Что случилось с цесаревичем Алексеем осенью 1912 г

 

В первых числах сентября 1912 г., находясь в охотничьей резиденции царя Беловеж, цесаревич, прыгая в лодку, ударился внутренней стороной левого бедра об уключину. Впоследствии сообщалось, что в «первое время после этого не наблюдалось ни болезненных явлений, ни сколько‑нибудь уловимых изменений в общем состоянии Его Величества».[840] Николай II в письме к матери так описывал этот эпизод: «…у него там несколько дней болела нога, как мы потом узнали, вследствие сильного и неловкого движения, сделанного им при вскакивании в шлюпку. Боткин тогда обнаружил у него кровоподтек и небольшую опухоль под животом у самого начала левой ноги. Так как опухоль рассосалась, и Алексей себя чувствовал хорошо по приезде сюда – я ничего не писал об этом».[841]

В ночь на 7 сентября 1912 г. «в левой подвздошной впадине» начались боли и появилась опухоль, которая и была тотчас же определена как «забрюшинное кровоизлияние».[842] Наследник был немедленно уложен в кровать, и в результате лечения «кровоизлияние это стало через три недели настолько незначительным, что почти вовсе не прощупывалось, и больной уже начал делать попытки становиться на ноги». 8 сентября 1912 г. Николай II записал в дневнике: «У Алексея нога продолжала болеть; он пролежал целый день в нашей кровати».

 

Спала. У коляски больного цесаревича Алексея: Пьер Жильяр, А. Е. Деревенько. 1912 г.

 

Через несколько дней семья Николая II переехала из Беловежа в Спалу.[843] Очевидец событий А. А. Вырубова вспоминала, что «первое время Алексей Николаевич был на ногах, хотя жаловался на боли то в животе, то в спине. Он очень изменился, но доктор не мог точно определить, где произошло кровоизлияние».[844]

28 сентября 1912 г. наследник, «желая сделать самостоятельно несколько шагов, упал».[845] Видимо, в это время в Спалу приехал учитель французского языка П. Жильяр. Внешний вид цесаревича произвел на свежего человека совершенно удручающее впечатление. Он писал, что «первые же мои впечатления ясно указывали на то, что виденные мной в заграничной печати известия о болезни цесаревича были не только не преувеличены, но давали далеко не полную картину по серьезности его положения».[846]

Во второй половине дня 2 октября началось «новое кровоизлияние в ту же область».[847] П. Жильяр упоминал, что в этот день ему удалось дать только один урок цесаревичу: «2 октября в присутствии его матери».[848] Вряд ли он путает число, поскольку это был его первый урок цесаревичу. И, видимо, ухудшение начинается именно во второй половине дня 2 октября 1912 г. и оно не было связано с падением наследника, как это следует из официальной версии.

Вырубова приводит иную причину внезапного ухудшения состояния здоровья цесаревича. Она описывает, что во время прогулки по тряским грунтовым дорогам, окружавшим имение, наступило резкое ухудшение состояния цесаревича. Он «все время жаловался на внутреннюю боль, каждый толчок его мучил, лицо вытягивалось и бледнело… когда мы подъехали ко дворцу, его уже вынесли почти без чувств. Последующие три недели он находился между жизнью и смертью, день и ночь кричал от боли».[849]

«Правительственный вестник» информировал, что в это время опухоль заняла «гораздо большее пространство, а именно: всю левую подвздошную область и всю поясничную той же стороны, причем внутренняя граница его заходила несколько за среднюю линию живота». Николай II в письме к матери отмечал, что «2 октября он начал жаловаться на сильную боль в том же месте, и температура у него начала подниматься с каждым днем все больше. Боткин объявил, что у него случилось серьезное кровоизлияние с левой стороны, и, что для Алексея нужен полный покой».[850]

4 октября 1912 г. срочно вызванные из Петербурга лейб‑хирург С. П. Федоров и лейб‑педиатр К. А. Раухфус прибыли в Спалу. Николай II 5 октября 1912 г. записал в дневнике: «Невеселые именины провели мы сегодня, бедный Алексей страдает вторично от внутреннего кровоизлияния. Первый раз это случилось в Беловеже. Проф. Федоров вчера приехал. Слава Богу, сегодня он нашел известное улучшение. Была обедня и завтрак с домашними. Поиграли в теннис… вечером поиграли в домино».[851]

 

Архивное дело «О болезни Наследника Цесаревича во время пребывания Их Императорских Величеств осенью 1912 года в Спале». 1912–1913 гг.

 

Позже, 20 октября, уже после того как состояние здоровья наследника стабилизировалось, в письме к матери, императрице Марии Федоровне, он писал об этих днях: «Выписали сейчас же прекрасного хирурга Федорова, которого мы давно уже знаем и который специально изучал такого рода случаи».[852] Воспитатель цесаревича П. Жильяр упоминал, что он видел в этот день вечером хирурга и «у него был очень озабоченный вид».[853]

Самый тревожный период в ходе развития болезни описан только в письме Николая II к императрице‑матери: «Дни с 6 по 10 октября были самые тяжелые. Несчастный маленький страдал ужасно, боли схватывали его спазмами и повторялись почти каждые четверть часа. От высокой температуры он бредил и днем и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль. Спать он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил „Господи, помилуй“».[854] Эти боли были связаны с тем, что кровь заполнила все внутренние полости в суставных сумках и непрерывно давила на нервные окончания.

 

Бюллетень о состоянии цесаревича от 8 октября 1912 г.

 

Телеграмма министра Императорского двора В. Б. Фредерикса к Председателю Совета министров

 

В дневнике же императора 6 октября 1912 г. появилась вполне бесстрастная запись: «С Алексеем перемен нет, только сон стал спокойнее», а далее, очень подробно, Николай II писал об итогах очередной охоты. Это было не свидетельством равнодушия к сыну, это была привычка «держать лицо» в любой ситуации и понимание того, что дневниковые записи рано или поздно станут достоянием множества самых разных людей.

О состоянии цесаревича 7 октября мы знаем только из дневниковых записей монарха: «Состояние Алексея без перемен, но в общем он был спокойнее и спал много днем. После обедни был большой завтрак; играли трубачи 3‑го Уральского каз. полка. Поиграл в теннис. После чая и до обеда посидел с Алексеем».

8 октября, по словам П. Жильяра, «положение еще ухудшилось. За завтраком было, однако, несколько приглашенных». Действительно, в этот день Николай II охотился и подробно перечислял в дневнике свои охотничьи победы. О сыне он в этот день писал: «После чая часто заходил к Алексею, кот. провел день спокойно; только к вечеру жар дошел до 39,4. Он много бредил и долго не мог заснуть».

В этот день было принято решение об издании регулярных бюллетеней о состоянии здоровья цесаревича. Они должны были дать хотя бы минимальную медицинскую информацию подданным о происходившем в эти дни в Спале. Это было непростым решением для царской семьи. Вырубова упоминала, что «Министр Двора уговорил Их Величества выпускать в газетах бюллетени о состоянии здоровья наследника. Доктора очень опасались, что вследствие кровоизлияния начнет образовываться внутренний нарыв».[855] Как писал П. Жильяр, «температура дошла до 39,6°, и сердце стало очень слабо, граф Фредерикс испросил разрешения Государя публиковать бюллетени о его здоровье: первый бюллетень был в тот же вечер выслан в Петербург. Значит, потребовалось вмешательство министра Двора, чтобы решились открыто признать серьезность положения цесаревича… Я понял, что эта болезнь в их глазах имела значение государственной тайны».[856]

Еще раз подчеркну: ситуация была настолько серьезной, что министр Императорского двора В. Б. Фредерикс, несмотря на противодействие императрицы Александры Федоровны, настоял на том, чтобы начали печататься бюллетени о состоянии здоровья наследника. И первой под ними, наряду с подписями лейб‑медика Е. С. Боткина и почетного лейб‑медика педиатра С. А. Острогорского, стояла подпись С. П. Федорова. А. А. Вырубова в мемуарах упоминала о том, что «на консультации они (С. П. Федоров и В. Н. Деревенко. – И. З.) объявили состояние здоровья наследника безнадежным».[857]

Начальник Канцелярии Министерства Императорского двора А. А. Мосолов упоминал о разговоре, состоявшемся у него в Спале с С. П. Федоровым в те критические для наследника дни. В этом разговоре Федоров обозначил свою особую позицию по поводу перспектив развития болезни цесаревича, который был уже объявлен врачами безнадежным. По его мнению, следовало «применить более энергичные средства», которые, однако, были более опасны. Вместе с тем Федоров выразил готовность взять на себя ответственность за их применение. Он спросил Мосолова: «“Сказать мне об этом императрице или сделать помимо ее ведения?” Я ответил, что не берусь давать советы, но, конечно, тотчас после его ухода передал этот разговор министру двора».[858]

Первый бюллетень был составлен вечером 8 октября 1912 г. В нем осторожно сообщалось, что «после случайного ушиба в левой подвздошной области появилось кровоизлияние, вследствие которого стала постепенно подниматься температура».[859] Его подписали почетный лейб‑хирург С. П. Федоров, лейб‑медик Е. С. Боткин и почетный лейб‑медик С. А. Острогорский. Телеграмма с текстом бюллетеня была сдана в «Правительственный вестник» ночью. Позже, с 10 октября, бюллетени подписывал и лейб‑педиатр К. А. Раухфус.

9 октября Е. С. Боткин писал в письме к родным: «Я ничего не в состоянии делать, кроме как ходить около него».[860] Николай II записал в дневнике: «Оставался в комнате Алексея до 2 ч., когда он начал успокаиваться и засыпать. День провел в общем хорошо и часто спал, темп. опять 39,5. Утром недолго погулял с дочерьми. После завтрака поиграл в теннис. Сидел у Алексея попеременно с Аликс. Вечером была штреке.[861] Осмотр трофеев сопровождался музыкой, и между другими два моих оленя – с охоты 6‑го октября и вчерашней».[862]

В газетах напечатали первый бюллетень о состоянии здоровья наследника. Реагировали на газетное сообщение по‑христиански, с огромным сочувствием. В городах служились молебны, в самой Спале устроили палатку, куда сходились окрестные крестьяне, которые с глубокой скорбью молились о здоровье цесаревича. Вместе с тем во многих газетах высказывалась мысль о том, что информации об этом важнейшем для страны событии поступает из Спалы крайне мало. Так, в газете «Новое время» в заметке под названием «Народная тревога» указывалось, что читатели «хотели бы знать подробности: точную житейскую картину… как и при каких обстоятельствах ушибся наследник, что он перенес, как мучился? Все это не праздное любопытство».

После появления первого бюллетеня в Спалу направляется огромное количество самой разнообразной корреспонденции. Телеграфировали ближайшие родственники, требуя подробностей заболевания цесаревича. О том же писали и крупные сановники. Всем им за подписью В. Б. Фредерикса направлялись телеграммы, в которых жестко заявлялось: «К бюллетеням о состоянии здоровья Его Высочества посылаемым два раза в день в Петербург в печать от себя прибавить ничего не могу».[863]

Множество писем от самых разных людей содержало разнообразные медицинские советы. Все эти письма поступали к Е. С. Боткину. Среди них было и послание известного гомеопата П. А. Бадмаева, который также предлагал свои услуги. Он писал в Спалу: «Ужас объял меня, когда прочитал сегодня вечером бюллетень о состоянии здоровья государя‑наследника. Со слезами умоляю вас давать эти лекарства государю‑наследнику в продолжение трех дней. Я убежден, что после трех чашек отвара, принятых во внутрь, и одной чашки отвара для компресса снаружи улучшит состояние государя‑наследника и изменит температуру. Европа не имеет никаких средств против ушиба наружного и внутреннего, кроме льда, йода и массажа, особенно в острых случаях с высокой температурой».[864]

10 октября царь записал в дневнике: «Сегодня, слава Богу, наступило улучшение в состоянии здоровья дорогого Алексея, темп. опустилась до 38,2 после обедни, отслуженной законоучителем детей о. Васильевым, он принес св. дары к Алексею и причастил его. Такое было утешение для нас. После этого Алексей провел день совсем спокойно и бодро. Все воспряли духом… после чая отвечал на много сочувствующих телеграмм».[865]

Несколько ранее в этот день, когда казалось, что смерть цесаревича уже неизбежна, матери царь писал: «Мы решились причастить его утром, и сейчас же ему сделалось лучше, температура спала с 39,5 до 38,2°, боли почти прошли, и он заснул первым спокойным сном… Похудел он страшно».[866]

11 октября, как рассказывает П. Жильяр, «к полудню боли понемногу утихли, и доктора могли приступить к более полному обследованию больного, который до тех пор не позволял этого вследствие невыносимых страданий, которые он претерпевал».[867] Видимо, в этот же день «наконец наступил кризис, и ребенок начал выздоравливать, но это выздоровление было медленное».[868] Николай II бесстрастно зафиксировал в дневнике: «Алексей спал с перерывами, темп. была 38,0°. …Убил 3 оленей». Все‑таки это поразительно! При знании всех особенностей «царской работы» как‑то странно читать об очередной царской охоте буквально на следующий день после причащения умирающего наследника…

12 октября царь отметил: «Благодарение Богу, дорогому Алексею стало гораздо лучше, температура опустилась до 37,9 ° – его перенесли на диван, на котором он отлично поспал».[869] А далее – вновь об удачной охоте на оленей и количестве отростков на рогах убитых животных.

В этот день утром (по свидетельству М. Палеолога) произошел эпизод, который многие мемуаристы считают центральным в истории этой болезни. По словам М. Палеолога, утром «государыня в первый раз спустилась в гостиную… Я получила сегодня ночью от отца Григория телеграмму, которая меня совершенно успокаивает».[870]

Текст этой спасительной телеграммы в литературе приводится самый разный.[871] Также в историко‑медицинской литературе приводятся различные версии,[872] связанные с преодолением кризиса в заболевании цесаревича. По одной из этих версий, состояние больного, находившегося в забытьи, было тесно связано с эмоциональным состоянием матери, и после того как Александра Федоровна, получив телеграмму Распутина, успокоилась и ее отпустило страшное эмоциональное напряжение, состояние ребенка начало улучшаться.[873] На мой взгляд, вторая версия, даже без ссылок на авторитеты, выглядит предпочтительнее, потому что вера императрицы в Распутина на тот момент была беспредельна, и он воздействовал прежде всего на эмоциональное состояние как царицы, так и наследника. Впрочем, следует учитывать и то, что эта пресловутая телеграмма пришла в Спалу уже после кризиса в развитии болезни.

Очевидец описываемых событий А. А. Мосолов писал: «В два часа дня врачи пришли ко мне, и первое, что они сказали, было о том, что кровотечение цесаревича остановилось. При уходе я спросил его (С. П. Федорова. – И. З.), применил ли он то лечение, о котором говорил. Профессор махнул рукою и сказал, уже стоя в дверях: „И примени я его, при сегодняшних обстоятельствах в этом не сознался бы“. Он поспешно ушел».[874] Мы можем только предполагать, какие методы лечения мог планировать профессор‑хирург и применил ли он их на самом деле, но его досада, связанная с тем, что царская семья любое улучшение состояния наследника связывала только с Распутиным, совершенно очевидна. Однако, видимо, императрице запомнилась эта готовность врача рискнуть, когда все остальные медики расписались в своем бессилии, и этот эпизод только укрепил расположение императрицы к С. П. Федорову.

Так или иначе, но 13 октября «температура больного опустилась до 38,9. Через два дня опухоль в паху рассосалась».[875] Е. С. Боткин писал 14 октября: «Ему лучше… наследнику положительно стало лучше».[876] Николай II в этот день, среди прочего, записал: «Алексей спал хорошо; темп. Была 38,1 °», а затем вновь охота и убиты олени.

Записи в дневнике Николай II за 14–15 октября[877] рисуют картину устойчивой стабилизации в состоянии здоровья цесаревича, на фоне которого император совершал прогулки, активно охотился и играл в теннис. 16 октября в бюллетене сообщалось, что цесаревича перенесли в другую комнату, где он провел весь день, был в хорошем настроении и даже играл. Император в дневнике упоминает о некотором повышении температуры у цесаревича.[878] Преемник П. А. Столыпина, председатель Совета министров В. Н. Коковцев, приехавший 18 октября в Спалу, вспоминал: «До половины октября вся страна жила страхом близкой катастрофы. Я не решался беспокоить государя никакими делами, направляя их как мог, и только 10 или 12 октября стали получаться добрые вести о том, что непосредственной опасности нет, и государь разрешил мне прибыть в Спалу для доклада».[879] Он писал, что тревога в Спале еще не улеглась, и «все говорили шепотом, и у всех была одна мысль – миновала ли опасность с наследником Алексеем Николаевичем. На мой вопрос об этом государь сказал мне: “Было совсем хорошо, когда я телеграфировал Вам, потом мы опять пережили большую тревогу, а теперь снова я спокоен и уверен, что больше нечего опасаться”».[880]

 

Императрица Александра Федоровна и цесаревич Алексей. Октябрь–ноябрь 1912 г. Спала (?)

 

После окончания доклада Николай II сказал В. Н. Коковцеву, что хотел бы ознаменовать исцеление цесаревича каким‑нибудь «добрым делом» и поэтому решил прекратить дело по обвинению генералов Курлова, Кулябки, Веригина и Спиридовича в халатности, приведшей к убийству П. А. Столыпина. Он добавил: «Не сердитесь на меня, мне очень больно, если я огорчаю Вас, но я так счастлив, что мой сын спасен, что мне кажется, что все должны радоваться кругом меня, и я должен сделать как можно больше добра… Вас же прошу, Владимир Николаевич, объяснить в Совете министров, чем я руководствовался, и не судить меня».[881]

Отмечу, что мемуары В. Б. Коковцева отличает тщательное отношение к передаваемым фактам, и поэтому, вероятно, он неслучайно воспроизводит совершено неслучайные слова царя – «исцеление» (а не излечение), «мой сын спасен». Складывается впечатление, что это внезапное улучшение, после того как врачи уже приговорили наследника, было воспринято императором как чудо.

19 октября Е. С. Боткин писал: «Нашему драгоценному больному, слава Богу, значительно лучше… По ночам тоже еще дежурим».[882] В этот же день в газетах сообщалось, что «ввиду установившейся температуры и значительного улучшения в общем состоянии Августейшего больного, с 20‑го сего октября бюллетени будут выходить только по вечерам». К этому времени стало ясно, что кризис в развитии болезни позади, цесаревич будет жить.[883] Вместе с тем давление на министра двора В. Б. Фредерикса, который выдавал для печати жестко дозированную информацию, усилилось. В Спалу приходили письма и из‑за границы с просьбами предоставить объективные сведения о состоянии здоровья цесаревича. Так, один из английских корреспондентов просил такую информацию для публикации в консервативной прессе. Видимо, все это подтолкнуло царя принять решение о более подробном информировании общественности. 20 октября Николай II разрешил медикам подготовить для печати данные о ходе заболевания наследника.[884]

22 октября в официальном «Правительственном вестнике» опубликовали подробное изложение развития болезни. Констатировалось, что острый и тяжелый период болезни наследника миновал и появилась возможность дать общую картину заболевания «по нижеследующим данным пользующих Августейшего больного врачей». В статье сообщалось: «Подобные забрюшинные кровоизлияния, в виде последствия даже не очень сильной травмы, встречаются, как видно из специальной литературы, чрезвычайно редко и представляют собою совершенно определенную, крайне тяжелую клиническую форму (Haematoma retroperitoneale). Частью под влиянием всасывания излившейся крови, частью вследствие развивающегося вокруг нее реактивного воспалительного процесса, такие гематомы, т. е. кровяные опухоли, могут сопровождаться очень возвышенной температурой, каковая и наблюдалась у Его Величества. Естественным последствием таких обширных кровоизлияний является значительное малокровие, требующее иногда немалого времени для полного его излечения, а также может быть весьма длительное затруднение в свободном пользовании той ногой, со стороны которой была гематома, как следствие бывшего пропитывания кровью сгибающей бедро мышцы (Musculusileo‑psoas) и окружающей клетчатки, так и от продолжительного давления опухоли на соответствующий нерв».

 

График изменения температуры цесаревича во время болезни в октябре 1912 г.

 

Эта правительственная информация была подписана (20 октября 1912 г.) лейб‑педиатром К. А. Раухфусом, почетным лейб‑медиком С. П. Федоровым, лейб‑медиком Е. С. Боткиным, почетным лейб‑медиком С. А. Острогорским. Таким образом, начиная с октября 1912 г. заболевание цесаревича фактически утратило покров государственной тайны. И хотя диагноз – гемофилия – в заключении так и не прозвучал, для всех заинтересованных лиц он перестал быть тайной.

С конца октября 1912 г. состояние здоровья цесаревича постепенно стабилизируется.[885] Е. С. Боткин писал: «правда и несомненно значительно лучше, но он еще требует большого ухода».[886]

С 24 октября бюллетени начали выходить через день. 2 ноября в «Правительственном вестнике» было напечатано: «За последние четыре дня опухоль еще уменьшилась; выпячивание в подвздошной области уже почти не замечено, при ощупывании поясничная область свободна, внутренняя граница кровоизлияния на 1,5 сантиметра не доходит до средней линии, болезненности нет».

4 ноября 1912 г. царский поезд со всей семьей Николая II выехал из Спалы[887] и 5 ноября в восемь часов вечера прибыл в Царское Село.[888] Поезд, для того чтобы не потревожить больного, шел с минимальной скоростью, дорога от вокзала до Александровского дворца была специально выровнена. 6 ноября 1912 г. в газетах появилась последняя информация, связанная со здоровьем цесаревича.

Естественно, все врачи, принимавшие участие в лечении цесаревича были отмечены. 18 ноября 1912 г. Николай II подписал документы «По вопросу о вознаграждении врачей за пользование наследника Цесаревича». Почетный лейб‑хирург С. П. Федоров получил гонорар в 5000 руб. Кроме этого, ему начислили еще 1500 руб. за вторичную поездку в Спалу, продолжавшуюся шесть дней.[889] В конце 1912 г. Федорова утвердили в звании лейб‑хирурга. В приказе по Военно‑медицинской академии от 8 декабря 1912 г. сказано: «Высочайшим приказом по Министерству Императорского двора от 6 декабря за № 34 пожалованы: ординарный профессор академии, совещательный член Медицинского совета и Военно‑санитарного учебного комитета, почетный лейб‑хирург, доктор медицины, статский советник Федоров – в лейб‑хирурги с оставлением в занимаемых им должностях».[890]