Актуальность идей Шандора Ференци

Тьерри Бокановски

Шандор Ференци

 

Библиотека психоанализа –

 

 

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66211394

«Шандор Ференци»: Когито‑Центр; Москва; 2013

ISBN 978‑5‑89353‑402‑3

Аннотация

 

Книга о жизни и творчестве Шандора Ференци (1873–1933), одного из пионеров психоанализа, являвшегося учеником, пациентом, другом и доверенным лицом Зигмунда Фрейда, написана действительным членом Парижского психоаналитического общества, известным историком психоаналитического движения Тьерри Бокановски. На материале биографии и анализа плодотворной теоретической и клинической деятельности Ференци автор убедительно и всесторонне показывает его новаторский вклад в становление и развитие идей психоанализа. Приведенные в конце книги выдержки из ряда основных работ Ференци демонстрируют такие его отличительные черты, как смелость и оригинальность ума, отсутствие догматизма и поэтическое вдохновение.

В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

 

Тьерри Бокановски

Шандор Ференци

 

Thierry Bokanowski

SÁNDOR FERENCZI

 

© Presses Universitaires de France, 1997

© Когито‑Центр, 2013

 

Труды

 

Обзор

 

«Поскребите взрослого и найдете там ребенка».

Перенос и интроекция (1909)

 

Психоаналитические труды Шандора Ференци весьма впечатляют как своим концептуальным богатством, так и широтой и разнообразием исследуемого им пространства проблем. Это труды человека, идущего в ногу с эволюцией психоаналитических идей своего времени, труды одного из зачинателей психоанализа, который следовал в русле открытий, сделанных Фрейдом, и неустанно вносил свой вклад в клиническую и теоретическую дискуссию. Это труды вдохновенного и независимого исследователя, который быстро сумел проявить и заставил других признать оригинальность своего мышления, находившегося до самой его смерти в непрерывном движении.

В эволюции идей Ференци можно различить три периода.

 

Первый период – вклад во фрейдовские открытия (1908–1914). – Этот период проходит под знаком открытия психического функционирования и бессознательного в связи с инфантильным неврозом, инфантильными сексуальными теориями, сновидениями и неврозом переноса. Этот период отмечен мастерским ходом автора – созданием понятия «интроекции» (1909). Это также период, позволивший Ференци привнести важнейшие детали в теоретические построения Фрейда: они касаются детей и еще не говорящих младенцев, влечений полиморфно‑извращенной сексуальности, инфантильных сексуальных теорий, первичного и вторичного процесса, сновидений, вытеснения, галлюцинаторного, символического, принципа удовольствия/неудовольствия, принципа реальности, языкового аппарата, аппарата мышления, переноса и т. д.

Вот работы, которые (наряду со многими другими) в яркой манере повествовали обо всем названном выше: «Перенос и интроекция» (1909); «Научная интерпретация сновидений» (1909); «Непристойные слова. Вклад в психологию латентного периода развития» (1910); «Понятие интроекции» (1912); «Транзиторные симптомы во время одного психоанализа» (1912); «Ориентировочные сновидения» (1912); «Символическое изображение принципов удовольствия и реальности в мифе об Эдипе» (1912); «Дрессировка дикой лошади» (1913); «Кому мы рассказываем наши сны?» (1913); «Развитие чувства реальности и его стадии», «Мальчик‑петух» (1913); «Онтогенез символов» (1913).

 

Второй период – период развития мысли и творчества (1914–1925). – В этот период Ференци проявляет все больший интерес к психоаналитической технике. Среди прочего этот период отмечен эссе о связи аналитической техники с аналитической теорией, написанным совместно с Отто Ранком и свидетельствующим о постоянно стоявшем перед Ференци вопросе об эффектах психоаналитического лечения. Многие тексты затрагивают этот вопрос – среди них отметим следующие: «Психоаналитическая техника» (1919); «Технические трудности одного анализа истерии» (1919); «Дальнейшее построение „активной техники“ в психоанализе» (1921); «Перспективы психоанализа» (совместно с Ранком) (1924); «Спровоцированные фантазмы (действие в технике ассоциации)» (1924); «Психоанализ сексуальных привычек (к вопросу о терапевтической технике)» (1925).

Этот период застает Ференци в полном расцвете его клинического дарования. Многочисленные работы, часто короткие, – заметки на полях или краткие клинические комментарии – отмечены этим дарованием. Из всего обилия текстов выделим: «Гомоэротизм: нозология мужской гомосексуальности» (1914); «Онтогенез интереса к деньгам» (1914); «Мечты окклюзивного пессария» (1915); «Два типичных фекальных и инфантильных символа» (1915); «Сложные формации эротических черт и черт характера» (1916); «Феномены истерической материализации» (1919); «Попытки объяснения некоторых характерных признаков истерии» (1919); «Психоанализ одного случая истерической ипохондрии» (1919); «Психоаналитические рассуждения о тиках» (1921); «Символическое значение моста» (1921); «Сон о мудром младенце» (1923).

Этот период особо отмечен публикацией работы «Таласса. Психоанализ истоков сексуальной жизни» (1924). Этот «биоаналитический научно‑фантастический вымысел» – великий труд Ференци; он полностью отражает его творческое своеобразие и знаменует поворот в эволюции его мышления.

 

Третий период – период сомнений, пересмотра взглядов и развития новых концептов (1926–1933). – Этот период характеризуется разработкой новых ориентаций и новых технических предложений (отказ от «активной» техники в пользу «технической гибкости» и «неокатарсиса»). Тексты, подтверждающие эти новации в технике, следующие: «Противопоказания к активной технике» (1926); «Гибкость аналитической техники» (1928); «Принцип релаксации и неокатарсис» (1930).

 

Новые предложения, касающиеся техники, приводят Ференци к ревизии теории и к важным концептуальным гипотезам, касающимся главным образом клиники и теории психического травматизма (травматическое и травма). Они лежат в основе некоторых теоретических предложений, делающих вклад и наследие Ференци безусловно актуальными по той простой причине, что они исследуют психические категории, для которых сущность проблемы сводится не столько к естественной участи либидо, сколько к судьбе экстремальных состояний психической боли, которые могут доходить до «агонии» психической жизни. Эти поступательные шаги Ференци отражены в следующих работах: «Анализ детей и взрослых» (1931); «Смешение языка взрослых и ребенка. Язык нежности и страсти» (1932); «Клинический дневник» (январь–октябрь 1932) (1932); «Рассуждения о травматизме» (1934).

Исходя из масштаба вклада Ференци в науку и дабы выделить в его наследии несколько главных осей, отметим, сообразуясь с хронологией, основные вехи его творчества:

• еще раз вспомним о том, что Ференци понимает под «интроекцией» (1909) и то значение, которое сразу приобретает это понятие в контексте фрейдовских открытий той эпохи;

• отметим талант Ференци как клинициста. Статья, посвященная «мальчику‑петуху» (1913), является замечательной иллюстрацией этому, позволяет нам увидеть ее автора в непосредственном контакте с инфантильными сексуальными теориями и детским неврозом, открывает весь его талант аналитика и метапсихолога;

• отдадим должное в историческом и в концептуальном плане его «биоаналитическому» эссе Таласса (1924); этот «филогенетический роман», встреченный Фрейдом как исключительный труд, открывает путь к проблемам, связанным в психоанализе с регрессией, первичным и первоначалом;

• еще раз обратимся к истории его технических инноваций (1918–1933), учитывая те теоретико‑практические этапы, которые предшествовали их созданию (активная техника, техническая гибкость, неокатарсис, взаимный анализ); они являются центральными в творчестве Ференци и позволяют ему выдвинуть фундаментальные идеи, касающиеся контрпереноса, аналитического лечения, травматизма, расщепления и т. д.;

• вспомним эволюцию понятия «мудрый младенец» (1924–1932), метафору, позволяющую ему иллюстрировать некоторые свои тезисы относительно инфантильного, травмы и паралича психической жизни;

• подчеркнем важность разработанного Ференци понятия травматического расщепления, понятия, стоящего в центре исключительного самоаналитического документа, каким является Клинический дневник (1932);

• резюмируем концептуальные и теоретические идеи Ференци с точки зрения современной клиники.

 

«Перенос и интроекция» (1909): мастерский ход

 

Всего лишь два года спустя после первой встречи с Фрейдом Ференци делает свой «ход мастера», написав работу «Перенос и интроекция» (1909). С этого момента ученик сам постепенно становится мастером.

Разработка понятия интроекции тесно связана с диалогом Ференци и Фрейда, полностью переданным в их переписке[20].

Статья «Перенос и интроекция» выявляет дарование и творческий потенциал ее автора. С самого начала мы поражаемся уже приобретенному психоаналитическому опыту Ференци (его способности «интроецирования» фрейдовского научного корпуса), а также его клиническим способностям, глядя на примеры, на которые он искусно опирается с целью иллюстрации своих предположений.

Ференци начинает свою статью, пространно излагая достижения Фрейда, касающиеся проблематики переноса и истерии. Рассуждая на тему «переноса на врача», он противопоставляет проблематику больного неврозом проблематике больного «ранним слабоумием» (шизофреника) и больного паранойей. Больной ранней деменцией «полностью теряет интерес к внешнему миру, становится инфантильным и аутоэротическим». Совсем иначе ведет себя параноик, который, наоборот, выталкивая этот интерес за пределы своего «Я», «проецирует во внешний мир свои желания и стремления». В противоположность ему «невротик пытается вовлечь в сферу своих интересов как можно больше из внешнего мира» посредством процесса, обратного проекции. «Предлагаю назвать этот процесс <…> интроекцией», – пишет Ференци. Здесь мы имеем эффект Süchtigkeit (мания) – импульс, тенденция и даже стремление субъекта включить внешний мир в «Я», процесс, лежащий в самой основе переноса.

Установив, что новорожденный с самого начала подчинен механизму интроекции и интроек‑тивному процессу, Ференци пишет, что «вначале он все ощущает монистически, будь то внешний стимул или психический процесс». Позже он учится различать вещи, «подчиняющиеся его желанию», и вещи, «сопротивляющиеся его воле». С этого момента «монизм становится дуализмом», так как «ребенок начинает исключать „объекты“ из конгломерата своих восприятий (до того обладавшего целостностью), формируя внешний мир и впервые противопоставляя ему свое „Я“, которое принадлежит ему более непосредственно». Итак, он вынужден теперь делать различие между «объективным ощущением (Empfindung) и субъективным чувством (Gefühl)», проводя свою первую проективную операцию, «примитивную проекцию», позволяющую ему таким образом выдворить наружу неприятные аффекты. Но, продолжает Ференци, внешний мир не так уж легко поддается изгнанию себя из «Я» и пытается в нем утвердиться: «„Я“ принимает этот вызов, вновь поглощает часть внешнего мира и расширяет свой интерес к нему; так происходит первая интроекция, „примитивная интроекция“. Первая любовь, первая ненависть имеют место благодаря переносу: часть ощущений удовольствия или неудовольствия, аутоэротические по происхождению, перемещаются на объекты, которые их породили. Вначале ребенку нравится лишь сытость <…> затем он начинает любить мать – объект, обеспечивающий ему эту сытость. Первая объектная любовь, первая объектная ненависть являются, стало быть, корнями, моделью любого последующего переноса, который, таким образом, является не характеристикой невроза, а лишь усиленным вариантом нормального психического процесса».

Концептуальные идеи, предложенные здесь Ференци, подтверждают его особое понимание значения предобъектной и объектной связи в организации „Я“ ребенка, а также в динамичной и экономичной организации психических процессов. Основная идея Ференци состоит в том, что интроекция – это процесс, психический процесс, организующий психическое.

Так Ференци привнес во фрейдовскую конструкцию один из существенных элементов, сделав акцент на процессе первичной интроекции, разворачивающемся с первых минут взаимодействия мать–ребенок, процессе, который он считает базовым для переноса как в гипнозе, так и в анализе.

Во второй части статьи, сконцентрированной на значении переноса для гипноза (напомним, что это было время перехода от практики лечения гипнозом к практике лечения психоанализом), Ференци выделяет два типа переноса: отцовский (предполагающий авторитет) и материнский. Именно они указывают на инфантильную связь («ребенок во взрослом»), которая вскрывается в переносе. Подчеркивая ранние механизмы идентификации, Ференци вынужден учитывать тот факт, что репрезентации, равно как и телесные ощущения и эмоции, являются своего рода повторением переносов аффектов, любви и страха, связанных с родительскими объектами раннего детства. «В глубине нашего существа мы остаемся детьми и такими будем всю нашу жизнь: поскребите взрослого и найдете там ребенка».

Менее чем три года спустя, в кратком эссе, озаглавленном «Понятие интроекции» (1912), Ференци пересматривает свои идеи: «Я описал интроекцию как распространение на внешний мир интереса, аутоэротического по происхождению, посредством введения внешних объектов в сферу „Я“. <…> Я рассматриваю любую объектную любовь (или любой перенос) как расширение „Я“, или интроекцию, существующую как у нормального индивидуума, так и у невротика (а также у параноика – разумеется, в той мере, в какой он сохранил эту способность). В конечном итоге человек способен любить лишь себя самого; любить другого равносильно интеграции этого другого в свое „Я“. <…> Это единение между любимыми объектами и нами, это слияние объектов с нашим „Я“ и названо мной интроекцией и, повторяю, я считаю, что динамический механизм любой объектной любви и любого переноса на объект есть расширение „Я“, интроекция».

Таким образом, интроекция для Ференци представляет собой процесс, лежащий в самой основе формирования «Я». Интроекция является синонимом процесса, находящегося в центре психического функционирования (что выявляется путем психоаналитического исследования и лечения), а именно перехода от репрезентации объектов и их психических качеств, от внешнего мира – к внутреннему миру субъекта. Интроекция, на языке Ференци, отсылает также к интроекции игры влечений (любовь и ненависть); в широком смысле это указывает на психическую потребность в каком‑то субъекте для переноса.

В отношении фрейдовской теории идентификации понятие интроекции, как его сформулировал Ференци, позволяет лучше определить то, что лежит в самой основе процесса идентификации, процесса, изменчивость которого (особенно в связи с истерией) Фрейд ранее объяснил без глубокого проникновения в его механизм. Что касается участия интроекции в процессе идентификации, то интроекция – это процесс, который следует отличать от инкорпорации, являющейся механизмом. Иначе говоря, инкорпорация, примитивный механизм ассимиляции и включения части объекта (матери) в первичный нарциссизм субъекта, отличается от интроекции, процесса, предполагающего интериоризацию Другого и привязанность к нему уже в ранних отношениях мать–ребенок. Поэтому интроекция объекта – это то, что позволяет субъекту трансформировать первичный нарциссизм во вторичный и перейти от аутоэротизма к объектной любви.

 

«Мальчик‑петух» (1913). О комплексе кастрации: инфантильные сексуальные теории и невроз у ребенка

 

«Мальчик‑петух» занимает видное место в ряду мастерских клинических отчетов Ференци. Этот текст позволяет ему развернуть все свои способности толкователя психического мира детства, являющегося в его трудах постоянной темой, в которой его можно считать первооткрывателем. Красочное описание проявлений невроза у ребенка, а также гипотезы, которые он предлагает относительно его возникновения, структуры и организации, служат обоснованием психоаналитической теории, в которой он заявляет о своих открытиях, касающихся инфантильной сексуальности, комплекса кастрации и эдипова комплекса.

Ференци сравнил свое наблюдение «мальчика‑петуха» и наблюдение «Маленького Ганса», сделанное Фрейдом на несколько лет раньше[21]. Различие между этими двумя клиническими отчетами состоит в том, что первый основывается на клиническом наблюдении симптома у ребенка (Арпада), отражающем эволюцию его невротического состояния, в то время как второй – рассказ о психоаналитическом лечении ребенка (Ганса), страдающего фобическим неврозом.

У Арпада, мальчика трех с половиной лет, внезапно развивается симптом, тревожащий его близких. Его интересы неожиданно концентрируются на птицах, относящихся к виду куриных (будь то петухи, куры или цыплята). Ребенок доходит до того, что перестает говорить, а только «кудахчет» и «кукарекает». Наряду с этим, хотя он страшно боится живых цыплят, он требует, чтобы их постоянно покупали. Это было желание, пишет Ференци, «присутствовать при сворачивании им шеи», о котором ребенок, на фоне явной тревоги, говорил беспрестанно в своих играх, основанных на многочисленных садистских и мазохистских фантазиях, нацеленных исключительно на куриные особи.

Из опроса близких родственников ребенка становится очевидной этиология травматического порядка, которая дает объяснение развитию этого симптома. Годом раньше, когда Арпад мочился в курятнике, к нему приблизился цыпленок и «клюнул его в пенис»; прислуга «наложила повязку», чтобы успокоить его, а потом «петуха зарезали». Однако не было достоверно установлено, действительно ли Арпад был в тот момент ранен, так как прислуга уже не работала в этой семье.

Спустя год у Арпада развивается упомянутый симптом. В рамках своего наблюдения Ференци ставит вопрос о «периоде латентности»: почему до появления симптома прошел целый год? И тогда он выдвигает гипотезу, что в этот промежуток времени кто‑то взрослый из окружения Арпада пригрозил ему кастрацией «из‑за сладострастных прикосновений» к собственным половым органам, которые практиковал мальчик. Подтверждение гипотезы Ференци дает сам Арпад в конце наблюдения.

«Мальчик‑петух» позволяет Ференци взяться сразу за несколько тем и проиллюстрировать их.

Первая тема – это воздействие комплекса кастрации на мальчика трех с половиной лет, то есть находящегося в полном расцвете своего эдипова комплекса. Результаты проявляются в вышеприведенном случае в форме контринвестиции фобического симптома (боязнь петуха), связанного с травмой, что влечет за собой, посредством механизма превращения в противоположное, патологическую чрезмерную инвестицию в мир куриных. Эта сверхинвестиция сопровождается у маленького Арпада серией симптомов, настораживающих окружающих: идентификация с курами (идентифицируясь со своим агрессором, он уже не говорит, а начинает «кукарекать» и «кудахтать»); болезненное инфантильное любопытство к мести петуху, клюнувшему Арпада и впоследствии «зарезанному» (мальчику хочется присутствовать при закалывании кур и получать от этого зрелища удовольствие); амбивалентность чувств к куриным («целует и гладит мертвое животное»); открыто выраженные садистские фантазии («необычное удовольствие придумывать жестокие пытки для домашней птицы», – пишет Ференци); наконец, мазохистское поведение, эффект возвращения к собственной персоне, воплощающееся в требовании наказания для себя.

Вторая тема – это развитие теории отложенного эффекта (эффекта après‑coup) в организации инфантильного невроза. Это центральная тема для Ференци. Безусловно, травматическое воздействие, пережитое Арпадом в день, когда его клюнул петух, а также все последствия этого события («наложение повязки», то, что «был зарезан петух»), позволяют придать смысл симптому, развившемуся на следующий год. Но историческая реальность этих событий – является ли она абсолютно необходимой, чтобы говорить о структуре фобии и раскрыть ее? Похоже, что Ференци знает ответ на этот вопрос, и в этом заключается смысл гипотезы, которую он выдвигает, ставя проблему временнуго интервала между моментом травмы и появлением невроза, – достаточно было, чтобы Арпад, полностью занятый фантазиями кастрации (петух, «клюющий» его пенис; «отрубленная» голова петуха), столкнулся с угрозой кастрации, услышанной от взрослого из его окружения (второй период угрозы кастрации, по Фрейду), чтобы появился невроз, чьим стержнем и двигателем являются его собственные амбивалентные чувства по отношению к отцу, которого для Арпада символизировал петух.

В последующих изданиях своей статьи Ференци указывает в сноске на одной из страниц, что Фрейд в Тотеме и Табу ссылается на случай маленького Арпада, чтобы проиллюстрировать тотемизм первобытных людей, и квалифицирует его как «редкий случай положительного тотемизма».

Это эссе дает полное представление об ассоциативных и аналитических способностях автора, который, на основе своего наблюдения, разворачивает целое полотно фрейдовской теории о невротической организации маленького ребенка, терпящего «эдипово бедствие», о комплексе кастрации, судьбе полиморфной извращенной сексуальности и об инфантильных сексуальных теориях.

 

«Таласса». Психоанализ истоков сексуальной жизни (1924). Регрессия: от первичного до «первоначального»

 

Таласса является трудом, рожденным из очень насыщенного обмена мнениями между Фрейдом и Ференци в течение 1915 г. по поводу онтогенеза и филогенеза[22], и прежде всего в связи с проблемой памяти биологического вида и передачи древнего опыта человечества.

В этот период Фрейд, полностью погруженный в ламаркистско‑дарвинистское биогенетическое теоретизирование, вкус к которому с энтузиазмом разделяет и Ференци, выдвигает идею о том, что человечество пережило всеобщую травму, катастрофу при наступлении ледникового периода. Эта «катастрофа» как бы положила начало перехода сексуальности человека в латентную форму, дабы сохранить его энергию, необходимую для выживания. В этом состоит смысл письма, адресованного Фрейдом Ференци 12 июля 1915 г., в котором анонсируется рукопись Общий взгляд на неврозы переноса [23] и где он пишет: «Сегодняшние неврозы являются минувшими фазами эволюции человечества. Когда во время ледникового периода люди претерпели лишения, они стали тревожными, у них были все причины превратить свое либидо в страх».

Рукопись Общий взгляд не была опубликована, но интерес Ференци к весьма спекулятивным исследованиям Фрейда, касающимся филогенетического наследия очень древней травмы, запечатлевшейся в истории человеческого вида, побуждает Фрейда предложить ему написать в следующем году совместную книгу о Ламарке. В конце концов Фрейд отказывается от этого проекта и пишет Ференци 27 декабря 1917 г.: «Никак не могу решиться на проект Ламарка. Возможно, мы оба находимся в положении тех двух благородных поляков, из которых ни один в момент платы по счету не мог допустить, чтобы за него заплатил другой, – и в результате ни первый, ни второй так и не заплатили».

Между тем Ференци собирался написать серию из пятнадцати–двадцати текстов, чтобы впоследствии объединить их под общим заглавием Биоаналитические эссе (Bioanalytische Aufsätze). В своей переписке с Гроддеком 5 июня 1917 г. Фрейд намекает на эту работу: «Мой друг Ференци <…> имеет в папке Int. Zeitschrift готовую работу о патоневрозах, которая близко соприкасается с вашими сообщениями. И именно эта точка зрения побудила его, на мой взгляд, написать биологическое эссе, где должно быть показано, как последовательное развитие идеи Ламарка об эволюции прямо вытекает из психоаналитических концепций».

Все говорит о том, что «биологическое эссе», о котором идет речь, – это эскиз книги, которую Ференци опубликует в 1924 г. под названием Таласса. Эссе о теории генитальности [24]. В связи с публикацией на венгерском языке, спустя пять лет после первого издания, Ференци меняет название книги, озаглавив ее: Катастрофы в развитии генитального функционирования. Психоаналитическое исследование.

Главная идея этого эссе близка к тезису из работы Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия»[25] о «консервативной природе влечений, пытающихся восстановить прежнее состояние, утерянное в результате внешней пертурбации». Для Ференци, сексуальность человека сохраняет «мнестический, наследственный и бессознательный след» геологических катастроф, которые привели к осушению водной и морской среды.

«Представьте себе поверхность земли, еще полностью покрытую водой, – пишет Ференци в работе «Мужское и женское»[26], воссоздающей и резюмирующей главную аргументацию Талассы, – вся растительная и животная жизнь протекает еще в морской среде. Но атмосферные и геологические условия приводят к тому, что некоторые части морского дна поднимаются над поверхностью моря. Животные и растения, попав таким образом на сушу, должны либо погибнуть, либо адаптироваться к жизни на земле и в атмосфере: прежде всего они должны привыкнуть вдыхать из воздуха, а не из воды, как прежде, газы, необходимые для жизни (кислород, углекислый газ) <…>. Моя идея состоит в том, что как сексуальные отношения могли на галлюцинаторном, символическом и реальном уровне приобрести смысл регрессии – по крайней мере, в форме своего выражения в натальном и пренатальном периоде, так и рождение и предшествующее существование в амниотической жидкости могло быть органическим символом воспоминания о великой геологической катастрофе и борьбе за адаптацию, которую наши предки по животной биологической линии вынуждены были пережить, чтобы приспособиться к земной и атмосферной жизни. В сексуальных отношениях, следовательно, остались мнестические следы этой катастрофы, которую претерпели и индивидуум и род. <…> В данном случае моя биоаналитическая концепция позволила мне интерпретировать сон спасения из вод и сопутствующее ему чувство страха и освобождения не только как мнестический, наследственный и бессознательный след процесса рождения, но и как след далекой катастрофы иссушения и адаптации».

Таким образом, в своей «биоаналитической» фантазии Ференци развивает теорию психосексуальной революции, произошедшей в момент катастрофы, вызванной иссушением и необходимостью адаптации.

Биологические, физиологические и психологические фиксации, обусловленные работой памяти представителя человеческого рода, располагаются не только на онтогенетическом, но и на филогенетическом уровне:

• на уровне онтогенеза в том, что касается желания возврата в утробу матери, коитус является наиболее успешной реализацией этого желания, объединяя символический, галлюцинаторный и реальный возврат в тело матери;

• на уровне филогенеза это касается осуществления желания счастливого возврата в «первоначальный» морской мир богини Талассы, из которого человеческий род когда‑то давным‑давно был изгнан.

В этом «биологическом романе», на фоне предложенной воображаемой схемы, Ференци пробует обратить внимание на то, что можно нащупать «психоанализ корней», психоанализ «детства биологического вида». Ференци превращает фрейдовскую концепцию филогенетической передачи первоначального фантазма в унаследование травматических впечатлений и древнейших катастроф. Наследственность становится результатом неразрешенных и аккумулированных во всех поколениях напряжений, «предформой, всегда готовой откликнуться на события, переживаемые индивидуумом в его онтогенезе»[27]. И все же остается вопрос, каковы те прародительские травматические состояния, которые онтогенез может символически повторить[28]. Именно на этот вопрос Ференци пытается ответить в своем эссе:

«Акт спаривания и акт оплодотворения, тесно связанный с первым, представляют собой слияние в единое целое не только индивидуальной катастрофы (рождение) и последней катастрофы, пережитой всем видом (иссушение), но и всех катастроф, произошедших с момента появления жизни; так, оргазм есть не только выражение внутриутробного покоя и безмятежного существования в более благоприятной среде, но и того покоя, который предшествовал появлению жизни, мертвого покоя неорганического существования».

Рождение, борьба за сексуальность и сохранение вида, агония, травматизм в жизни индивидуума, геобиологические катастрофы и т. д. – все сводится к общему знаменателю борьбы против регрессивной инерции, стремящейся восстановить внутриутробное спокойствие[29].

После смерти Ференци Фрейд в «Некрологе» (1933)[30] вновь в исключительно хвалебных тонах подчеркивает значение определенных концептуальных идей, содержащихся в Талассе, а также впечатляющую оригинальность образа мышления автора: «Читая эту работу, мы, думаю, начинаем понимать многочисленные особенности сексуальной жизни, о которых раньше у нас никогда не было общего связного представления, и обогащаемся идеями, обращающими наш взгляд в глубины самых широких областей биологии. Нет смысла пытаться сегодня различить то, что может быть принято как истинное знание, и то, что в виде научной фантазии стремится предвидеть это будущее знание». По Фрейду, Талассу можно было читать как эссе, продолжающее его собственные концепции 1920‑х годов о непреодолимом влечении к повторению и о травматическом неврозе.

Однако мы можем увидеть в Талассе также и смелое, оригинальное эссе исследователя в процессе становления, который в течение последующих десяти лет совершенно самостоятельно разрабатывает свою собственную теорию о травме. Похоже, можно установить определенную последовательность в мышлении Ференци, приверженца геологического травматизма, вписывающего травму в живую память биологического вида, и Ференци, с интервалом в несколько лет пытающегося проследить индивидуальную травматическую «катастрофу» и обозначить ее корни, что помогает ему внедрить новые варианты техники для преодоления сложных препятствий переноса – контрпереноса, в которых он увидел связь со «скальной породой» первоначального.

Вопреки Фрейду, для которого вытесненное первоначальное может навсегда остаться непознаваемым и который интегрирует травматизм в диалектическое соотношение внутреннее/внешнее, включая его в бессознательную психическую реальность, Ференци, начиная с этого периода, придерживается убеждения, что начало и вытеснение первоначального должны быть приняты во внимание и даже подвергнуты анализу. Но сама идея первоначального, похоже, недостаточна. Поэтому, добавив к «началу» префикс архи‑ («архи‑начало») и получив «начало начал», Ференци надеется найти то психическое место, куда «вписываются» травма и ее импринтинги. Так, мы находим в его Клиническом дневнике (1932), написанном незадолго до смерти, следующие строки: «Возникает вопрос, а не следует ли каждый раз искать первичную травму в первоначальной связи с матерью, может ли травма более позднего периода, уже отягощенного появлением отца, иметь такой же эффект, если нет травматического рубца в отношении мать–ребенок», архиначального (Ururtraumatisch)»[31].

Похоже, это «архи‑начало», вышедшее из‑под пера Ференци, следует считать отпечатком и следствием совместной разработки идей и обмена мнениями с Фрейдом в годы Первой мировой войны. Эти идеи, побудившие его очень дотошно изучать возможные взаимосвязи между серьезными «катастрофами» в истории биологического вида и не менее серьезными катастрофами в истории индивидуума и в развитии его влечений, позже постоянно присутствовали в его трудах, так как среди всех своих современников он больше других старался определить воздействие травмы (интрапсихической «катастрофы») на суть клинических ситуаций, которые можно связать с категориями первичного и первоначального.

 

«Технические инновации» (1918–1933)

 

Технические инновации, предлагаемые на протяжении пятнадцати лет (1918–1933), отмечены различными идеями, которые Ференци удалось постепенно сформулировать при ответе на многочисленные вопросы, которые он задавал себе по поводу надежности и эффективности психоаналитического механизма лечения сложных случаев. К этому добавляется и тот факт, что во время «поворота» в психоанализе 1920‑х годов Ференци, следом за Фрейдом, улавливает специфику одержимости как навязчивого, компульсивного влечения к повторению. Оно становится причиной многих неудач, ведет к тому, что многие курсы лечения увязают в болоте. Терапия «человека с волками» (Вольфсмана) напоминает нам об этом. В то время те, кто, находясь в анализе, не демонстрировали истинного невроза переноса, а чаще всего застревали между психоневрозом переноса, который, по‑видимому, поддается анализу, и нарциссическим неврозом, который анализу не поддается, погружали аналитиков в пучину глубокой растерянности. «Адаптирован» ли аналитический механизм для такого типа пациентов, которые в процессе развития их переноса в анализе находятся между «безумием и психозом»[32]? Что можно узнать от этих пациентов об организации инфантильного невроза и невроза переноса? Вправе ли мы вообще подозревать у них то и другое? Что происходит с контрпереносом, который они вызывают, и как быть с ним? Какую технику психоанализа следует применить к ним, если понятно, что, в отличие от так называемых «классических» видов терапии, здесь нужно будет преодолевать препятствия? Как далеко можно зайти и следует ли это делать? Каковы пределы того, что анализируется, самого анализа и т. д.?

Как хорошо показывает его переписка с Фрейдом, Ференци с самого начала своей практики (1908) не перестает спрашивать своего собеседника об этих проблемах – проблемах психоаналитического процесса, техники, рамок, модальности, затруднений переноса и контрпереноса. Подведя еще в первых своих трудах теоретическую базу под перенос и придав ему определенный статус, Ференци в последующие годы направляет свой интерес и изыскания также на контрперенос, на те вопросы, которые он вызывает у аналитика во время курса лечения.

Замечательный клиницист, неустанный терапевт, Ференци с первых лет своей практики все время пытается уяснить для себя те препятствия и ограничения, на которые он наталкивается во время лечения так называемых «трудных» пациентов. Так, по свидетельству его современников, благородно защищая других и помогая им при неудачах, он очень скоро попал в ситуацию, когда его коллеги, недолго думая, стали доверять ему тех своих пациентов, которые создают больше всего проблем.

После десятилетия аналитической практики (1908–1918) Ференци приходит к выводу, что клиническое наблюдение и опыт (Erlebnis) неотделимы друг от друга. Поэтому ему кажется, что техника – обязательное дополнение теории – может и должна быть модифицирована, адаптирована и развита в зависимости от требований лечения. Затруднения, с которыми он сталкивается в анализе (негативный перенос, сопротивление переносу и сопротивление в переносе, нарциссические или мазохистские позиции, отреагирование вовне и внутрь и пр.), а также затруднения, обычно связанные с особенностями отдельных пациентов (тяжелые расстройства характера, «как будто бы» личности, нарциссические структуры, «пограничные случаи» и т. д.), побуждают его к разработке серии радикально отличных подходов к применению техники, предложенной Фрейдом и практиковавшейся до того времени. В этом смысле технические инновации, похоже, могут быть восприняты не тол