Ч .III. Revolutions per minute

Люди, люди! О смертный род!
Жизнь людская, увы, ничто!
В жизни счастья достиг ли кто?
Лишь подумает: "Счастлив я!" –
И лишается счастья.
Рок твой учит меня, Эдип,
О злосчастный Эдип! Твой рок
Ныне уразумев, скажу:
Нет на свете счастливых.
Софокл, «Эдип-тиран».

Ещё за несколько лет до выхода в свет опусов Карлоса Кастанеды Жак Лакан в своём семинаре 1954-1955 годов ввёл понятие инвентарного списка. Эта такая штука специальная на манер гегелевского тотального Begriff (Понятия), концептуально понятного бытия. Begriff это истина, das Wahre. Но у Лакана это тотальная ложь. Хотя если залезать в философские дебри, то и у Гегеля истина это ложь, уж простите за очередной оксюморон. Это так просто в силу того, что любое обобщающее высказывание не соответствует импрессионистической действительности. Руанских соборов много, если верить Клоду Моне. Всё течёт, всё изменяется. Поэтому Символическое со своими инвентарными списками есть не что иное, как платоновский мир идей, противостоящий преходящей реальности, этому миру теней. Впрочем, следует заметить, что у лакановского Символического, в отличие от платоновской статичной Гиперурании, есть внутренне присущее ему особое время. Но об этом чуть позже.

Так вот, мы не встречаемся с реальностью. Мы живём говорением о реальности. Мы живём в виртуальном мире символов. Инвентарный список есть спиральный процесс бесконечного повторения мантических заклинаний о реальности, процесс её означивания. «Реальность – то, реальность – сё», – хохочут над нами и над собой авгуры.

«Я» и есть этот инвентарный список, составленный бухгалтерией Другого. «Я» состоит из образов себя и мира, инсталлированных в индивидуальный разум. Инвентарный список задаётся сознанию на заре его, сознания, возникновения в младенчестве. И мы этот список повторяем как попугаи. Вот что я сейчас, по-вашему, делаю? Правильно, повторяю банальности инвентарного списка постсовременной эпохи – твержу, как «Отче наш» всю эту бодягу про Матрицу и долбанные симулякры. Бодрийяр-шмодрийяр – это давно уже часть нынешней культуры. Мы же с вами, товарищи, культурные люди? Культурные. И мы, как культурные люди, просто-напростаки обязаны повторять всю эту хрень весь этот дискурс. Обязанность – это и есть навязчивость повторения. Чтоб вы не расслаблялись, вас вяжут и обязывают. Вы думаете, что делаете это сами, как взрослые ответственные люди, и таки да – сами, но за вашим желанием, азохен вей, скрывается желание Другого.

Вспомним утверждение Лакана: бессознательное структурировано как язык. А что у нас там говорил команданте де Соссюр о языке? Вот то-то и оно, вот то-то и сверх-я. Принцип навязчивого повторения запускается фатальным несоответствием означающего и означаемого. Фактически, есть только поток плывущих означающих, этих бесконечных поправок к срывающимся попыткам уловить истину человека. Истина человека – это Благо. Благо это неведомый, и поэтому фантазмический суперприз, призванный раз и навсегда удовлетворить принцип удовольствия. Этот НЁХ никто никогда не видел и не достигал, но он постоянно замещается псевдоответами – всякими метафорами и метонимиями. В этом и суть человеческого водевиля. All that jazz. Это и есть Wiederholungszwang доктора Фрейда – принцип навязчивого повторения, или, как его переводит Лакан, принцип настойчивого, упорного повторения.

Символическое – это страж порога и сам порог. Куда ведут эти врата? Нам говорят, что к благу, всеобщему и окончательному. Символическое устроено как взаимосвязанная система последних обещаний. Это морковка на удочке, которую держит наездник перед ослом, заставляя глупое животное бежать вперёд. Но за порогом открывается новый коридор, ведущий к новым вратам, на этот раз наверняка последним-препоследним. Вот так и устроено внутреннее время Символического – становление. Но нас ведь интересует не становление само по себе, а повторение.

Так чем же запускается механизм повторения? Не только несоответствием означающего и означаемого, но, прежде всего, так называемым привилегированным Означающим, или, по-другому, Именем Отца, или совсем по-другому, Фаллосом. Что это такое? Привилегированное Означающее, по Лакану, это и есть «последний» ответ на вопрос о Другом. Означающие плывут не равномерно, а дискретно, скачками, по принципу метафоры смещаясь от стоянки к стоянке. Но каждая такая стоянка есть метонимия-синекдоха – замещение частью неведомого целого. Часть претендует на роль целого – недостижимой цели, поэтому часть становится привилегированной.

Легко заметить, что привилегированное Означающее связано с принципом власти. Фаллос это скипетр власти – столп и утверждение истины, спущенной сверху сувереном. Полисемия русского слова «спустить», с его табуировано-сексуальным значением, как нельзя более точно описывает суть дела. Отец извергает семенные логосы, оплодотворяя и оформляя бессознательную материю. Имя Отца – властный смысл, закрепляющий текучую реальность царской печатью-тюпосом. Но это ненадолго. У отца подрастает сын, который символически свергнет родителя в перипетии эдиповой стадии. Сын унаследует титулованное Имя Отца и сам станет царём. Эдип сдуру убивает Лая, Зевс осознанно свергает Кроноса. Так в повторении прерывисто длит себя человеческая история. Человеческая психика революционна.

Ч.IV. Небесный капитал

Бог – это понятие, которым мы измеряем нашу боль.
Дж.Леннон, из песни «Бог».

Вообще, конечно, дурацкая затея – словами ругать мир слов. Есть в этом что-то уроборическое и суицидальное. Всё-таки противоречия надо снимать, антиномии оставим для восторженных кретинов. Мысль это длящаяся структура. Нет логической или хотя бы композиционной связности, нет и мысли. Посему ответственно, эдак по-взрослому, можно сказать, смиренно, заявляю: тотальное Символическое (мир слов) это не просто путы, навязанные нашему Желанию злокозненными демиургами или тупорылыми родителями. Это просто форма. Без отстроенного Символического человек становится психотиком, галлюцинирует и гонит. И дело не только в этом трюизме. У Лакана описана так называемая третья топика психического (это ежели считать от двух предыдущих, созданных самим Фрейдом, которые вы, товарищи, как люди культурные, я уверен, и так знаете). Она такова: Воображаемое, Символическое, Реальное. Так вот все три инстанции даны одновременно и связаны друг с другом, как кольца Борромео. И разорвать их нельзя, иначе беды не оберешься.

Я не стану пускаться в разбор всех тонкостей, связанных с этой топикой (тем паче, что я и сам не всё в ней понимаю). Кроме того, чтобы конгруэнтно осуществить такое предприятие, надо быть практикующим психоаналитиком. Психоанализ ведь появился не из философских спекуляций, а из клинической работы с симптомальной конкретикой, из эмпирического опыта. Я же, скромный вольный каменщик, хоть и имею общение с шибко умными друзьями-клиницистами (психиатрами и психотерапевтами), сам всё-таки не являюсь профессионалом в этой области.

Моя задача другая. Оттолкнувшись от структурного психоанализа (как наиболее удобной, по моему мнению, модели психики, интерсубъективной в самой своей сути), показать превращённую форму Повторения, и, выделив в ней, в этой форме, общую структуру человеческого Наброска-Entwurf, насколько это возможно, выйти к смысловым пределам нашего наброска-броска в будущее. Выйти к теоретическому пониманию Повторения, как такового. Это даст ключ к пониманию природы революции как таковой. С учётом всего вышесказанного вернёмся к критике, глядишь и получится структурку-то вытанцевать.

Я бы хотел ещё раз проговорить тему Символического, как капитализацию психического. Я уже много раз к ней обращался, но сейчас важно встроить эту проблематику в тему повторения.

Инстанция Символического работает как аналог банковской системы. Она выдаёт кредиты – те самые «последние обещания». И человек, дурилка картонная, им верит. Кредитная система опирается на веру-credo. Кредо человека → кредит Символического. Кредит даётся под определённые гарантии. Гарантом выступает, так же как и в реале, суверен. Вспомним, что по-гречески монета – опосредующее средство эквивалентного обмена – это «номизма», слово образованное от того же корня, что и «номос» – закон. Печать-тюпос с изображение бога или богоравного царя на монете символически олицетворяла собою клятвенную гарантию власти сохранить гармоничный миропорядок. Божественный суверен не обманет, его слово – закон, его сияющая слава-могущество (докса, хварно) явлена в золотом сплаве-электроне – образе субтильного золота богов. Привилегированное Означающее (а оно и есть инстанция суверена) до сих пор, так же как и в архаике, является хранителем монаршей истины – дление, через дискретное повторение, аристократического Золотого рода, теогенетически восходящего к некому божественному Первособытию. Символическое это Господство как таковое.

Но если суверен изменит Благу и впадёт в блажь, ставши тираном, то народ может и отнять мандат Неба у деспота. То же самое и в психике. Инстанция Символического не просто узурпатор, кормящий угнетённую психику обещаниями. Тут нам важно оставаться материалистами и ясно осознавать, что не слова являются реальными активами символического банка «Бог и сыновья», имеющего филиалы в каждой человеческой душе. Содержание Символического само по себе эфемерно, идеально, это всего лишь виртуальная знаковая система. Посему одними фантазмами сыт не будешь. Любой банк появляется за счёт инвестиций и вкладов, боги живут за счёт жертвоприношений. Да мало того. Уж извините за банальность, но деньги не съедобны. Они всего лишь средство обмена реальными благами. Такой ресурс есть и в психике. Жак Лакан назвал его инстанцией Реального.

Лакановское Реальное – одно из борромиевых колец психики, наряду с Воображаемым и Символическим. Реальное это никогда полностью не символизируемое ядро нашего существования. Если говорить строительными метафорами Маркса, то Реальное это базис под надстройкой Символического.

Существует общеизвестный исторический анекдот про Гегеля. Как-то раз ему сказали, что его Система не согласуется с некоторыми фактам действительности. На что Гегель заявил: «Тем хуже для действительности!» Лакановское Реальное и есть эта действительность, которой стало хуже. Реальное это несимволизируемый до конца остаток гегелевского бытия-в-себе в стройном бытии-в-себе-и-для-себя. Система Абсолютного знания задумана, как тотальный и не имеющий прорех дискурс. «Всё действительное разумно» – лозунг гегелевской Системы, он так и просится на ворота концлагеря. А вот не всё разумно в разуме. Если говорить школярским языком, первичный тезис, казалось бы, снятый негативным антитезисом, всё равно теребит своими «хвостами» окончательный цельный синтез. В синтетическом Символическом присутствует некий шум бытия-Dasein (пока гегелевского Дазайна, не хайдеггеровского). Реальное – это помехи в Символическом, дающие сбой стройной системы. Это реликтовое излучение из самого ядра психической реальности. Реальное всегда за скобками означивания, оно, будучи вне непосредственного восприятия, дано символическому порядку лишь своими следствиями, едва ли не апофатически, никогда не проявляясь напрямую. Это отсутствие Реального, как пред-мета, и даёт основание считать Символическое равноправным регистром психического. Символическое – викарий Реального.

Реальное и есть ресурс для навязчивого повторения. Чёрная кошка – признак бесконечных апгрейдов Матрицы. Помехи Реального в символическом порядке и толкают последний на навязчивое повторение: раз не получается означить, попробуем ещё раз, и ещё раз.

Символическое опредмечивает гул Реального в понятийном пред-ставлении. Театральное представление на сцене сознания: что-то ставится перед взглядом и проигрывается вновь и вновь. Что за пьеса разыгрывается в повторении? Травма! Вы смотрите на кривляние Символического и через симптом понимаете, что за актёрскими личинами-персонами скрывается что-то «с другой сцены» (как называл это Фрейд), пытаясь получить голос через раструб маски. Метод психоанализа и состоит в том, чтобы обнаружить эту другую сцену и наконец-то повторить травму и избыть её. И тут мы вплотную подходим к самой сущности Повторения. Однако не будем торопиться.

Вернёмся пока к взаимоотношению Реального и Символического. Есть чёткая грань между реакционными толкованиями фрейдизма и толкованиями освобождающими. Это грань – объяснение природы сексуальности. Либидо,– утверждал Лакан вслед Фрейду,– не есть что-то такое онтологически-духовное, как интерпретировал его Карл Юнг, например. У Фрейда нет никакого гипостазированного имажинэра, как того хотелось бы участникам общества «Эранос». Желание либидозно и телесно в своём происхождении. Это аффект в самой своей сути. Но не стоит думать, что психоанализ это редукционизм. Напоминаю о равночестности колец Борромэо.

Лакановское Реальное инвестируется Воображаемым в Символическое в виде тонического напряжения. У самого Фрейда: либидо сублимируется в культуре. Такова структура целесообразного труда, например. Аффект отчуждается от самого себя опосредующей инстанцией Символического и опредмечивается ею в виде представлений о цели – в виде образов смерти. Ими и кредитуется психика. Такая петля. Врубитесь, товарищи. Я говорю не просто о вложении усилий в достижение цели, это было бы слишком просто. Речь идёт о том, что несимволизируемый остаток (которое и есть Реальное) выносится вперёд, получает какой-то ярлык-символ, ставится перед взором и назначается как цель. Неведомый исток петлеобразно становится «ведомой» целью. Тут следует заметить, что абсолютный покой (к которому, по Фрейду, стремится психика), в сущности, тоже штука апофатическая. Всё же мы не будды, и нам опытно неизвестно, что такое нирвана-угасание. Но у нас есть учёные ламы, они всё очень хорошо объясняют нам неразумным. Поэтому фрейдовский принцип нирваны, коль такой существует, работает лишь как целевая причина и как процессуальный механизм.

Зигмунд Фрейд задался вопросом, – «что же находится по ту сторону принципа удовольствия?», – столкнувшись с посттравматическим синдромом у ветеранов Первой мировой войны. Зачем-то они возвращались к травматическим переживаниям вновь и вновь, что очевидным образом противоречило господству принципа удовольствия. Карл Юнг (да-да, я опять о Юнге) обратил внимание, что эти переживания во многом фантазмичны. Другими словами, в них непросто отделить ретроактивный вымысел от правдивой памяти. Это, кстати говоря, была одна из причин, почему этот великий (да-да, всё-таки великий) ученик Фрейда начал изобретать свои красивые турусы на колёсах про вечные духовные архетипы и прочую эзотерику.

Дело в том, что психика интенциональна. Человек всегда смотрит только вперёд. И даже когда он созерцает образы памяти, он всё равно, пускай и бессознательно, смотрит в будущее. Этот фокус-покус бессознательного и есть ретроактивность. Человек выносит содержание памяти в пред-ставление, на сцену перед взглядом. Отсюда и фантазмичность образом памяти. Память это тоже театр. Но, как мы уже говорили, на сцене ставится трагедия. За представлением скрывается травма. Но зачем человеку вновь и вновь проигрывать травмирующие его образы?

Для наслаждения! Принцип навязчивого повторения служит для перевода удовольствия в наслаждение. Наслаждение – это дивиденд, возвращаемый банком Символического. Воображение даёт удовольствие в рост Символическому, психика готова терпеть и мучиться в ожидании возвращения долгов с прибылью. Фрейдовский Wiederholungszwang покоится на отложенном удовольствии. Приведу простой пример. Во времена неолитической революции беспечные люди истребили плейстоценовую мегафауну. Горы халявного мяса исчезли вместе с мамонтами. Воленс-неволенс им пришлось перейти на экономику отложенного удовольствия. Экономика стала экономной. Чтобы выжить, отныне нельзя просто взять и зарезать тёлку или сожрать весь урожай. Необходимо растить коровёнку ради будущего приплода и удоя, сохранять семенной фонд на будущий сезон. Как я уже говорил, удовольствие – процесс ровный, он тонкой струйкой течёт и быстро заканчивается. Удовольствие это просто разрядка. Но человек, бестия такая, хочет долго быть, и быть не в убытке. Поэтому он накачивает напряжение, копит его, как куркуль какой. Жак Лакан называл это эрекцией Желания. А потом наступает суперразрядка – Наслаждение: праздник, церебральный оргазм. А потом опять труды и будни, до новой вспышки Наслаждения.

Но я неспроста начал про Реальное. Принцип навязчивого повторения есть не что иное, как повторение травмы. Да, психика использует её как ресурс для накопления напряжения и цирка с Наслаждением. Но к этому всё не сводится. В самой травме есть некий остаток, являющийся дверью к истинному Повторению.

Ч.V. Глазурагана

You are like a hurricane
There's calm in your eye.
Нил Янг, из песни «Like A Hurricane»

Реальное не дано в непосредственном восприятии. Это аффект – безумие. Поймите это буквально, товарищи. Реальное это то, чего нет в здравом уме и в трезвой памяти. Реальное проявляется только и исключительно, как сбой Символического. Чего нет в ясном, разумном инвентарном списке Символического, того и нет вообще. И если Реальное «есть», то оно является, как аффект – эффект самого Символического.

На первый, наивно-материалистический взгляд, всё выглядит так, как будто Символическое своим солнечным мужским насилием раскрывает зазоры в сплошном аффекте драйва-trieb’а (каковой и есть, собственно говоря, желание, как аффект Субстанции, если говорить языком Спинозы), с тем чтобы социализировать, и тем самым, эмансипировать толчок-драйв от его женской субстанции. Речь идёт о психоаналитической кастрации, еслиф чё. Но на самом деле, всё сложней. И сейчас, товарищи, будьте максимально внимательны, поскольку мы подходим к самой сути Повторения.

Как я уже сказал, нет никакого Реального-в-себе вне Символического-в-себе-и-для-себя. Есть только схизис и сбой в самой структуре Символического. Помните, я говорил о том, что материя-хора Платона есть не что иное, как универсальный принцип дистантности и даже отчуждения? Вот! Не Символическое, эта инстанция Субъекта, сверлит дыры в Субстанции, как утверждали гегельянцы Кожев и Сартр. Нет! Сам божественный аффект Субстанции проявляется как зазор в господской тотальности Символического. Аффект «есть» только как зияющая рана строгого символического порядка. Виртуальное Первоединое расступается местом-топосом под натиском несимволизируемого Желания. Опять вспоминаем Платона, его три рода сущего: единая идея, хора-отчуждение и их дитя – вещь. Как говорил партайгеноссе Хайдеггер, вещь и есть место. Вещь, с самой своей сокровенной сути, есть пустота-впускание. Чаша естествует, как пустой сосуд – впускание воды и вина.

Логически желание предшествует своей символизации, но это последовательный процесс лишь для абстрактного рассудка, этого удела кухарок, как говаривал Гегель. Феноменологически жало бесцельного, бессмысленного, отсутствующего самого по себе Желания и рождаемый им зазор в Символическом даны сразу и одновременно. Нет Символического без зазора-дистанции, нет и Реального без его означивания. Это борромиевы кольца.

Опять же логически Символическое стремиться схлопнуться в неразличимую Единицу, почить в неоплатоническом покое. В этом предел воли к власти – само Единое. Но согласно гипотезам платоновского «Парменида» нет никакого Единого без Иного. Реальное и есть Иное для господского Символического. Налицо диалектика.

Итак, к чему мы пришли? За Господством, этой превращённой формой Символического, всегда скрывалось нечто другое. Нехватка объекта желания – это тоже превращённая форма чего-то другого. Что же это? Изначально Символическое – это место События! Открытость. Это напряжённый круг Означающих, способных стать терминусами, ограждающих пустоту-впускание своим собиранием. Пустота это глаз циклона. Это двери восприятия, ведущие к бесконечности мира.