Глава вторая. Слезы твоего сердца

Шло время — и больному становилось лучше: он уже пытался садиться в постели, опираясь на подушки, подложенные заботливой Панси ему под спину. Бульоны, всевозможные пюре и протертые супчики аппетита не вызывали, но поврежденное горло пока что отказывалось принимать иную пищу — и он покорно глотал все, что подносила к его губам терпеливая сиделка, утешая себя лишь тем, что каждый день этой унизительной немощи и невыносимого бездействия все же приближает его к тому моменту, когда он наконец покинет эту комнату. За то время, что он провел здесь, он изучил даже едва различимые взглядом трещинки на потолке и побелке, покрывающей стены, ему казалось, что он улавливает чуть слышные вздохи больших напольных часов. До этого момента в его жизни не было места безделью... передышка... он не знал, как воспользоваться подаренным ему словно в насмешку временем, которого раньше всегда не хватало. Он не планировал, что когда-нибудь у него возникнет возможность распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению. Просто уже давно смирился, что его земной путь прервется одновременно с окончанием той самой войны, а вот о том, что дальше может наступить некое "завтра"... нет, об этом он даже не позволял себе задумываться.

Риддл, Поттер и сам Северус — три смерти, нет, все же четыре, если считать Альбуса — все, что необходимо для того, чтобы Магическая Британия могла наконец вздохнуть легко и счастливо. Это небольшая цена... если забыть о других, которым несть числа...

— Вы ешьте, профессор, ешьте, — Панси, кокетливо склонив голову, улыбалась ему. — Ложечку за маму, ложечку за папу...

Принимать помощь от бывшей ученицы было крайне неловко, но со временем Северус научился абстрагироваться и от этого, утешаясь тем, что вопросы его гигиены находились всецело в ведении домашних эльфов.

"За папу? Разве что за Вашего, мисс Паркинсон!"

— Можно и за моего, — покладисто соглашалась она.

По всему выходило, что именно Элайджа вытащил его из Визжащей Хижины, иначе откуда ему было знать про заклятие Адского огня? Разумеется, как только Северусу удалось собраться с мыслями, он поблагодарил своего спасителя, но тот лишь отмахнулся, ожидая, видимо, какого-то иного проявления признательности. Но что ему могло понадобиться? Мистер Паркинсон не был похож на человека, просто так расточавшего свои благодеяния направо и налево, но любые попытки расспросить банкира или его дочь оканчивались ничем: вежливые улыбки, заверения в том, что все разговоры, так или иначе связанные с войной, больному совершенно не показаны, участие во взгляде, от которого хотелось взвыть. Элайджа, демонстрирующий заботу, становился похож на печального бульдога...

Однако о том, какая участь постигла бывших сторонников Темного Лорда, банкир рассказывал — пусть неохотно и не вдаваясь в подробности, но, по крайней мере, отмалчиваться не пытался. Только имя Малфоев было под запретом, но ими Северус и не интересовался. Догадывалась ли Панси, что он невольно стал свидетелем ее душевных излияний? Трудно было сказать, они никогда не говорили об этом.

"А Поттер? Он ведь тоже погиб?" — написал Снейп в один из первых дней после своего возвращения в мир живых и отчего-то несколько долгих секунд боялся вздохнуть, практически не сомневаясь в ответе. Мальчишка, ребенок еще... отправили его на смерть. И кто? Столетний старец да он сам, никогда не ценивший и не любивший жизнь. Впрочем, она отвечала ему взаимностью. Если бы Минерва и Филиус в ту ночь, одержимые самым что ни на есть благородным гневом, не напали на ненавистного директора в одном из коридоров осажденного Хогвартса и не вынудили бы его ретироваться через окно, что он сделал бы? Он знал, какая роль ему предначертана, и не сомневался, что пошел бы до конца: отвел бы Избранного к Темному Лорду, позволив тому собственноручно уничтожить Поттера — разве не этого ожидал от него Дамблдор, рассказав незадолго до своей смерти, что ребенок стал вместилищем для частички души Волдеморта? — а затем, избавившись от змеи, убил бы своего мнимого господина. На этом его миссия была бы завершена, далее ему предстояло либо сгинуть в битве, либо принять смерть от руки кого-то из прежних соратников, или, что более вероятно, оказаться в тюрьме, не имея ни малейшего шанса на спасение. Ставленник Лорда, человек, на глазах у всех предавший Героя и Спасителя, безусловно, достоин казни. Весь последний год он жил, помня об этом каждый день. Ты предатель и убийца, Северус, говорил он себе. И ему было все равно. Поэтому, когда он услышал ответ на свой вопрос, он даже вздрогнул от неожиданности.

— Нет, отчего же? Поттер жив и, насколько мне известно, вполне здоров.

Лицо Панси, еще за миг до этого казавшееся таким мягким и заботливым, вмиг приобрело какое-то холодное отчужденное выражение, губы вытянулись в тонкую бескровную ниточку. Папа не велел распространяться об этом? Жив, но как же тогда? Если Поттер просмотрел отданные ему воспоминания — а он не мог этого не сделать, не имел права! — то каким же образом...

— Вы только не волнуйтесь, профессор! — Панси уже спешила утешить его, вмиг превращаясь обратно из Снежной Королевы в добрую фею. — Он вроде как умер, а потом ожил, а потом убил Темного Лорда, исчез и вновь вернулся. Ох!

Она испуганно прижала ладонь к губам. Все-таки проболталась! Значит, Паркинсонам известны какие-то обстоятельства, в курсе которых они в принципе быть не должны. Умер и ожил... словно Панси знала, что именно это Снейп и хотел услышать от нее. Или многое из того, о чем так старательно умалчивал Дамблдор и о чем сам Северус мог лишь догадываться, отныне ни для кого не является тайной? А его собственные воспоминания, отданные Поттеру? Тоже достояние широких масс магической общественности?

"Не беспокойтесь, мисс Паркинсон, я ничего не скажу Вашему отцу. Я могу попросить у Вас... Мне бы хотелось посмотреть газеты".

Благодарность и облегчение — вот что читалось в ее глазах. А еще решимость, решимость отказать ему в на первый взгляд совершенно невинной просьбе, чего бы ей это ни стоило.

— Я понимаю, что вам скучно, профессор. Если хотите, я почитаю вам вслух. Книгу какую-нибудь. Только не газеты. Папа...

"Я понял, мисс Паркинсон. Прошу извинить меня за бестактную просьбу".

— Пожалуйста, профессор, называйте меня просто Панси. Я ведь просила вас...

"Я попробую, — Северус с трудом растянул губы в подобие улыбки. — На книги согласен. Даже на любовный роман! И Вам вовсе не обязательно читать мне. Думаю, я уже вполне в состоянии удержать в руках что-то тяжелее газеты".

Она вернулась довольно скоро, прижимая к себе внушительную стопку книг — довольно разномастных, на первый взгляд: некоторые были в ярких обложках, что так любят магглы, но попадались и совсем потрепанные издания в бумажном переплете.

— Вот, — с облегчением провозгласила Панси, сгружая принесенное на прикроватный столик, — все, что я смогла отыскать. Понимаете, у папы очень хорошая библиотека, но мне показалось, вы сейчас вряд ли станете читать серьезные трактаты про магию или про финансы.

Северус лишь кивнул, выражая полное согласие с мнением мисс Паркинсон.

— Папа иногда покупал детективы. Ему нравилось. В общем, я собрала все, что может вас хоть как-то развлечь. Ой!

Одна из книг, совсем небольшая по размерам, с многочисленными пятнами на затертой обложке, выскользнула на пол — и теперь Панси с удивлением смотрела на нее, сама не понимая, как она-то здесь оказалась.

— Извините, профессор, это случайно вышло. Я думала, что она давно потерялась.

Северус скосил глаза на упавшую книжицу и невольно улыбнулся: на полу, беззащитно раскинув пожелтевшие страницы, лежало явно предназначенное для детей издание. И еще он успел заметить небольшой рисунок: осиная талия, длинная юбка в пол, тщательно и неумело прорисованные глаза с ресницами невероятной длины и, разумеется, корона — так девочки изображают принцесс. Не то чтобы Северуса интересовало детское творчество, но за те годы, что он провел в Хогвартсе в должности профессора, ему не раз попадались на глаза подобные образчики. Некоторые ухитрялись украсить ими даже домашние эссе по зельям. Мисс Паркинсон отчего-то залилась румянцем:

— Вы же не думаете, что я специально принесла вам сказки, правда? Я... в общем, когда я была маленькая, я на нее чай опрокинула, а папе сказать побоялась. Поэтому она... такая.

Все же ей не хотелось говорить "грязная". Трогательные воспоминания? Возможно, отчего бы у дочери банкира им не быть?

— "Сказки барда Бидля". Вам, наверное, их в детстве тоже читали?

Северус лишь молча кивнул на лист зачарованного пергамента на столе:

"Нет, Панси. Я вырос вдали от магического мира. Моя мать предпочитала маггловские книжки".

— Тогда... — Панси смущенно улыбнулась. — Хотите, я вам и вправду почитаю? Я же обещала.

Брови бывшего профессора удивленно поползли вверх.

— Нет-нет, не все, конечно. Только одну. Я ее очень любила. Понимаете, — Панси торопилась объяснить ему свое странное желание, будто боялась его отказа. — Она... знаете, папа покупал для меня красивые маггловские сказки, и в них... в общем, мне казалось, что там намного больше волшебства, чем в наших.

"Может быть, им просто хотелось чудес, а в нашем мире они есть и так? Когда колдовство становится частью жизни, о нем глупо слагать красивые истории".

— Да, наверное, — Панси уже устраивалась в кресле напротив постели больного и сама, скорее всего, не замечала, как ласково разглаживает помявшиеся при падении страницы. — Только вот моя любимая сказка, она совсем не такая. Там... ну, вы сами увидите.

Похоже, деваться Северусу было некуда, да и негоже расстраивать девушку, потратившую на него так много времени. Сам же сказал, что согласен даже на любовный роман! А тебе принесли детскую книжицу. Какая, в сущности, разница?

— "Слезы твоего сердца", — произнесла мисс Паркинсон каким-то особенным торжественным голосом. Было в нем и предвкушение, и боязнь разочарования — будто открываешь сундук со старыми игрушками, завалявшимися на чердаке: заяц с оторванным ухом, щенок с вылезшей шерстью... И почему-то задерживаешь дыхание... А простые безыскусные слова начинают сплетаться в затейливую вязь, и за ними стоит чудо:

"Далеко-далеко отсюда, на берегу холодного моря, жили некогда Айли и Неил. Отец девочки был искусным мастером — стоило ему только взять в руки морскую раковину да прошептать над ней одному ему ведомые слова, как она тут же начинала петь чарующим голосом. Немало было охотников приобрести себе такую диковину, так что в доме, где росла Айли, всего было вдоволь. А отец Неила умел строить волшебные корабли и лодки, что не получали пробоин даже в самый ужасный шторм.

Да и все женщины в тех местах были редкие искусницы — говорят, только они знали секрет зачарованной пряжи, что вплетали в свое вязание. И тот, кому посчастливилось носить носки да свитера, сделанные мастерицами, никогда не знал горя — даже со временем нити счастья не теряли своей силы.

Жили Айли и Неил по соседству — гуляли по широким лугам, забирались в пещеры и гроты, собирали на берегу красивые камни да раковины. А как подросли, то полюбили друг друга: родителям их то было по душе, и стали обе семьи готовиться к свадьбе".

Ну, что же, обычное вступление: где-то далеко жили-были люди, не знавшие забот, все у них шло мирно да ладно. Бывает ли так в жизни? Северус затруднялся сказать — вздумай он открыть сундук со своими детскими воспоминаниями, оттуда бы наверняка выпорхнули летучие мыши, охранявшие пару истлевших сокровищ — не более. Но и в сказках рано или поздно наступало то самое "и вдруг..." Иначе их вовсе не стоило бы рассказывать:

"Как-то раз спустились жених да невеста по крутой тропе на берег моря: Неил шел впереди, а Айли чуть отстала, засмотревшись, как чайки кружатся над водой. А когда взглянула вниз, то чуть не вскрикнула от страха: по самой кромке волн бежал прекрасный белый конь, а грива его вилась, словно гребешки волн. Каждый знал, что не лошадь это, а келпи — оборотень морской, который повадился выходить из воды вблизи их деревни да завлекать путников. Но Неил и слушать ее не стал — сдернул с запястья нить, что дала ему на счастье матушка — очень ему хотелось оседлать келпи и похвастаться перед Айли своей удалью. "Не надо, не трогай его!" — крикнула она, но юноша уже запрыгнул на спину скакуну, да только и успел рукой взмахнуть: унес его морской демон на самое дно морское".

Так вот как... вас привлекают истории об утраченных возлюбленных, мисс Паркинсон... Северус прикрыл глаза, будто повинуясь напевному ритму старинной сказки: келпи... свежий ветер, дующий с моря, играет завитками его гривы. Конь косит шальным оком, смеется над замершим перед ним смертным. "Садись ко мне на спину — я только живым страшен!" И острый запах тины от холки скакуна словно наяву ударил в нос. Нет-нет, ерунда какая-то! Откуда это? Забывшись, больной даже попытался тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения, но бинты, все еще жестко фиксировавшие его шею, не позволили этого сделать. А Панси уже читала дальше, не заметив странного беспокойства, охватившего ее подопечного:

"В слезах прибежала девушка домой, рассказала все отцу с матерью, тут и соседи подоспели. Всякий волшебник знал — не велел Царь Морской магам тех лошадей трогать, и за непослушание ждала Неила жестокая кара. Сели все рядком на лавку да горевать стали: как Царя Морского умилостивишь? Да и где его чертоги — разве же кто знает? Рассердилась тогда Айли и говорит: "Все равно отыщу своего любимого, хоть на край света за ним пойду". Отговаривать ее стали — где это видано, чтобы смертный тягался с самим Морским Владыкой, только Айли все равно на своем стояла.

Как стемнело, подала ей мать крынку со сливками и сказала: "Вот, возьми-ка, дочка, угости брауни. Может быть, он тебе чем и поможет". Айли так и сделала. Вышла она во двор, поставила свое угощение в укромном уголке возле сарая, а сама дожидаться стала. Долго стояла она на ветру, слезы тайком утирала — страшно ей было за Неила. Не знала, жив ли он или утопил его демон. А как взошла на небе луна, увидала девушка, будто тень какая-то от забора метнулась. Смотрит Айли — а рядом с ней человечек уродливый — руки у него, словно кривые ветки, голова большая, а глаза во тьме сверкают".

"Нет, они не страшные, смешные, скорее", — Северус словно наяву видел то существо, о котором читала Панси: узловатые пальцы, на ощупь похожие на кору старого дерева, сморщенные щеки. Брауни... что-то вроде домовых... еще одна деревенская побасенка. Странно, почему эти обыденные слова будили воспоминания, которые никак не могли принадлежать ему — бывшему директору Хогвартса, бывшему шпиону... кем он только не был! Должно быть, за время болезни ты действительно повредился умом, Северус — то видишь себя, разговаривающим с морским демоном, а теперь вот еще и брауни — настоящий, живой, и черные глаза духа кажутся всезнающими и насмешливыми в лесном полумраке. А мисс Паркинсон тем временем увлеченно продолжала:

"Но не испугалась Айли: брауни людям зла не делали, прятались в лесу, по дому помогали, но на глаза никому не показывались. "Что ты так горько плачешь, милая? — спросил человечек скрипучим голосом. "Как же мне не плакать, добрый дух? Жених мой, Неил, захотел похвастаться передо мной — словить для меня морского скакуна диковинного, да только унес его келпи на дно морское!"

Покачал брауни головой: не понравилось ему такое своеволие. "Да, непросто твоему горю помочь, — молвил он наконец. — Прогневал твой суженый Царя Морского, не сносить ему головы!" Пуще прежнего заплакала Айли, и пожалел ее добрый дух. "Хорошо, — говорит, — попробую я помочь твоему горю. Провожу я тебя через лес да укажу дорогу тайную. Она прямо на север тебя поведет, к скале морской. Тюленьим Утесом то место называют. Ты сиди да дожидайся — как станут тюлени шкуру сбрасывать да в девушек превращаться, беги к ним да проси смилостивиться. Самая красивая из них — Роан, дочь Царя Морского. Дева с золотыми волосами. Если и впрямь так сильна твоя любовь, сжалится она над тобой и перед отцом словечко замолвит".

В тот же час собралась Айли и отправилась в путь. По лесам, по каменистым тропкам вел ее брауни, темно было вокруг, только огоньки меж ветвями сверкали — и девушка ничего не боялась. Не замечала она ни знойкого ветра, ни холода, лишь об одном думала — жив ли ее любимый?

Много дней вел ее брауни тропами неведомыми — ни зверя, ни человека на пути им не встретилось. Как-то утром вышли они на опушку леса, и сказал ей добрый дух: "Дальше одна пойдешь. Нельзя мне далеко от родных мест уходить. Вон та дорога выведет тебя прямиком на Тюлений Утес". И исчез среди деревьев, словно и не было его вовсе.

Вышла девушка к морю и увидала камень большой, спряталась в пещере неподалеку и стала тюленей дожидаться. Вскоре шум поднялся — выглянула Айли из-за камней и видит — выбираются из воды на тот утес звери морские: большие да неуклюжие. И тут же шкуру свою сбрасывают и пригожими девицами становятся. Да такими красавицами, что застыдилась она своего изношенного платья и башмаков стоптанных. А одна дева — вылитая царица: волосы до пят словно из чистого золота, одежда на ней будто перламутр, пояс дорогими каменьями отделан".

"А еще глаза у Роан синие... как море", — вдруг подумал Северус, а сердце отозвалось странной болью... глупое, словно хотело рассказать о чем-то.

— Вам плохо, профессор? — Панси, отложив книгу, уже склонялась над ним.

Он лишь отрицательно качнул головой, давая ей понять, что все в порядке. Но эта сказка... она пыталась поведать ему о чем-то своем, чего ему было не понять, не вспомнить... но что-то важное. Нет, ничего не получалось. Он болен, да, все просто — отсюда и эти чужие мысли, и картины... не из его, из какой-то чужой, сказочной жизни. Мог ли яд змеи так воздействовать на мозг? Да, это похоже на разумное объяснение. Птичьи трели за окном, сказки, что читает ему сейчас впечатлительная девица... он должен поправиться, встать на ноги как можно быстрее, чтобы его наконец перестали держать за повредившегося умом идиота!

Панси вновь опустилась в кресло, открыв заложенную страницу:

"Очень страшно было Айли к морским красавицам подойти — боялась, что прогонят они ее или посмеются, но все же вышла она из своей пещеры и, как и велел ей добрый брауни, бросилась им в ноги. А сама плачет и о своей беде рассказывает.

"Встань, дитя, — сказала ей дева Роан. — Вижу я, что любишь ты своего суженого". А сама провела рукой по щекам Айли, словно слезы ее собирала. И увидала девушка, как в руках у морской царевны появился маленький клубок, будто сделанный из стеклянных нитей. "То слезы твоего сердца, — сказала ей Роан"".

Голос Панси дрогнул, она замерла, переводя дух. Значит, слезы твоего сердца... их так сразу и не выплачешь, мисс Паркинсон... Только вот ее "суженый" точно не стоит ни поисков, ни страданий, ни помощи волшебных существ.

"То слезы твоего сердца, — сказала ей Роан.— Они и укажут тебе путь к Неилу. Батюшка мой суров, но, как знать, может быть, и не откажет в твоей просьбе. А клубочек этот тебя прямиком к нему выведет".

Поблагодарила Айли царевну морскую, положила клубочек на землю — он тут же вперед покатился, так что она едва за ним поспевала. Еще дальше на север вела дорога, ни леса, ни кустарника не попадалось ей на пути, одни только валуны да скалы. Долго ли, коротко ли шла Айли, но вывела ее тропинка на высокий обрыв: клубочек, что дала ей Роан, лишь на миг замер на самом краю — и тут же вниз сорвался да исчез в морских волнах. И поняла девушка, что, если хочет она отыскать своего Неила, то и ей придется в ледяную воду прыгать. Не стала она медлить — чему быть, того не миновать.

Опустилась Айли на самое дно морское. Думала она, что там пустынно и холодно, гадов подводных опасалась — но вокруг такая красота была, что девушка обо всем позабыла. Шла она будто улочками извилистыми, а вдоль них диковинные дома стояли — из раковин сложенные да из камней. И сады из живых цветов, и звезды морские. Народу там было видимо-невидимо: все прекрасные лицом, только вместо ног у них хвосты рыбьи, а тела словно чешуей покрыты. Никто ее не останавливал да ни о чем не спрашивал — словно знали, куда она путь держит.

И вот вышла она на широкую площадь — расступилась перед ней стража с трезубцами в руках и во дворец пропустила. В большом зале стены из перламутра были сложены, а на троне сам Царь Морской сидел — бородища косматая, брови грозно хмурит. Видит Айли — а в руке у него клубочек, Роан наколдованный. Приблизилась тогда девушка к Владыке Морей, низко ему поклонилась и спрашивает, не ведомо ли ему, где ее суженый.

— Суженый? — Вздрогнула Айли, услышав его голос. Показалось ей, что даже стены во дворце ходуном ходят. — Не тот ли это волшебник, что одного из детей моих обидеть хотел?

Тут стала Айли просить да за Неила заступаться: мол, не по злобе надумал он келпи изловить, а перед невестой удалью хвастался.

— Если и обидел он вас, так я тому виной, — сказала она Царю Морскому. — Меня за его провинность накажите. Я все что угодно приму — только бы любимый мой свет солнышка увидал да родителей своих старых обнял.

— Тебя, говоришь? — задумался тут Владыка, еще пуще прежнего нахмурился. — Хорошо, будет вам обоим от меня служба. Управитесь — оба вместе отсюда уйдете. Да не с пустыми руками, а с наградой достойной. Нет — навек останетесь жить с моим народом.

Велел он тогда привести Неила — хотела Айли ему на шею броситься, но возле него два стражника стояли. Только издали могла она взглянуть на своего милого. А Морской Царь молвил:

— Вот какую я вам службу придумал. Ты, маг недостойный, что на одного из детей моих покусился да свободы его лишить захотел, станешь на конюшне моей служить, лошадкам моим гривы да хвосты расчесывать. А ты, девица, свяжешь для всех моих подданных одежды счастливые!

И увели Неила, так и не позволив ему обнять невесту. А Айли поселили во дворце, в башне перламутровой, накормили, напоили, да вскоре и работу принесли: мотки пряжи диковинной, словно из тростника сделанной. Тут же села она за вязание, а ниточка, что на руке ее была повязана, сама собой удлинялась да с другими сплеталась. На весь народ морской должно было счастья того хватить.

Работала Айли день и ночь, лишь порой, улучив момент, к окошку подбегала, чтобы взглянуть на своего любимого, который в ту пору коней своенравных на луг гулять выводил. Так и норовили они от него вырваться да копытом лягнуть. Не так уж легка была его доля: бывало, провозится он с их хвостами да гривами, а лошадки-то непростые — в рыбье тело перекинутся, и вся работа насмарку. Пришлось ему себя смирить да с ними дружбы искать.

Не ведали ни Айли, ни Неил, сколько времени минуло — казалось им, что так навеки они в плену у Морского Владыки и останутся. Но однажды проснулась Айли — а в ее комнате нет больше ни мотка зеленой пряжи! Вскоре появилась дева морская, что за девушкой приглядывала, да велела ей немедленно к Царю явиться.

На этот раз он ей не таким грозным показался, больше не хмурился — только клубочек ее по-прежнему в руках держал. И Неил в том зале был — очень ему хотелось невесте своей улыбнуться, да боязно было. Не знали они, что еще Владыка Морей удумал. А тот и говорит:

— Три года были вы у меня в услужении. Честно работали, на судьбу свою не жаловались, меня обмануть не пытались. Не зря дочка моя вам помогать взялась. А раз так, то и я свое слово сдержу — отпущу вас обратно на землю. И награжу по-царски!

Взмахнул он своим посохом — и перед ним тут же ларец резной появился.

— Дарю я вам не камни драгоценные, не золото жаркое. В ларчике этом растения, по разным морям да океанам собранные. Из них зелье от любой хвори приготовить сможете.

То-то Айли обрадовалась! Матушка ее еще в детстве травы собирать научила. Знала она, что коренья морские дороже золота ценятся — говаривали, что с их помощью не только излечение от болезней получить можно, но и вечную молодость!

Поклонились Неил и Айли Царю морскому, поблагодарили его за подарки и в обратный путь пустились — а клубочек, из слез Айли свитый, им дорогу указывал. Родные и не поверили, когда их дома увидали. Вскоре и свадьбу сыграли. А из тех кореньев Айли зелья волшебные варить научились, что и саму Смерть могли отогнать. И не было в округе пары красивее да удачливее, чем Морской Принц и Морская Принцесса — так их в народе прозвали". (1)

Панси еще какое-то время сидела молча, так и держа на коленях раскрытую книгу, и смотрела куда-то вдаль, быть может, на лужайки и перелески, открывавшиеся за окном, или на небо, что, подобно безмятежному теплому морю, плескалось над летней зеленью. Как будто все еще пребывала где-то далеко: заглядывала в подводные гроты, бродила по дворцам из перламутра.

— Знаете, профессор... в детстве я все спрашивала папу, правда ли все это? И про брауни, и про Роан, и про Морского Царя. А он только смеялся. Но если об этом писали в волшебных сказках, значит, это все было? Просто не могло не быть? Правда же?

Северус улыбнулся. Надо же, такая рассудительная девушка, наследница... магическим имуществом управлять собралась! А ей все того же подавай — волшебных клубков, нитей, из которых можно соткать свое счастье, царевну морскую... О том, о чем думал он сам, вслушиваясь в негромкий голос Панси еще несколько минут назад, уж точно знать никому не следовало.

— Мы тут, как на необитаемом острове, правда? — продолжала девушка все с тем же задумчиво-мечтательным выражением. — Папа мне говорил, что у магглов есть такая книжка: будто во время чумы какие-то люди укрылись в замке и, чтобы не скучать, рассказывали друг другу истории.

Северус усмехнулся, понимая, что за книгу она имеет в виду. Только вот собраны в ней отнюдь не детские рассказы... Насколько он помнил, герои "Декамерона" тешили друг друга вовсе не сказками о морских принцессах и домовиках, всегда готовых прийти на помощь.

— Я пойду, пожалуй.

Мисс Паркинсон решительно поднялась, все еще отводя взгляд, словно стыдилась, что позволила своему бывшему декану стать свидетелем этих детских глупостей.

"Это была прекрасная история, Панси! Спасибо вам большое!"

— Вы все шутите, профессор? — но обиды в ее голосе не было, скорее, даже гордость за "свою сказку". — Я перед обедом зайду к вам, хорошо?

И она удалилась, унося с собой книжку.

____________________________________________________________

(1) Подробнее о брауни, Роан и других фейри можно прочитать здесь: http://kamelot.rusff.ru/viewtopic.php?id=23

Глава опубликована: 22.01.2015