Глава 73. Зачем отрезать яйца?

– Вы знаете, что когда-то люди верили, что кастрация излечит чуму? – спросил Ларри, накладывая себе большую тарелку мои спагетти с фрикадельками.

– Что такое каст-ация? – спросил Измаил.

– Кастрация – это когда тебе отрезают яйца, – ответил Ларри.

– Ты не возражаешь? – спросил я. – Мы ужинаем. И здесь маленькие уши.

– Я просто говорю ему, – сказал Ларри.

– Зачем отрезать яйца? – спросил Измаил.

– Никто не отрезает, – сказал Сэм. – Твой дядя Ларри шутит.

– Это не шутка, – горячо возразил Ларри. – Со всей этой эболой, не удивляйтесь, если придут врачи из КГО [1], желая отрезать вам яйца. Здесь в одном доме три пары. Три по цене одной.

– Значит, у тебя яиц нет? – сказал Сэм.

– Что за яйца? – спросил Измаил.

– Мы можем не обсуждать это при ребёнке? – спросил я.

– Это просто мужской разговор, – сказал Ларри. – За столом одни парни. Я думал, вам нравится говорить о своих яйцах.

– Только не перед детьми.

– У Изи есть яйца. Так ведь, Изи?

– Да, – сказал Измаил.

– И нам нравятся наши яйца, не так ли?

– Да! – Измаил ухмыльнулся, понимая, что дядя Ларри ведет себя по–настоящему непослушно.

– Ларри, мы тебе не мешаем? – спросил я.

– Расслабься, – сказал Ларри с фрикаделькой во рту. – Сэм, я не знал, что ты живёшь с Пэтом Робертсоном [2].

– Просто следи за языком, Ларри, – сказал Сэм. – Ему всего семь лет.

– Как дела в школе, Изи? – спросил Ларри.

Измаил пожал плечами.

– Отстой, да? Ну, ты должен ходить в школу, чтобы быть умным, в отличие от своего деревенщины-дяди. Ты ведь не хочешь зарабатывать на жизнь стрижкой газонов, верно?

– А что плохого в стрижке газонов? – спросил я.

– Это ведь не настоящая работа, так?

– Это как учиться в колледже, за который платят твои родители?

– По крайней мере, у меня есть будущее.

– По крайней мере, я могу сам оплачивать свои счета, – ответил я.

– Ну, Изи пойдёт в колледж, – сказал Ларри. – Он будет доктором. Так ведь, малой?

– Я не буду доктором, – ответил Измаил.

– Кем ты хочешь стать? – спросил Ларри.

– Я буду как дядя Ген. Он фермер.

Я улыбнулся.

– Почему ты хочешь стать фермером? Ты знаешь, сколько болезней переносит домашний скот? А кролики? А курицы? Ты когда-нибудь слышал о птичьем гриппе, парень? А стригущий лишай? Коровье бешенство? Трихинеллёз, ради Бога. Твой дядя подцепит какую-нибудь странную болезнь, и у него, наверное, вырастет три головы или ещё что-то.

– Маловероятно, – сказал я.

– Ты не хочешь быть фермером, – твёрдо сказал Ларри. – Ты должен быть политиком.

– Кто такой пола-итик? – спросил Измаил.

– Политик – это тот, кто использует свою личность для контроля над рождаемостью, – сказал я.

– А что такое контроль над рождаемостью?

– Не бери в голову. Ты не хочешь быть политиком. Единственный раз, когда они говорят правду, когда они обвиняют друг друга во лжи, как истинные ублюдки.

– Избавь нас от этой социалистической чуши, – сказал Ларри.

– Если бы только мы все могли работать на полставки и зарабатывать двести тысяч долларов в год, – сказал я.

– Тебе действительно нужно перестать слушать НОР[3], – произнёс Сэм.

– Кстати, – сказал Ларри. – Недавно на занятии один парень сказал, что он против геев.

Ларри был в хорошем, разговорчивом настроении. Или, как отметил бы Сэм, он был обкуренный в хлам.

– И? – произнёс я.

– Ну, я сказал, знаешь, быть против гомосексуалов – все равно, что иметь проблемы с гномами.

– Гномами?

– Да. Гномы! И я сказал, ты прав, у тебя действительно есть проблема. Но дело не в геях и не в гномах.

Сэм выплюнул кусок чесночного хлеба.

– Мой внутренний ребёнок – гном, – сказал Ларри. – Я уверен в этом.

– Может, поэтому интеллектуальные вершины вне твоей зоны досягаемости, – заметил Сэм. – Что ты куришь, Ларри?

– Я ничего не курю.

– Курение – это плохо, – отметил Измаил.

– Особенно это красное мексиканское дерьмо, – добавил Сэм. – Или как вы сейчас это называете.

– Техасский чай, – усмехнулся Ларри. – Это бомба! Красная Мексика – это вчерашний день. И я сходил и купил эту ерунду Рэнди – вы о ней слышали?

Мы не слышали.

– Это такие маленькие бумажки, и сбоку у них крохотный проводок, чтобы использовать их в качестве зажима для косяка. Гениально, да?

– Полагаю, ты их купил в «Уолмарте» или где-то ещё, – сказал Сэм.

– В хэдшопе [4]в Мемфисе, – сказал Ларри, накалывая очередную фрикадельку и закидывая её в рот.

– Когда ты ел последний раз? – спросил Сэм.

– Я просто очень голодный, – ответил Ларри. – У них ещё есть эта крутая штука, вроде маленького чехла. Она выглядит как штука для электронной сигареты. Вы понимаете, о чём я? Только когда ты кладёшь её в чехол, ты на самом деле наполняешь её своей ерундой. Вы понимаете. Своей ерундой. И там есть такой темпер, чтобы можно было утрамбовать свою ерунду. И есть маленькая батарея, чтобы можно было курить и всё такое, и я такой: "вау, о Боже, не могу в это поверить!"

– Честное слово, – произнёс Сэм, качая головой.

– Я вам рассказывал о парне из моего класса?

– Нет, – сказал Сэм. Я видел, как он борется с желанием закатить глаза.

– На нем была эта футболка. На ней была надпись: «Я не гей, но мой бойфренд – гей». И одна девчонка в классе обиделась и всё такое, и сказала: «Это не смешно, знаешь ли. Быть геем – грех. Мне не нравится то, что приходится видеть такую футболку». А этот парень такой: «Ну, если бы это было сто лет назад, ты бы доила коров и делала масло, и была бы собственностью своего мужа, и никого не волновало бы, что думает твой нищенский зад, потому что тогда женщины не должны были думать и переживать своими маленькими головками, или твой отец продал бы тебя за трёх коз, или что там тогда было. Но раз сейчас у тебя есть права, ты не должна переживать о том, что другие люди пытаются получить свои права. Ты можешь пойти проголосовать за какого-нибудь гомофобного фанатика, чтобы такие люди, как я, не могли пожениться. Вот тебе прогресс».

– И что она сказала? – спросил Сэм.

– «Не всё вертится вокруг тебя, знаешь ли! Зачем быть таким политическим?» А он такой: «Зачем быть такой чертовски тупой?»

– Ты сказал плохое слово, – с усмешкой выкрикнул Измаил.

– Прости, малой, – сказал Ларри. – Но он так сказал. Затем вошёл учитель, и им пришлось заткнуться.

– У тебя такая тяжёлая жизнь, – отметил я.

– Большинству людей плевать, знаете ли, – продолжал он.

– На что плевать? – спросил Сэм.

– На однополые браки. На всё это. Мы своего добьёмся! Помимо нескольких отморозков тут и там, никого из моих друзей в школе это не волнует. Итак, вы, ребята, хотите пожениться. Кому какое дело, чёрт возьми? В смысле, самый быстрый способ остановить вас от однополого секса, это заставить вас пожениться, потому что как только ты женишься, секс прекращается. По крайней мере, я так слышал. Так что, на самом деле, вы делаете всем одолжение. Во всяком случае, у нас есть намного более важные вещи для переживаний. Например, футбол. Ол Мисс будут играть в Алабаме, и они выбьют всё дерьмо из этих инцестных ублюдков.

– Они не побеждали Алабаму с тех пор, как Никсон был президентом, – отметил Сэм.

– Никсон? Я думал, это был Джонсон.

– Это было очень давно, – сказал Сэм. – Они никогда не выиграют.

– Я бы не был слишком уверен. С тех пор, как тренером стал Фриз, они стали очень хороши. И, черт возьми, я бы с удовольствием посмотрел, как они победят Алабаму. Ролл тайд! Ролл, чтоб меня. Почему бы им просто не поехать домой и не жениться на своих сёстрах, заткнув рты? Я им покажу Ролл тайд!

Измаил съел целую тарелку спагетти и две моих фрикадельки – слишком много еды для такого маленького ребёнка.

– Тебе нравятся мои спагетти? – спросил я.

Он улыбнулся.

– Кто готовит спагетти, чёрт возьми? – спросил Ларри. – Ты уверен, что ты не итальянец или что-то в этом роде? Почему ты не можешь приготовить сэндвичи барбекю или тушеную свинину, или что-нибудь ещё нормальное?

– Спагетти дешёвые и сытные, – сказал я.

– Такой была и моя последняя девушка, – сказал Ларри. – Боже, она была той ещё потаскухой.

– Кайла? – спросил Сэм.

– Ни за что! У Кайлы были такие маленькие сиськи, что большинство людей принимали ее за мальчика.

– Был кто-то после Кайлы?

– Сьюзан, – сказал Ларри.

– Сьюзан? – повторил я. – Не Сьюзи? Или Сьюз? Сьюзан?

– Так её звали, и у неё был пунктик насчёт ее имени, и она хотела, чтобы люди использовали её имя, а не что-то вроде «Сьюзи». Она ненавидела, когда её называли «Сьюзи». В любом случае, мне просто постоянно хотелось зарыться лицом в её сиськи. Днём и ночью. Самое удивительное...

– Ларри, ты не мог бы, пожалуйста – ПОЖАЛУЙСТА! – не говорить о частях тела в присутствии моего ребенка? – произнёс я.

– Он и мой ребёнок тоже, – огрызнулся Сэм.

– Прости, – сказал Ларри Измаилу. – Когда-нибудь ты поймёшь. Ты встретишь свою Сьюзан, и тебе просто захочется утонуть в её больших...

– Ларри, прекрати, – громко сказал я.

– За них стоило умереть, малой, – продолжал Ларри. – Ты никогда в жизни не видел таких арбузов.

– Мне нравится арбуз, – сказал Измаил.

– А когда ты станешь чуть старше, ты полюбишь эти арбузы, малой. Поверь мне.

Я с толикой отчаяния взглянул через стол на Сэма.

– Мы можем не говорить о частях тела? – спросил Сэм. – Ларри, честное слово, если ты собираешься накуриваться, может, тебе не следует сюда приходить. У нас здесь маленькие уши, знаешь ли.

– Вы хуже, чем Дебби и её муж. Я не уверен, что её дети вообще знают, что у них есть половые органы. Она называет пенис своего сына «краник». Кто, чёрт возьми, называет свой пенис краником? «Ты помыл свой маленький краник?» Честное слово! Просто называйте его своим именем. «Ты вымыл свой большой старый член или как?» А вагину своей дочери она называет «ху-ху». «Ты помыла свою ху-ху?» Это отвратительно. Что не так с этими людьми? Просто используйте нормальные слова.

– Тебе нужно потрахаться, – отметил Сэм. – Может, если ты потрахаешься, ты перестанешь говорить о краниках, потаскухах и ху-хах.

– Ребята, у вас есть пиво?