Бласу на улице и какое событие воспоследовало за этой встречей

 

Приехав в столицу, мы пристали на скромном постоялом дворе, где Сипион

останавливался во время своих поездок, и прежде всего отправились к

Салеро, чтоб взять назад наши дублоны. Он принял нас с большим радушием и

выразил величайшую радость по поводу моего освобождения.

- Уверяю вас, - добавил он, - что ваше несчастье причинило мне немалое

огорчение и раз навсегда отбило у меня охоту породниться с кем-либо из

придворных. Их положение слишком неустойчиво. Я выдал свою дочь Габриэлу

за богатого купца.

- И прекрасно сделали, - сказал я. - Во-первых, это прочнее, а

во-вторых, мещанин, который становится тестем знатного кавалера, не всегда

бывает доволен господином зятем.

Затем, переменив тему разговора и приступая прямо к делу, я продолжал:

- Будьте так любезны, сеньор Габриэль, верните мне те две тысячи

пистолей, которые...

- Ваши деньги лежат наготове, - прервал меня золотарь и, пригласив нас

в свой кабинет, указал на два мешка, снабженных ярлыками, на которых было

написано: "Сии мешки с дублонами принадлежат сеньору Жиль Бласу де

Сантильяна".

- Вот ваши деньги в том виде, в каком я их принял, - присовокупил он.

Я поблагодарил Салеро за оказанное мне одолжение. Нисколько не скорбя о

том, что его дочь от нас ускользнула, мы унесли мешки на постоялый двор и

принялись пересчитывать свои дублоны.  Счет оказался верен; не хватало

только тех ста пистолей, которые были истрачены на мое освобождение. После

этого мы уже не думали больше ни о чем, как только о приготовлениях к

поездке в Арагонию. Мой секретарь взялся купить дорожную карету и двух

мулов. Я же, со своей стороны, позаботился о белье и платье для нас обоих.

В то время как я прохаживался по улицам, покупая все необходимое, мне

попался барон Штейнбах, тот самый офицер немецкой гвардии, у которого

воспитывался дон Альфонсо.

Я поклонился этому кавалеру, который, узнав меня, подошел ко мне с

распростертыми объятиями.

- Очень, очень рад, - сказал я ему, - встретить вашу милость в добром

здравии и воспользоваться заодно случаем получить какие-нибудь известия о

моих дорогих господах - сеньоре доне Сесаре и доне Альфонсо де Лейва.

- Могу сообщить вам самые достоверные, - отвечал он, - ибо они сейчас

находятся в Мадриде и к тому же живут у меня. Вот уже три месяца, как они

приехали сюда, чтоб поблагодарить его величество за милость, которой он

удостоил дона Альфонсо в память услуг, оказанных его предками родине. Дон

Альфонсо пожалован губернатором Валенсии, несмотря на то, что не хлопотал

об этом и даже никого не просил за себя ходатайствовать. Это -  верх

великодушия, а кроме того, доказывает, что наш монарх любит вознаграждать

доблесть.

Хотя я знал лучше барона Штейнбаха подоплеку этого дела, однако же не

подал ни малейшего вида, что мне что-либо известно. Я выказал такое

нетерпение повидать своих прежних господ, что, желая доставить мне

удовольствие, он тут же повел меня к себе. Мне хотелось испытать дона

Альфонсо и выяснить по его обращению со мной, чувствует ли он еще ко мне

какое-либо расположение. Я застал его в зале, где он играл в шахматы с

баронессой Штейнбах. При виде меня он покинул свою партнершу, встал из-за

стола и бросился мне навстречу. Прижав мою голову к своей груди, он

воскликнул с искренней радостью:

- Наконец-то, Сантильяна, вы опять вернулись ко мне! Очень, очень рад

этому! Не моя вина, если мы жили с вами врозь. Я просил вас, если помните,

не покидать замка Лейва. Вы не исполнили моей просьбы. Но я не ставлю вам

этого в вину и даже вполне одобряю мотивы, побудившие вас удалиться. Все

же вы могли бы с тех пор прислать мне весточку о себе и избавить меня от

труда тщетно разыскивать вас в Гренаде, где вы проживали, как сообщил мне

мой свояк дон Фернандо. А теперь, после этого маленького упрека, - добавил

он, - сообщите мне, что вы делаете в Мадриде. Вы, вероятно, отправляете

какую-нибудь должность?. Будьте уверены, что я более чем когда-либо

интересуюсь всем, что вас касается.

- Сеньор, - отвечал я, - нет еще и четырех месяцев, как я занимал

довольно видный пост при дворе. Я имел честь быть секретарем и доверенным

лицом герцога Лермы.

- Вот как! - воскликнул дон Альфонсо с величайшим удивлением. - Неужели

вы были в таких отношениях с первым министром?

- Я заслужил его расположение и потерял его при обстоятельствах, о

которых вы сейчас узнаете.

Тут я рассказал ему всю историю и под конец сообщил о намерении купить

на крохи, оставшиеся от моего прежнего благополучия, хижину, чтоб вести

там уединенную жизнь.

Выслушав меня со вниманием, сын дон Сесара промолвил:

- Мой любезный Жиль Блас, вы знаете, что я всегда вас любил. Вы мне

сейчас дороже, чем когда-либо, и я хочу доказать вам это, поскольку небо

дало мне возможность увеличить ваше благосостояние. Отныне вы перестанете

быть игрушкой фортуны. Я намерен освободить вас из-под ее власти, сделав

владельцем имущества, которое она не сможет отнять. Раз вы собираетесь

жить в деревне, то я подарю вам небольшое именьице близ замка Лириас, в

четырех милях от Валенсии. Вы там бывали. Мы можем сделать вам этот

подарок, нисколько себя не обременяя. Смею вас заверить, что дон Сесар

одобрит мое намерение и что оно доставит искреннее удовольствие Серафине.

Я бросился к ногам дона Альфонсо, который тотчас же поднял меня.

Умиленный его добрым сердцем еще в большей мере, чем его благодеянием, я

поцеловал ему руку и сказал:

- Сеньор, ваше отношение меня совершенно очаровало. Этот подарок для

меня тем приятнее, что вы сделали его раньше, чем узнали об услуге,

которую я вам оказал. Я особенно рад тому, что буду обязан им не вашей

признательности, а вашему великодушию.

Губернатор несколько удивился моим речам и не преминул спросить, в чем

заключалась эта пресловутая услуга. Я объяснил ему, и мой рассказ еще

усилил его удивление. Ни он, ни барон Штейнбах никак не ожидали, что

валенсийское губернаторство досталось ему по моей протекции. Тем не менее,

убедившись в этом, дон Альфонсо сказал мне:

- Я обязан вам, Жиль Блас, своим назначением, а потому не намерен

ограничиться таким незначительным подарком, как поместье Лириас, но буду

вам выплачивать еще ежегодную пенсию в две тысячи дукатов.

- Довольно, сеньор Альфонсо! - прервал я его в этом месте. - Не будите

во мне жадности. Богатство способно только меня развратить. Увы, я это уже

испытал. Охотно принимаю от вас поместье Лириас и заживу там в полном

довольстве на те деньги, которые у меня имеются. Этого с меня вполне

достаточно, и я не только не жажду большего, но предпочту потерять то, что

окажется для меня лишним. Богатство тяготит человека в уединении, ибо он

ищет там одного только спокойствия.

В то время как мы об этом беседовали, вошел дон Сесар. Увидя меня, он

обрадовался нашей встрече не меньше своего сына. Когда же ему сказали, чем

обязана мне его семья, то он тоже стал настаивать, чтобы я согласился

принять пенсию, от чего я наотрез отказался. Тогда отец и сын тут же

повели меня к нотариусу и, приказав составить дарственную, подписали ее с

гораздо большим удовольствием, чем если бы это касалось какого-нибудь

акта, сулившего им большие выгоды. По оформлении документа они вручили мне

его, сказав, что поместье Лириас им больше уже не принадлежит и что я могу

вступить во владение им, когда мне заблагорассудится. Затем они вернулись

к барону Штейнбаху, а я помчался на постоялый двор, где привел в полный

восторг своего секретаря, сообщив ему, что у нас есть поместье в

Валенсийском королевстве, и рассказав, как я сделал это приобретение.

- Сколько может стоить это именьице? - спросил он.

- Оно приносит пятьсот дукатов дохода, - отвечал я, - и могу тебя

уверить, что это прекрасное место для уединения. Я знаю его, так как мне

пришлось несколько раз бывать там в качестве управителя сеньоров Лейва.

Это маленький домик, расположенный в очаровательной местности на берегу

Гвадалавиара, близ поселка с пятью или шестью хижинами.

- Больше всего меня прельщает то, - воскликнул Сипион, - что у нас

будет там хорошая дичь, беникарлское вино и отличный мускат. А потому,

хозяин, покинем поскорее сей суетный мир и поедем в нашу пустынь.

- Мне самому не терпится туда попасть, - возразил я, - однако я хочу

сперва завернуть в Астурию. Мои родители живут там в бедности, и я намерен

забрать их с собой в Лириас, где они проведут на покое остаток своих дней.

Быть может, небо ниспослало мне это убежище только для того, чтобы я их

там приютил, и оно накажет меня, если я этого не исполню.

- Не станем терять времени, - сказал Сипион. - Я уже позаботился о

карете; поспешим с покупкой мулов и двинемся в Овьедо.

- Да, друг мой, - ответил я, - поедем как можно скорее. Я почитаю своим

непременным долгом разделить удовольствия этого уединенного уголка с

виновниками моих дней. Не далек уже час, когда мы там очутимся, и я хочу

по прибытии написать на дверях своего дома золотыми буквами такое

латинское двустишие:

 

Inveni portum. Spes et Fortuna, valete.

Sat me lusistis; ludite nunc alios (*174).

 

 

КНИГА ДЕСЯТАЯ