Главарь (капитан) наемной банды барон Адалхард фон Вигман

Я, Адалхард фон Вигман, барон в шестнадцатом поколении, подался в небесные наемники не от хорошей жизни. Молодой был, неразумный. Я даже не участвовал в заговоре против короля, а лишь попал в число сочувствующих – но жизнь моя оказалась под угрозой. И я решил, что бегство на небеса – наилучший способ спасти жизнь… И с тех пор на протяжении уже многих циклов я верно служу небесным господам из клана Морского Бриза.

Поднимался я в банде почти с самого низа. Сначала, еще юнцом, я служил сержантом: аристократу вроде меня меньший чин невместен. Потом, в те годы, когда главарем был старый граф Алоиз фон Зайдель, мне удалось подняться до его ближайшего помощника старшего лейтенанта, и уже после его смерти занял должность главаря. При этом сынок покойного Гюнтер (которого тот совсем мальчишкой прихватил с собой, когда убегал с Франконии от кредиторов) ныне является моим старшим лейтенантом. Вторым, или младшим, лейтенантом в нашей банде служит Карл Ригер, выходец из подлого сословия, поднявшийся по службе из рядовых стрелков. Замыкает список командного состава падре Меллендорф – кругленький веселый священник, любящий девок и хорошую попойку не меньше своих прихожан.

Служба наша была не особо тяжела и обременительна. В основном мы охраняли поместье, а также сопровождали госпожу в ее путешествиях. Но внезапно нам заявили, что старое поместье продано – и теперь клан Морского Бриза переезжает на новую планету, которая вся целиком будет ее собственностью. Планета эта – совсем новенькая и совершенно не заселена – а следовательно, прежде чем перебираться на новое место, нужно отправиться в поход и наловить себе пеонов. Вот эта новость уже вызывала энтузиазм – парни застоялись и жаждали настоящего дела. Ловля пеонов – это всегда весело и интересно, а еще во время этого процесса можно почувствовать себя настоящим господином, в чьей власти жизнь и смерть разных унтерменшей. И, кроме того, это правильно: всегда были господа, их доверенные слуги (вроде нас), и пеоны, о которых каждый должен вытирать ноги.

Неприятным во всем этом было только длительное путешествие в наглухо задраенной металлической коробке – небесные господа почему-то называют это полетом. Почти две сотни суточных циклов вынужденного заключения в ограниченном пространстве! Свихнуться же можно – но что ж поделать, никуда не денешься от этой необходимости… Кроме того, темные небесные господа, владеющие кораблем для плаваний среди звезд, не только распорядились отобрать у нашей банды оружие и сложить его под замок, еще и пригрозили, что если мы попробуем выразить недовольство, нами займутся вооруженные до зубов бой-бабы. Мол, первому же, кто рискнет возразить, оторвут голову и будут играть ею в мяч. Так мы и вовсе приуныли, почувствовав себя в плену, и только твердое слово госпожи Тенал, что все это временно, донесенное до нас старшей племянницей госпожой Мэриэл Кат, не давало окончательно пасть духом. Надо только потерпеть, сказала нам небесная госпожа, и все будет хорошо.

И мы терпели. Старались подбодрить друг друга, проводя томительные часы заточения за травлей баек и игрой в кости. Ничего, скоро разомнемся и повеселимся! Вот уж разгуляемся на приволье! И эти мысли грели нас и помогали переносить тяготы долгого путешествия.

Но вот, когда путь к тому месту, где мы собирались ловить пеонов, подходил к концу, среди небесных госпож стало нарастать невнятное беспокойство. Темных мы почти не видели (в отведенных нам помещениях они не появлялись), а вот наши светлые госпожи начали вести себя так, словно над всеми нами возникла какая-то смертельная угроза. Хоть они и не посвящали нас в свои дела, от них буквально исходило ощущение тревоги, которое передавалось и нам, окутывая липкой паутиной. К тому же большинство из нас стали мучить ночные кошмары – в них мы спасались от какого-то чудовища, смертельно опасного хищного зверя. Правда, образ этой отвратительной твари никто не мог описать – сама она во снах не являлась… но ее близкое присутствие отдавалось холодным ужасом, запахом смерти, мурашками и звенящей, сверлящей мозг тревогой. [226] И даже когда мы бодрствовали, казалось, что на нас со спины смотрит кто-то большой и страшный, могучий и всесильный, которому мы на один укус. Смотрит и выбирает время, чтобы напасть и загрызть…

Впрочем, продолжалось это чуть больше суточного цикла, после чего как будто успокоилось. Мы уже думали, что нас пронесло и опасность миновала, но, как оказалось, главное ждало нас впереди…

И однажды в ту часть корабля, что являлась местом нашего проживания, явилась весьма странная компания. Сначала мы решили, что главная среди них – светлая госпожа Мэриэл Кат, потому что все остальные были вооруженными хумансами и бой-бабами, принадлежащими к какому-то иному, неизвестному нам клану. Но оказалось, что все совсем не так.

Первой и в самом деле заговорила госпожа Мэриэл Кат. Вид у нее был строгий и мрачно-торжественный – такой, словно она только что приняла непростое решение.

– Господа, – сказала она, – вы верно служили нашему клану, но теперь я должна сообщить вам печальное известие. Обстоятельства сложились таким образом, что мы потерпели поражение и признали этот факт перед лицом победителей – в итоге клан Морского Бриза полностью и без остатка влился в победоносный клан Империя. Ваши контракты по условиям капитуляции передаются в руки победителей, которые и будут решать, что теперь с вами делать.

Изумленное молчание было ответом на это заявление. Мы просто окаменели от такой неожиданности и только растерянно переглядывались. «Как так побежден?! – ошарашенно подумал я. – А где же яростное сражение, взблески выстрелов и разрушительная мощь попаданий? Где крики боли, стоны умирающих и славные подвиги тех, кто выжил и добыл победу?»

Затем к нам обратился один из хумансов, одетый в незнакомый нам военный мундир темно-синего цвета – на довольно хорошем дейче он сказал следующее:

– Я, капитан второго ранга Жерар Антон, первый помощник того, кто Первый после Бога, как ваш земляк и почти соплеменник, пришел сказать, что у всех вас есть простой и ясный выбор. Или вы поступаете к нам на службу как регулярное подразделение, приносите соответствующие клятвы в том, что будете стойко служить там, куда вас пошлют, сохранять дисциплину и соблюдать наши законы, или мы списываем вас в пеоны и отправляем на особо неприятные рудники. Третьего не дано. – Он обвел нас твердым взглядом пронзительных, все замечающих глаз. – Любой, кто окажет сопротивление или не будет исполнять требования наших командиров, будет немедленно и достоверно убит на месте. Время подумать над нашим предложением будет у вас до конца нашего полета, а пока вы все считаетесь под арестом. Попрошу немедленно сдать все имеющееся при вас личное оружие: ножи, кинжалы и прочие сабли. На размышление вам дается пять минут, время пошло. Когда оно истечет, каждому, кто не проявил благоразумия, придется пенять только на себя, ибо штурмовая пехота применит для вашего разоружения силу.

Штурмовая пехота – это, как я понимаю, бой-бабы… Сначала я не понял, что именно в них, помимо незнакомой зелено-коричневой полевой униформы и оружия, кажется мне странным, а потом догадался. Если обычные бой-бабы, когда у них нет приказа убивать, стоят все время ровно с бесстрастными лицами, то эти выглядят почти как обычные люди и рассматривают нас с легким любопытством – так, словно впервые увидели такое чудо как наемники с Франконии. А их приятели, самцы хумансов, одетые в похожую униформу, кажутся гораздо менее дружелюбными, я бы даже сказал, злобными… Их руки крепко сжимают оружие, а прищуренные глаза и презрительные усмешки говорят о том, что они не замедлят пустить его в ход. Увидев в первый раз, они уже возненавидели нас до глубины души… И я не понимал причины этой ненависти, ведь мы не сделали им ничего плохого.

И хоть прозвучавшее предложение являлось крайне унизительным (от личного холодного оружия нас не освобождали даже небесные госпожи), я понял, что другого способа сохранить наши жизни просто нет.

– Разоружаемся, парни! – сказал я, отстегивая с перевязи свою доставшуюся от деда пару из эспады и даги, [227] – поражение есть поражение, даже если мы не сделали в битве ни одного выстрела – так что мы обязаны подчиниться победителю.

И если мои парни просто выходили и бросали свои железки на пол перед победителями, я подошел к герру Жерару Антону и протянул ему эспаду и дагу рукоятями вперед, как это положено делать, когда напротив стоит благородный противник.

– Не мне, а ей! – сказал он отрывисто, указав на здоровенную бой-бабищу, которая была явно старше всех своих товарок. – Оберст Ивана Эри до особого распоряжения будет вашим непосредственным начальством, и именно ей ты должен передать свое оружие.

Только очень странный и сильный клан мог выучить бой-баб как обычных воинов – потому что они дикие, непокорные и не исполняют ничьих команд, кроме как при прямом управлении. А уж сделать такую полковником может прийти в голову только безумцу. Но, заглянув в глаза этой совершенной боевой машины, я подумал, что так смотреть может только умный и многоопытные человек, видавший в бою смерть во всех ее видах (не чета нам, наемникам). А еще я понял, что эта оберст Ивана Эри будет к нам добрее своего заместителя – вот этого обычного самца-хуманса вроде нас, который смотрит на меня сейчас с нескрываемой ненавистью.

Я протянул ей оружие со словами:

– Фрау Ивана Эри, я, барон Адалхард фон Вигман – ваш пленник, и вы можете располагать мною по своему усмотрению…

Она взяла у меня эспаду (в этих огромных лапах та казалась игрушкой), выдвинула клинок из ножен, бегло глянув на переливающийся муаровый узор отличной стали, и вдвинула обратно. Потом ее губы тронула легкая усмешка и, кроме эспады, она забрала еще и дагу, которая выглядела в ее ладони точно швейная иголка.

С сильным акцентом, но вполне понятно, фрау Ивана сказала на дейче:

– Это замечательно, герр Адалхард, что вы оказались настолько благоразумны, что сразу выполнили все наши требования. Если вы при этом сделаете правильный выбор, то жизнь ваша существенно улучшится, а если неправильный, то, соответственно, наоборот. Не забуду я и вашего личного предложения, только сразу должна предупредить, что мы, Девы Войны, настолько пылки и темпераментны, что не каждый любовник уходит живым из наших рук.

И она глянула на меня так… оценивающе, что ли… И это было так неожиданно и странно, что я замер в замешательстве. И только тут меня словно осенило – я понял, что именно сказал своим языком. Но обратной дороги не было – у меня слишком много гордости для того, чтобы объяснять женщине, даже такой громоздкой и могучей, что она неправильно поняла мое предложение. Ведь я имел в виду нечто совсем другое…

* * *

Октября 1941 года, 19:45