Территории, контролируемые республиканцами и франкистами к середине 1938 года

1 - Республиканская зона, рассеченная надвое

2 - Франкистская зона

212

Использование его применитель­но к нуждам момента в данном случае сводилось к координации действий артиллерии и бомбарди­ровочной, штурмовой и истреби­тельной авиации (самолеты-штур­мовики и истребители продемонстрировали новый вид воздушной атаки, которая в 1940 году во время боев во Франции оказалась по своей эффективности чрезвычайно опасной для противника. Само­леты атаковали, переходя в пике, они устремлялись к своей цели под рев моторов и вой сирен).

С точки зрения военной науки все это знаменовало поворот в хо­де войны. Отныне дело было уже не в том, чтобы располагать зака­ленными в боях, умело действую­щими войсками и компетентным командным составом. Теперь все решала механическая ударная сила, безмерно превосходящая боевую технику противника в такой сте­пени, что пехота вступала в дей­ствие лишь для того, чтобы занять предварительно обработанную местность, поднятую в подлинном смысле слова дыбом.

«Новаторское воплощение» ста­рого наставления оправдало себя. И прошло не слишком много вре­мени, как стало совершенно оче­видным несоответствие по значи­мости таких факторов, как класси­ческое сочетание маневренность, обеспеченность командным соста­вом плюс доблесть, и нового фак­тора, перетянувшего чашу весов и сводившегося к появлению количе­ственного порога (с тремя компо­нентами — авиация, артиллерия, танки), за которым тот высочай­ший героизм и то военное умение, которые продемонстрировала ар­мия Эбро при форсировании реки и при сопротивлении франкистам в их первых трех наступлениях, в ко­нечном итоге оказывались бес­сильными.

Мы говорим в конечном итоге, потому что значимость сочетания таких факторов, как «маневрен­ность, обеспеченность командным составом плюс доблесть», тем не менее не была сведена на нет, но роль ее уменьшилась.

У меня лично была возможность убедиться в этом воочию, во время четвертого, пятого и шестого на­ступлений. Я на месте мог следить за всеми перипетиями, особенно во время пика событий, когда фран­кисты взяли два ключевых населенных пункта — Корберу и Кампосинес, — находившихся в центре «мешка», захваченного республи­канцами 25 и 26 июля. Из-за своего географического расположения эти населенные пункты стали важными объектами.

Прикрываясь с юго-востока Сьерра-де-Кабальс, а с севера — го­рами Фатарельи, они в глубине долины были вехами на дороге, контроль за которой был насущно необходим. Поэтому командова­ние армии Эбро организовало обо­рону в глубину и укрепило под­ходы к Корбере, равно как и от­дельные пункты этого городка, внезапно ставшего объектом № 1 четвертого наступления франки­стов, которое началось 3 сентября.

В связи с этим, четвертым насту­плением, проходившим на участке примерно в 20 километров шири­ной, франкистский генерал Гарсиа Валиньо отмечает, что «были пу­щены в ход все средства армейской артиллерии и основная часть авиа­ции». Это означало 69 батарей всех калибров общим числом в 276 пу­шек плюс 260 минометов.

Что касается авиации, «основная часть» означала использование по меньшей мере 300 самолетов, каждый из которых ежедневно со­вершал до трех боевых вылетов.

Так, 3 сентября одна лишь ар­тиллерийская подготовка в направ­лении Хиронесеса заняла три часа, а воздушные налеты были столь жестокими, что, казалось, вся до­лина содрогалась от землетрясе­ния. Никогда дотоле за всю исто­рию войны в Испании Франко не располагал такими наступательны­ми средствами.

Артиллерийский огонь и воз­душные бомбардировки следовали друг за другом, не выжидая, пока уляжется пыль, поднимаемая взры­вами.

Пушки и самолеты, сменяя друг друга, создавали своего рода эста­фету в гигантской разрушительной операции, призванной не просто уничтожить оборонительные со­оружения, казематы, траншеи, но и разворотить всю местность.

В то утро вся истребительная авиация, которой располагали рес­публиканцы (около пятидесяти самолетов), была пущена в ход с целью воспрепятствовать этому неслыханному по своему неистов­ству наступлению.

Но в то время, как «москас» гна­лись за немецкими и итальянскими истребителями, появлялись новые звенья вражеских бомбардировщи­ков под прикрытием «зонтика» из истребителей и продолжали за­брасывать своими бомбами долину, внезапно превратившуюся в гигантский резонатор.

Генералу Висенте Рохо, началь­нику генштаба Народной армии, следившему за ходом этого четвер­того наступления со своего наблю­дательного пункта, расположенно­го неподалеку от Кампосинеса, принадлежат эти строки, напи­санные им впоследствии и несколь­ко необычные для человека, нена­видевшего громкие слова:

«Видимый эффект от этих бомбе­жек был столь невероятным, а бом­бометание столь точным, что мы подумали, что наши позиции были буквально размолочены, а отстаи­вавшие их люди стерты в порошок. Но, к счастью, это оказалось не так». И он присовокупляет: «Когда после этой ужасной подготовки по­казалась пехота противника, со­провождаемая танками, и она двинулась

213

к нашим позициям, которые мы считали уничтоженными и с ко­торыми мы не могли связаться из-за того, что была нарушена вся на­ша телефонная связь, мы обратили внимание на то, что артиллерия все еще била непрерывно и с точным попаданием по траншеям и высо­там, которые противник намере­вался взять приступом, несомнен­но потому, что полагал недоста­точным того (непрерывного) огня, который продолжался в течение двух часов до появления пехоты.

Кстати, мы вскоре обнаружили, что наша оборона не была уничто­жена и что она ждала подходящего момента, чтобы дать о себе знать: действительно, танки останови­лись (в своем продвижении) и один из них был охвачен пламенем. Пе­хота рассеялась и рассыпалась в беспорядке, пытаясь укрыться за неровностями рельефа. Наша ар­тиллерия, обнаружив ее, начала слабую, но довольно меткую при­стрелку, чтобы выбить ее с позиции и заставить отступить.

Другие наблюдательные пункты подтвердили то, что нам самим с великим трудом удалось выявить... Противник отступал в беспорядке к Сьерра-де-Кабальс с многочис­ленными потерями. Мы же удержа­ли за собой высоты на нашем правом фланге...

Между тем наши резервы про­двигались вперед. Некоторые под­разделения шли с пением, утвер­ждая таким образом в аду сраже­ния силу человеческой воли перед лицом испытания. Эти люди под­ходили к указанным участкам фронта, готовые стоически выдер­жать новую подготовку [артилле­рии и воздушные бомбежки — Ж. С] и две новые атаки в 15 часов и 17 часов 30 минут, имевшие тот же результат.

В 20 часов сражение прекрати­лось. Холодное, скорбное безмол­вие опустилось над полем боя, на­рушаемое изредка ружейным вы­стрелом... За этим вскоре последо­вал шум военных автоколонн и санитарно-транспортных средств, зловещие ночные обозы, подвозив­шие продовольствие, боеприпасы, подкрепления и отправлявшиеся назад, увозя раненых или же разби­тую боевую технику. В главном штабе, куда приходили сводки, офицеры служб связи и разведки принялись за составление боевых приказов на следующий день...»

Следующий день был 4 сентября. В этот день уже не произошло то­го, что было накануне. Атака на Корберу повторилась, и Корбера пала. Количественный порог удар­ной силы противника дал о себе знать.

В течение сентября и октября пя­тое и шестое наступления, пред­принятые генералом Франко, чтобы овладеть излучиной Эбро, которую республиканцы взяли за неделю, развивались медленно.

Несмотря на то что диапазон пу­щенных в ход средств отнюдь не уменьшался, наступающие продви­гались буквально по метрам.

В статье, являющейся историче­ским экскурсом и опубликованной во франкистском военном журнале «Эхерсито», майор Мойано, гово­ря о наступлении, предпринятом 3 сентября, следующим образом подводит итог 55 дням битвы (счи­тая с указанной даты).

«Мы продвинулись, — пишет он, — не более чем на 8 километров (то есть менее 150 метров в день), мы отвоевали полосу в 8 км², на кото­рую нами было сброшено 200 тонн бомб, и нам удалось закрепиться на склоне Сьерра-де-Кабальс с ве­ликолепными наблюдательными пунктами».

150 метров продвижения за день в течение 55 дней!

Вся жестокость битвы на измор в этих двух цифрах. Это яростное со­противление, говорящее о высоком боевом духе большинства респу­бликанских бойцов и собранности командного состава, приводило в отчаяние покровителей Франко фюрера и дуче. Они удвоили по­ставки оружия мятежникам, а те продвигались по 150 метров в день!

Шторер, посол гитлеровского Третьего рейха в Бургосе, с го­речью констатировал в этой связи в своей депеше от 19 сентября в адрес Вильгельмштрассе:

«Вопреки всем прогнозам наступление националистов... до сих пор не увенчалось успехом... Первая попытка окружения пол­ностью потерпела поражение, в то время как очень мощные фрон­тальные атаки увенчались незначи­тельными территориальными за­хватами... Потери Франко должны быть очень высокими. Военное по­ложение пока что может быть оха­рактеризовано как весьма неудо­влетворительное...»

 

Пределы сопротивления

 

В середине сентября франкист­ские силы, продвигавшиеся по 150 метров в день, располагали, одна­ко, поддержкой авиации, чрезвы­чайно мощной как в количествен­ном, так и качественном отноше­нии, а также большой артиллерий­ской мощью. Если «москас» (совет­ские истребители) еще могли померяться силами с подобными само­летами противника, то этого уже нельзя было сказать о «чатос».

В книге, озаглавленной «Летчик Республики», Жоан де Милани (псевдоним республиканского лет­чика, избранный им, чтобы про­скользнуть в 1970 году через сети франкистской цензуры) пишет, ос­новываясь на собственном опыте:

«„Чатос” могли в то время тя­гаться с «фиатами» [итальянские истребители. — Ж. С], но не с «мессершмиттами», чей потолок и ско­рость были выше и которые поэто­му могли бросаться в атаку или уходить, когда им вздумается...»

214

Что касается артиллерии, с нею в сентябре обстояло не лучше. Об этом говорит множество свиде­тельств, но мы приведем лишь два из них.

Хулиан Энрикес Каубин в своей книге «Битва на Эбро», рассказы­вая о сражениях в районе сьерры, пишет о том, как обстояло дело на его участке: «Из 43 артиллерий­ских орудий, которыми мы распо­лагали... от 12 до 15 находились в таком состоянии, что их можно бы­ло использовать лишь в течение ча­са... Мы день-деньской только и де­лали, что отправляли детали в тыл для починки... Однажды из 43 пу­шек у нас осталось лишь 12 при­годных...»

А Висенте Рохо, анализируя бит­ву на Эбро, приводит следующие подробности:

«Были такие артиллерийские ча­сти, где пушки могли находиться в действии, только когда подбрасы­вали снаряды, изготовленные нака­нуне. Их доставляли грузовики из мастерских прямо на фронт, где их сгружали неподалеку от пушек, и они тут же использовались. — И он добавляет: — На отдельных этапах битвы мы могли использовать лишь половину артиллерийского парка, которым располагали вна­чале. Вторая половина находилась в починке в мастерских, и нам не­чем ее было заменить».

Теперь, когда прошло столько времени, можно сказать, взвесив каждое слово, что, несмотря на ис­ход, то есть утрату завоеванной территории, боевая выдержка ар­мии Эбро, то, как люди держали себя под огнем, была выше всех похвал.

За два года боевых действий На­родная армия стала силой, с кото­рой Франко должен был считаться, силой непоколебимой, дисципли­нированной, самоотверженной, что позволило ей продержаться до 1 ноября — даты, когда началось седьмое, и последнее, наступление Франко и она, соблюдая полный порядок, отступила на левый берег реки.

Говоря об армии Эбро, мы ис­пользовали такие прилагательные, как непоколебимая, дисциплиниро­ванная. Давая эти оценки, можно сослаться на конкретные работы. Они принадлежат перу франкист­ских военных историков, и если мы их не цитируем, то лишь потому, что этого не позволяет объем кни­ги, и потому, что нам кажется бо­лее целесообразным подчеркнуть, что армия Эбро, которой предстоя­ло выдержать седьмое, и послед­нее, наступление, уже не была, так сказать, в физическом отношении той же, что двинулась в наступле­ние 25 июля.

Войска ее понесли большие поте­ри, боевая техника побывала в тяж­ких переделках. Хотя ей и посыла­ли подкрепления, но боевые каче­ства вновь прибывших были ниже, чем у тех, кто прошел через тя­желые испытания. Они большей частью принадлежали по возрасту к призывному контингенту, ко­торый во Франции именуется «тер­риториальной армией». Чаще все­го они были «необстрелянными» и без боевого опыта, а в бой шли без юношеского пыла.

В довершение всего из-за капри­зов погоды они прибыли на свои участки театра военных действий — это была последняя декада октя­бря — в то время, когда шли про­ливные дожди и порывы ветра достигали силы 120 км/час, что довольно редко бывает в этих краях. Дороги превратились в месиво. Каждый укрывался где и как мог. В этих условиях приобщение вновь прибывших к боевым действиям проходило нелегко. К сказанному следует еще добавить, что и те, кто остался в живых в этой небывалой битве, сами испытывали усталость.

К решимости выстоять, про­явленной ими перед лицом чудо­вищной военной машины, с кото­рой им пришлось иметь дело на­чиная со знойного лета, стало при­мешиваться ныне чувство некото­рой покорности судьбе, про­скальзывавшее в разговорах.

В основе этой покорности лежал тот факт, что надежды на решаю­щий поворот в событиях не оправ­дались, а, наоборот, они убедились в том, насколько возрос военный потенциал противника, в то время как их собственный, оставаясь ка­кое-то время на одном уровне, по­том пошел на убыль.

И не только политика «невмеша­тельства» продолжала оставаться в силе, но в Мюнхене 29-30 сентября главы французского и английского правительств, идя на сделку с фа­шистскими диктаторами, покрови­телями Франко, принесли Чехосло­вакию в жертву на алтарь «умиро­творения».

И никого не должно удивлять, что в этом чувстве покорности судьбе была доля уныния.

Мюнхенское соглашение сильно ударило по тем, кто в разных фор­мах боролся против международ­ного фашизма. Это не вызывает сомнений.

Повлияла ли эта совокупность факторов на тот оборот, какой приняла битва на измор в конце ок­тября 1938 года, и ускорила ли она ее исход?

По существу, в этот момент два фактора — стратегический и так­тический  — возобладали над всеми остальными.

В стратегическом плане как гла­ва правительства, так и Высший военный совет и Висенте Рохо, на­чальник генштаба, пришли к за­ключению, что если битва на из­мор продлится еще несколько не­дель, то вся армия Эбро, уже понесшая значительные потери, бу­дет в буквальном смысле слова расплющена своего рода про­катным станом артподготовки и бомбардировок с воздуха.

Как в действительности можно

215

было надеяться — при значитель­ном превышении количественного технологического порога (третий компонент соотношения сил), — что сопротивление на правом берегу реки имеет какой-нибудь шанс без восстановления военной мощи не обернуться полным разгромом?

Тут приходилось склониться перед горькой действительностью.

А эта действительность своди­лась к тому, что пиренейская гра­ница, через которую с 17 марта по 13 июня 1938 года перебрасывалась военная техника, позволившая на­чать наступление 25 июля, продол­жала оставаться неумолимо закры­той, закрытой уже в течение трех с половиной месяцев. Надежда, ко­торая было вспыхнула во время

Лишь несколько метров отделяют этих республиканских солдат от берега Эбро.

предварительных переговоров, свя­занных с кризисом в Чехословакии, надежда на то, что Великобрита­ния и Франция сумеют повлиять на Третий рейх и фашистскую Ита­лию и что их отношение к Испан­ской республике изменится, обер­нулась опасной химерой.

Именно в этих условиях глава правительства, Высший военный совет и начальник генерального штаба пришли к заключению, что

216

отступление войск, сражающихся на правом берегу Эбро, стало на­стоятельной необходимостью. И они начали готовить его.

В тактическом плане непредви­денное происшествие в ночь на 1 ноября ускорило ход событий. По­сле того как противник предпринял атаку на участке, считавшемся не­доступным, в районе Сьерра-де-Кабальс, где естественные рубежи превращали его в неприступную крепость, фронт развалился за не­сколько часов.

Что же все-таки произошло? Из­лишняя ли уверенность, опираю­щаяся на природные условия этого горного рельефа, а поэтому и по­теря бдительности, заставившая уменьшить сторожевую охрану? Как бы то ни было, вопреки всем ожиданиям противник, действуя ночью, ворвался в расположение республиканских войск.

В результате развала левого фланга армии Эбро мгновенно со­здалась крайне опасная ситуация.

И действительно, республикан­ские резервные войска, готовив­шиеся к контратаке в центре линии фронта, где противник создал в районе Кампосинеса «мешок», бы­ли отозваны с первоначального ме­ста назначения и двинуты к Сьерра-де-Кабальс, чтобы попытаться ликвидировать прорыв, результат внезапной ночной атаки.

Эта попытка тут же закончилась неудачей. Поскольку этих ре­зервных войск было недостаточно, наступавшие продолжили свое дви­жение в направлении Пинеля, и под угрозой оказался весь левый фланг армии Эбро, то есть V корпус, ко­торый, чтобы избежать окружения, был вынужден отступить к северу. К великому счастью, обошлось без паники, и войска отступили в пол­ном порядке, ведя фланговые и арьергардные бои.

Это отступление было проведено воистину мастерски. Опорным ру­бежом для него были горы Фата­рельи. Оно проходило вдоль обо­ронительного рубежа, идущего от Бенифалета к Гарсиа, причем ре­спубликанцы удержали в своих руках примерно треть завоеванной ими территории.

При описании этого маневра Висенте Рохо использует запоминаю­щийся образ. Он уподобляет его медленно сходящимся складкам за­крываемого веера.

Самые последние часы отступле­ния, производившегося соответ­ственно приказу генерального шта­ба Народной армии, были доволь­но драматичными. Под непреры­вным огнем артиллерии и бомбеж­ками итало-германской авиации войска армии Эбро отступали к ре­ке. Им был дан приказ максималь­но экономить боеприпасы. Пехоте было дано право стрелять по пре­следующим ее франкистам, лишь когда те подойдут на расстояние в двести метров.

Чтобы сделать менее рискован­ной переправу через Эбро у Рибаррохи и Фликса, где металлический мост подвергался обстрелу и бом­бежке с пикировавших истребите­лей и бомбардировщиков, вся на­личная республиканская авиация была брошена в эту последнюю арьергардную битву, задержав про­движение пехоты и танков про­тивника.

В одиннадцать часов вечера 15-го в полной темноте подразде­ления еще переходили через Эбро с запада на восток. А в полночь, убе­дившись, что не было отставших, ни групп, замешкавшихся на пра­вом берегу, офицеры инженерных войск приступили к взрыву всех со­оружений, еще соединяющих два берега реки.

16 ноября в 4 часа 25 минут по­следний мост у Фликса разлетелся в щепы. Это отступление, безу­пречно проведенное в соответствии с решением, позволило спасти по­чти полностью и людей, и боевую технику, которые, уцелев под воз­душными бомбежками и артилле­рийским обстрелом, еще восемь дней тому назад находились на правом берегу Эбро.

16 ноября, после трех с полови­ной месяцев беспощадной битвы, армия Эбро вернулась на свои ис­ходные позиции вдоль левого бере­га реки, через которую они пере­правились в одиннадцати пунктах в июле, теплой, безлунной летней ночью.

Сложная проблематика

 

Дойдя до этого места в своем из­ложении событий битвы на измор, многие историки задают себе зако­номерный вопрос — почему в тече­ние всех этих трех с половиной ме­сяцев надежд и тревог, другие участки фронта, особенно в Центрально-южной зоне, находившей­ся под командованием генерала Миахи, бездействовали, если не считать небольшую операцию в Андалусии, закончившуюся за не­делю.

Этот вопрос, несомненно, заклю­чает в себе проблему.

По мнению одних, бездействие Центрально-южной зоны следует отнести за счет того, что генерал Миаха, желая сохранить в целости свои силы, оставил без внимания предписание, направленное ему правительством в Мадрид, в кото­ром ему предлагалось, организовав несколько наступательных опера­ций, уменьшить интенсивнейший натиск франкистской армии, удар­ная сила и отборные войска кото­рой были сосредоточены в районе Эбро.

По мнению других, бездействие Центрально-южной зоны отража­ло смятение, овладевшее главой правительства и министром обо­роны Хуаном Негрином в связи с осложнившейся международной обстановкой, наносившей двойной удар по республиканской Испании: с одной стороны, наглухо закрытая

217

сухопутная граница с Францией и кишащая подводными лодками якобы «неизвестной принадлежно­сти» западная часть Средиземного моря; с другой стороны, возрос­шая изоляция Центрально-южной зоны, что не позволяло надеяться на поступление оружия в достаточ­ном количестве, чтобы обеспечить наступление, рассчитанное на дли­тельный срок.

Не вступая в дискуссию в связи с приведенными суждениями, сле­дует отметить, что генерал Миаха, встретившийся 22 июля 1938 года с командующим армией Эбро Хуа­ном Модесто, специально приле­тевшим с этой целью в Мадрид — о состоявшейся беседе Модесто рас­сказывает в своей уже упоминав­шейся книге, — твердо обещал ему, что в том случае, если будет осу­ществлено форсирование реки, он предпримет «операцию в кубе».

Было ли это твердым обязатель­ством или же просто импровизиро­ванной репликой?

По правде говоря, обязатель­ством ли или просто репликой, не имеет значения.

Остается лишь фактом, что с ав­густа по ноябрь 1938 года главно­командующим Центрально-южной зоны не было предпринято никако­го сколько-нибудь серьезного ша­га, чтобы прийти на помощь бой­цам на Эбро.

В этой связи генерал Кордон, за­меститель министра обороны, дает в своей книге «Траектория» сле­дующую суровую оценку.

«Битва на Эбро, — пишет он, — могла бы оказаться поворотным пунктом в ходе войны, который открыл бы путь к окончательной победе Республики, но для этого было необходимо активное содей­ствие других армий Республики с армией Эбро в двух аспектах: посылка ей подкреплений и про­ведение значительных операций на других фронтах». И он добавляет: «Что касается операций на других фронтах, хотя и были созданы... официально группы армий, подчи­нявшиеся генштабу, генеральный штаб [под командованием Висенте Рохо. — Ж. С], чье влияние на вой­ска, находившиеся под командова­нием генерала Миахи, было очень относительным, принимал к све­дению все предлоги, служившие оправданием пассивности этих войск. Предлоги эти, без сомне­ния, выдвигались перед генералом [Миахой] его главным штабом и кое-кем из командного состава, а он, соглашаясь и подавая их как собственные доводы, добавлял, что силы, находящиеся в его подчинении, не достигли того уровня со­вершенства, какой необходим для развертывания значительных опе­раций».

Этот комментарий генерала Кордона относительно ответствен­ности Миахи за собственную без­действенность, хотя и подтвер­ждает ее, все-таки не является ис­черпывающим. По сути дела, он не объясняет нам, почему Высший во­енный совет, генеральный штаб и председатель совета министров и министр обороны предоставили Миахе свободу действий. А когда знаешь, что шесть месяцев спустя, весной 1939 года, генерал Миаха примкнул к государственному пере­вороту, осуществленному в Мад­риде полковником Касадо, пере­вороту, который привел к безо­говорочной сдаче 700 тысяч вооруженных солдат Центрально-южной зоны, естественно, задаешь себе во­прос, не была ли его пассивность во время битвы на Эбро уже со­ставной частью иных его расчетов.

Так или иначе, наступление на Эбро не только спасло Валенсию и заставило франкистов сосредото­чить свои силы на территории, не ими выбранной, но явилось своего рода иллюстрацией к пройденному республиканской армией пути, начиная со времен милицейского ополчения, для которого война сводилась прежде всего к героизму бойцов и стратегии дерзностных налетов.

В международном плане оно представляло своего рода проекцию того, каким мог бы стать военный исход событий, если бы Народной армии была придана соответ­ствующая военная техника и она не была бы внезапно отрезана от источников ее пополнения.

Иллюстрация  — ибо отныне по сравнению с обескураживающей неэффективностью лета 1936 года существовали подразделения, бой­цы, командиры, испытанные в боях, способные дать отпор фран­кистской военной машине (воз­можности которой за два года уде­сятерились, которая не переставала получать из гитлеровского Третье­го рейха и фашистской Италии не­скончаемый поток вооружения, во­енных специалистов и регулярных войсковых соединений, входивших в армии этих двух стран).

Проекция  — ибо, несмотря на за­крытие французской границы 13 июня 1938 года, битва на Эбро по­зволяла представить себе, что при наличии достаточного количества вооружения республиканцы, не­сомненно, предприняли бы другие наступления такого же масштаба и, вполне возможно, что они измени­ли бы ход войны.

К этим двум аспектам битвы на Эбро следует добавить, вернее, на­помнить о том, что эти 115 дней сражений (кое-кто из военных исто­риков уподобляет их, учитывая ожесточенное упорство, а также те жертвы, которых они стоили как одной, так и другой стороне, «ис­панскому Вердену») произвели сильное впечатление как в за­падных министерских канцеляриях, так и в самой франкистской зоне.

Выводы, которые были сделаны в высоких министерских кругах За­пада, даже если в этом и не призна­вались открыто, но это явствовало из откликов в прессе того времени,

218

сводились к тому, что Испанская республика была уже далеко не той агонизирующей, над изголовьем которой они с состраданием скло­нялись весной 1938 года. Она была жива-живехонька. И несмотря на бесчисленные и разнообразные трудности, с которыми ей при­шлось столкнуться и с которыми она сталкивалась поныне, она су­мела расстроить военные планы каудильо и упорно не желала капи­тулировать, как ее к этому ни под­талкивали тем или иным путем.

И выводы эти были тем более унизительными для вышеупомя­нутых кругов, что они не считали их возможными еще несколько ме­сяцев тому назад; они делили шку­ру неубитого медведя.

Что касается реакции на насту­пление во франкистской зоне — ме­жду прочим, многие англосаксон­ские историки едва упоминают о ней или вообще обходят молча­нием, — то для нее было характерно горькое разочарование.

Если обратиться к Рамону Саласу Ларрасабалю, главе неофран­кистских историков, чьи работы пе­стрят ссылками на материалы, по­черпнутые из различных архивов, к которым он имел свободный до­ступ и в Саламанке, и в Мадриде, «битва на измор» произвела на «территории националистов» та­кой эффект, что «моральный дух, — как он пишет, — оказался самым низким за всю войну».

Оценка событий, с одной сто­роны, разбивает утверждения, со­держащиеся в писаниях некоторых авторов, согласно которым в ноя­бре 1938 года победа франкистов рассматривалась, по сути дела, как свершившийся факт.

А с другой стороны, она дает по­нять, что правительство Негрина делало в некотором роде ставку на то, что «западные демократии» осознают наконец, пусть и с запоз­данием, опасность развязывания войны Гитлером и Муссолини в Европе, которая поставит под угрозу их собственное существова­ние.

В чем же заключалась эта став­ка?

Она сводилась к выдвигаемому им постулату, что в тот день, когда «западные демократии» осознают эту опасность, Лондонский пакт (то есть соглашение о невмеша­тельстве) будет денонсирован, и Испанская республика сможет обеспечить себя всем необхо­димым ей вооружением, чтобы на­чать решающее наступление на всех боевых фронтах. Что наверня­ка и произошло бы — принимая во внимание низкий моральный дух во франкистской зоне, — если бы удалось устранить неравенство в вооружении и изменить всю перс­пективу с военной точки зрения.

Не означает ли упоминание об этих расчетах правительства Нег­рина, что мы вступаем в область исторических домыслов?

Никоим образом.

В этих расчетах не было ничего несбыточного. Что тогда было не­вероятным в глазах значительной части испанского и международно­го общественного мнения, так это пассивность или же попуститель­ство руководителей «западных де­мократий» в отношении Гитлера, Муссолини и Франко. Единствен­ным связным объяснением этой пассивности может быть лишь их классовая позиция, к примеру, Чемберлена, стремившегося к до­стижению договоренности с дикта­торами, причем это стремление обернулось ослеплением, в резуль­тате которого гроза разразилась над его собственной страной.

Как бы то ни было, возвращаясь к битве на Эбро, несомненно одно: если бы Народная армия не осуще­ствила с марта по июль 1938 года грандиозный (в истинном значении этого слова) поворот в событиях, позволивший ей развить июльское наступление, Франко никогда не изменил бы внезапно своей страте­гии.

В действительности та ставка, которая делалась правительством Негрина на этот новый поворот в войне, была единственно возмож­ной, хотя бы потому, что Франко категорически исключал какой-либо иной выход, могущий поло­жить конец войне, кроме собствен­ной победы.

Альтернативные условия были непреложными: продолжать войну до победного конца в ожидании или надежде на то, что произойдут новые сдвиги в международном плане, или же безоговорочно капи­тулировать, как того требовал «генералиссимус».

Любой третий путь, как это по­казал дальнейший ход войны, ис­ключался.

Неосуществимо, катастрофично, самоубийственно — все это было сказано в адрес республиканского лагеря.

Но совокупность оснований, по­будивших предпринять наступле­ние на Эбро, приводит нас к мыс­ли, что суждения многих историков апостериори относительно того, что наступление на Эбро было ошибкой, выглядят довольно сомнительными.

Читая их, вспоминаешь столь распространенную слабость — ут­верждаться в своей правоте за­дним числом, что в карикатурной форме звучит как смехотворное: «Я же вам говорил!»

Итак, весной и в начале лета 1938 года как в республиканском лагере в Испании, так и в Европе игра еще не была сыграна до конца. Дело во­все не обстояло так, что силы, стре­мившиеся дать отпор фашизму в Испании и в Европе и в итоге про­игравшие это сражение, заранее обрекали себя на подчинение фа­шистскому правопорядку. Если не считать Испании, которая окажет­ся под пятой франкизма, произош­ло совершенно обратное, а судьба

219

Испанской республики, если сфор­мулировать коротко, явилась из­держкой в этом испытании.

При таком подходе республикан­ское наступление на Эбро, несмо­тря на тяжелые потери как в людях (три четверти личного состава, уча­ствовавшего в боях, выбыло из строя), так и в боевой технике (от авиации осталась десятая часть), представляется нам обоснованным актом, чьи трагические масштабы обрисовались лишь в финале.

С республиканской стороны — я хочу засвидетельствовать это — участники битвы, солдаты, офи­церы, полководцы и бойцы, были движимы в большинстве своем надеждой. Они не были персонажа­ми трагедии, раздавленными, под­талкиваемыми неведомой, темной силой. Они сражались отважно, с пониманием цели, бросая вызов судьбе, которая не была заранее ни предначертана звездами, ни обус­ловлена их психикой, а была связа­на с тем оборотом, который в ко­нечном счете приняло именно в этот отрезок века грозное классо­вое противоборство в международ­ном масштабе. Когда начиналось наступление на Эбро, поворотный момент, я на­стаиваю на этом, еще не был до­стигнут. И об этом должен по­мнить историк, иначе не будет соблюден один из аспектов стоя­щей перед ним задачи, а именно до­стоверность при восстановлении события, являющегося для него объектом изучения. Без этой досто­верности история превратится лишь в тусклую вереницу теорети­ческих построений или же конста­тации, из которых будут сознатель­но изъяты или же необъяснимо упущены человек, люди и обще­ство той эпохи.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

Путь к Мюнхену

 

Плоды «умиротворения»

 

15 сентября фюрер подошел к критической фазе предпринятого им чудовищного шантажа с по­мощью военной угрозы, а две неде­ли спустя уже пожинал его плоды. Шантаж завершился Мюнхенским соглашением. Иначе говоря, «западные демократии» капитулиро­вали перед требованиями гитле­ровского Третьего рейха и Италии Муссолини.

Гитлер начал эту своеобразную карточную игру тотчас же после аншлюса Австрии (13 марта), при­чем крупнейшие западные державы и пальцем не шевельнули, чтобы воспрепятствовать ему.

В это самое время французское и английское министерства ино­странных дел, считая Испанскую республику обреченной, предлага­ли правительству Негрина свои по­среднические «услуги», с тем чтобы оно начало переговоры с прави­тельством Франко, или же, назы­вая вещи своими именами, капиту­лировало.

Необыкновенная легкость, с ка­кой Гитлер провернул аншлюс, за­ставила его тут же остановить свой выбор на Чехословакии, с тем чтобы завладеть этой страной с помощью шантажа или же си­лой.

Будучи уверен, что в Лондоне у руководства стоят сторонники по­литики «умиротворения» и что в Париже правительство Даладье, сменившее эфемерный кабинет Блюма, настроено аналогично, диктатор пошел ва-банк.

Свой проект он решил реализо­вать с барабанным боем. Ухватив­шись за так называемую «судетскую проблему», он за короткое время превратил ее в повод для войны.