ВОЙНЫ С ТУНГУСАМИ И ЮКАГИРАМИ

 

Столкновения чукоч с тунгусами происходили в глубокой древности и почти совершенно не отразились в народных сказаниях. Одно или два сказания, повествующие об этом, очень коротки и бедны подробностями. Сказания самих восточных тунгусов, напротив, изобилуют подробностями о приходе чукоч и борьбе их с тунгусами, заселявшими страну. Что касается юкагиров, то чукотские сказки почти совсем не упоминают о них. Но юкагирские предания отмечают, что чукчи и юкагиры жили мирно и дружно. Когда юкагиры неумышленно убили одного чукчу, они горестно воскликнули: "Солнце, посмотри, мы убили своего брата"[270]. Но чукотские сказания ничего не говорят о Veemьlьt ("поречанах"), как они называют юкагиров.

 

ВНУТРИПЛЕМЕННЫЕ ВОЙНЫ

 

В чукотских сказаниях встречается несколько описаний войн между различными частями чукотского племени. Даже в настоящее время чукчи с большим недоверием смотрят на некоторые отдаленные группы оленных чукоч. Такими группами являются, например, оленеводы района Чауна в представлении колымских чукоч, а на Тихоокеанском берегу такой же дурной славою пользуются чукчи Телькепской тундры. Об этих ветвях оленных чукоч обычно говорят, что они "скверные" люди, бедные, нерадивые и беспечные. Они, в свою очередь, платят той же монетой, и на почве взаимных оскорблений и насмешек между разными группами часто разгораются ссоры и драки.

В одной из сказок говорится о том, как "Кивающий головой", Əlennut и "Крикун" отправились в поход на коряков.

"По дороге они зашли к Ajvatlat[271]. Они жили на берегу озера. Большое было озеро, совсем толстый лед. На середине озера вырублена прорубь. "Идите, принесите воды!" - сказал младшим "Кивающий головой". Пошли за водой. Около проруби стоит Tave. Ноги широко расставил, большой человек, силач. "Что вам надо?" — "Мы за водой". — "Не будет вам воды". Они пошли обратно. "Почему вы не принесли воды?" — закричал Əlennut. "Tave не дал нам. Иди теперь сам". — "Я пойду", — сказал "Крикун". — Взял котел, спустился с берега. Подошел к проруби. "Уходи отсюда". — "Не дам тебе воды". "Крикун" подошел к нему, поставил котел на лед, схватил Tave и повернул его головою вниз. Он пробил его головою тонкий ледок на проруби, потом отшвырнул его в сторону, набрал воды и пошел назад. Восточные схватились за копья. "Стойте! — закричал "Кивающий головой". — Разве можем мы ссориться, если мы одного племени? Лучше пусть мы пойдем и обратим свой гнев на людей другого племени". Тогда наладился мир между ними, и все вместе они пошли на Таньгов.

На Анюйской ярмарке в 1895 году, о которой я уже упоминал выше, Əjgeli, "главный чукотский начальник", затеял ссору с людьми с Чауна. Один человек с Чауна был убит. Əjgeli, который был по обыкновению пьян, увидев труп убитого, громко сказал: "А, человек с Чауна! Собаке — собачья смерть!" Он даже толкнул труп ногой. Люди с Чауна узнали про это и решили заставить его раскаяться в своих словах. На следующий день они встретили его, когда он ехал в русский поселок, и хотели остановить его и отнять оленей. Ему удалось вырваться и уехать от них. Тогда они заявили, что убьют Əjgeli, так же как русские убили одного из их числа. Əjgeli пришлось уехать с ярмарки. Я был тогда с ним. Первые пять дней мы ехали очень быстро, боясь погони. За три года до этого Əjgeli и его люди поссорились с людьми с Чауна и дело чуть не дошло до убийства.

Менее значительные ссоры возникают иногда из-за оленьих пастбищ. Сказка о "Счастливом женихе" содержит очень интересный эпизод такого рода.

"Вернулся с пастьбы старший сын, говорил отцу: "Ох! Сосед на нашем пастбище пасет!" Говорит: "Чем же он рассержен, что так делает? Это пастбище для осени, почему он занял мое пастбище, разве дальше мало места? На что он гневается?" Говорит: "Это отнесите туда и воткните на пастбище". Дал им стрелу с деревянным наконечником: "Этим возвращу у него землю! Дам знак запрещения!" Они пошли на пастбище и воткнули. Поставили там стрелу и потом осенью собственное стадо пригнали. Посмотрели, а стрелы нет, — унес другой пастух, сосед. Ищут ее везде, смотрят, а все моховище потоптано. Стали искать на огнище, нашли там обгорелый кусок стрелы. Чужую стрелу он, кажется, употребил, чтобы вскипятить котел (ибо так велика стрела). Вскоре после этого они перекочевали на другое место. Кочует осенью тот сожигатель стрел, они, недвижные, его видят. Кочует поезд, проходит мимо, вытянулся длинной линией. Лук достал старик, пять оленей убил, одного за другим, так что пять нарт остановились. Люди обидчика запрягли своих оленей в нарты, пешком медленно пошли. Так старик отомстил за сожженную стрелу".

Насчет приморских жителей я упомяну, что между селениями Lũren и Janra-ŋai существовала древняя вражда, тянувшаяся более чем через десять поколений и не исчезнувшая окончательно даже и в настоящее время.

 

РАБЫ

 

Чукчи называли рабов: мужчин — purel, а женщин — ŋaucgьn. Последнее название есть просто вариант слова ŋəusqət ("женщина"). Другими синонимами слова purel являются əmulьn, vьjolьn, gepьlьn. Собственно говоря, purel — это иноплеменник, взятый в плен, или иногда — человек своего племени, порабощенный в силу обычая кровной мести. Я буду говорить об этом ниже. Əmulьn означает также "слабый", "хилый" и употребляется как ругательство, в особенности с приставкой ciq (ciq-əmulьn — "очень слабый"). Vьjolьn означает "помощник" и применяется также и по отношению к духам — помощникам шамана. Gьpьlьn значит "работник" и применяется ко всем работникам — мужчинам и женщинам, даже к родственникам. Тем не менее все эти слова употребляются в презрительном смысле и ими пользуются как ругательствами. Все эти слова почти без всякого различия применяли по отношению к настоящим рабам.

В настоящее время рабов у чукоч не существует. Однако воспоминания о рабстве очень свежи и ярки. Так, например, двое знакомых мне чукоч — Araro, очень богатый оленевод с западной тундры, и Ajŋanwat — считали себя потомками рабов иноплеменников из племени Таньгов. Соседи нередко подсмеивались над их происхождением, называя их poralcьnьn ("рабское отродье"). Между ними и их предками-рабами было уже несколько поколений. Ajŋanwat считал себя Таньгом по происхождению, несмотря на то, что даже прапрадед его жил среди чукоч и говорили на их языке. Заклинания, которыми владел Ajŋanwat, как это вообще подобает всякому чукче-оленеводу, действительно упоминали его происхождение от Аталь-Таньгов (то есть от чуванцев).

В сказаниях часто встречаются рабы, мужчины и женщины, взятые в плен во время войны. В сказании об "Əlendi и его сыновьях" подробно описывается раб, по происхождению Ajwan. Герой побеждает его в единоборстве. Затем, чтобы ослабить его сопротивление в дальнейшем и сломить его дух, он избивает его увесистой дубиной по мускулам всех мягких частей тела. После этого он крепко привязывает его к шесту и увозит его с собою на нарте, как бревно. Тот стонет от боли, просит пить. В доме победителя он становится пастухом. За малейшую провинность хозяин жестоко избивает его. Раб отомщает ему предательством, и в конце концов хозяин убивает его.

Лучшими рабами считались подростки, юноши и девушки. Случалось, что их брали в плен вместе со стадом, которое они пасли, именно потому, что они знали свое стадо лучше, чем их победители. В сказке о Talo, воспитаннике Таньгов, герой после победы над врагами отбирает у них пятнадцать стад и вместе с ними восемьдесят молодых рабов. Все остальные пленные были убиты. В сказке о "Превращенном шамане" шаман отбирает у врагов несколько стад и смешивает их в одно. При каждом стаде было по несколько молодых пастухов, и все они вместе составили толпу. Вернувшись домой, герой делит добычу, оленей и пастухов на две части и отдает половину своему брату[272]. С течением времени такие пленные смешались с чукчами, стада были перерезаны и съедены победителями, и часть их даже перешла во владение к их пастухам. В сказке об "Əlendi и его сыновьях" говорится, что даже вероломный раб Ajwan, если бы он вел себя лучше, получил бы от хозяина часть стада, хотя оно и не было военной добычей. Пленные женщины исполняли различные тяжелые работы, а также служили наложницами своим хозяевам. Иногда их продавали в другое стойбище, но в общем их положение очень мало отличалось от положения чукотских женщин.

За взрослую женщину платили большой мешок табаку (80 — 120 фунтов). Молоденькие девушки были дешевле. Чукотские торговцы продавали пленных женщин с Американского берега даже русским поселенцам. Но об этом я буду говорить в последней главе.

Я уже упоминал, что в настоящее время рабов у чукоч не существует. Мне рассказывали в поселке Valqatlen, что за несколько лет до моего посещения на одном оленном стойбище, недалеко от поселка, умерла старуха, проданная оленеводам приморскими чукчами, которые взяли ее в плен во время набега на жителей Американского берега. В последнее время она была бездетной вдовой и жила в стойбище брата своего первого мужа. Другие женщины называли ее с некоторым оттенком презрения "женщиной-рабыней" (ŋaucgьn).

Мне говорили, что в случае убийства кровавая месть может быть заменена порабощением одного из членов семьи убийцы. Этого человека заставляют выполнять всю работу, лежавшую на обязанности убитого. Так, например, родственники чукчи, убитого в 1895 году на Анюйской ярмарке, пришли на следующий год на ярмарку и потребовали уплаты за убитого. Им предлагали чай, сахар и табак. Они взяли все это, но затем заявили, что они хотят того казака, который убил их родственника, или хотя бы какого-нибудь другого казака. Он должен пойти с ними на тундру и жить в семье убитого, заменяя мужа его вдове и отца его маленьким детям. Только тогда нанесенная обида может считаться заглаженной. Они повторили свое требование и на следующий год и снова получили отступного чаем и другими товарами.

В подобных случаях человек, взятый из семьи убийцы, должен перейти в семью убитого и во всех отношениях заменить его. Мне известен другой случай подобного же рода. Pequl, чукча приморского происхождения, имел двоюродного брата, который ушел в пастухи к владельцу огромного стада на тундре близ реки Россомашьей. Спустя несколько лет он был убит в драке. Pequl отправился на реку Россомашью, чтобы отомстить за брата и получить вознаграждение. В виде выкупа (kьtkaw) он взял от семьи убитого много оленей и прихватил также и мальчика, сына сестры убийцы. Он так жестоко обращался с мальчиком, что тот даже пробовал покончить самоубийством. Тогда семья мальчика дала в обмен за него много живых оленей, и Pequl отпустил его домой. Pequl грозил еще взять из этой же семьи одну молодую женщину, но она сказала, что покончит с собой, если он ее увезет.

Я не знаю других случаев такой замены убитого родственника живым врагом, но мне рассказывали, что в старину такие случаи были не редки. С человеком, взятым из семьи убийцы, обращались как с рабом. Он должен был слепо повиноваться каждому распоряжению хозяина. В случае непослушания хозяин имел право убить его. Я думаю однако, что такие сообщения сильно преувеличены или, по крайней мере, рабы такого рода встречались у чукоч не часто.

Упомяну еще одну необычную подробность в сказании о войне между жителями Азиатского берега и острова Лаврентия, о которой я уже говорил выше. Здесь также после заключения мира одного человека оставляют добровольным пленником вместо человека, убитого в начале схватки. В настоящее время мне неизвестны такие случаи, за исключением упомянутых выше.

 

 

Глава IX. ПРАВО

 

 

СОВЕТ СЕМЕЙНОЙ ГРУППЫ

 

По имеющимся у меня сведениям, в древние времена, в случае какого-нибудь "неудобного дела", запутанного правового столкновения внутри семейной группы, собирался совет из стариков и молодых мужчин, принадлежащих к этой семейной группе. (Чукчи называют всякого рода неурядицы, раздоры и преступления[273] одним и тем же словом akawka-vaьrgьn — "неудобное бытие"). Старики садились и обсуждали дело. Молодые мужчины стояли сзади и молча слушали. Если недоразумения возникали между членами различных семейных групп, то для разрешения их собирались мужчины из обеих семейных групп. Старики каждой стороны выбирали одного или двух ораторов, которые говорили по очереди. Старики высказывались "за миролюбие" (am-jerketь), и молодые должны были повиноваться их решениям. Если соглашения достигнуть было невозможно или же заинтересованные стороны были недоступны никаким убеждениям, то старики говорили: "Пусть поиграют" — nuucvetьrkьnet[274]. Тогда оба спорщика вооружались копьями и вступали в состязание. Конечно, это лучше, чем неорганизованное мщение, но я не знаю, насколько действенны были решения совета. В настоящее время у чукоч нет ничего похожего на семейные советы и их совещания.

Мне уже приходилось упоминать, что чукчи очень красноречивы и многословны. Всякое событие, случающееся в их жизни, подробно обсуждается на ближайшем сборище — например, на празднике или во время оленных гонок. Каждый считает долгом высказать свое мнение. При таких обсуждениях, как правило, наибольшее значение имеют мнения стариков. Однако от таких обсуждений еще очень далеко до настоящего совета. В главе о браке я приводил сообщение Д. Меликова о "совете старейших", причем он утверждает, что такие советы существуют даже и в настоящее время. Там же я говорил, что, насколько мне известно, у чукоч в настоящее время таких советов нет. Закон устанавливается и поддерживается поступками отдельных людей, и не существует никаких общественных постановлений, осуждающих или наказывающих чьи-либо поступки.