Поведение ради большего блага

Скиннер подчеркивал настоятельную необходимость начать смотреть на вещи с точки зрения коллектива и коллективных ценностей. «Целенаправленное проектирование культуры и контроль над человеческим поведением, который оно предполагает, жизненно необходимы для дальнейшего развития человеческого рода», – писал он в книге «По ту сторону свободы и достоинства»[1098]. Необходимость развернуть человеческое поведение в сторону большего блага ясно просматривается еще во «Втором Уолдене», главный герой которого, Фрейзер, утверждает: «Факт в том, что мы не только можем контролировать поведение человека, но и должны это делать»[1099]. В конечном счете эта проблема воспринималась как техническая. «И каковы же методы и инженерные практики, которые будут формировать поведение членов группы, чтобы каждый бесперебойно функционировал на благо всех?» – спрашивает Фрейзер[1100]. Скиннер, устами Фрейзера, ратовал за то, что «спланированное общество» хорошо тем, что оно «направляет человеческий ум на правильный путь, на благо общества, а не на благо человека, обладающего этим умом <…> Для этого нужно сделать так, чтобы человек не забывал про свою личную заинтересованность в благополучии общества»[1101].

Пентленд понимает инструментарное общество как исторический поворотный момент, сравнимый с изобретением печатного станка или интернета. Оно означает, что впервые в истории человечества «у нас будут все данные для того, чтобы по‑настоящему познать самих себя и понимать, как эволюционирует наше общество»[1102]. Пентленд говорит, что «непрерывные потоки данных о поведении людей» означают, что все, от уличного движения и использования энергии до болезней и уличной преступности, будет точно прогнозироваться, что позволит создать «мир, где не будет войн и финансовых кризисов, где инфекционные заболевания быстро распознаются и предотвращаются, где энергия, вода и другие ресурсы не растрачиваются впустую, а органы государственной власти являются частью решения, а не частью проблемы»[1103]. Этот новый «коллективный разум» служит большему благу, и мы учимся «скоординированно» действовать на основе «социальных универсалий».

«Мы можем сделать огромные шаги вперед в области здравоохранения, транспорта, энергетики и безопасности, – пишет Пентленд, но сетует на препятствия, стоящие на пути этих успехов. – Основные препятствия – проблема конфиденциальности и тот факт, что мы пока не пришли к единому мнению о том, как достичь правильного баланса между личными и социальными ценностями». Как и Скиннер, он подчеркивает, что эта привязанность к ушедшей эпохе несовершенного знания угрожает подорвать перспективу идеально сконструированного будущего общества: «Мы не можем игнорировать те общественные блага, которые может обеспечить такая виртуальная нервная система…»[1104]. Пентленд избегает вопроса «большее благо для кого?» Как определяется большее благо, когда надзорный капитализм владеет машинами и средствами изменения поведения? «Благо» является нам уже ориентированным на интересы владельцев средств изменения поведения и их клиентов, для которых они стремятся обеспечить гарантированные результаты. Большее благо для кого‑то, но не обязательно для нас.

Планирование вместо политики

Скиннер жаждал вычислительных возможностей, которые способствовали бы совершенствованию поведенческого прогнозирования и контроля, позволяя идеальному знанию вытеснить политику в качестве средства коллективного принятия решений. Несмотря на свои доцифровые ограничения, Скиннер легко сумел осмыслить необходимое требование для спасения человеческого рода как новую «коммунальную науку». Как объясняет Фрейзер, «мы почти ничего не знаем об особых возможностях группы <…> отдельный человек, каким бы выдающимся он ни был <…> не способен мыслить достаточно широко»[1105].

Бесперебойное действие системы не оставляет места для недостаточно продуманных или случайных исходов, и Скиннер рассматривал созидательные, но часто непростые конфликты, характерные для политики, особенно демократической, как источник трений, которые угрожают рациональной эффективности сообщества как единого, выполняющего самые высшие функции «суперорганизма». Он сожалеет о нашей склонности пытаться менять ситуацию с помощью «политических действий» и приветствует то, что он считает повсеместной утратой веры в демократию. Во «Втором Уолдене» Фрейзер настаивает: «мне не нравится деспотизм невежества. Мне не нравится деспотизм наплевательства, безответственности, даже деспотизм случайности. И мне не нравится деспотизм демократии!»[1106]

Капитализм и социализм в равной мере запятнаны своим общим упором на экономический рост, порождающий чрезмерное потребление и загрязнение. Скиннер заинтригован китайской системой, но отвергает ее на том основании, что любые попытки обратить в нее Запад потребуют кровавой революции. «К счастью, – заключает Скиннер в предисловии ко „Второму Уолдену“, – есть еще одна возможность». Эта возможность – скиннеровская версия бихевиористского общества, которая позволяет «избежать политических действий». Во «Втором Уолдене» политику заменяет «планирование», за которое отвечает «неконкурентная» группа «плановиков», отказавшихся от власти в пользу бесстрастного управления графиками подкрепления, нацеленными на большее благо[1107]. Плановики осуществляют уникальный контроль над обществом, но «только потому, что этот контроль необходим для правильного функционирования сообщества»[1108].

Как и Скиннер, Пентленд утверждает, что подсчеты с неизбежностью заменят политику в качестве основы инструментарного правления. Преданность Пентленда той идее, что машины определенности вытеснят более ранние формы правления, напоминает энтузиазм Наделлы относительно людей и отношений как «объектов в облаке». «Наличие математической, прогностической общественной науки, включающей в себя индивидуальные различия и отношения между людьми, – пишет Пентленд, – дает нам возможность кардинально изменить то, как государственные чиновники, руководители в сфере производства и простые граждане мыслят и действуют»[1109].

Пентленд обеспокоен тем, что наши политико‑экономические конструкты, такие как «рынок» и «класс», родом из старого, медленного мира XVIII и XIX веков. Новый «сверхскоростной, гиперсвязанный мир» не оставляет времени для рациональных размышлений, переговоров лицом к лицу и компромиссов, характеризовавших социальную среду, в которой возникли подобные политические концепции:

Мы больше не можем мыслить о себе как об отдельных индивидах, принимающих тщательно продуманные решения; мы должны учитывать динамические социальные эффекты, которые влияют на наши индивидуальные решения и являются движущей силой экономических пузырей, политических революций и интернет‑экономики[1110].

Стремительность процессов инструментарного общества не оставляет нам времени на то, чтобы установить ориентиры, и эта стремительность возводится здесь в ранг морального императива, требующего от нас отказаться от индивидуального выбора в пользу автоматизированных систем, которые смогут идти в ногу со временем, быстро оценивать ситуацию и навязывать правильные ответы ради большего блага. Политике нет места в инструментарном обществе, потому что политика означает установление и утверждение наших ориентиров. Индивидуальные моральные и политические ориентиры – это источники трения, которые приводят к напрасным потерям драгоценного времени и отвлекают поведение от слияния в единый поток.

Вместо политики, рынков, классов и тому подобного, Пентленд сводит общество к законам своей социальной физики – реинкарнации «коммунальной науки» Скиннера. Действительно, Пентленд рассматривает свою работу как практическую основу новой «вычислительной теории поведения», способной создать «каузальную теорию социальной структуры <…> математическое объяснение причин того, почему общество реагирует определенным образом и как эти реакции могут (или не могут) решить человеческие проблемы…» Этот новый математический анализ не только раскрывает глубинные «механизмы социальных взаимодействий» («особые возможности группы» Скиннера), но также, в сочетании с «теми обширными поведенческими данными, которые мы получили за последние годы», способен выявить причинные закономерности, которые помогут в «моделировании… совершенных социальных систем», и все это на основе «беспрецедентного инструментария»[1111].

Таким образом, компьютерный расчет заменяет собой политическую жизнь сообщества как основу управления. Глубина и размах инструментария, по словам Пентленда, позволяют просчитывать потоки идей, структуру социальных сетей, степень социального влияния одних людей на других и даже «индивидуальную восприимчивость к новым идеям». Самое важное, что этот инструментарий позволяет тем, кому доступен взгляд с высоты Бога, изменять поведение остальных. Данные предоставляют «надежный прогноз того, как изменение любой из этих переменных изменит поведение всех людей в сети» и, таким образом, помогают достичь оптимальной производительности скиннеровского суперорганизма. Подобная математика потока идей лежит в основе «планирования» Пентленда, которое определяет цели и задачи изменения поведения. Поведение людей следует загнать внутрь параметров, предусмотренных планом, и не допускать выхода за их границы, точно так же как поведение на строительной площадке Наделлы постоянно и автоматически приводилось в соответствие с параметрами, заданными политикой. Пентленд называет это «настройкой сети».

«Настройщики» играют роль, отведенную для «мы» Пентленда. Например, он говорит, что города можно понимать как «двигатели идей» и что мы «сможем с помощью уравнений социальной физики настроить их таким образом, чтобы они стали более продуктивными»[1112]. Как и плановики Скиннера, настройщики Пентленда присматривают за досадными аномалиями, которые представляют собой утечки из старого мира, где невежество принималось за свободу. Настройщики делают так, чтобы операции Большого Другого превентивно направляли это ошибочное поведение обратно в поток гармоничного слияния и оптимального функционирования на большее благо того, кто или что владеет машинами, которые выполняют расчеты и платит настройщикам за расшифровку и применение параметров. Пентленд приводит пример из одной из своих собственных «живых лабораторий»:

математически полученная концепция потока идей позволяет нам «настроить» социальные сети так, чтобы принимать более разумные решения и достигать более совершенных результатов <…> Изучая мир электронных финансов в сети eToro, мы выяснили, что потоками идей между людьми можно управлять, давая небольшие стимулы или же подталкивая отдельных индивидов так, чтобы изолированные трейдеры больше взаимодействовали с другими, а те, кто завяз в слишком большом количестве контактов, обобщались меньше[1113].