Юность святителя Петра, митрополита Московского и всея России

 

 

(Память 21 декабря)

 

Велико значение для России святителя Петра‑митрополита. Он перенес из Владимира в незначительный тогда город Москву престол митрополичий и тем чрезвычайно способствовал усилению Москвы. Москва же явилась спасительницей России: она собрала в одно целое несокрушимое ядро множество отдельных княжеств, враждовавших между собой. Она сплотила русское племя в одно целое и тогда справилась со всеми врагами своими и стала расти богатырским ростом.

И теперь, когда бываешь в Московском Кремле, этой колыбели русской силы, кажется, что в воздухе замерли вещие слова, произнесенные Петром‑митрополитом великому князю Иоанну Данииловичу Калите:

– Если ты послушаешь меня, сын мой, и создашь храм Пресвятой Богородице, то и сам прославишься больше других князей, и город твой будет прославлен. Святители поживут в нем, и взыдут руки его на врагов его, и кости мои здесь положены будут.

Необыкновенными явлениями было отмечено детство святого Петра‑митрополита, как детство других избранников Божиих.

Он родился в юго‑западной части теперешней России, в земле Волынской, и происходил из состоятельной семьи боярского или купеческого сословия. Перед его рождением матери его было чудное видение. Ей казалось, что она держит на руках своих агнца; в рогах его вырастает густое дерево со множеством плодов и цветов, и, кроме того, среди ветвей светятся и благоухают яркие свечи. То было предзнаменование о тех чудных дарах, которые откроются в ее ребенке.

С семилетнего возраста мальчика отдали учиться Божественному Писанию. Сперва он учился плохо, печаля тем своих родителей. Как и многие другие будущие праведники, он от Бога должен был получить разумение.

И вот видит однажды он во сне, что приходит к нему некий муж в святительских ризах и говорит ему:

– Чадо, отверзи уста твои.

Петр открыл уста, и муж в ризах коснулся правой рукой его языка и благословил его, и тогда Петр почувствовал на гортани необычайную сладость. С тех пор он стал быстро усваивать себе грамоту и обогнал своими успехами сверстников.

И вот со страниц Священного Писания хлынули в душу впечатлительного ребенка новые образы, новые мысли. Он узнал о том, как люди все оставляли для того, чтобы работать Богу. Он почувствовал, что есть счастье уединения, счастье отречения от мира, счастье, когда человек стоит перед заветной иконой с тихой молитвой и от долго повторяемых священных слов что‑то чудное льется в раскрывшуюся душу, и ничто не сравнится для человека, принявшего духовный подвиг, с минутами такой уединенной, углубленной молитвы.

Он стал скучать среди мира тогда, когда еще не узнал мира, и в двенадцать лет упросил родителей отпустить его к Богу.

Недалеко от их местности был монастырь. Туда он и поступил. Воспитанный в роскоши и довольстве, он вел суровую жизнь: носил в поварню воду и дрова, мыл власяницы братьев и, кроме того, неукоснительно исполнял свое правило (положенный круг молитв). Первый по звону церковному приходил он к службам, последний уходил из опустелой церкви. Стоял он всегда прямо, не переминаясь с ноги на ногу, не прислоняясь к стене, как неподвижный столб.

С юности стал он обучаться искусству иконописания. Так что в житии его называют «иконником, чудным писателем». В Москве в большом Успенском соборе, созданном по его завету, стоят две написанные им иконы. Впоследствии преподобный на средства родителей своих устроил неподалеку от теперешнего Львова обитель на реке Рате, откуда был взят на Киевскую митрополию.

 

Обращение юноши Нифонта

 

 

(Память святителя Нифонта, епископа Кипрского, 23 декабря)

 

Повесть об обращении ко Христу от страшных беззаконий юноши Нифонта представляет собой одно из самых поучительных сказаний из жизни святых.

Нифонт был одним из тех людей, в которых природная мягкость допускает их, при искушающих обстоятельствах, до глубокого падения.

Провидя ту высоту, которой может достичь эта душа, Господь употребил чрезвычайные средства для привлечения ее к Себе. И Нифонт покаялся столь искренно, с такой полнотой и исключительностью, с которой он раньше предавался греху. И он стал одним из величайших праведников, тяжелой борьбой дошедших до совершенной чистоты, как раньше он был одним из величайших грешников.

Наряду с многогрешной девой Марией Египетской, впоследствии дошедшей до такой высоты нравственной, что Ангелы удивлялись ее высоте, с разбойником Вараввой, Моисеем Муриным – сияющими в лике святых, – повесть Нифонта лишний раз показывает миру, что нет той глубины падения, из которой человек не может подняться до лучезарной святости. Вместе с тем, повесть о юном Нифонте представляет собой потрясающий пример той заботы, какой печется о людях, о душевном их спасении общая Матерь человечества, благословенная Дева Богородица Мария.

Уроженец северной Азии, Нифонт был сыном знатного человека и в отроческом возрасте послан для образования в Царьград. Тут он был поселен в доме одного воеводы, и учителем к нему поставлен священник, живший при этом доме.

По нраву своему Нифонт был доброго сердца, смиренный малы чик, любивший ходить в церковь. Все, что касалось веры, радовало и умиляло его. Ему любо было видеть иконы, озаренные огнями лампад, слышать церковное пение. Он всей душой чувствовал, что мир не кончается тем, что он видит вокруг себя, что главная сторона людского существования где‑то там, вдали, за гранью видимой жизни.

Если бы у Нифонта не было дурных товарищей, то, можно думать, он после тихой юности вступил бы в брак по склонности и провел бы достойную жизнь. Но ему предстояло испытать тяжкое падение и, дойдя до последней степени разврата, содрогнуться над своей судьбой и начать то восхождение, которое привело его на высшую степень святости.

Те дурные знакомства, которые завелись у Нифонта, мало‑помалу стали изменять его нрав. Он не отрекался от церкви, не смеялся над своими прежними верованиями, но порочная жизнь так крепко охватила его, что ему не оставалось времени для молитвы, для посещения церкви. И мало‑помалу он стал проводить дни, не вспомнив о Боге ни утром, ни вечером, не осенив себя за сутки ни разу крестным знамением. Он стал жить беспечно и праздно, переходя от увеселения к увеселению. Ночи проводил всегда в компании товарищей и бесстыдных кутил, падая в плотские грехи, потом просыпался дома позже полудня, толкался на площадях между богатым и праздным людом, ходил на представления скоморохов… Все это убивало сердце и ум и требовало больших расходов.

Несколько раз, когда у него не хватало денег, Нифонту случалось пополнить свои недостатки кражами. Неправильная жизнь истрепала его нервы. Он стал раздражителен, при малейшем поводе ссорился и бранился с людьми. Вместе с тем, недовольный своей беззаконной жизнью, он к такой жизни склонял других, так что стал источником соблазна для царьградского юношества.

Один приятель Нифонта, человек добродетельный, который с ужасом смотрел на его жизнь, но не переставал по‑прежнему дружески жалеть его, сказал ему как‑то:

– Нифонт, как ты живешь? Что с тобой происходит? Ведь ты жив только телом, а душа твоя умерла, и лишь тень твоя ходит между людьми.

– Не укоряй меня, – отвечал ему с горечью Нифонт, – все равно моя песня спета. Я погиб безвозвратно, не мешай же мне наслаждаться спокойно сладостями.

Прежде Нифонт знал радость пылкой, искренней молитвы. Теперь же и молиться он не мог: словно какой камень лежал у него на сердце. Та женщина, в доме которой жил Нифонт, часто плакала над его судьбой. Она пыталась уговаривать его бросить эту жизнь, ссорилась с ним, даже била его, но это не помогало. Казалось, что Нифонт погиб действительно бесповоротно, что возврата из той тьмы беззаконий, в которой он валялся, уже нет.

Между тем благодать сторожила его и, на поучение миру, на Нифонте должна была совершить одно из самых блистательных и поразительных своих чудес…

При всем падении Нифонта у него было что‑то такое, что привлекало к нему его прежних друзей, людей хороших. Нифонт пришел как‑то к одному из таких друзей, Никодиму, и когда Никодим взглянул на гостя, то ужаснулся и не мог промолвить ни слова.

– Что с тобой? Отчего ты молчишь? – спросил Нифонт.

– Мне страшно смотреть на тебя, – отвечал Никодим. – Я никогда не видал тебя таким, как сейчас: у тебя лицо черное, как у эфиопа.

Это замечание товарища и тот ужас, который ясно выражался на его лице, глубоко потрясли Нифонта. Ему стало стыдно и страшно. Он закрыл лицо руками, так как ему казалось, что все видят его черноту, и печально пошел к себе домой.

«Горе мне, – думал он. – Если я так черен, что пугаю людей, как предстану я на суд Божий? Что мне делать теперь? Могу ли я покаяться, могу ли я спастись? Кто наставит меня к покаянию, как я скажу Богу “помилуй меня”, когда я весь в скверне?»

В таких мыслях пришел Нифонт домой. В нем происходила великая борьба. Добрый помысел внушал ему ночью, когда все стихало: «Припади всей душой твоей к Богу. Он пострадал за тебя, Он не отринет тебя. Вручи себя Его милосердию, и Он сотворит с тобой по воле Своей».

Но против этого благого помысла возражал Нифонту помысел злой, который внушал ему: «Если встанешь на молитву, то потеряешь рассудок, будешь уродом, и все станут над тобой смеяться».

Нифонт нашел силу успокоить себя таким рассуждением: «Если со мной не случалось никакого зла, когда я жил блудно, то неужели теперь, когда я стану молиться, выйдет что‑нибудь нехорошее?»

– Отойди от меня, бес, внушающий мне гибельные мысли.

И Нифонт нашел в себе силу встать ночью на молитву. Он бил себя в грудь, вопил к Богу о помощи и о прощении. Он не мог сказать ни слова в оправдание себя. Он знал, что он весь в язвах и во грехах. Его израненная душа, истосковавшаяся по Боге, мыслью о Котором он раньше жил, вопияла к Богу, просила пощады и билась у ног Его, как некогда грешница у ног Христа Спасителя.

Во время молитвы вдруг он увидел с востока набегающий на него страшный беспросветный мрак. Нифонт в ужасе лег на постель. Ему казалось, что этот мрак возвещает ему его гибель. Утром он заставил себя пойти в церковь. Великий шаг казался ему трудным. Он еле не побежал назад от порога церкви, но Господь помог ему.

Церковь была еще пуста, служители убирали алтарь, никто не стеснял Нифонта. Он подошел к иконе Пречистой Девы, так как всегда почитал Заступницу и Матерь рода христианского.

– Помилуй меня, – возопил он к иконе, – помоги мне по Твоей великой милости. Обрадованная, Чистая, помоги мне! Ты упование и надежда кающегося!

И тут совершилось чудо. Лик Богоматери просиял, и сладостная улыбка отразилась на лике Пречистой. Нифонт словно переродился перед этим чудом. Он понял, что Владычица жалеет его и готова помочь ему. Протягивая руки к иконе, он взывал:

– Господи, Кого послал Ты нам на помощь: Пречистую Свою Матерь! Ты воздвиг Ее как молитвенницу за нас!

С миром в душе, с надеждой, зародившейся в измученном сердце, приложился он к иконе Пречистой. Придя домой, говорил себе: «Смотри, окаянная душа, смотри, как возлюбил нас Бог, как идет нам навстречу, тогда как мы бежим от Него. Помощницей нам Он послал Свою Пречистую Матерь, а мы и Ее отвергаем».

Но темные силы не могли выпустить легко того, кого они так легко погубили. Ему предстояла тяжкая борьба. В первую же ночь в сновидении ему в виде одного бывшего товарища по распутству предстал дьявол: в глубокой печали стоял он и с укоризной смотрел на Нифонта. Нифонт спросил его, почему он так грустен.

– Вот уже третий день, – отвечал дьявол в образе товарища, – ты ходишь к своему другу Никодиму, и я скорблю, что ты забыл обо мне.

И на этом слове сновидение прекратилось. Нифонт понял, что враг рода человеческого удручен его покаянием. Он опять пошел немедленно в церковь Богоматери и молился до тех пор, пока снова на лике не отразилась сладостная улыбка. И тогда в сердце своем он почувствовал благодать. И с тех пор икона стала поддерживать его в его направлении. Если он делал что‑нибудь дурное, лик Богоматери, когда он становился перед ним на молитву, делался гневным и строгим.

Смиряя плоть свою, он иногда, затворившись в своей хижине, бичевал себя так, что от ран отпадали куски тела. Четыре года провел Нифонт в искупительном жестоком подвиге, и, наконец, на него сошла благодать Божия, которая никогда с тех пор не отступала от него. Он стал великим чудотворцем, страшным темной силе, был удостоен дивных видений и по прозорливости своей имел озарения, которые многое уясняли людям в тайнах духовной жизни.