И привозит ему много новостей

 

Наша беседа была прервана Тордесильясом, который, войдя в камеру,

заявил:

- Сеньор Жиль Блас, я только что говорил с молодым человеком, явившимся

к воротам тюрьмы. Он спросил меня, не находитесь ли вы здесь в числе

заключенных, а на мой отказ удовлетворить его любопытство сказал со

слезами на глазах: "Благородный комендант, прошу вас, не отвергайте моей

почтительнейшей просьбы и сообщите мне, не содержится ли у вас сеньор де

Сантильяна. Я его старший камердинер, и вы совершите милосердный поступок,

если дозволите мне с ним повидаться. Вы слывете в Сеговии великодушнейшим

идальго: надеюсь поэтому, что вы не откажете мне в этой милости и

разрешите переговорить несколько минут с моим дорогим барином, который не

столько виновен, сколько несчастлив". Словом, - продолжал дон Андрес, -

этот малый проявил такое желание вас видеть, что я обещал ему исполнить

его просьбу сегодня вечером.

Я заверил Тордесильяса, что он доставит мне величайшее удовольствие,

приведя этого молодого человека, который, вероятно, может сообщить мне

нечто для меня весьма важное. С  нетерпением ждал я момента, когда

предстанет передо мной мой верный Сипион, ибо я не сомневался в том, что

это был именно он. Мои предположения оправдались. Под вечер Сипиона

впустили в крепость. Увидя меня, он пришел в неописуемый восторг, и

радость его могла сравниться разве только с моей. Я был так доволен его

приходом, что раскрыл перед ним свои объятия и обнял его, не считаясь ни с

какими предрассудками. Барин и слуга так расчувствовались при встрече, что

облобызались, как равные.

Когда мы несколько пришли в себя, я спросил Сипиона, в каком состоянии

оставил он мой дом.

- У вас больше нет никакого дома, - отвечал он, - а для того чтоб

избавить вас от неприятных расспросов, опишу вам в двух словах то, что там

произошло. Ваше имущество разграблено дотла как стражниками, так и вашими

собственными слугами, которые, считая вас за конченого человека, забрали в

счет жалованья все, что смогли унести. К счастью для вас, я ухитрился

спасти из их когтей два больших мешка с дублонами, которые вытащил из

денежного сундука и отнес в верное место. Салеро, являющийся их

хранителем, вернет вам все, когда вы выйдете из крепости, где, как я

полагаю, вы недолго пробудете в качестве нахлебника его величества,  ибо

вас задержали без ведома герцога Лермы.

Я спросил Сипиона, откуда ему известно, что министр не причастен к моей

опале.

- Я знаю это доподлинно, - отвечал он. - Один из моих друзей,

пользующийся доверием герцога Уседского, поведал мне все подробности

вашего ареста. "Кальдерон, - сказал он, - обнаружил через лакея, что

Сирена, скрываясь под другим именем, принимает по ночам наследного принца

и что эта интрига затеяна графом Лемосом при посредстве сеньора

Сантильяны, а потому он решил отомстить как им, так и своей возлюбленной.

С этой целью он тайно отправился к герцогу Уседскому и открыл ему все.

Герцог, обрадовавшись такому прекрасному случаю погубить своего врага, не

преминул им воспользоваться. Он доложил о полученном известии королю и

изобразил в самых мрачных красках опасности, которым подвергался инфант.

Это донесение так рассердило его величество, что он приказал тут же

запереть Сирену в Приют кающихся магдалинок, выслать графа Лемоса, а Жиль

Бласа подвергнуть пожизненному тюремному заключению". Вот что сказал мне

мой друг, - добавил Сипион. - Из этого вы можете заключить, что постигшая

вас невзгода - дело рук герцога Уседского или, лучше сказать, Кальдерона.

Это сообщение навело меня на мысль о том, что дела мои могут со

временем поправиться, так как герцог Лерма, уязвленный изгнанием

племянника, не остановится ни перед чем, чтоб вернуть его ко двору, и при

этом, вероятно, не забудет и обо мне. Что может быть прекраснее надежды! В

один миг она меня утешила в потере всего моего имущества и вернула мне

веселость, словно для этого были какие-либо основания. Тюрьма не только

перестала казаться мне мрачным обиталищем, где меня, быть может, заставят

провести остаток дней, но я стал даже смотреть на нее, как на орудие,

которым судьба пожелала воспользоваться, чтоб возвести меня на

какой-нибудь важный пост. Ибо вот как я рассуждал сам с собой:

"У первого министра есть сторонники в лице дона Фердинанда Борджа, отца

Джироламо из Флоренции и в особенности брата Луиса д'Алиага, который

обязан ему своим положением при особе короля. С помощью таких

могущественных друзей его светлость пустит на дно всех своих врагов. А

может статься,  вскоре произойдут важные перемены в государстве. Его

величество сильно недомогает. Как только король скончается, инфант, его

сын, призовет обратно графа Лемоса, а тот сейчас же представит меня новому

монарху, который окажет мне всяческие благодеяния, чтобы вознаградить за

перенесенные невзгоды".

В предвидении грядущих радостей я почти не замечал своего бедственного

положения. Полагаю, что те два мешка с дублонами, которые, по словам

Сипиона, хранились у золотаря, способствовали происшедшей во мне перемене

не в меньшей степени, нежели окрылявшие меня надежды.

Я был слишком доволен усердием и честностью Сипиона, чтоб не

поблагодарить его за это, а потому предложил ему половину денег, спасенных

им от разграбления. Но он отказался.

- Я ожидаю от вас, - сказал он, - другого знака благодарности.

Столь же удивленный его словами, сколь и отказом, я спросил своего

секретаря, чем могу ему помочь.

- Мне хотелось бы, сеньор, чтобы мы с вами никогда не расставались, -

отвечал он. - Позвольте мне соединить свою судьбу с вашей. Я питаю к вам

такие дружеские чувства, каких не питал ни к кому из своих господ.

- Ах, дитя мое, могу тебя заверить, - сказал я ему, - что ты не

наткнешься на неблагодарность. Ты мне понравился с первого же момента, как

пришел наниматься. Видимо, мы рождены друг для друга под знаком Весов или

Близнецов, которые, как говорят, сводят людей. Буду весьма рад твоему

обществу и для начала намерен попросить сеньора коменданта, чтоб он запер

тебя со мной в этой башне.

- Это будет чудесно, - воскликнул он. - Вы меня опередили: я сам

собирался просить вас об этой милости. Ваше общество мне дороже свободы. Я

только изредка буду ездить в Мадрид, чтоб понюхать воздух и узнать, нет ли

при дворе каких-либо благоприятных для вас перемен. Таким образом у вас в

моем лице будет одновременно наперсник, гонец и шпион.

Эти выгоды были слишком ощутительны, чтоб я стал от них отказываться. А

потому я оставил при себе этого полезного человека, испросив на то

разрешение у моего услужливого коменданта, который не захотел отказать мне

в столь сладостном утешении.