Утро субботы, 20 августа 2016 года

Кортни рукой на моем колене будит меня на пассажирском сиденье грузовика, мое тело как всегда закоченело ото сна.

— Мы почти дома, — поясняет она мне. — Ты хорошо поспал?

— Да, — отвечаю я, вытирая запекшиеся глаза. — Где мы?

— На двести девяносто пятом шоссе, — отвечает Кортни. — Мы въезжаем в Портленд.

Я на самом деле хорошо спал. Хм. Это первый раз за… долгое время. Никакого кошмара. Никаких грез. Нет... ничего.

— Спасибо, что подвезла, Кортни.
Я зеваю, глядя в окно, когда мы пересекаем мост через реку Пресумпскот. Солнце едва опускается за горизонт, окрашивая небо над заливом Каско в цветные волны. В динамике моего грузовика тихо играет классическая рок-музыка. Дисплей на радио показывает, что это «WBLM 102,9 FM».

— Все в порядке. Я поспала немного ранее, — успокаивает она. — Как только ты вывез нас на автостраду, мне не составило труда доехать оттуда. Хотя я хочу настоящий душ. Та вода была холодная!

— Водонагреватели на солнечных батареях не слишком хорошо работают в темноте, — с сарказмом отвечаю я. — Но важно было смыть большую часть крови и грязи. Это еще труднее объяснить, чем пулеметы на машине, если бы нас остановили.

— И все же. Я хочу мыло. И горячую воду. И моего отца. — Кортни смотрит на небо над водой. — Это новый день, — произносит она, сжимая мою руку так, что мне кажется, что кости вот-вот треснут. Облака и дымка над океаном темно-алые с фиолетовыми и оранжевыми прожилками.

— Красное небо утром… — бормочу я про себя. Кажется, не могу избавиться от мучительного ощущения, что чего-то все-таки не хватает.

— Что ты там говоришь?

— Извини, — произношу я, прикрывая зевок тыльной стороной ладони. — Старое суеверие о погоде. Красное ночное небо — радость моряка. Красное небо утром, моряк, прими предупреждение. Это неправда, не совсем так, но мы становимся довольно суеверными в море.

Что я упускаю? Что-то связанное с пропажей. Недостающие части? Недостающие… дети? Хмм. Это лишь часть дела, но не все.

— Я еще не проснулся. Есть что-то не совсем... о! Ты видела ту маленькую девочку сегодня вечером, Кортни? В конце?

— Нет, — отвечает она, мрачно поджимая губы. — И это то, что необходимо сегодня выяснить. Мне нужно знать, что с Дженни все в порядке.

— А как насчет маленького мальчика? — спрашиваю я. — Сын Лукаса, тот, которого он избил, что выглядело подобно припадку?

— Как ты узнал об этом?

— Я видел, как это произошло. В бинокль, — отвечаю я ей.
— В тот день, когда нашел тебя, до того, как ты вернулась в лагерь. Лукас тут же подписал себе смертный приговор. Позже? Остальное просто подчеркнуло предложение и добавило немного причудливой каллиграфии.

— Я тоже его не видела. И его мать, если уж на то пошло. — Кортни озабоченно смотрит на меня. — К чему ты клонишь?

— Я не знаю, — задумчиво отвечаю ей. — Или не совсем так. Но здесь чего-то не хватает. Недостающие части и пропавшие дети. Пропавшие люди.

— Были и другие, которых я тоже не заметила, Шон. — Беспокойство в глазах Кортни сменяется тревогой. — Ты видел мою мать? Или Иеремию?

— Нет, — вздыхаю я, откидывая голову на спинку синего винилового сиденья. — Я должен был спросить этого ядовитого маленького засранца, когда у меня была возможность.

— Натан. — Кортни со вздохом качает головой, сворачивая на Лесную авеню. — Надеюсь, что с ним все в порядке. Он всегда... я не знаю. Он хороший ребенок, Шон. Или может быть. Если он только сможет вырваться из этой запутанной ситуации. Отойти от своего отца, отойти от всей этой Церкви Нового Откровения.

— Возможно, — отвечаю я. — Возможно, и нет. Это звучит ужасно, но некоторые дети на самом деле рождаются гнилыми. Как думаешь, где они находятся? Твоя мать и этот грязный говнюк-проныра? А Дженни и маленький мальчик?

— Наверное, они все вместе, — предполагает Кортни несчастным голосом. — Моя мама знает, как много значит для меня эта маленькая девочка. Она обвинит меня в том, что произошло сегодня вечером. За смерть Эммануила. За смерть сатаны. За то, что все рухнуло.

— О, не думаю, что она все свалит на тебя. Она прибережет немного вины и для меня, — успокаиваю я ее. — Но мы можем начинать звонить уже сегодня. Выясним, не нашли ли их и все ли с ними в порядке. Следователи полиции штата уже должны находиться там, и они, безусловно, к концу дня будут располагать всей информацией.

Кортни кивает, и длится долгое молчание.

— Эй, кстати, — восклицаю я, когда она сворачивает на нашу улицу. — Я уже говорил тебе сегодня, как сильно тебя люблю?

— Нет, — отвечает Кортни, краснея и сверкая застенчивой, но ослепительной улыбкой. — Еще не говорил.

— Ну, это так и есть, ты же знаешь. Очень сильно люблю тебя. — Я твердо киваю, как будто это решает вопрос, и моя милая блондинка-водитель закатывает глаза, когда въезжает на подъездную дорожку дома моего детства, припарковывая «Блейзер».

— Почему бы тебе не рассказать мне еще несколько подробностей? — спрашивает она, отстегивая ремень безопасности и наклоняясь ко мне через центральную консоль. — Но пока выдели основные моменты, нам нужно зайти внутрь.

Рукой я притягиваю Кортни за затылок к себе, и ее мягкие губы сливаются с моими в долгом поцелуе. Она радостно смеется и отстраняется, убирая мою другую руку от своей груди.

— Я назвал только самые яркие моменты!
Кортни смеется, затем отстраняется назад, прижимаясь грудью к моей руке и шепчет мне на ухо:
— Вы можешь дать мне полное объяснение позже.

— О, я на самом деле люблю тебя, — повторяюсь я, чувствуя, как мое лицо практически раскалывается пополам от непривычной улыбки.

— Я знаю, — лукаво отвечает Кортни. — Давай сейчас войдем внутрь. Мне нужно увидеть отца.

— Тогда пошли, — приглашаю я, бросая взгляд на часы на приборной панели. — Сейчас только начало седьмого. Сомневаюсь, что кто-то встал, а если Биллу пришлось работать прошлой ночью, он, возможно, даже еще не вернулся домой.

Оставив наши вещи в грузовике — разберемся с ними позже — мы поднимаемся по ступенькам на переднее крыльцо. Я слышу приглушенный голос внутри, но не могу разобрать слов.

— Кто-то встал, — утверждает Кортни, улыбаясь мне в предвкушении, когда поворачиваю ключ в дверной ручке. Дверь бесшумно открывается на хорошо обработанных петлях, и я слышу более отчетливо.

Голос моей матери. Кто-то другой. Мужчина, а не Билл. Кто-то...

Рядом со мной Кортни открывает рот, чтобы крикнуть приветствие, и я как раз вовремя прикрываю его рукой, прикладывая палец другой руки к своим губам. Ее глаза в замешательстве, брови нахмурены в вопросе, который сменяется страхом при звуке бьющегося стекла и громких голосах на кухне.

— Ты сумасшедшая сука! — Это мама. На кого она кричит? Не на Билла.

Я прижимаюсь к стене, отползая в угол. Кортни следует моему примеру. Я не помню, как вытащил «Беретту» из кобуры на пояснице, но большой итальянский пистолет с двуручной рукоятке со снятым предохранителем уже в руке.

— Плата за грех — смерть! — это женский голос, и от него неприятное ощущение в животе. — Грех — это смерть, а я хочу жить! Жить надо не во грехе! — Снова разбивается стекло, и я слышу, как расплескалась жидкость.

Мы нашли Хизер, и Иеремия наверняка недалеко.

Оглянувшись назад, вижу панику и неистовый ужас на лице Кортни, и кладу руку на ее бедро, успокаивая, прежде чем осторожно продвинуться вдоль стены.

— Хизер, пожалуйста... — Голос Билла прерывается звуком жалящей пощечины.

— Молчи, грешник! — визжит Хизер. Билл бормочет что-то в ответ, но его прерывает грохот.

— Она сказала молчать!
Я злобно ухмыляюсь, когда слышу голос Иеремии, свистящий и шепелявящий сквозь зубы, которые я сломал. О, хорошо. Вы оба находитесь в одном месте. Это будет намного проще.

Деревянные полы со временем начинают скрипеть, а этому дому больше ста лет, но я более чем справляюсь с этой задачей. В «морских котиках», возможно, отточили мои навыки скрытности, но этот деревянный пол заложен в основу много лет назад. Выскальзывая из дома с шумным полом и чутко спящей матерью, я составил в мыслях еще в подростковом возрасте подробную карту, куда нужно ступить. Даже тяжелые ботинки, которые я ношу, не нарушают тишины.

У Кортни нет этой карты.

Крие-е-е-а-ак!

— Что это? Кто там? — Страх и ярость слышатся в голосе.

Дерьмо. Хизер тоже это слышала.

— Я знаю, что ты там!
Пауза, затем я слышу шарканье ног и перетаскивание мебели. Я поднимаю «Беретту» крепким двуручным захватом, когда шаги приближаются к арке из кухни в холл, но они снова уносятся прочь, прежде чем цель становится видимой.

— Это Пирс, — прошептал Иеремия. — Так и должно быть.

— О! Шон! — голос Хизер изменился. Яркая, жизнерадостная и тошнотворно милая, эта новая версия более ужасна, чем сумасшедшая сука, которая в понедельник приставила опасную бритву к шее собственной дочери. — Это ты, Шон? Добро пожаловать домой! -Таким количеством сиропа можно утопить сотню блинов. — И моя дочь с тобой, не так ли? Почему бы вам не зайти сюда? У нас с братом Иеремией только что был очень интересный разговор с твоей матерью, Шон, и моим мужем!

— Он больше не твой муж, ты, сука!

Мои брови взлетают вверх, когда моя мать выплевывает последнее слово в адрес Хизер. Должно быть, на самом деле все плохо. Она никогда раньше не произносила при мне этого слова и выбила из меня все дерьмо, как только услышала, как я его говорю.

— Итак, что Бог соединил воедино, — кричит Хизер, — да не разлучит человек!

О, хорошо, сумасшедшая вернулась. Это становится все лучше и, черт побери, лучше.

— Хизер, — произносит Билл чересчур спокойным голосом. — Ты развелась со мной!

Еще одна пощечина, и Билл больше ничего не говорит.

— Шон Патрик Пирс! Кортни Элизабет Двайер! Вы двое, идите сюда сию же минуту!

Хизер снова супер-мама, ругающая двух непослушных детей, которые бегали по дому. Я рискую отвести взгляд от двери и вижу лицо Кортни, искаженное горем, губы дрожат, слезы текут из плотно закрытых глаз. Я быстро сжимаю ее руку, прежде чем снова поднимаю пистолет.

— И кстати говоря, что соединил Бог, то разлучил человек! Мы все так гордимся младшим братом Натаном. Прошлой ночью он нашел в себе силы, обрел голос! Он позвонил нам прошлой ночью, рассказал все новости.

Вздох.

Она довольна. Чем? Что этот маленький засранец сделал после того, как мы уехали?

— Почему бы вам обоим не зайти, и мы поговорим об этом, пока я приготовлю вам завтрак. У тебя была напряженная ночь, — сладко и счастливо говорит милая Хизер, но мысль завершает Чудовище-Хизер. — Занимался своим грязными блудом и убийствами!

Она все еще не знает наверняка, что мы здесь. Все, что она услышала, — это единственный скрип половиц. Насколько ей известно, это всего лишь дом.

— Мелисса, дорогая? — призывает милая Хизер. — Почему бы тебе не объяснить твоему сыну и моей дочери, почему они должны прийти сюда?

— Там никого нет, Хизер.

Моя мать, кажется, совершенно измучена. Как долго это продолжается?

— Я не спрашивала тебя, есть ли там кто-нибудь, Мелисса Пирс, — громко шепчет милая Хизер, подчеркивая фамилию моего отца. Отрицая, что мама и Билл женаты.

— Отлично. Шон? Кортни? Если вы там, пожалуйста, заходите. Хизер... — Мама задыхается от боли.

— Сейчас, сейчас. Я не говорила тебе импровизировать. — Все еще милая Хизер.

— Она собирается порезать меня, Шон! — кричит моя мать. — Помогите нам!

Я слышу еще один громкий шлепок, и Чудовище-Хизер бессвязно визжит из-за продолжающегося непослушания моей матери.

Кортни рукой тянет меня за рубашку, и я оглядываюсь и вижу залитую слезами маску ужаса на ее лице.

— Я не могу позволить своей матери сделать это, — шепчет она, и я слышу, как Хизер безумно хихикает с кухни. — Не после прошлой ночи. Только не так. — Она отходит от стены, протягивает мне руку. — Давай войдем, — утверждает она уже не шепотом.

Смущенный, но понимающий, что время скрытности прошло, я беру Кортни за руку. Я кое-что упустил. Чего еще не понимаю? Я засовываю пистолет за пояс брюк и натягиваю поверх него футболку. У меня есть подозрение, что сегодня утром он мне снова понадобится.

На кухне царит беспорядок. Повсюду разбитое стекло, а пол скользкий от смеси содержимого бутылок из-под вина и ликера. Билл и моя мать — пленники, привязанные к стульям по меньшей мере тремя слоями скотча, судя по пустым картонным втулкам на полу.

Билл на стуле лежит на боку на мокром, покрытом стеклом полу; Иеремия прижимает коленом голову Билла, ржавый револьвер Эммануила приставлен к его горлу. Хизер стоит позади моей матери с той же опасной бритвой в руках. Глаза моей матери широко раскрыты и дико закатываются от ужаса, когда Хизер хватает пригоршню волос и отрезает их лезвием.

— Эй, вот вы где, двое! — Лицо Хизер довольное, счастливое. Она совершенно не в себе, и все остальные в комнате это знают. — Ты выглядишь смущенным, Шон. В чем дело?

— Хм? О. Что Натан сделал прошлой ночью? После того, как мы уехали? — Сохраняй спокойствие. Играй, чтобы выиграть время. Я могу застрелить Хизер прежде, чем она успеет порезать маму, но тогда Билл умрет. Если застрелю Иеремию, то мама умрет. Ухмылка Иеремии становится волчьей из-за зазубренных обрубков сломанных зубов. Он знает, о чем я думаю. Вы, гребаные ублюдки, второй раз за неделю поставили меня в безвыходное положение, и мне это надоело. У вас не будет третьего шанса. Что бы здесь ни случилось, ни один из вас не покинет эту кухню живым.

— Я позволю моей дочери объяснить тебе. Она слушала проповеди! Она помнит, она понимает, — весело хихикает Хизер, но глаза Чудовища-Хизер горят ненавистью, и она снова рвет волосы моей матери, крепко держа их для бритвы. — Давай, милая. Скажи ему, и если ты что-то пропустишь, мы дополним это за тебя.

— Стих, что читала моя мать. На счет брака. — Кортни замолкает, глядя на мать умоляющими глазами. Она умоляет, чтобы ей сказали, что ее предположение неверно, но Хизер улыбается и ободряюще кивает головой. Кортни закрывает глаза и глухим, мертвым голосом продолжает: — Библия гласит, что Церковь — это Невеста Христа. Прошлой ночью мы разорвали связь между ними. Мы «разлучили их». — К концу ее голос становится едва слышным шепотом.

— Не понимаю, — в замешательстве говорю я, но у меня в животе растет тошнотворное чувство. — Так что Натан сделал?
Кортни качает головой и пожимает плечами, в то время как Хизер безумно хихикает, все еще крепко держа волосы моей матери.

— Он проповедовал, Пирс. Мой младший брат обрел голос и проповедовал. — Ликование и гордость смешиваются с гневом и печалью на лице Иеремии. — Господь вдохновил его, и я помог ему словами, и мы выслушали все это. Это было великолепно. — Восторженный экстаз, окрашенный завистью, оттесняет все остальные эмоции в сторону. — Мы все слушали, не так ли, грешник? — он шипит Биллу на ухо. — Расскажи моей жене и этому грешнику, что случилось.

— У вас странные представления о браке, — отвечаю я. Знаю, что мне следует держать рот на замке и не враждовать с ними, но ничего не могу с собой поделать. — Твою свадьбу отменили, Иеремия. По крайней мере, перенесли. Думаю, тебе придется найти для этого новое место. — Он не клюет на приманку и снова приказывает Биллу говорить.

— Им позвонили по мобильному телефону, — объясняет Билл, закрыв глаза. — Они включили громкую связь, и этот маленький мальчик… Господи, Шон, по голосу ему было лет восемь, может, девять. Эти двое научили его, что говорить, и он сказал людям, что без их связи с Богом, с Господом, они будут потеряны. Они все будут потеряны навсегда и никогда не смогут стоять за Божьим престолом на суде, но вместо этого были бы судимы. Что есть только один способ сохранить их связь с Богом. — Билл делает глубокий прерывистый вдох, прежде чем продолжить.

— Они последовали за ним в церковь, и он попросил последнего вошедшего закрыть за ними дверь. Мы слышали это, все это. По громкой связи. Пока телефон не перестал работать. Они... они кричали.

— Ты видишь, Пирс? Мой младший брат был великим пророком. Он повел стадо следовать за нашим отцом по пути праведности!

Нет, ты тупой ублюдок. Кучка других тупых ублюдков позволила девятилетнему ребенку с промытыми мозгами завести их в братскую могилу! Это не пророчество, это гребаное легковерие!

Хизер снова дергает мою маму за голову, наклоняясь, чтобы прошептать ей на ухо еще больше безумной чуши, но моя мать откидывает голову назад, попадая своему мучителю прямо в середину лба. Мать Кортни на короткое мгновение спотыкается, пытаясь удержаться на ногах. Мокрый, скользкий пол и битое стекло не облегчают ей задачу.

Подобно дереву, падающему в замедленной съемке, Хизер колеблется сначала в одну сторону, а затем в другую, когда каждая нога скользит по очереди. Ее голова с тошнотворным стуком ударяется о край столешницы. В течение долгого, шокирующего момента никто не реагирует, а Хизер лежит на полу, кровь из ее головы смешивается с другой жидкостью на полу.

— Сестра Хизер! — паникует Иеремия.
Я никогда не верил, что он — мозг этой операции, и он это доказывает. Ублюдок отвлекается, бросается к матери Кортни, и как только его пистолет оказывается подальше от тела Билла, правую руку я запускаю под футболку, а левую задираю край, чтобы освободить пистолет.

Я быстр, но у хорьков тоже хорошие рефлексы, и Иеремия резко поворачивается к Биллу, грубо приставляя дуло своего пистолета к затылку связанного человека. Его глаза мечутся туда-сюда между моим пистолетом и женщиной, неподвижно лежащей на полу.

— Сестра Хизер!

Сначала у Хизер дергается плечо, потом веко. Она не представляет опасности, по крайней мере, сейчас, поэтому я держу «Беретту» по центру груди Иеремии. Он продолжает повторять ее имя, жалобно и несчастно, в то время как я отодвигаюсь от Кортни.

Раздели цели. Он хочет, чтобы мы все умерли, но я опасен. Наши родители — самый низкий приоритет; они никуда не смогут уйти. Сначала он пойдет за мной, потом погонится… нет. Я не буду об этом думать. Я этого не допущу.

Я преодолеваю чуть меньше половины расстояния до опасной бритвы, лежащей рядом с рукой Хизер, когда у нее один глаз широко открывается, за ним медленнее второй. Глаза Иеремии загораются надеждой.

— Ох, сестра Хизер! Господь вернул тебя нам!

Хизер осторожно приподнимается на локти, опускается на колени, извиваясь и перекатываясь с усилием, чтобы прислониться спиной к шкафчикам под раковиной. Она быстро моргает несколько раз, и я замечаю, что ее веки вразнобой: левый глаз заметно отстает от правого, и ни один из них не кажется сфокусированным.

— Сестра Хизер, с тобой все в порядке?

— Я... думаю, что да, — отвечает Хизер.

Она невнятно произносит слова.

Это едва заметно, но есть.

Левый глаз не совсем совпадает с правым, а как насчет… да, левый уголок ее рта опущен.

Хизер осматривает комнату, останавливаясь на каждом человеке по очереди. Пожары потушены. Волшебный свет в глазах милой Хизер, маниакальная ярость в глазах Чудовища-Хизер; и то, и другое исчезло. Они сейчас грустные, скучные. Старые глаза.

— Билл, — произносит Хизер, глядя на бывшего мужа, приклеенного скотчем к стулу, без протеза на ноге, лежащего в углу. Если бы не знал лучше, я бы сказал, что на ее лице написано сожаление. — Кортни. — И в ее голосе тоже, или просто ей становится все хуже? — Мелисса? — Взгляд Хизер скользит по лицу моей матери, по ее волосам, растрепанным и неровным от бритвы Хизер.

Каждый «котик» обучен военной медицине, и я видел много ран. Травма: травма головы от удара тупым предметом. Симптомы: Невнятный голос. Плохая координация и отставание одной стороны тела от другой. Диагноз: у Хизер кровоизлияние в мозг.

— Шон, — произнесла она, и ее взгляд перемещается с моего лица вниз по рукам к «Беретте» и обратно к моим глазам. — Брат… Иеремия.

Сейчас я обращаю гораздо больше внимания на ее нюансы.

Детали важны.

Она посмотрела на всех, кроме него. Она посмотрела на меня, когда произнесла его имя. На мой пистолет. Опущенный угол ее рта. Это правая сторона, а не левая. Это было презрение? Для кого?

— Да, сестра? — Иеремия нетерпелив, хочет доставить ей удовольствие. Он понятия не имеет, что делать.Он был рожден для должности, воспитан, чтобы стать следующим пророком, но на самом деле никогда не отвечал за что-то самостоятельно. Он ищет лидерства. Она авторитетная фигура, а он просто кусок дерьма. Преданность своему отцу перешла к другому.

— Осталось не так много времени, — указывает она, пристально глядя на меня. Ее голос становится хуже, но это определенно насмешка. Почему? И ее глаза… — На самом деле очень, очень мало. Мы должны... мы должны следовать. Скоро. — Дыхание Хизер затруднено, и она с трудом поднимается на ноги.

— Да. Нам уготован путь. — Иеремия бросает взгляд на Хизер, но его взгляд никогда полностью не покидают меня, и, конечно, ненадолго, чтобы это имело значение. — И моя невеста поедет с нами.

Хизер морщится от боли или от того, что только что сказал жирный проныра?

— Поэтому, — мягко говорит Хизер, — Бог соединил вместе... — Ее дыхание частое, прерывистое, и ее взгляд перескакивает с Кортни на меня. Она… ни за что. Ни хрена.

— Пусть никто не разлучается, — заканчивает Иеремия.

— Да, — подтверждает Хизер, не сводя с меня глаз.

Это не милая Хизер, и это не Чудовище-Хизер. Это просто… Хизер.

Я вскидываю голову, вопросительно поднимая брови.

— Да, — снова произносит она, и вся печаль во всем мире заключена в этом одном слове.

Хизер нужно пройти всего несколько футов, чтобы добраться до Иеремии, и она делает это по одному тяжелому шагу за раз. Ее координация определенно ухудшается, и ее левая нога бесполезно волочится позади, повторяя хромоту ее дочери. Она опускается на колени рядом с Иеремией, все еще прижимающего пистолет к шее Билла.

— Пора, — утверждает она, глядя на Кортни, затем на мой пистолет и наконец мне в лицо. — Пришло время грешникам предстать перед судом.

Глаза Иеремии загораются от предвкушения, этот сумасшедший ублюдок верит, что действительно переживет суд! — и он направляет свой злобный взгляд и револьвер своего отца на мою Кортни, руки Хизер на его запястье, якобы помогая ему прицелиться, но на самом деле направляя дуло куда угодно, только не на ее дочь.

Несмотря на свою слабость, Хизер действует до того, как я успеваю нажать на тяжелый спусковой крючок «Беретты», тянет руку Иеремии к своему животу, и пуля Иеремии находит свой новый дом не в Кортни, а в ее матери. На пронырливом лице Иеремии отражаются шок и ужас, но только за малейшую долю мгновения до выстрела.

Я стреляю в него еще четыре раза, прежде чем его тело падает на пол, и каждая пуля разрушает его голову.

Кортни подбегает к своей матери, падает на колени, но я сдерживаю ее, пока не выбью пистолет из руки мертвого фанатика. И подальше от руки Хизер. Что бы там ни случилось в конце, я не верю, что Чудовище-Хизер не вернется. Перочинным ножом я быстро справляюсь с скотчем на руке Билла. Как только освобожу, он сможет справиться с остальным, и я использую опасную бритву Хизер, чтобы освободить свою мать. Она ошеломлена шумом выстрелов в маленькой кухне, и я подхватываю ее на руки, пока к ней возвращается кровообращение после долгой, ужасающей ночи, проведенной на стуле.

Опасность миновала.

Глаза Хизер закрыты, ее голова покоится на коленях Кортни. Билл неловко сидит позади своей дочери, обхватив ее руками. Его собственные глаза плотно закрыты, рот и лоб сморщены от усилия сдержать собственные чувства, в то же время давая дочери все утешение и заботу, на которые он способен.

— Кортни, — шепчет Хизер. — Моя малышка.

— Я здесь, мама. Я здесь, — шепчет в ответ Кортни, убирая с лица матери слипшиеся от крови волосы. — Держись, мама. Мы позовем на помощь. Мы доставим тебя в машину скорой помощи, отвезем в больницу.

Хизер слабо качает головой.

— Нет, милая. Для меня уже слишком поздно. Для меня всегда было слишком поздно. — Печаль в ее голосе душераздирающа. — И я его больше не слышу. Я просто хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что.

— Все что угодно, мам. — Обещание Кортни заставляет меня напрячься.

— Будь счастлива, моя дорогая, — говорит ее мать, ее речь становится все более невнятной с каждым словом. Каждый слог дается ужасной ценой усилий и боли, но лицо Хизер спокойно. — Будь... счастлива...

Губы Хизер продолжают шевелиться, но ее слова теряются в звуке ее последних неглубоких вдохов. Когда ее глаза закрываются в последний раз, уголок ее рта изгибается в едва заметном намеке на кривую улыбку.

— Отпусти меня, Шон, — шепчет мама мне на ухо. — Я в порядке. Мы нужны им сейчас.

Билл держит себя в руках, но только до тех пор, пока я осторожно не поднимаю голову его бывшей жены с колен Кортни и помогаю моей любимой подняться на ноги. Он только что вернул ее, и теперь ему снова приходится ее отпускать. Кортни утыкается лицом мне в грудь, слезы просачиваются сквозь мою футболку, и я убеждаюсь, что она не смотрит на тела.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Когда они приехали сюда? Почему?

— Они уже были здесь, когда я вчера вернулся из лагеря, — поясняет Билл, прочистив горло. — С того момента, как я увез тебя и колеса. Сидели в доме. Я этого не ожидал, и... — Он пожал плечами. Вдалеке завывают сирены, и Билл смотрит в сторону входной двери. — Думаю, кто-то позаботился об этой детали за нас.

— Билл был без сознания, когда я вернулась с работы. — Мама подхватывает историю, помогая мужу сесть в кресло. — Они, конечно, искали тебя. Хотели убедиться, что ты не сделал ничего такого, что могло бы сорвать завтрашнюю свадьбу. Они решили, что этот старый ублюдок совершил ошибку, оставив тебя в живых, поэтому собирались исправить ошибку. Не верили, что тебе можно доверять настолько, чтобы оставить тебя в покое.

— Ага, — произношу я. — Оглядываясь назад, трудно спорить с этим. На полу лицо Хизер теперь расслаблено.

В мире, впервые в моей жизни, и, вероятно, в ее. Иеремия, с другой стороны...

Взгляд моей матери следует за моим, и она бледнеет при виде мертвеца. Билл, с другой стороны, мрачно улыбается трупу Иеремии, хотя замечаю, что он отводит глаза от тела бывшей жены. Думаю, еще мало прошло времени, чтобы переварить это.

— Хорошая работа, сынок, — говорит он мне, и я молча киваю в знак признательности, когда сирены приближаются.

— Кортни? — спрашиваю я, нежно приподнимая ее подбородок. — Ты в порядке?

— Да, — отвечает она, и едва заметная слабая улыбка проглядывает сквозь слезы. — Впервые я думаю, что это так. Все кончено, и я в безопасности. И у меня есть ты. Что бы ни случилось, у меня есть ты.

— Хорошо или плохо, да. Думаю, что у тебя есть я, — подтверждаю я и поднимаю глаза, когда сирены замолкают за пределами дома. — Пока тебе нужен, я твой.

— Навсегда, — утверждает Кортни, и ее улыбка, наконец-то, открытая. Она оглядывается через плечо на свою мать. — Я поняла не сразу. То, что она говорила в конце. Что она имела в виду.

— Я тоже. — Поглаживая ее щеку, смахиваю слезу кончиком большого пальца. — И даже когда понял, не сразу поверил в это. Но она все поняла и была права.

— Хм? Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю, был ли это Бог, который соединил нас вместе или нет. Мне бы хотелось думать, что мы с тобой сами приняли решение. Сами создаем удачу. Но я чертовски уверен, что никому не позволю разлучить нас. Никогда. Я люблю тебя.

Кортни не отвечает словами, но ее улыбка говорит мне все, что я когда-либо надеялся услышать.

Эпилог

Кортни