Легализаторские системы оказывают негативное влияние на положение женщин в целом, не только тех, кого проституируют.

Ни в одной работе по теме проституции не существует даже попыток постулировать улучшение положения женщин как группы в результате легализации проституции, но есть многочисленные доказательства обратного, которые мы рассмотрим в этой главе. С точки зрения феминизма проституцию можно рассматривать как меру в пользу граждан-мужчин, принимаемую патриархатным государством. Джон Ли в своей работе о японской системе военного комфорта утверждает, что японское правительство поставляло женщин своим военным в рамках контрактных отношений с этими субъектами (Lie, 1997). Это объясняется тем, что как только деспотичные элементы правления были ослаблены, у японского правительства появилась необходимость соответствовать групповым интересам мужчин, чтобы заручиться их поддержкой. Так, в 30-х годах ХХ века в Японии появился и развился «эгалитарный этос», который признавал сексуальные «права» граждан-солдат:

«Для достижения своих целей японское государство — ещё тоталитарное в начале 40-х — нуждалось в массовых поддержке и участии своих граждан. Массовая милитаризация общества должна быть поддержана теми, кого подобная мобилизация касалась напрямую. Даже больше: доступность сексуальной гратификации не должна была быть ограничена „кругом избранных“; сексуальные „права“ рядовых, которыми ранее никто бы не озаботился, должны были стать всеобщими правами граждан-солдат. Императорских „подарков“ должно было хватить на всех».

В этом смысле государство, которое гарантирует и обеспечивает сексуальный доступ своих граждан-мужчин к телам проституированных женщин, реализует то, что теоретик-феминистка Кэрол Пейтман называет «сексуальным договором» (Pateman, 1988).

«Сексуальный договор» представляет собой основу «общественного договора» и гарантирует «сексуальное право мужчин», согласно которому любой мужчина получает доступ к женским телам и контроль над ними посредством крепостного брака и разнообразных видов проституции.

Действия государств в русле легализация проституции могут рассматриваться как выполнение патриархатными государствами своих обязательств в рамках данного сексуального договора. Возможно, в настоящее время государство попадает под ещё большее давление, чем ранее, так как действие сексуального договора стало давать сбои из-за продвижения части женского населения в общественную сферу и отказа от крепостного брака. В этом случае государство-легализатор предлагает компенсацию, заговорщицки подмигивает своим гражданам-мужчинам, подтверждая их идеи об истинном месте и роли женщин и заверяя в своей готовности защищать привилегированный статус мужчин. По мнению Джона Ли, проституция не является простым следствием «сексуальных желаний мужчин и „ненормального“ поведения женщин, предлагающих секс за деньги», а представляет собой результат «структурных условий и конкретный тип (общественной — прим. переводчицы) организации, лежащий в основе». С исчезновением феодального строя «современная» проституция нуждается в государстве в роли регулятора и администратора, ответственного за процессы урбанизации и меркантилизации общественной жизни. Ли отмечает, что на самом деле государство вынуждено принимать активное участие в организации и регулировании проституирования женщин, так как «проституция предполагает существование организаторов — частных предпринимателей или государственных структур — обмена между клиентами и проститутками» (Lie, 1997). История проституции показывает, что в то время как одни государства, например, Япония, организуют лицензионные системы проституирования женщин с целью обслуживания интересов граждан-мужчин, другие государства просто закрывают глаза на существование проституции в контексте «выбора меньшего из зол», но при этом не забывают принимать дискриминационные законы и осуществлять практики, защищающие клиентов-мужчин и преследующие проституированных женщин (Frances, 2007). Примером может служить Великобритания в 19 веке и ее Contagious Diseases Acts (Законы о заразных заболеваниях), а также Австралия, где практиковались принудительные осмотры и госпитализация женщин (Jeffreys, 1985). В контексте неопатриархата в 20 веке появилась необходимость усовершенствовать получение мужчинами сексуального удовлетворения, что означает, кроме прочего, легализацию различных способов реализации мужских сексуальных привилегий. В современных системах легальной проституции женщин также продолжают подвергать медицинским осмотрам, так как их считают угрозой системе здравоохранения, в то время как клиенты-мужчины продолжают оставаться вне подозрений. В 19 и 20 веках феминистки дали этой практике принудительных медосмотров проституированных женщин, но не их клиентов-мужчин, определение «двойной морали» в отношении сексуальности. «Двойная мораль» лежит в основе легализаторского законодательства и государственного попустительства в отношении проституирования женщин: женщины помещаются и «контейнируются» в системе публичных домов для обеспечения беспрепятственного доступа мужчин к сексуальному удовлетворению, в то время как государство игнорирует эту ситуацию или смотрит в другую сторону. Разделять женщин на «падших» и «чистых» было и остаётся необходимым: одни становятся общей собственностью всех мужчин, другие — частной собственностью мужчины-«партнёра». Проституированные женщин сегрегируются либо географически, либо с помощью специально предписанной одежды. Так, на Ближнем Востоке существовали правила, согласно которым проституированные женщины, в основном пленницы-рабыни, находившиеся в борделях, должны были ходить с непокрытой головой, в то время как женщины, находящиеся в частной собственности у мужа-хозяина, должны были носить покрывало как признак респектабельности (Lerner, 1987). Это принципиальное разделение женщин происходило и в доисламскую эпоху, но показывает важность проституции и практики деления женщин согласно виду собственности на них в насаждения нормы использования покрывала. В современных бангладешских борделях, контролируемых полицией, женщин маркируют иначе: им запрещают выходить на улицу обутыми. Это позволяет не только контролировать возможность передвижения этих женщин, но и также информировать окружающих об их низком статусе: мужчины получают информацию о том, какие женщины находятся в общественном распоряжении, а какие находятся в частной собственности одного мужчины (Jenkins & Rahman, 2002). Географическая сегрегация редко оказывается необходимой, так как не проституированные женщины тоже не имеют свободы передвижения: они либо сидят дома, либо посещают очень ограниченное число мест, где могут находиться без ущерба для своей репутации. В конце 19 века в Лондоне респектабельные дамы не имели доступа к тем местам, где мужчины покупали сексуальные услуги проституированных женщин (Walkowitz, 1992). Когда в городе появились торговые центры и стало необходимым обеспечить женщинам возможность выходить за покупками, проституированных женщин убрали с улиц, чтобы порядочные женщины не были задеты поведением мужчин. В конце 19 и начале 20 века в австралийских городах происходило то же самое: улицы очищались от проституированных женщин, чтобы дать возможность порядочным женщинам выходить за покупками (Frances, 2007). Однако географическая сегрегация в современных системах легализированной проституции превратилась в инструмент контроля за передвижением женщин в целом и способ предоставления клиенту проституированных женщин. Хотя теоретически женщины пользуются свободой передвижения, эта свобода на деле ограничивается, когда стриптиз-клубы и магазины, торгующие порнографией, начинают концентрироваться в одних и тех же «красных» районах. Иногда географическая сегрегация происходит как следствие выполнения легализаторских постановлений австралийских штатов, которые запрещают открытие публичных домов вблизи церквей, школ и жилищных комплексов, а также ограничивающих присутствие проституированных женщин на определённых улицах в тех редких случаях, когда уличная проституция декриминализуется (как в Новом Южном Уэльсе). Хотя в штате Виктория существуют публичные дома в торговых центрах на главных улицах городов, мужчины никогда не заходят туда с парадного входа, а делают это через задние двери. Таким образом мужчины контролируют своё поведение в общественном пространстве, где их могут увидеть женщины из числа жён или коллег по работе, избегая таким образом опасности стать презираемыми. Иногда виды сегрегации становятся более экстремальными и наносят больший вред правам проституированных женщин, которые им подвергаются. В некоторых странах, в соответствии с легализаторским законодательством, публичные дома находятся за пределами населённых пунктов и возможность передвижения проституированных женщин жёстко ограничивается. Подобные заведения часто приобретают сходство с концентрационными лагерями или тюрьмами. Камала Кемпаду описывает действия Нидерландов как государства-сутенёра с начала 20 века и по сегодняшний день на карибском острове Кюрасао (Kempadoo, 2004). Её описание государственного публичного дома Кэмп-Хэппи, который сегодня называется Мираж и больше всего походит на концлагерь или тюрьму, удивительно похоже на описание публичных домов в американском штате Невада, единственном штате США, легализовавшем проституцию (Farley, 2007):

Публичный дом находится в отдалении от шоссе, подъездом к нему служит дорожка из гравия. Снаружи он похож на военные казармы или даже на концлагерные бараки, несколько рядов уродливых построек с цинковыми крышами, окружённых высокой массивной стеной: там находятся более сотни работающих в этом месте женщин. Негостеприимный вид комплекса подчёркивается отсутствием растительности, нет даже кактусов... Металлические ворота под наблюдением нескольких охранников — это единственный вход... это пыльное место, под палящим солнцем, совершенно удалённое от повседневной жизни острова и его главного города — Виллемштадта. Сходство с концлагерем или армейскими бараками подчёркивается ещё и тем, что существует правило, запрещающее женщинам покидать это место с 6 утра до 6 вечера, а после заката охрана патрулирует периметр комплекса, наблюдая за тем, чтобы все женщины находились на своих местах и были готовы обслуживать клиентов (Kempadoo, 2004).

Этот публичный дом был открыт в 1949 году. В нём могут работать только женщины-иммигрантки, которые должны наниматься через официальные государственные организации: в этом случае государство является прямым сутенёром. Передвижение проституированных женщин ограничено, им отказано в правах, над наличием которых другие женщины даже не задумываются. Сеть легализованных публичных домов в североамериканском штате Невада предлагает своим клиентам женщин в схожей ситуации:

В 2006 году в Неваде было приблизительно 30 публичных домов, которые располагались в сельской, малонаселённой местности... окружённые колючей проволокой и высокой оградой, публичные дома Невады похожи на маленькие тюрьмы... это обшарпанные постройки, в одних из них вонь от окурков, потной одежды, спермы, алкоголя и средства для чистки ковров сильнее, чем в других (Farley, 2007).

Некоторые заборы делаются из колючей проволоки, другие электрифицированы, вход и выход контролируется электронным оборудованием: публичные дома Невады также ограничивают возможность передвижения проституированных женщин. Мелисса Фарлей наблюдала в одном из публичных домов, которые она посетила, металлическую решётку-дверь между кухней и зоной, где проституировались женщины, через которую им давали еду (Farley, 2007). В одних борделях женщин держали взаперти, в других им разрешали иметь даже собственный автомобиль. В некоторых публичных домах от женщин требовали жить там же и быть готовыми обслуживать клиентов 24 часа в сутки 7 дней в неделю, с четырёхчасовым перерывом в неделю. В городе Виннемукка проституированные женщины обязаны начинать работу в борделе в 17:00. В городе Эли проституированным женщинам запрещено заходить в бары, а в ресторан они могут попасть только через чёрный ход и только в том случае, если они идут туда в сопровождении мужчины. Эти ограничения передвижение и разнообразные формы сегрегации не налагаются на женщин, занятых на других работах, и доказывают исторические корни проституции: попавших в плен или купленных на невольничьих рынках женщин изолировали для того, чтобы мужчины могли их использовать. Государства-легализаторы часто прибегают к зонификации, чтобы сегрегировать проституированных женщин, которые вынуждены находиться на улице. Зонификация уличной проституции в Нидерландах представляет собой один из наиболее мрачных примеров того, как государство действует в качестве организатора и супервайзера поставок проституированных женщин своим гражданам-мужчинам. В городе Утрехт была организована специальная парковочная зона на четырнадцать мест, разделённых металлическими оградами, где мужчины могут пользоваться проституированными женщинами, которых подбирают на улицах и привозят на эту государственную парковку на машинах (Shared Hope International, 2007). Ночью эта парковка всегда полна, есть медпункт, кофе и дешёвые презервативы, которые можно получить в неподалёку припаркованном автобусе — всё это на государственные средства. Женщины, которых проституируют в этих условиях, в большинстве своём — жертвы траффикинга и наркозависимые, а их клиенты — голландцы средних лет. Различные формы сегрегации проституированных женщин указывают на то, что государства-легализаторы считают, что проституция заражает социум. В средневековых городах пространство также подвергалось зонификации для изоляции возможных очагов заражения. В средневековом Лондоне бойни, вонь от которых была непереносима, концентрировались в районе Ист-Энд, бывшем до середины 20 века бедным рабочим районом (Bermant, 1975). Легализация проституции не приносит государствам тех доходов, о которых они говорят, как о своей политической мотивации в теме узаконивания проституции. Кроме того, легализация не избавляет девочек и женщин, вовлечённых в проституцию, от тяжких последствий; на самом деле легализация приводит к увеличению негативных последствий в социальной и политическом планах, в том числе, ведёт к деградации управленческих и демократических институтов, к ухудшению положения женщин как социальной группы в общественной и частной сферах. Легализация проституции также приводит к увеличению подпольного сектора секс-индустрии. Всё это — закономерности развития проституции как индустрии, глобальная логика индустриализации проституирования женщин. Ничего подобного не наблюдается в других секторах производства, даже если речь идёт об отраслях, в которых преимущественно заняты женщины, таких как индустрия красоты или домашняя работа. Проституция же подходит под критерии ООН вредных культурных и традиционных практик и поэтому не может стать «обычной» экономической деятельностью. Вредоносная культурная и/или традиционная практика, согласно Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин от 1979 года, требует от государств принятия мер, которые бы привели к устранению социальной базы для подобной практики. Легализация проституции ведёт к обратному, так как способствует укреплению вредоносной практики и превращению её в доходный бизнес. Развитие секс-индустрии ведёт к увеличению масштабов проституирования женщин, а это значит, что укрепляется социальная база для мужского поведения, направленного по потребление проституции.