Но: почему-то без Протоколов.

В 1906 г. в Почаевской Лавре было основано интересное «политкорректное» издательство, которое в числе прочего издавало «Почаевские Известия» (Не путать с Почаевским «Листком» и «Вестником») с подзаголовком

«Прочь жиды - Русь идёт». № 9, 1907 г. (Уж эти ребята ну просто обязаны были знать о Протоколах и использовать их в идеологической работе): «Союзники, не унывайте, рук ни в коем случае не покладайте, взялись за дело, то уж не огладывайтесь назад. Твердо и уверенно идите вперед и давите жида этого вонючего клопа».

Но ведь это мелкотравчатый примитив, где глобализация проблемы?

А ВЕДЬ ДАЖЕ ОНИ ЯВНО НЕ ЧИТАЛИ ПРОТОКОЛЫ!!?

В период предшествующий процессу Бейлиса, а это уже 1912 год, прошло 2 года после 2-го издания «Протоколов» ПО МОСКОВСКОЙ ЛЕГЕНДЕ, И ПОСЛЕ ПРОТОКОЛИЗАЦИИ ВСЕЯ РУСЬ-СВЯТАЯ, по Платонову, нигде нельзя встретить упоминания ПРОТОКОЛОВ!

В качестве свидетелей на том процессе, выступали архимандрит Почаевской Лавры Автоном и архимандрит Киево-Печерской лавры Амвросий. И в это же время «Почаевские известия» публикуют обращение иеромонаха Киево-Св. Троицкого общежительного монастыря Серапиона с предложением: «основать новое общество антисемитской ориентации»…: "Пускай антисиемитизм - будет у нас церковно-государственным догматом, стражем священной царской особы и делом благочестия».

НИКАКОГО УПОМИНАНИЯ ПРОТОКОЛОВ! НЕ ЧИТАЛИ ИХ! И НЕ

БЫЛО ИХ!

 

666

Началась 1-я мировая, и вот вам послание христолюбивому воинству от иноков Троице-Сергиевой Лавры (с некоторыми сокращениями) и там опять не будет ничего, чтобы можно было бы понять о знакомстве с «Протоколами».

 

«Послание Троицких иноков: Православному христолюбивому воинству, на поле брани против полчищ немецких подвизающемуся от обители живоначальные Троицы и преподобного Сергия чудотворца Божие благословения.

Братья-воины христолюбивые!..

Нет больше той любви, как кто душу свою положит за ближнего. Это — слова самого Господа. Кто же во всей полноте может показать такую любовь на деле, как не вы. Христолюбивый воин есть верный слуга Помазанника Божия, Царя православного; он — верный сын церкви православной — грудью стоит, он каждую минуту кровь свою готов пролить за веру, царя и отечество, — три заветные святыни его верующего, любящего сердца.

И вы, братья-воины, в эти великие дни испытания для родной Руси нашей матушки, с честью, с достоинством, мужественно отстаивайте эти святыни. На то благословил вас Царь-батюшка, на то послала вас родина-мать и Святая Церковь православная...»

Далее говорилось, что «преподобный Сергий, — возлюбленный избранник Царицы небесной» и «сама Богородица» благословляют мобилизованных рабочих и крестьян «на битвы с потерявшими совесть немецкими народами». Тут же указывалось, что богородица будет участвовать на войне в качестве «небесной воеводы» российского воинства. По адресу германцев послание заявляло, что они заслуживают поголовного истребления, так как они «хуже дикарей, хуже турок и татар, хуже всяких неверующих в бога язычников»…

«Ляжем костьми за родную Русь, — призывала лавра, — победим или умрем: мертвым срама нет»… «сам господь, по слову св. писания научает руки верных своих на ополчение и персты их на брань (Пс. 14, 31). Он благословил оружие»...Маразм конечно поповский, но не тот уровень, не тот враг.

«Оградите себя крестным знамением, возложите на себя крестики или образки и — с богом — за святую веру, за родную Русь, за царя-батюшку, Божия помазанника... Разве не великое счастье отдать жизнь за святую веру, за царя и родную землю... С нами Бог!»

Среди прочих подписей:

Троицкие иноки:

Редактор-цензор всех Троицких изданий, член святейшего синода архиепископ Никон.

(КОТОРЫЙ ИЗДАВАЛ ВРОДЕ ПРОТОКОЛЫ!!!)

Наместник Троицко-Сергиевой Лавры архимандрит Товия.

Казначей Лавры архимандрит Досифей.

Соборные старцы: экклес. архим. Апполлос, архим. Нил, игумен Анания.

Со всею о Христе братиею». (ЧЕМБУРЛЫ!)

 

Это послание было послано в армию в количестве сотен тысяч экземпляров. Троице-Сергиев полиграфический комплекс превосходил дело Сытина. В армию и госпитали было послано 20 500 брошюр, 60 880 экз. церковных листков только 80 000 книжек и 225 000 листков где-то за год. За пару лет общий тираж перевалил за 1,5 млн. экз.

И что, трудно было перепечатать «Протоколы» хоть десятый раз?

Или хоть один раз да прочесть то что сами же и печатали!?

(Да не печатали они ничего, ребята…)

Последний пример из дореволюционного церковного творчества, который мне кажется, ясно показывает, что о «Протоколах» не знала ни одна собака. Это большая и нудная статья профессора протоиерея П.С. Светлова «Главные причины отчуждения интеллигенции от Церкви». Время 1916 год. Война, предреволюционная ситуация. То есть сейчас надо бить в идеологические колокола. Простите, ребята не пожалейте времени...

 

 

666

Главные причины отчуждения интеллигенции от Церкви.

«Интеллигенция наша страдает глубоким духовным расстройством или недомоганием. Недугом поражена здесь душа человеческая в глубочайшей своей основе и в самой существенной своей стороне, которую она соприкасается с высшим бытием и источниками духовной жизни в качестве богоподобного существа и потому по самой своей природе религиозного, тяготеющего к своему первообразу в Боге. Довольно удачная характеристика нашей интеллигенции в этом отношении дана на страницах сборника статей о ней («Вехи» Москва 1909, стр. 34, 36, 50-51, 58-59, 49053) в статье проф. С.Н. Булгакова «Героизм и подвижничество». Главною язвою интеллигенции, из которой вытекают все другие болезни и грехи интеллигенции, здесь совершенно верно назван атеистический гуманизм, т.е. вера в человека, его разум, могущество, с отрицанием веры в Бога, нужды в Нем. Атеистический гуманизм возникает из возвеличивания естественного, не возрожденного человека. Подкладкою его служит воззрение, идущее от эпохи возрождения и «просветительства» XVII-XVIII вв. и в частности от философии Ж.Ж. Руссо, что «человек добр и прекрасен по своей природе, которая искажается лишь внешними условиями; достаточно восстановить естественное состояние человека, и этим будет все достигнуто». Атеистический гуманизм есть своего рода религия у неверующих в Бога. Это - религия человекобожества и самообожения. «Основным догматом (ее) является вера в естественное совершенство человека, в бесконечный прогресс, осуществляемый силами человека, но вместе с тем механическое его понимание. Так как все зло объясняется внешним неустройством человеческого общежития, и по тому нет ни личной вины, ни личной ответственности, то вся задача общественного устроения заключается в преодолении этих внешних неустройств, конечно, внешними же реформами. Отрицая Провидение и какой-либо изначальный план, осуществляющийся в истории, человек ставит себя здесь на место Провидения и в себе видит своего спасителя». Отсюда вырастает в моральном отношении такое настроение интеллигенции, которым в корне отрицается христианство в его нравственной сущности. Настроение это характеризуется отрицанием греха и необходимости покаяния, или подвига нравственного личного совершенствования, возрождения. Поэтому у русской интеллигенции «остается в полной запущенности все, что касается религиозной культуры, выработки личности». В интеллигенции «прежде всего, отсутствует понятие греха и чувство греха, настолько, что слово грех звучит для интеллигентского уха так же почти дико и чуждо, как смирение. Вся сила греха, мучительная его тяжесть, всесторонность и глубина его влияния на всю человеческую жизнь, словом - вся трагедия греховного состояния человека, исходя из которой в предвечном плане Божием могла дать только Голгофа, все это остается вне поля сознания интеллигенции, находящейся как бы в религиозном действе, не выше греха, но ниже его осознания. Она уверовала вместе с Руссо и со всем просветительством, что естественный человек добр по природе своей и что учение о первородном грехе и коренной порче человеческой природы есть суеверный миф, который не имеет ничего соответствующего в нравственном опыте. Поэтому вообще никакой особой заботы о культуре личности (о столь презренном «самоусовершенствовании») быть не может и не должно, а вся энергия должна быть целиком расходуема на борьбу за улучшение среды». Отсюда вполне также понятно, что «нет слова более непопулярного в интеллигентской среде, чем смирение, мало найдется понятий, которые подвергались бы большему непониманию и извращению», хотя смирение не только в христианстве есть первая и основная добродетель, но и «вне его есть качество весьма ценное, свидетельствующее о высоком уровне духовного развития». Самодовольством интеллигенции до само обоготворения, отрицанием греха, покаяния, смирения, нравственного самоусовершенствования и т.п., словом - языческим настроением интеллигенции отрицается религиозное христианское настроение в самом корне и основных своих элементах, - отрицается нравственная почва не только христианской, но и всякой религиозности вообще. В этой религиозной или духовной немощи интеллигенции, а не в чем-либо другом, заключается действительная и коренная причина недостаточности влияния на нее Церкви и ее отчуждения от Церкви.

Так как религиозная потребность не может быть совсем заглушена в человеке без остатка, то она дает знать о себе и в интеллигенции, при благоприятных к тому условиях, пробуждением интереса к религии в такой или иной форме. Это наблюдается в известной мере теперь. Но наблюдается вместе с тем и другое неизбежное явление: интеллигентскою психикою религиозности интеллигенции нашей сообщаются такие черты или особенности, которые не позволяют признать ее действительною религиозностью в подлинном значении этого слова. Здесь религиозность получает ложное, одностороннее направление: религиозность интеллигента имеет социально-этическую подкладку с подчинением религии в качестве средства социально-политическим идеалам разных политических партий, как цели: абсолютная, самодовлеющая ценность религии не чувствуется и отрицается и центр тяжести полагается такою религиозностью в социальном значении религии, как фактора общественного прогресса и обновления ее силою внешней общественной среды. Случайная обмолвка, косвенно указывающая на такую черту религиозности русской интеллигенции, встречается в приведенной выдержке из статьи проф. С.Н. Булгакова, замечающего, что в силу общей психики интеллигенции в интеллигентной среде «не может и не должно быть никакой заботы о культуре личности (о столь презренном «самоусовершенствовании») и вся энергия должна быть целиком расходуема на борьбу за улучшение среды». Однако мысль, здесь брошенная мимоходом, значительно раньше и с большою основательностью была высказана Л. Тихомировым в специальной брошюре, посвященной нашему вопросу: «Духовенство и общество в современном религиозном движении» (Москва 1893). По мнению этого публициста главною причиною розни интеллигенции и Церкви служит «различие основных стремлений общества и Церкви»... «Религия» его постоянно является как орудие земного благоустройства... Значение православия показывается не с его действительно существенной стороны (как истины самодовлеющей и как пути ко спасению души), а со стороны его значения для Русского государства, русского общественного строя. Везде и всюду интерес земной и временный заслоняет собой интерес религиозный и вечный. Без сомнения религия имеет огромное влияние и отражение на всех «земных» делах. Но важен исходный пункт, центральный интерес. Важно то, к земной ли заботе подходим мы с точки зрения, данными абсолютною истиною религии, или наоборот - из-за земного попечения стремимся так или иначе определить религиозную истину? Одни - землю подчиняют небу; другие - небо земле. Противоположность коренная». Современное «религиозное движение» в России, по мнению автора, имеет вид более брожения, чем движения, и лишено религиозного характера, имея социальную подкладку и, стремясь дать религии форму философии, заменить религию суррогатом ее. По его заключению это движение «не носит в самом себе задатков здравого развития: его коренной недостаток - слабость веры и обилие умствований». В качестве носителя «вековой церковной мудрости» наше духовенство, говорит автор, легко поняло, что в религиозном движении интеллигенции «внерелигиозная сущность прикрывается религиозною терминологиею» и не пошло ему навстречу, чем, добавлю, и вызывает раздражение и брань гг. Слезкиных. Безрелигиозность интеллигенции - общеизвестный факт, засвидетельствованный самою интеллигенциею. Достаточным считаю напомнить отзыв Л.Н. Толстого об интеллигенции, его обоготворяющей: «Люди нашего времени вообще и люди русской интеллигенции в особенности совершенно лишены религиозного сознания и прямо с гордостью заявляют об этом»... (Л.Н. Толстой. «Великий грех». Киев 1905). Если есть тут какая-либо религиозность, то она, обыкновенно, растворяется в политике, питается и подменяется последней под покровом религиозной терминологии (исключений, конечно, не принимаем в счет). Иллюстраций этого сколько угодно, даже самых свежих. Это дается напр. в статье проф. В.В. Зеньковского «Россия и Православие» (Христ. Мысль 1916, №№ 1-2). В представлении автора «гуманистический индивидуализм» или, точнее, атеистический гуманизм, с Запада проникнувший к нам, имеет глубокую связь с христианством и «христианскую природу» (сущность) лишь только несознаваемая им, в силу одного того, что он «развивает христианские темы о свободе, об освобождении человечества»); при кажущейся «внешней вражде к христианству» атеистический гуманизм признается явлением в своей сущности и корне христианским и встречает к себе симпатии автора, находящего в нем только один недостаток: «неосознанность своей христианской природы», с вытекающими отсюда последствиями для суждений автора о «внерелигиозной части русской интеллигенции» и ее отношениях к православию. При «видимой вне религиозности» эта интеллигенция, по мнению автора, ближе к православию, христианству, чем фактически существующее «официальное православие», представляющее собой лишь «уродливое искажение» его. Автор не оставляет никакого сомнения у читателей в том, что для его самого ценное в содержании христианства заключено в социально-этической стороне его, бессознательно осуществляемой «внерелигиозной интеллигенцией» и на словах только признаваемой Православием, Русской Церковью; поэтому социально-этическая точка зрения служит для него критерием всех религиозных ценностей: и разных течений богословской мысли, и самого православия («официального», т.е. Русской Православной Церкви). Применением этого вне религиозного социально-этического критерия устанавливаются следующие положения: православия на деле не существует; православного богословия тоже нет... «Через православие», говорит автор, «на нас глядит Тот, Кто больше всего и глубже всего сказал нам о подлинной свободе и освобождении человека!... Даже наше богословие - благодаря целому ряду причин - утеряло в значительной степени сознание этой коренной близости освободительных движений к заветам Христа и ударятеся то в бесцветный индивидуализм, то в постыдное приспособление христианского учения к официальной идеологии». (Других каких-либо направлений в богословии без одностороннего индивидуализма и «постыдного приспособления» автор не знает, или же не считает нужным говорить о них). В суждениях своих о сектантстве благожелательный к православию автор стоит также на почве социально-этической, а не религиозной: «сила евангелизма, других сект - в вялости, паралич нашей церковной жизни, уведомляет автор, по обычаю злоупотребляющий неудачным и довольно бессмысленным в применении к Церкви словом Достоевского «но, если проснется эта жизнь и развернутся во всю полноту ее силы, то к Церкви вернутся те, кто ушел из нее, не найдя в ней ответа на свои социально-этические запросы» (№ 2, стр. 113). Из всех этих слов для всякого совершенно ясно, что вместе с сектантами апологет «вне религиозной интеллигенции» и беспощадный критик «официального православия» или Церкви обращается к Церкви не с религиозными запросами, но со своими социально-этическими запросами, на которые Церковь не обязана прямо отвечать, тем более - не входя в исследование этих запросов. В книге своей о Царстве Божием и по другим случаям я немало писал о близком отношении социальных вопросов к христианской религии, как Евангелию царства Божия; но самым понятием о Царстве Божием исключается первенствующее положение и устанавливается производное, подчиненное место социально-этической стороны в христианстве, когда под ней разумеют улучшение внешней общественной среды с пренебрежением к индивидуальной религиозно-нравственной стороне, составляющей сущность христианства. (А пренебрежение к этой стороне автора успел высказать мимоходом в вышеприведенной реплике о том богословии, которое «ударяется в бесцветный индивидуализм»¹⁾. Мнение автора об интеллигенции, наконец, тоже вполне интеллигентское: «ведь интеллигенция все-таки разум народа, - и если бы вся интеллигенция отошла от Православия, то это бы означало (как многие кстати и думают), что по мере приобщения к свету, к умственной культуре Православие должно потускнеть для народной души».

 

¹⁾ Самая свежая иллюстрация к сказанному здесь о характере религиозности интеллигенции, смешивающей религию с политикой, дал собиравшийся в Киеве педагогический съезд Киевского учебного округа прениями по поводу законноучительских докладов. Один "оратор" нашел, например, что "нравственному авторитету о.о. законоучителей вредит и то обстоятельство, что они в большинстве случаев отрицательно относятся к нынешнему конституционному строю в России"... ("Киевская Мысль" 1916, № 106).

Наряду с недостатком веры важною причиной разделения интеллигенции и Церкви является, по тщательным и долгим моим наблюдениям, недостаток религиозных знаний в интеллигенции, или религиозное невежество интеллигенции от верхов или осетров ее в роде Мережковского и т.п. до мелких пискарей, бойко пишущих по церковно-общественным и религиозно-философским вопросам, даже специализировавшихся на этом модном теперь занятии. Более тридцати лет, в сущности, я только и делал, что всячески разъяснял и показывал всюду и перед всеми религиозный вред всякого невежества, не говоря уже о религиозном невежестве. В настоящий раз довольно сказать слова два о роли религиозного невежества именно в разделении Церкви и интеллигенции. Роковое значение для отношений интеллигенции к Церкви, конечно, имеет наблюдаемое здесь постоянное смешение или отождествление Церкви с духовенством и православным ведомством, богословия с догматическим учением Церкви. Об этом достаточно лишь напомнить: примеров этого достаточно уже приводилось мною в печати, и вред понятен и без особых разъяснений. Сверх этого религиозным невежеством или крупными пробелами даже в элементарных религиозных знаниях создается детская беспомощность интеллигенции в религиозной области ее готовность, при невозможности здесь умственной самостоятельности, поддаваться крайностям некритических увлечений и отрицаний. Отрицания, без всяких к тому оснований в знаниях, по программе выпадают здесь неизменно на долю своего родного православия и русского духовенства, а столь же необоснованное благорасположение падает на долю заграничных просветителей и заграничных религиозно-просветительных организаций вроде Всемирного Христианского Студенческого Союза. Точно также в выборе своих наставников и руководителей по религиозным вопросам интеллигенция неизменно отдает предпочтение перед специалистами - богословами светским писателям по религиозным вопросам, впадая здесь в неумеренные увлечения то Соловьевым, то Толстым и т.д., по отношению к богословию увлекаясь разве только отрицанием его (конечно, - без достаточного знакомства с ним, на основании лишь слухов).

Проф.-прот. П. Светлов.

Как видите, богослов-профессионал, исследуя общероссийский внутренний мир интеллигента ни разу не упоминает мировой заговор «Сиона», откуда вроде бы по ПРОТОКОЛАМ исходит мировое духовное совращение, которое и проявилось в виде отчуждения интеллигенции от церкви.