Новые маневры противников «войны до победного конца»

 

Если весной 1938 года прави­тельство Негрина сумело выпра­вить за несколько недель военную ситуацию, доказав своими много­сторонними мерами, что мрачные предсказания относительно неиз­бежного краха и прекращения ка­кого бы то ни было сопротивления следовало отнести за счет паникер­ских настроений, то претворение в жизнь задач в политическом пла­не оказалось куда более тяжелым делом.

Правда, «капитулянты», ярост­ные сторонники «переговоров» по­шли на попятный, но они не упус­кали случая, чтобы время от вре­мени не дать залп по «прави­тельству войны», последнее же, не желая прибегать к принуди­тельным мерам в их отношении, старалось в первое время делать вид, что не замечает их пораженче­ских устремлений.

Но в середине июня, когда пра­вительство Даладье закрыло пире­нейскую границу, они активизиро­вались в такой степени, что в Бар­селоне прошел слух о предстоящем якобы сформировании нового ка­бинета министров в составе Ларго Кабальеро, Индалесио Прието и Хулиана Бестейро (все три — социа­листы) на смену правительству Не­грина.

Эти слухи, умело распростра­няемые, совпали с поездкой Хуана Негрина в Мадрид, куда он вынуж­ден был направиться, чтобы озна­комиться с обстановкой в Цен­трально-южной зоне, где внезапно после падения Кастельона, города, расположенного на Средиземно­морском побережье, примерно в сотне километров от Валенсии, со­здалась напряженная обстановка. В столице Негрин пробыл недол­го. Глава правительства посетил фронт, где царило полнейшее за­тишье, встретился с главными вое­начальниками и выступил 18 июня с речью по радио, главной темой которой были «13 пунктов».

Встревоженный слухами относи­тельно реорганизации кабинета

195

министров, чей истинный смысл был ему ясен, он поспешно вернулся в столицу Каталонии. Хулиану Сугасагоитиа он сделал горькое призна­ние:

«Политическое болото, недолго заставив себя ждать, снова зашеве­лилось... У меня, откровенно го­воря, это вызывает некоторое омерзение... Если бы народ и ар­мия знали все, что происходит, они бы нас всех вымели и были бы правы. Но еще не настал час, чтобы рассказать обо всем этом... Кое-кто в своем безрассудстве и ни­зости не останавливается перед тем, чтобы подстрекать к пре­дательству, и, встав на путь интриг, стремится к тому, чтобы нас заду­шили извне...»

В этом признании он имел в ви­ду прежде всего Индалесио Прието и правосоциалистического лидера Хулиана Бестейро. Бестейро с на­чала военных действий держался в стороне от военных инициатив На­родного фронта, а в мае 1937 года президент республики Мануэль Асанья поручил ему, увязав это с его поездкой в Лондон на церемо­нию коронации Георга VI, где он должен был официально предста­влять Испанскую республику, по­зондировать почву в Форин оффис относительно того, чтобы эвен­туально начать мирные перего­воры с Франко, не ставя об этом в известность даже Ларго Кабалье­ро, лидера социалистов, занимав­шего в то время пост председателя совета министров.

По возвращении в Валенсию Бе­стейро не счел нужным отчитаться перед главой правительства отно­сительно своих переговоров в Лон­доне. Он вернулся в Мадрид и вскоре благодаря своей многолет­ней деятельности в рядах социалистического движения и своей репу­тации человека, связанного с уни­верситетскими кругами (он читал курс логики на филологическом факультете), стал «мозговым цен­тром» клана сторонников «перего­воров», причем, витая в облаках, он в пылу своих антикоммунисти­ческих страстей ни минуты не за­думывался над тем, что, начнись при его содействии эти перего­воры, он же и станет одной из иску­пительных жертв и Франко даже из милосердия не проявит к нему великодушия *.

Как далеко зашел Бестейро в своей попытке сбросить Негрина в июне 1938 года? Вошел ли он в сго­вор с Ларго Кабальеро, которого он всем сердцем ненавидел, и с Прието, с которым его связывали политические взгляды?

Мы об этом знаем прежде всего из слов самого Негрина, который в порыве гнева и негодования и же­лая облегчить душу, поведал Сугасагоитиа:

«Я потребовал, чтобы мне при­слали из-за рубежа фотокопии не­которых документов. Они в моих руках. Эти свиньи, эти предатели не шелохнутся из опасения, что я их разоблачу».

Прието, находившийся в тот мо­мент в Барселоне, внезапно поез­дом отправился в Париж. Мы рас­полагаем, кроме того, текстом ин­тервью, которое Хулиан Бестейро дал австралийскому сенатору по фамилии Эллиот, владельцу ряда газет в Мельбурне, приехавшему в Мадрид, чтобы встретиться с ним.

Это интервью, публиковать ко­торое в республиканской зоне не разрешила цензура, произвело сен­сацию в западном мире, и не без оснований.

С одной стороны, из него явство­вало, что на вопрос, согласился ли бы он сформировать новое прави­тельство, чтобы попытаться поло­жить конец войне путем перегово­ров с помощью посредников, Бе­стейро ответил утвердительно, до­бавив, что единственным усло­вием, которое он поставил бы, была бы абсолютная свобода вы­бора министров. Прозрачный на­мек на Негрина, от которого он из­бавился бы, как и от его «прави­тельства войны».

С другой стороны, ответ Бестей­ро подтверждал, что «шаги были предприняты» и с ним велись пере­говоры, с тем чтобы он взял на се­бя формирование такого прави­тельства.

Когда же в конце интервью Бе­стейро попросили выразить свое отношение к выступлению Нег­рина по радио Мадрида 18 июня, в котором тот отдавал должное самопожертвованию бойцов На­родной армии, защищавших национальную независимость, Бе­стейро раскрыл себя полностью.

«Я не верю в его искренность, — сказал он. — Тактика коммунистов, которая сводится к тому, что они восхваляют то, что ни в грош не ставят, хорошо известна. Что ка­сается его трактовки истории Ис­пании [содержавшейся в речи Негр­ина — Ж. С.], она как нельзя более реакционна. Под нею могли бы подписаться не только фашисты, но и карлисты».

Для мирового общественного мнения это означало объявление войны Негрину. Переведя разговор на эту тему, Хулиан Бестейро отда­вал себе отчет, что его оценка при­дется по душе западным прави­тельственным кабинетам, уж не говоря о Франко и его союзниках.

Характеризуя «тактику» Негрина как «коммунистическую», этот ка­бинетный университетский деятель дал волю очень давним пристрас­тиям, поселившимся в его сердце с 1920-х годов, но он допустил не­точность, тем более очевидную, что правительство Негрина вклю­чало 5 министров, принадлежавших

____________

* Что и произошло позже: хунта Касадо, предавшая республику, бежала на англий­ском военном корабле, а Бестейро, встречав­шего франкистов и интервентов в Мадриде, приговорили к пожизненному заключению. Он умер в тюрьме. — Прим. перев.

196

к ИСРП, и одного-единственного представителя КПИ. На этом инцидент был исчерпан, но он таил в себе недобрые предзнаменова­ния.

Через несколько дней, 18 июля 1938 года, в связи с отмечавшей­ся второй годовщиной поражения, которое потерпели генералы-из­менники в своей попытке государ­ственного переворота на двух тре­тях Пиренейского полуострова, президент республики Мануэль Асанья выступил в Барселоне с ре­чью, в которой за каждым словом таился намек на трудности текуще­го момента и на необходимость прекратить сопротивление и до­стигнуть мира между испанцами.

Судя по всему, Асанья говорил не только от своего имени, но и от имени всех тех в «коридорах вла­сти», кто думал, как он. И в этом смысле дуэль между этими двумя людьми выходила за пределы их личной неприязни и становилась чем-то вроде публичной конфрон­тации, предметом которой явля­лась дальнейшая судьба сопротив­ления внутренней и внешней агрес­сии.

Я присутствовал на этой церемо­нии, которая в каких-то своих ас­пектах напоминала смертельную схватку на арене.

Асанья был свирепо мягок. Не­грин невозмутимо принимал каж­дую из бандерилий, вонзаемых в него доном Мануэлем.

В этой дуэли, где Асанья атако­вал, а Негрин был лишен даже воз­можности действенно отреагиро­вать, был один недопустимый мо­мент, заставивший главу прави­тельства напрячься, когда Асанья, говоря о том благе, которое являет собой мир вообще, в завуалирован­ной форме и не входя в подробно­сти заговорил о демарше, предпри­нятом по указанию Негрина с целью уведомить итальянское пра­вительство, что, если итальянская авиация, базировавшаяся на Паль­ме (Мальорка), будет продолжать бомбить Барселону, республикан­ский флот в свою очередь может начать бомбардировку порта Ге­нуи.

Президент республики дословно сказал следующее:

«Абсурдно предположить, что кто-либо из тех, кто облечен из­вестной ответственностью в Ис­панской республике, возымел бы желание или даже намерение разре­шить наш внутренний конфликт, провоцируя европейский пожар... Пусть утихомирят свое распален­ное воображение те, кто ждут или же опасаются, что правительство республики предпримет отчаянные шаги... Я со своей стороны не мог бы пойти на то, чтобы дать явное согласие, будь оно даже молча­ливым, на какой бы то ни было акт какого бы то ни было правитель­ства, вдохновляемого непосред­ственно или косвенно планами превращения войны в Испании во всеобщую войну».

Это обвинение, брошенное Негрину публично, было ударом ниже пояса.

Неделю спустя, когда Народная армия, к изумлению всего мира, форсировала Эбро, тот же Асанья, внезапно приободрившись полу­ченным известием, горячо поздра­вил Негрина и Народную армию.

Что это? Двойная игра? Непо­стоянство?

Вернее всего, непостоянство — не­постоянство кабинетного работни­ка, внезапно воспылавшего жела­нием увидеть Испанскую республи­ку одержавшей победу над всеми врагами, но и двойная игра, по­скольку не успеет пройти и не­сколько дней после того поворота в событиях, который принесло на­ступление на Эбро, как тот же че­ловек тайком войдет в контакт с британским поверенным в делах в Барселоне Джоном Лэшем, чтобы вновь вернуться к своему излюб­ленному коньку — переговорам с Франко.

Таким был президент Асанья.

 

Форсирование Эбро

 

Это произошло 25 июля 1938 го­да, в 0 часов 15 минут, после пяти­десятидневной подготовки, к кото­рой главный штаб франкистов, убежденных, что они в тот же день овладеют Валенсией, отнесся с пре­небрежением и без должного внимания. Армия Эбро численностью примерно в 100 тысяч человек бро­сила свои отборные части на фор­сирование водного барьера, счи­тавшегося непреодолимым, реки Эбро; ее ширина в этом месте была от 80 до 150 метров, и она устремлялась здесь к своему устью со скоростью от одного до двух ме­тров в секунду.

Идея этой смело задуманной операции пробивала себе путь с се­редины мая и имела несколько вариантов.

Автором первого из них был ко­мандующий войсками армии Эбро Хуан Модесто Гильото, старший офицер Народной армии, вышед­ший из рядовых. Вариант этот сво­дился к тому, чтобы с учетом по­ставок оружия, следовавших одна за другой с 17 марта, когда была вновь открыта пиренейская грани­ца, быстро разработать план фор­сирования реки (набросок этого проекта хранится в испанском Во­енно-историческом архиве).

После того как о нем был уведо­млен начальник генштаба Висенте Рохо, который в свою очередь со­общил суть этого плана председа­телю совета министров и военному министру Негрину, план к началу июня, претерпев изменения, превратился по сути в то, что сам Рохо охарактеризовал как «наступатель­ное движение армии Каталонии на юг», с тем чтобы соединиться с ар­мией Леванта, оборонявшей Ва­ленсию. Но тут правительство Даладье закрыло границу (13 июня), и запасов оружия, полученных до этого, оказалось недостаточно, чтобы обеспечить операцию таких масштабов. Пришлось вернуться к проекту, который, будучи доста­точно значимым сам по себе, не ставил перед собой столь масштаб­ных целей.

Генерал Рохо взялся за его раз­работку, не без некоторого сопро­тивления со стороны советских во­енных советников, считавших эту операцию, учитывая связанные с нею опасности и закрытие пиреней­ской границы, рискованной. Но в конце концов начальнику генераль­ного штаба удалось их убедить, что для спасения Валенсии не было иного пути*. При содействии главы правительства Хуана Негрина (его участие было строго се­кретным) Рохо закончил разработ­ку плана. Он в основных чертах состоял в следующем.

Форсировать Эбро с двух сторон большой излучины, которую река образует перед своим устьем.

С севера достичь возвышенно­стей Фатарельи, а с юга Сьерра-де-Пандольс и Сьерра-де-Кабальс; охватывающим маневром срезать зону внутри треугольника Аско-Кампосинес - Мора-де-Эбро и Бенифалет.

Прорваться в глубину от Фата­рельи и Бенифалета к северу и югу небольшого городка Гандеса (важ­ного узла шоссейных дорог), окру­жить город и занять его.

Параллельно наступлениям на главных направлениях предпринять две вспомогательные операции, од­ну в северном направлении между Файоном и Мекиненсой (с целью перерезать коммуникационные ли­нии противника), а другую на юге, в секторе Ампоста, неподалеку от устья реки (с целью отвлечь внима­ние

Наступление республиканских войск на Эбро (25 июля 1938 года)

1 - Исходный рубеж наступления 2-Первоначально намеченный рубеж на­ступления 3-Достигнутый рубеж

противника и облегчить выпол­нение главной цели захватом гори­стой зоны).