось во время фильма с поцелуями типа "Титаник" - двадцать раз смотрела, ревела коровой, Леонардо Ди Каприо снился, и руки протягивал, и лицо такое...

А что потом снилось, стыдно сказать. Но вот в самый ответственный момент сон прерывался, и вся такая неудовлетворённая Варечка просыпалась, а на губах поцелуи ДиКаприовские и вопрос - ну? Что там? Как?

Вкуса у Вари не было напрочь, это она и сама понимала, и девчонки знакомые говорили - "Ты чо, мать, с дуба рухнула такие тени поверх с такой помадой? Ты как светофор перевёрнутый, да ещё и йобнутый вдобавок. И кофта у тебя... Ты её у бабки своей спёрла, что ли?".

И всё, что на фотомоделях в глянцевых журналах как влитое сидело на своих же, российских - на Варечке как на пугале старое пальто посреди жаркого лета и солома сгнившая из-под шляпы.

До 23-х Варя по всякому и так и этак, и улыбалась от деда мелкими зубами - ну вот не шёл мужик никакой, ни в автобусе, ни на остановке, ни в библиотеке, ни в магазине, где Варя работала в гастрономии продавцом.

В очередную весну Варе исполнилось 24, и подружки, ну, одноклассницы бывшие, кто с лялькой одна, кто с мужем на Северах, но так вдохновенно на встрече одноклассников рассказывали, что напилась до слёз и нашли её в подъезде не её дома утром, пьяную, растрёпанную, никем не лапаную с полбутылкой водки и огурцом в руке.

Варя уже и не о принце мечтала - да хрен с ним, да пусть хоть кто-нибудь, хоть по пьяни, хоть на раз, хоть с болезнью какой половой, вылечим - ну пусть будет! Будет, что вспомнить и рассказать, о чём поговорить с продавщицами конфет и рыбы, у которых уже было всё, и кто на свиданки ездит несколько раз в году - но там такое, что возвращаются в синяках и счастливые...

Варя прикупила в Секонд-Хенде наряд вроде приличный, по размеру, туфли, косметики мал-мал, мамке уже не до слежки. Знала, что на Бетонке девчонки стоят, продают любовь за деньги. Весной, 15 апреля поехала вечером, вышла на остановке, с сумкой за тысячу рублей - это в секонде, в натуре такая штук десять должна стоить!

Подошла к девчонкам.

Варя: - Здравствуйте, девушки!

Проститутки: - Дарова!

Варя: - Скажите, пожалуйста, а вы проститутки?

Проститутки: - От, бля, чо за вопрос? Нет, конечно, мы специально вышли вечером на обочине постоять, подышать выхлопными газами!

Варя: - Да вы не обижайтесь. Я здесь вот по тому же поводу. Хотелось бы стать проституткой, можете мне помочь? Очень хочется переспать с мужчиной, но трудно найти кого-нибудь.

Проститутки: - Ну, это ты по адресу пришла! Здесь мужиков на всякий вкус и цвет, только давай. Правда, нужно выглядеть конъюнктурно. Вот на тебя по-любому покупатель найдётся. ты ж такая... Армяне таких любят. Вставай вон там. Правда, если хочешь, чтобы не обижали, надо мамку иметь, и отдавать ей процент. Ты сколько берёшь?

Варя: - А сколько надо?

Проститутки: - Тридцать, зато безопасно.

Варя: - Хорошо.

 

Варечка с проститутками простояла четыре дня, познакомилась с мамкой, сутенёрами, ментами, бандюгами, водителями маршруток, гастарбайтерами, бизнесменами, лесозаготовителями, нефтяниками, откинувшимися, даже с одним главным инженером. Но так ни с кем и не переспала.

- Ты такая особенная, - говорили проститутки, уезжая на джипах и Жигулях, - Наверняка найдёшь кого-нибудь.

 

В районе мечети на проспекте Металлургов стоит полная девочка в костюме выпускницы средней школы в час ночи с портфелем, в котором презервативы, бутерброды с колбасой и бутылка водки,

И мечтает познакомится с кем-то, кому будут интересны её рюши под чёрной школьной юбкой и свежесть тридцатилетнего тела.

 

Праздники бывают разные

Тиль возвращается домой. Поздно, вечер, позже всех. Не потому, что дома скучно, а...

Нет, именно потому. Что на работе типа хоть какая то жизнь, хотя бы её подобие, движение, чай, торты.

 

Был праздник. Дома тоже праздник, но с дедушкой и бабушкой, котом, всеми этими тарелочками и занавесками, салфетками и странным старческим запахом одеколона

Вот как у них так получается - вроде моются, одежда свежая, форточка; но как сбрызнутся одеколоном, пусть немножко - так к его запаху обязательно прилипнет этот еле уловимый старческий запах, доступный только тому, кто живёт со стариками

А в автобусе или супермаркете стоишь и думаешь - да что же это за парфюм такой сраный? Скажите, я никогда не буду его покупать, потому что он странно пахнет, и не стариками даже, а самой старостью, и не той старостью, что высохшая маска в отцовском кабинете, а ходячими стариками, занудами, длинными немодными юбками и плохо выбритой дедовой шеей.

Тиль едет домой, поздно, держится рукой за поручень и раздражается, что кто то постоянно падает на спину, и не видно, кто это, мужчина или женщина, и оборачиваться неудобно, и переживать непонятно как - что с этим делать? Познакомиться? Или сказать - "Эй! Держись! Стой ровно!" -

Тиль. Наверное, неправильно. Правильнее - Тилль. Потому что так звучит это прозвище, и с австрийским шутником Уйленшпигелем никакой связи, это сокращённое от имени. Тилль - именно так звучит, когда звали на футбольное поле или задирали за школой. Иногда хочется вернуть эти времена, но ужас какой умный преподаватель по мотивации говорит, что нужно выбросить всё старое и смотреть в будущее; а всё равно Тиль зовёт себя "Тилль", потому что это были такие прикольные времена, много друзей, приключения, ночной берег реки, сбежать от полиции, рваные штаны, пару поцелуев между сиреной и хлопком двери в парадный подъезд.

Тиль возвращается домой вечером с пакетом, в котором подарок, пара недоеденых булочек, шапка; планшет с недоделанной работой, блокнот, ручка, квитанции, карточка, ножницы, недокуренная пачка сигарет - потому что ну сколько же можно курить, это сведёт тебя в могилу - говорит мама и бабушка, а дед смолит и молчит по этому поводу.

Друзья и подружки подтрунивают и говорят - "Ну, что, есть кто-нибудь?", им хорошо, у них семьи, им просто прикольно иногда подшутить, поиздеваться, потому что в таком возрасте уже не так просто выйти на пляж, или в клубе быть привлекать, и просто в магазине просто попросить передать мыло с полки,

тем более на корпоративной вечеринке, когда все засобирались, ну, что то типа "а вот ещё тут недопито и бутерброды"

Почему? Как? Как узнать, что тебе так же не хватает тепла от тела, лежащего рядом ночью, от этого утреннего желания, этой заботы подоткнуть одеяло, чмокнуть перед тем, как заснуть, всякое такое?

Тиль едет в лифте с подвыпившей парочкой с пятого этажа, они о чём-то хохочут и толкают друг друга в бока, у них до радости или драки пару часов как минимум

Тиль держит пакет как поручень на корабле, держится за него, сдерживает себя, чтобы не напроситься в гости

 

Тиль - сокращённое от "Этиль". Но может быть и где-то ходит другой, мужской Тиль, или Тилль, да какая разница в этот вечер?

 

Тиль заводит будильник на семь, чтобы потом переставить на восемь, потому что нужно встать в девять и к десяти прибыть на работу.

 

Это не любовь

Эгиль открывает ключом дверь в съёмную на вечер квартиру, темно, он пытается найти выключатель, роняет бутылку вина, та падает, но не разбивается, потому что толстое стекло

Эгиль ругается, находит выключатель, включает свет, подбирает бутылку, осматривает, левой рукой расстёгивает пуговицы на куртке, неудобно

ставит бутылку на пол, ругается про себя снова, снимает ботинки

вешает куртку, пиджак, берёт бутылку, проходит в комнату, ставит бутылку на стол, идёт на кухню, ищет в тумбочке штопор, не находит, снова ругается, лезет в ящик с инструментами, находит шуруп и пассатижи, монетой вкручивает шуруп в пробку, выкручивает пробку плоскогубцами, ругается, наливает вино в чайную кружку.

Пьёт. Думает - "что я здесь делаю? Зачем мне это? К чему такие сложности просто чтобы переспать с какой-то женщиной? Какого чёрта я в свои почти пятьдесят, ладно, сорок шесть, вот эти приключения, вино, аренда, просто чтобы переспать, а потом ничего - на работу, и ей это зачем, и эти апельсины... Как их резать? Чистить или порубить пластами, выгрызать, ужас!".

В дверь стучат. Это Кристина.

Кристина заходит в съёмную квартиру, снимает сапоги, идёт в ванную, поправляет макияж "Зачем? Он всё равно не оценит и размажет... дыхание... сбрызну туалутной водой... подмышки", поднимает руку и смотрит на выбритую подмышку правой руки, потом левую; нормально. Нюхает. Сойдёт. Он курит, не заметит.

Эгиль смотрит в неработающий телевизор, ждёт Кристину из ванной, пьёт, молчит, кривит улыбку пытаясь подобрать нужное выражение лица.

Кристина выходит из ванной "Привет!", садится на диван рядом с Эгилем, поддёргивает юбку, выпрямляет спину, делает гордый вид, берёт бокал, нюхает вино, кривится.

Эгиль приоткрывает и закрывает рот, будто жуёт, пытается что-то сказать, дышит, понимает, что забыл купить конфеты или шоколад, наклоняется, неловко целует в шею.

Кристина морщится, так как не любит все эти обязательные для свидания церемонии, выпивает вино, поджимает нижнюю губу, смотрит на лысеющую макушку Эгиля, ставит бокал на стол, кладёт руки на колени.

Маленькие часы на телевизоре начинают громко отсчитывать время, Эгиль на пульте от телевизора находит музыкальный канал.

Кристина снимает блузку и юбку, сидит в чулках и лифчике, смотрит на Эгиля, молча, руки на коленях.

Эгиль встаёт, раскладывает диван, отвернувшись снимает штаны, кидает в угол; рубашку, майку, трусы.

Кристина выразительно смотрит на носки Эгиля.

Он снимает носки, кидает к штанам.

Кристина в чулках, трусах и лифчике ложится на диван, раскидывает руки, потом меняет позу на более сексуальную, по её мнению.

Эгиль, целуя, отстёгивает и снимает чулки, трусы, приподнимает спину и пытается расстегнуть лифчик.

Кристина кривит губы, убирает его руки и сама расстёгивает застёжку. Эгиль облизывает её сосок, Кристина обречённо вздыхает.

Эгиль пристраивается сверху "Так? Хорошо? Тебе удобно? Нравится? Не тяжело? Медленнее? Быстрее? Поменяемся? От меня не воняет?" - Кристина делает неопределённое выражение лица, но потом начинает тяжело дышать, издавать звуки, двигаться, хлопает Эгиля по голой заднице...

не хватает совсем чуть-чуть, он, как договорились, кончает на живот, вытирает салфеткой.

Кристина лежит, запрокинув голову. Эгиль возвращается из ванной и пристально смотрит.

- Чего?

- Ничего. Как тебе?

- Хорошо, спасибо.

- Ты...

- Не начинай.

 

Кристина идёт в ванную, подмываться, кончает сама.

Эгиль уже одет, курит в окно, на дне бутылки остатки вина.

Кристина подходит к нему сзади, обнимает за живот, кладёт голову на плечо, вдыхает сигаретный дым, раздражается, убирает руки, отходит.

- Ты...

- Уезжаю до среды, может быть в четверг?

- Может быть. Звони.

 

Вечером Эгиль сидит в баре, молча, с друзьями, думает, говорит: "Нахер! Надо с этим кончать!".

Друзья смеются, сдвигают бокалы - "Да ладно! Давай! Ты же мужик! Делай!", в телевизоре крутится незнакомая стриптезёрша у шеста.

 

Муж Кристины погиб в одной из необязательных войн, Эгиль в разводе; она живёт одна с сыном, он у родителей. Чего-то не хватает весной и в долгие зимние вечера, летом и в осенюю депрессию.

 

Кристина листает глянцевый журанл с Джонни Деппом, Бекхемом и Стэтемом, вздыхает и звонит Эгилю - "На следующей неделе?".

- Эээ... давай.

 

Эгиль смотрит на себя в клубное зеркало в туалете, втягивает живот. Выдирает волос из носа. Закуривает. Идёт к друзьям.

- Что?

- В следующий четверг. Завидуйте!

 

На пустом стриптизёрском шесте мерцают огни.

 

Жил-был один город

хороший, старинный город, тихий, аккуратный, населённый людьми, чьи предки жили в том городе и сто, и триста, и даже тысячу лет назад;

людьми спокойными, работящими, привыкшими делать своё дело хорошо, и покупать булки в булочной у одного и того же булочника; и за мясом ходить к одному и тому же мяснику, и к их детям и внукам, так как дело передавалось по наследству и мастерству учили с младых ногтей.

Горожане славились гостеприимством, и были у них даже тихие семейные рестораны, и кинотеатры, и концертный зал

и чистые аккуратные улочки, гостинницы с цветами на подоконниках и балконах, и церковь.

В город приезжали туристы, щёлкали фотоаппаратами и цокали языками в восхищении, а местные улыбались в ответ и предлагали выпечку и напитки удивительного вкуса, которые научились готовить много лет назад и не меняли рецепта - а зачем, если это действительно замечательный напиток?

Некоторым из приезжих город понравился так, что они захотели в нём поселиться и каждый день наслаждаться размеренной жизнью его обитателей.

Но город строился неохотно, в домах жили поколения за поколением, уезжали редко.

Тогда приезжие начали строить за городской чертой, сначала небольшие дома, а потом проникли в городскую управу и выписали себе разрешения на грандиозное строительство, и город оброс как забором высоченными одинаковыми многоэтажками с парковками и мегамаркетами, соляриями и ночными клубами.

И в центре старого тихого города вместо привычных семейных магазинчиков стали открываться бутики и казино.

В полиции старого тихого города начали работать приезжие - и если даже количество преступлений увеличилось в разы, то жители этого не узнали бы из газет, так как там тоже стали работать приезжие, и писали о моде, сплетнях и современных фильмах, а не о преступлениях и проблемах городка.

Приезжих становилось всё больше, и они даже построили себе дом, куда собирались славить своего Бога, высоченное, самое высокое здание в городе; а после прославления ходили весёлые по улицам, пели и плясали, и пускали фейерверки, и стреляли из автоматов и пистолетов, и валялись пьяными на тротуарах и устраивали драки во множестве ночных клубов, которые им же и принадлежали.

Местные жители в эти дни старались без особой надобности из домов не выходить, но так же привычно улыбались у себя в гостиных, читая книги, потому что телевизор смотреть было невозможно из-за криков за окнами.

Приезжие стали развешивать яркие рекламные неоновые плакаты, светившиеся по ночам; и перестраивать выкупленные здания, чтобы в них было удобнее и комфортнее

но делали это решительно и современно, так что старинные здания рушились

Ну а и что? Разрушилось старое - построим новое!

И старый привычный тихий город начал потихоньку исчезать.

Однажды утром приезжие проснулись и вышли на улицы по своим делам - в управление, в полицию, в бутики и казино.

И заметили что-то странное.

А потом поняли - куда-то делись ВСЕ местные жители, то есть те, кто был здесь раньше, те трудолюбивые улыбчивые, чьи предки поколениями любовно строили и чистили, наполняли жизнью город.

Первую неделю был ПРАЗДНИК-ПРАЗДНИК, вина текли рекой, играла громкая музыка и днём и ночью, по улочкам носились мощные машины; убитых и покалеченых не смогли вместить городские морги и больницы.

А потом спустя год город стал скучным и безликим, жить там стало совсем не интересно, приезжие начали разьезжаться кто куда, в поисках других приятных городов из этого клоповника, пропитанного бухлом и кровью, населённого ленивыми и жадными подонками; улицы завалили мусором и даже проституткой быть стало невыгодно.

А куда делись местные жители и как они смогли так договориться, чтобы бросить свой такой любимый город?

Всё просто - они говорили на своём языке, который приезжие не знали, передавали друг другу сообщения и вот в тот самый день снялись с насиженных мест и перебрались дальше на север, где снова начали строить тихий аккуратный город, в котором так приятно жить.

Привет, брат!

Я родился в 1967, а ты в 1963. Между нами то 3, то 4 года разницы, 4 месяца конкретно, но кто когда считал? В пионерском лагере, когда за знание анекдотов и вообще, что я твой брат, меня из седьмого отряда перевели в первый...

И потом, когда я приехал на репетицию, а ты с Ольгой затусил и не приехал... репетиции не было, мы сидели, а потом поехали на Предмостную, Матросова, сидели у... Коли? пропили всё! Закусывали "студенческими бутербродами" - чёрный хлеб с солью и красным перцем, я порывался уехать раза три, и каждый раз Юрок говорил - "Лёха! Ты нам как Илья! Ещё раз скажешь про деньги, я тебе рожу разобью!".

Помнишь, вы играли на физмате в Педе, я сидел у басовой колонки? Потом пошли к Гасухе, он благо жил недалеко, сидели, выпить нечего было вообще, выпили одеколон, лосьон, лак для волос, потом дошли до гуталина, Саня играл на пиа<