Загородный царский дворец Евксиноград, гостиная

 

– Ну что, брат, – произнес Кирилл, немного утолив голод, – не молчи, рассказывай о том, о чем ты не хотел говорить на лестнице…

Борис промокнул губы салфеткой, откашлялся и, выпрямившись на стуле, тихим, полным значения голосом сказал, не отводя глаз от своего брата:

– Вчера ночью на меня вышел представитель той самой силы, которая пугает тебя до икоты, и предложил перейти на их сторону…

Ответом этому заявлению было оторопелое молчание. Кирилл в недоумении моргал, глядя на старшего брата и, очевидно, пытаясь понять, не сошел ли тот с ума.

– Ты… ты это серьезно? – наконец спросил он. – Каким образом этот представитель космических чудовищ предложил тебе перейти на их сторону, и в каком качестве?

– Обыкновенно предложил, – пожал плечами Борис, – пришел прошлой ночью в мой кабинет и заявил, что хочет поговорить…

– А как же охрана? – поинтересовался Кирилл, подаваясь вперед. – Неужели люди, что тебя охраняют, могли пропустить во дворец неизвестно кого? В конце концов, а вдруг это мошенник?

– Охрана спала сном младенца, – ответил Борис, – потому что на вооружении имперских егерей имеется оружие, способное на приличном расстоянии парализовать или усыпить кого угодно, особенно если человека и так уже клонит в сон на ночном дежурстве. Сам знаешь, цикориевый эрзац-кофе совершенно не бодрит. А что касается мошенника, то я сам поначалу подумал, что этот Вуйкозар Пекоц – совсем не тот, за кого себя выдает. Но потом все сошлось. С одной стороны, он прост и даже груб, как большинство большевистских командиров, но стоит ему повернуться другим боком, как видишь, что это блестяще образованный и культурный штабной офицер, будущий генерал или даже маршал.

– Вуйкозар Пекоц… – повторил за братом Кирилл. – Какое-то у него странное имя, как будто стилизованное под славянское, но не совсем…

– Он назвал себя венедом, – пояснил Борис, – а также чистокровным человеком, капитаном имперских егерей и подполковником советского ОСНАЗА. При этом мне он показался весьма опасным противником – вроде кадрового офицера, служащего в полковой разведке и привычного ходить на ту сторону фронта с задачей отрезать пару-тройку вражеских голов.

– И как это сочетается с образом блестящего штабника? – спросил Кирилл. – По моему мнению, вообще никак. Впрочем, это не суть важно. Ты лучше скажи, как ты узнал, что этот человек не блефует?

– Он смотрел на меня, – передернул плечами Борис, – и видел насквозь, рассказывая о чувствах, которые я испытываю от его появления. Одним словом, жуткое ощущение… тебя будто просвечивают рентгеном. Я пытался храбриться, но куда там, он все равно видел, что это напускное. А после он сказал, что не собирается покупать мою душу – мол, мне лучше оставить ее себе… Вот тогда я сдался, поняв, что игра против Империи вообще не стоит свеч. Германию они сломали за три месяца, а Болгарию раздавят одним щелчком, не говоря уже о такой мелкой фигуре как болгарский царь. И тут выяснилось, что я нужен Империи в почти прежнем своем качестве монарха на троне: компромиссная фигура, имеющая авторитет в консервативных кругах общества, а потому способная резко снизить их сопротивление грядущим преобразованиям. Будущую болгарскую власть, с одной стороны, будут составлять я и мои сторонники из Звена, а с другой – коммунисты господина Димитрова; империя же будет стоять над нами и следить, чтобы мы не поубивали друг друга.

– А зачем им такая сложная конструкция? – недоумевая, спросил Кирилл. – Не проще было бы сделать ставку на одних коммунистов, похоронив всех остальных?

– Так вот и я задал господу Пекоцу этот вопрос, – сказал Борис, – и получил ответ, что истина лежит ровно посредине между крайностями. Той, что есть сейчас, и той, которую устроят коммунисты, дорвавшись до монопольной власти. И вообще, в Империи не принято убивать власть имущих, с которыми можно договориться – мол, это пятнает их честь.

Тут возникла небольшая пауза. Неожиданно ее прервала Джованна – волнуясь, она сказала:

– Сегодня утром мне доставили письмо от родителей, переживших в Риме коммунистический переворот. Так вот – как оказалось, за ним тоже стояла Империя. Их люди пришли к Муссолини и крепко взяли его за жирную холку, заставив мирно передать власть местным коммунистам. Приходили они и к моему отцу, но он не получил такого предложения, как Борис. Нет, говорят, у тебя соответствующих талантов. У них там так: чтобы править какой-нибудь территорией, необходимы некие «императорские способности». Посланец Империи внятно сказал, что если бы у моего отца такие способности были, то двадцать лет назад Муссолини пришлось бы осваивать искусство дальних пеших прогулок, а не готовиться к захвату абсолютной власти в Италии. Ни один истинный король – не только по имени, но и по духу – никогда не потерпит рядом с собой проходимца, шута и шарлатана. Зато у моего мужа такие императорские способности нашлись, потому ему и поступило то самое предложение, что так тебя удивило.

– В Империи ни одна должность или титул не передаются по наследству, – сказал Борис. – Каждое поколение начинает жизнь с нуля с равными правами. Сын крестьянина, если у него будут соответствующие способности, станет королем, а сын короля, если вырастет ленивым бездельником, упадет ниже крестьянского сословия. В этом смысле имперские порядки беспощадны.

– Послушай, брат… – сказал Кирилл, – я вижу, что тебе все это нравится. Ты же всегда хотел доказать нашему отцу, что ничем не хуже его, а может, даже лучше, – но сейчас это тоже не важно. Скажи, в какой роли ты видишь меня? Ведь понятно же, что за просто так деятели Империи не будут раздавать прощение направо и налево…

– Ты станешь моей правой рукой и доверенным лицом, – сказал Борис. – Я останусь сидеть здесь, в Евксинограде, и предаваться тяжким размышлениям о будущем Родины, а ты будешь плести в Софии сеть из патриотических офицеров, коммунистов и всех тех, кто окажется приемлемым для новой власти. Все равно тебя всерьез никто не воспринимает, а потому наши враги не встревожатся, если ты начнешь встречаться с самыми разными людьми. И чтобы у тебя не осталось сомнений, скажу тебе, что обязанности монарха в строящейся Империи исполняет ни кто иной, как господин Сталин, вождь русских большевиков.

– Да, дела… – произнес Кирилл, потирая подбородок; вид у него был весьма озадаченный. – Кто бы мог подумать… Впрочем, та ярость, с которой пришельцы из космоса встали на сторону русских, давала возможность заподозрить нечто подобное…

– Ну как, ты согласен? – спросил Борис, с нетерпеливым ожиданием глядя на брата. – Или я зря обратился к тебе с этим делом?

– Разумеется, я согласен! – усмехнулся Кирилл и слегка хлопнул себя по коленке; глаза его сверкнули. – Ведь это же весело: стоять за кулисами политического театра и заранее знать, кто что скажет. А если серьезно, то я твой брат, и ты имеешь право рассчитывать на мою поддержку. – Тут он на мгновение задумался и затем спросил: – А теперь скажи, как ты дашь знать о нашем согласии господам из Империи? Неужто вывесишь над своим дворцом красный флаг, чтобы они увидели сверху и прилетели?

– А вот это проще простого! – сказал Борис и жестом фокусника достал из кармана матово блестящую плоскую коробочку имперского коммуникатора. Он явно наслаждался этим моментом.

Кирилл, хлопая глазами, наблюдал за действиями брата: тот что-то понажимал на этой коробочке (хотя никаких кнопок на ней не было), а потом, приложив чудную штуковину к уху, произнес под изумленное молчание:

– Алло, господин Пекоц, это болгарский царь Борис. Видите? Ну вот и замечательно. Должен вам сообщить, что мое семейство согласилось на ваши условия. Как видите, трех суток не потребовалось. Ждем вас сегодня вечером с визитом, чтобы обговорить конкретные планы относительно организации процесса Инверсии и Присоединения.

 

* * *

 

Октября 1941 года, полдень

Румынский (Южный) фронт

 

В ходе Приграничного сражения, завершившегося к началу августа, Южный фронт отодвинулся от линии госграницы в среднем на сто километров на восток, плотно осев по рубежу Днестра и укрепрайонам старой границы. Последней судорогой немецко-румынских войск на этом направлении стала попытка прорыва фронта под Дубоссарами, предпринятая в течение 26-го и 27-го июля, точно в соответствии с графиком развития событий предыдущей реальности. Но время уже потекло по иному руслу; жестокое рубилово на Западном фронте, обескровившее и истощившее вермахт, резко снизило активность германского командования на всех остальных направлениях, а попытки пробить брешь в советской долговременной обороне в районе Житомир–Бердичев не приносили немцам ничего, кроме потерь, перейдя к концу июля в вялотекущую фазу. На этом фоне тычок 11-й немецкой армии под Дубоссарами выглядел как частная инициатива ее командующего генерал-полковника Ойгена риттера фон Шоберта.

Но Ватила Бе к завязывающемуся бутону напряженности отнеслась серьезно, и не только сориентировала командование советского Южного фронта так, чтобы готовящийся прорыв был воспринят со всей ответственностью, но и направила на купирование возникшей угрозы всю авиагруппу «Полярного Лиса», которая два дня поставила на этой затее жирный крест. Одновременно в состав Южного фронта была передана 12-я армия, дислоцированная на левом фланге Юго-Западного фронта. Но это уже была в чистом виде заготовка на будущее: до самого конца активных боевых действий против Германии советский Южный фронт больше никто не беспокоил.

А вот после эвакуации 11-й армии к себе нах Фатерлянд положение противостоящих сторон в советско-румынском конфликте радикально изменилось. В то время как Румыния и Венгрия, потеряв немецкую поддержку, готовились к отчаянной обороне, советские войска перемещались на юг целыми армиями. Причем это были армии, уже получившие боевой опыт в сражениях на Днепре и ранее доукомплектованные до полного штата за счет маршевых батальонов резерва: 4-я, 10-я, 19-я, 20-я, 21-я, а также прославленная 13-я. Вместе со свежими войсками, практически утроившими или даже учетверившими силы фронта, на юг прибыл и новый командующий – Георгий Константинович Жуков. Прославленному на Халкин-Голе генералу армии не довелось стать победителем фельдмаршала фон Клюге, эту честь у него отобрал выскочка и сопляк Рокоссовский, – и вот теперь он твердо вознамерился сорвать зло хотя бы на румынской армии, разорвать ее на части и вбить в прах, где ей и место.

Главный удар планировалось нанести южнее Кишинева, от Тирасполя на Яссы. Там, за боевыми порядками 9-й армии, узкими атакующими колоннами сосредотачивались четыре «свежих» армии из шести: 4-я, 10-я, 20-я и 13-я. Две других армии – 19-я и 21-я – готовились нанести вспомогательный удар от Хотина на Черновцы и далее, с глубоким обходом через Сучаву, снова на Яссы. В случае успеха операции в кольцо окружения попадали примерно две трети всей действующей румынской армии, а дорога на Бухарест оказывалась открытой.

Год назад «старый» [236] король Кароль II, испугавшись столкновения с Красной Армией, отдал ту же Бессарабию без боя, что вызвало настоящую бурю возмущения в обществе, приведшую к профашистскому дворцовому перевороту. На трон тогда снова вернулся «молодой» король Михай, лишенный всех властных полномочий, а всесильным правителем (по-румынски «кондукатором») стал маршал Румынии Ион Антонеску. Ради обратного захвата Бессарабии этот Антонеску вступил в войну против СССР на стороне гитлеровской Германии, и теперь, не желая возвращать краденное, закусил удила – и будет за это серьезно бит. Попытка провести наступательную операцию такого масштаба против вермахта, можно было бы, пожалуй, признать авантюрой (ибо Красная Армия еще далеко не достигла пика своей боевой мощи), но против «потомков римлян» риск неудачи был приемлемым.

За полтора часа до восхода солнца, ровно в пять, под Тирасполем и Хотином яростно, с уходом в оглушительное крещендо, загрохотали орудия крупных калибров, сметая с противоположного берега Днестра все живое и неживое. Красная Армия не только вернула себе новенькие пушки-гаубицы, просранные «гениальным» Павловым в ходе Приграничного сражения, но и добавила к ним немецкие трофеи, захваченные в ходе Смоленской битвы. Трофейными были также полугусеничные тягачи и транспортеры, обеспечивающие этой артиллерии подвижность. Впрочем, в данный момент, при работе со стационарных позиций, это не представляло особой важности.

Румынская артиллерия отвечала вяло, будто спросонья, тем более что укомплектована она была русскими пушками периода Первой Мировой Войны, изрядно уступающими по дальнобойности новейшим образцам советской артиллерии. К тому же артиллеристы специальных «контрбатарейных» артполков РККА, оснащенных сверхдальнобойными по тому времени пушками-гаубицами «А-19», по указаниям «сверху» оперативно переносили огонь на оживающие румынские батареи, засыпая их градом двадцатикилограммовых осколочно-фугасных гранат. А это – гостинцы, способные заставить заткнуться любого нахала.

В результате такой деятельности к тому моменту, когда над горизонтом показался краешек солнца, на западном берегу Днестра не гавкала уже ни одна румынская собака. Там царили хаос и смятение, ибо два батальона штурмовой пехоты, оставленные Ватилой Бе «на хозяйстве», одновременно атаковали штаб 3-й румынской армии в Бельцах и 4-й армии в Кишиневе. Это были стремительные и кровавые операции в любимом для штурмовой пехоты стиле: «пленных не брать, убить всех за сорок восемь секунд». Своих боевых подруг не подвели и советские бойцы, приставшие к штурмовой пехоте еще в Минске. Жалеть вороватых румын в островерхих шапках, отдаленно похожих на буденовки, было не за что. И поэтому, когда штурмовая пехота попрыгала обратно в свои шаттлы и отступила, на месте румынских армейских штабов остались лишь дымящиеся развалины и изуродованные трупы. С корпусными и дивизионными штабами поступали проще. После выявления сетью разведывательных сателлитов их текущего местоположения «белые защитники» с «Полярного Лиса», а также пикировщики и штурмовики РККА, наносили по ним точечные бомбоштурмовые удары. Конечно, после таких налетов живых в этих штабах оставалось предостаточно, но полноценно управлять войсками эти люди уже были не в состоянии.

Советская авиация, поднявшись в небо на самом рассвете, даже без учета действия в воздухе «белых защитников», с первых же минут наступления завоевала в небе над Бессарабией безоговорочное господство. В отличие от других приграничных округов, в Одесском досконально выполнили директиву от 21 июня, до наступления темноты перегнав все исправные самолеты с базовых аэродромов на полевые площадки. В силу этого первый, наиболее страшный удар люфтваффе по спящим аэродромам в полосе будущего Южного фронта пришелся в пустоту, и советские ВВС на этом направлении встретили врага во всеоружии. Здесь, в небе над Прутом, был сбит первый «мессершмитт». Здесь, в рядах своего полка, дерется с врагом молодой Александр Покрышкин – сейчас его «МиГ-3», с подвешенными под крылья эрэсами, направляется в сторону Кишинева громить железнодорожный узел. До полка «МиГов» там уже поработали «пешки», а последними править недоделки «вручную» прилетят тихоходные, но очень целкие [237] бипланы «Чайка».

Появления противника в воздухе не ожидается, и поэтому «МиГи» выступают в качестве эрзац-штурмовиков. На пригородном аэродроме в Рышкановке – море огня; вздымается в октябрьское небо столб смоляного черного дыма, – а это значит, что теперь ни один румынский истребитель оттуда уже не взлетит. Там со всей темноэйджеловской тщательностью поработали космические истребители – благодаря защитным полям они становятся нечувствительными к мелкокалиберной зенитной артиллерии, – и вот результат: все в труху, в хлам, невосстановимый никаким образом… Такой же хаос творится у румын со связью. Разбитый на террор-группы егерский батальон порезал где мог телефонные провода и устроил резню курьерам и посыльным, а системы радиоэлектронной борьбы подавили примитивные эфирные коммуникации. Ну прямо вывернутое наизнанку 22-е июня того же сорок первого года…

А на земле в это время инженеры серых наводят через Днестр невидимые мосты и по колеблющимся подобно толстому резиновому матрасу речным водам к западному, затянутому пылью и дымом берегу; уставив перед собой штыки, бежит чрезвычайно злая советская пехота. Те мамалыжники, что пока еще не убиты, не ранены и набрались храбрости выглянуть из окопов, видят это воистину апокалиптическое зрелище – и, тараща глаза от изумления, начинают суеверно креститься. Русские солдаты густой массой бегут на них прямо по поверхности речных вод, а над ними плещутся на ветру алые знамена. И вот уже одни румыны сидят на дне окопов, прикрыв руками головы (мол, не убивай, дядька), а другие улепетывают в тыл со всех ног. И лишь немногие пытаются оказать сопротивление, но оживающие то тут, то там пулеметы тут же гасят выкаченные на прямую наводку трехдюймовые орудия. Вот пехота добежала, вскарабкалась на крутой подъем и принялась кидать гранаты и усиленно работать штыками. Первая линия траншей взята, враг из прямой видимости исчез – а значит, пушки на передки и вперед, поддерживать царицу полей огнем и колесами.

А там, на другом берегу – оккупированный врагом советский город Бендеры. Ширина Днестра в полосе форсирования – от ста до ста пятидесяти метров; сама эта полоса, имея своей осью железнодорожный мост, составляет шестнадцать километров. На каждую вводимую в прорыв армию нарезано по четыре километра фронта. И если 13-я армия (после Рокоссовского принятая бывшим командующим 5-й армией генералом Потаповым), пробив дыру в тонкой румынской обороне (мамалыжники те еще фортификаторы), сразу выходила в чистое поле, за которым лежала дорога на Кишинев, то десятой армии еще предстояло взять превращенное в опорный пункт село Варница. В лоб Бендеры штурмует двадцатая армия, имеющая центром своего построения взорванный железнодорожный мост. Четвертая же армия (которой снова командует генерал Чуйков) форсировала Днестр в промежутке между городским кладбищем и селом Хаджимус – и сразу же развернулась фронтом на юг с целью предотвратить возможный румынский контрудар под основание прорыва.

На севере, в районе Хотина, все происходило похоже, но с поправкой на масштаб. В лоб этот слабоукрепленный населенный пункт, обороняемый одним полком 7-й румынской пехотной дивизии, атаковала 21-я армия. Опять получилась ситуация вывернутого наизнанку 22-го июня: общее превосходство в силах наступающих оценивается как трехкратное, а перевес на направлениях главных ударов может составлять десять и двадцать крат. Одновременно с ударом по Хотину, значительно севернее этого города, в районе сел Рашков-Гордовцы, 19-я армия практически без сопротивления форсировала Днестр и, прорвав фронт на стыке чрезвычайно растянутых 8-й и 7-й румынских пехотных дивизий, сразу углубилась во вражескую оборону, имея задачей к полудню выйти на магистраль Хотин–Черновцы.

В итоге к полудню на советско-румынском фронте обозначились два глубоких прорыва. На севере под Хотином советские войска вклинились в румынскую оборону в полосе шириной в двадцать пять километров и глубиной в десять. 21-я армия от Хотина будет наступать прямо на юг, в направлении на Бельцы, а 19-я – через Черновцы в направлении Ясс. Выдвинутая противником из резерва 8-я кавалерийская бригада была рассеяна ударами с воздуха еще в ходе марша. Да и дурацкое это дело – парировать вклинение двух армий одной кавалерийской бригадой. Но с этим румынское командование ничего поделать не может. Сил на парирование прорывов катастрофически не хватает, ибо тяжко европейскому карлику воевать с армией огромной страны, отмобилизованной под гораздо более масштабные задачи.

Одновременно на юге под Бендерами возник разрыв фронта шириной до двадцати и глубиной до пятнадцати километров. Дорога на Кишинев открыта, впереди, кроме стационарных гарнизонов, войск противника не имеется, а в авангарде наступления стремительно движется выученная Рокоссовским прославленная 13-я армия. Уже завтра к полудню она завяжет бои за город, в то время как 10-я и 20-я армии обойдут его южнее, после чего одна устремятся одна на юг, в направлении на Галац, а другая – на Яссы, к точке замыкания котла вокруг основной румынской группировки.

 

* * *

 

Октября 1941 года, 22:55