Сняла с шеи и отдала им ключ с. цепочкой,

— Это верно? Она так сказала? — Колесников вылез из отсека двигателей, обвёл глазами экипаж и так посмотрел на них, точно не верил, сомневался в правде её слов.

Толя ничего не ответил ему, спустился с ключом вниз, закрыл дверь и вернулся в салон:

— Давай старт.

— И тогда Колесников окончательно поверил. Ли­цо его оживилось, глаза заиграли, рот восторжен­но открылся, и он закричал:

— Спасибо! Ур-ра! — и кинулся в рубку. Через несколько секунд звездолёт с грохотом и свистом взмыл в небо.

Колесников прочно, как привинченный, сидел в кресле, сжав обеими руками маленький белый штурвал. Так сжимал, точно был намерен никогда уже не выпускать его. Глаза его смотрели присталь­но и зорко.

— Колесников! — позвал Толя, но тот с таким вниманием смотрел вперёд и прислушивался к рёву двигателей, что не услышал его.

Толя пошёл в свой отсек. Отсек почти весь был завален белыми пакетиками с бабочками. Глянув на них, Толя уже не чувствовал себя таким виноватым и легкомысленным перед отцом. Дома у них были тысячи разных бабочек, но здесь были такие, каких он никогда ещё не видел. Возможно, отец не знает об их существовании. Вот будет радость!

Толе захотелось проверить, какие бабочки есть, а каких нет в справочниках. Он пошёл в библиотеч­ный отсек и стал перебирать глазами корешки книг. Нужного справочника не было, однако неожиданно Толины глаза наткнулись на толстую книжищу с его фамилией на серебристом корешке. Толя вы­тащил её. Автором книги был отец, и называлась она «Мир бабочек». Странно, что она была в библио­теке космического корабля!

Толя не раз видел эту книгу дома и даже, слу­чалось, рассеянно листал, разглядывая рисунки ди­ковинных бабочек Земли и других планет. Разгля­дывал, но не читал: были у Толи книги поважней этой. Сейчас это была единственная в звездолёте книга о бабочках. Толя вернулся в свой отсек, рас­крыл её и стал разглядывать картинки.

Сколько здесь было бабочек! Каких только рас­цветок здесь не было! Черно-бархатистое сияние крыльев чередовалось со снежно-белым, лимонно-золотым, изумрудно-синим, оранжево-красным... Прочитав в книге фразу, что существуют бабочки, запросто перелетающие через океан. Толя заинте­ресовался и стал читать дальше. Он читал и не мог оторваться от тонких белых страниц. Книга втягива­ла его в себя, как некогда картины Алькиного отца втягивали в свои глубины. Толя читал и не верил: оказывается, отец открыл пятнадцать новых видов бабочек на Земле; он специально ездил за одной из них к Кордильерам и поймал её там на краю про­пасти, и пока что во всей Вселенной известен толь­ко один-единственный экземпляр этой бабочки. Рас­цветка её крыльев так ошеломляюще красива и не­обычна, что один из крупнейших гобеленных масте­ров Земли создал по её мотивам шесть великолеп­нейших огромных гобеленов и подарил каждому ма­терику по одному, и они висят, радуя глаз, в Двор­цах искусств... А одна из бабочек отцовской коллек­ции натолкнула самого знаменитого композитора Земли на создание Симфонии Алых Проблесков, од­ной из лучших симфоний последнего десятилетия... Толя читал. Он то глотал текст целыми страницами, то замедлял чтение, отвлекался и думал. Поиски и добыча каждой новой бабочки были для отца вели­чайшим событием. Как-то раз Толя ехал с ним на автолёте на просмотр нового фильма о самой далё­кой планете, куда сумели добраться земляне. Вы­ехали поздновато и опаздывали. Внезапно отец заме­тил из окна какую-то бабочку, порхавшую над клум­бами проспекта, и, забыв обо всём на свете, вскочил с места и ринулся к кабине водителя (разумеется, Толя — за ним), упросил его немедленно остановить автолёт. Они выскочили из него и со всех ног бро­сились к клумбам. Отец на ходу налаживал склад­ной сачок. С первого взмаха он поймал бабочку, из­влёк из лёгкой прозрачной ткани мешочка, при­стально рассмотрел через свои сильные квадратные очки, вздохнул, сказав: «Обыкновенная лимонни­ца!» — и отпустил. Они опоздали на двадцать минут на демонстрацию фильма из-за этой лимонницы. Толя разобиделся на отца за такое, как казалось ему тогда, чудачество, и лишь сейчас дошло до не-го: нечего было обижаться. Он тогда плохо понимал своего отца...

Толя так погрузился в чтение, что не слышал, как в дверь постучали. Дверь распахнулась, перед ним стоял Алька, весь всклокоченный, со страшно воз­буждённым, бледным лицом. Он держал в руках ка­кую-то толстую, сильно обтрепанную общую тетрадь.

— Слушай, что я тебе прочту! — закричал Аль­ка. — Отбрось своих бабочек в сторону и слушай...

— Что это? — Толя кивнул на тетрадь, недо­вольный, что его прервали на очень интересном мес­те, да ещё потребовали, чтоб он отбросил отцовскую книгу.

— Слушай! — Глаза Альки сверкали, как сиг­нальные лампочки в рубке. — Читаю... «Месяц про­шёл, как мы стартовали с Земли, дел в полёте, как всегда, много, каждая минута занята наблюдениями над приборами, съёмкой планет, астероидов и туман­ностей. Постоянно держим радио и телесвязь с Зем­лёй, слышим её голос и дыхание, видим её, словно и не покидали Землю, она улыбается нам, греет нас, даёт силу и поддержку...» Слышал?

— Ну и что? — сказал Толя, не зная, к чему клонит Алька.

— «Что, что»! Не понимаешь? — вспылил Аль­ка. — Он ведь взрослый, выдержанный, знаменитый и сотни раз отправлялся в сверхдальние рейсы, а как пишет о Земле!.. А вот слушай, что он пишет на другой странице... «Вдруг мы ощутили резкий удар: корабль попал в поток метеоритов, электрони­ка звездолёта не успела сработать, и звездолёт от­клонился в сторону, — недоделка, обратить внима­ние инженеров! Внутри корабля стало медленно па­дать давление, значит, пробита наружная обшивка... Приборы мгновенно показали, в какое место при­шёлся удар, и через минуту в открытый космос вы­шел наш механик в скафандре. Опасность была очень велика: поток метеоритов не кончился, и сто­ило мельчайшей частице задеть его... Повезло: сна­ружи была быстро наложена заплата, мы продолжа­ем полёт...»

— Что это за тетрадь? — уже сильно волнуясь, спросил Толя и встал с кресла. — Ты можешь мне сказать или нет?

— Слушай дальше, — потребовал Алька.

— Нет, не буду слушать!

Толя схватил его за руки, посмотрел на потрес­кавшуюся в нескольких местах пластмассовую об­ложку и прочитал: «НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕТКИ О ПОЛЁТАХ НА «ЗВЕЗДОЛЁТЕ-100», и свер­ху: «КОЛЕСНИКОВ».

— Он ведёт записки? — вскрикнул Толя. — Вот не ждал!

— Да не он, — сказал Алька, — не он, а его дя­дя, Артём Колесников. Я нашёл эту тетрадь в шка­фу над своей койкой... Наверно, дядя Артём жил в моём отсеке... Наверно, это нехорошо — читать без спроса чужие дневники, но я не мог удержаться... Да и не чужой он нам, дядя Артём, раз летал на этом же корабле и получил орден Мужества... Какой это, оказывается, был труднейший, опаснейший рейс и какой это заслуженный, знаменитый, бесценный корабль! Ведь всё происходило на нём. На нём, по­нимаешь? — Алька задыхался. — И теперь мы, мы с тобой пилотируем его...

Глава 26

«ВЫХОД СТРОЖАЙШЕ ЗАПРЕЩЁН!»

Леночке было грустно. Быстро промелькнула, по­гасла, исчезла в космической темноте эта удивитель­ная маленькая планета, и теперь лишь как воспо­минание о ней остался в её отсеке тонкий запах си­них роз и ещё каких-то цветов, не имеющих на Зем­ле названия: голубоватых с острыми лепестками, ярко-жёлтых, ослепительно белых, красновато-чёрных...

Что они понимают в этом, мальчишки? Плавать и хохотать, кататься на листе кувшинки — это по ним, а вот чтоб по-настоящему оценить красоту но­вой планеты и пожить на ней — на это они не спо­собны...

Она была сердита на мальчишек и всё-таки ста-ралась понять их. Конечно же, они не могли по­ступить иначе! Благоухающие цветы, плеск волн в сказочном жёлтом озере, порхание необыкновен­ных бабочек и редкостная тишина покинутой планеты — всё это не самое главное для них в жизни...