Армия не без крепкого словца

Генерал Сергей Иванович Иовлев вспоминал, что когда он учился в военной Академии, а это вторая половина двад­цатых годов, то в тот период в партии очень остро шла борьба с троцкистами. И вот как-то преподаватели и слуша­тели-партийцы собрались на собрание, на котором была устроена дискуссия с троцкистами. Сначала дали слово сто­роннику Л. Д. Троцкого, который разъяснил позицию своих единомышленников весьма корректно и сдержанно.

Затем выступили приехавшие на собрание К. Е. Воро­шилов и С. М. Буденный. Сталин знал, кого посылать в среду военной молодежи — уже прославленных героев ми­нувшей гражданской войны. По словам С. И. Иовлева, оба бывших кавалериста крыли троцкистов с трибуны «по ма­тушке».

Говорят, маршал К. К. Рокоссовский, один из интеллиген­тных военачальников, в своих воспоминаниях отмечал, что командование в те поры в советской армии было «матовым». Выражался ли Г. К. Жуков? Видимо, он не был исключением. Родился в деревне, подростком попал в среду городских ре­месленников, затем служил рядовым и унтер-офицером в ар­мии. То есть, будущий маршал формировался в той среде, где бранное слово не считалось чем-то зазорным.

Среди рабочих, крестьян и солдат нецензурная ругань так же естественна¹ (¹Правда, чаще среди своих «выражаются»), как среди ученых терминология.

Интеллигентные слои общества стараются матом не пользоваться, но это не всегда удается, особенно в сложных условиях.

Армию трудно представить без крепкого словца, которое является как бы подкрепляющим, смазывающим компонентом разговорной речи в нелегкой армейской упряжи. Русские писа­тели отмечали также пристрастие к мату среди моряков, у которых каждый день являлся борьбой за выживание. Таким образом, мат не только явление языковое, но и психологичес­кое. Когда человеку тяжко, и он начинает материться, то он как бы разряжается и ему становится легче. Приказ, подкреп­ленный матом, считается наиболее доходчивым. Правда, об этом говорят с юмором.

Когда из сел и деревень во время войны мужики ушли на фронт, то бабы на тяжелой мужской работе сами научи­лись материться, так как с матом им работа казалась легче.

Виктор Скрябинский и Владимир Лизунов, жители Пер­мской области, когда-то окончили Свердловский строитель­ный техникум, а осенью 1953 года они стали учиться на вновь созданном архитектурно-строительном факультете Уральского политехнического института по ускоренной про­грамме. Кажется, их зачислили сразу на 4-й курс. Я говорю это примерно, так как прошло уже полвека с той поры. Потом из этого факультета, наверно, и отпочковался от УПИ Архитектурный институт. Они жили со мной на частной квартире, в одной комнате.

Эти ребята имели какие-то знакомства в городе еще со времени учебы в техникуме. Так вот, они мне рассказывали, что встречались с бывшим тренером или капитаном фут­больной команды УралВО. И он им рассказал о Жукове, который в то время только что уехал служить в Министер­ство обороны. Память о нем в Свердловске еще была жива.

По рассказам этих студентов, маршал Жуков был стра­стным болельщиком футбола, следил за жизнью и успехами команды и даже вылетал на самолете, помнится, в Уфу и другие города, если команда играла на выезде. Но он и строго спрашивал. Бывало перед матчем Г. К. Жуков вызы­вал команду на напутствие и без дипломатии, по-военному ставил задачу:

— Выиграть!

При этом подкреплял свой приказ крепким словом, как припечатывал.

Недавно, беседуя с бывшим шофером, возившим Г. К. Жукова на озеро Таволжанное, Григорием Кузьмичем Скопенко, которому теперь за семьдесят, но он все еще «в пол­ном боевом», я спросил:

— Вот вы, Григорий Кузьмич, много общались с маршалом. А не осталось ли у вас впечатления, что он любил бранное слово, часто его употреблял?

— Нет, такого впечатления у меня не осталось, — отве­тил Григорий Кузьмич.

Л. П. Осинцев.

УРАЛЬСКИЙ ВОЕННЫЙ ОКРУГ

Командующий округами

По воспоминаниям А. П. Воложанина

С Александром Петровичем Воложаниным я знаком еще с начала моей работы в музее в 1975 году. Тогда он руко­водил Шадринским межрайонным отделением кинопроката. Нередко встречались с ним в городском отделе культуры, а когда музей стал переезжать в другое здание, то Воложанин частенько помогал нам транспортом.

Но ни тогда, ни позже я не догадывался, что этот чело­век написал книгу о войне, о своих «огненных верстах». Я прочитал рукопись этой книги только лет двадцать назад и был покорен ее искренностью и правдивостью. В предисло­вии к своей рукописи «Воспоминания и размышления фронтовика» автор писал, что участвовал в войне от звонка до звонка, причем воевал на шести фронтах: Западном, Калининском, 2-м Прибалтийском, Брянском, Ленинградском и 2-м Украинском; войну закончил в Чехословакии.

Мне казалось тогда, да и сейчас я думаю, что книгу нужно издать, что ее отсутствие в библиотеках — большая потеря для читателей-земляков. Но Александр Петрович сказал, что издавать ее не намерен, что рукопись посвящена его сыновьям и написана не для публичного чтения...

В воспоминаниях Воложанина я с волнением прочитал и о маршале Советского Союза Георгии Константиновиче Жукове, которого автор много раз видел и слышал. Ниже мы публикуем эти воспоминания.

В Одессе

«Современники помнят о том, — писал Воложанин, — какв 1946 году маршал Жуков был снят Сталиным с долж­ности главнокомандующего сухопутными войсками и на­правлен командовать Одесским военным округом.

В эту пору я проходил службу в этом округе и часто видел Георгия Константиновича в его роскошном лимузине «Бьюик». Понижение в должности маршала Жу­кова вызвало разные толки в среде офицеров. И хотя никто точно не знал, но говорили о том, будто Сталин наказал его за самовольный вы­езд в американскую зону в период его командова­ния советскими войска­ми в Германии и подар­ки от Эйзенхауэра.

Спустя некоторое время Жукова перемести­ли на Урал, снова цирку­лировали разные слухи. Сам же Георгий Констан­тинович был очень веселым, жизнерадостным. Я его не один раз видел в Одесском оперном театре. Может быть, уставшему за войну Жукову просто хотелось хоть сколько-нибудь отдох­нуть. Приезд его на Урал командующим военным округом мог состояться и по его просьбе, так как здесь чудесная природа и хорошая охота».

Генерал Дуайт Эйзенхауэр во время войны восхищался полководческим дарованием и мастерством Жукова, и ког­да они впервые встретились уже после Победы, то амери­канский генерал не отпускал Георгия Константиновича от себя и все восклицал:

— Так вот вы какой!..

И подарки русскому полководцу, думается, шли от всего сердца, так как Жуков при личной встрече очень понра­вился генералу.

Сталин же смотрел на эти вещи иначе. Как же — комму­нист получает «подачки» от капиталиста...

Несмотря на раздражение Сталина подарками, Жуков не отказался от них, как некогда Борис Пастернак от меж­дународной Нобелевской премии, хотя, наверное, явно нуж­дался. Мужественный маршал открыто пользовался этими подарками в личных и служебных целях. Жукову было нече­го стыдиться американских подарков, так как они были от товарищей по оружию. Он понимал, что эти дорогие подар­ки (авто и самолет) — знак уважения и восхищения амери­канских солдат.

Встречаясь после Победы, празднуя окончание войны рус­ские и американские солдаты верили, что наши народы будут дружить, но политики думали иначе. В ходе холодной войны наша официальная пропаганда даже умалила ту большую тех­ническую и продовольственную помощь, которую оказали Со­единенные Штаты Америки народам Советского Союза.

«...Когда Сталин снял меня с должности заместителя министра, — рассказывал Жуков поэту Константину Симо­нову, — и назначил на Одесский округ, я, приехав в Одессу, твердо решил ни на йоту не снизить работу, требований к своим подчиненным, к войскам, к их боевой подготовке. Я твердо решил оставаться самим собой. Я понимал: от меня ждут, что я стану другим, что махну рукой и буду командо­вать округом через пень-колоду. Но я не позволил себе это­го. Конечно, слава есть слава. Но в то же время она палка о двух концах и иногда больно бьет по тебе. После этого удара я сделал все, чтобы остаться таким, каким был. В этом я видел свое внутреннее спасение. В выдержке, в работе, в том, чтобы не потерять силы характера и в этих, тяжело сложившихся для меня обстоятельствах».

Когда на Параде Победы народного маршала бурно приветствовали фронтовики, то в этот момент Георгий Кон­стантинович заметил, как у Сталина от злости, что у него переняли славу, заходили желваки. И это тоже нельзя сбра­сывать со счетов, когда его понизили в должности и сосла­ли в ссылку.

В этом здании размещался штаб воен­ной школы авиамехаников, здесь неоднок­ратно бывал Г. К. Жуков. Начальник школы  и гарнизона полковник П. Е. Литвинов сопровождал маршала в поездках по горо­ду и району. Фото П. А. Устинова

В самолете Жукова

«Когда я был уже снят с должности заместителя мини­стра, — рассказывал маршал Жуков Симонову, — и коман­довал округом в Свердловске, Абакумов под руководством Берии подготовил целое дело о военном заговоре. Был аре­стован целый ряд офицеров, встал вопрос о моем аресте. Берия с Абакумовым дошли до такой нелепости и подлости, что пытались изобразить меня человеком, который во главе этих арестованных офицеров готовил военный заговор про­тив Сталина. Но как мне потом говорили присутствовавшие при этом разговоре люди, Сталин, выслушав предложение Берии о моем аресте, сказал:

— Нет, Жукова арестовать не дам. Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Я его за четыре года войны узнал луч­ше, чем самого себя...».

«Однажды летом, — писал Воложанин, — маршал Жуков проводил штабные учения на территории от города Шадринска в сторону Кургана. Со штабом он прибыл в Шадринск поездом. В тот же день в город прилетел самолет Жукова. На другой день утром мне позвонил начальник школы полковник Литвинов и предложил войти в состав комиссии по осмотру и подготовке самолета для подачи в город Курган маршалу Жу­кову. Я с удовольствием согласился, и в 12 часов дня два на­ших летчика, два техника, летчик маршала Жукова — подпол­ковник, грузин (фамилию его я уже не помню) и я на автобусе выехали на аэродром. Он тогда находился на Тумановой горе и представлял из себя простую земляную площадку для порш­невых самолетов. Тогда еще в Шадринске не было реактивных самолетов.

На аэродроме стоял красивый серебристый «Дуглас». Техники профессионально начали его осмотр. Когда он за­кончился, летчик Жукова пригласил наших летчиков и меня в самолет, а техники остались на аэродроме. Вскоре самолет легко поднялся в воздух.

Мне было все очень интересно. Салон самолета казался большим, вход в него был задрапирован тяжелыми золотис­тыми шторами, круглый стол посреди покрыт такого же цвета скатертью. Вокруг стола — мягкие, глубокие четыре кресла в тон скатерти, с правой стороны кушетка. Все выг­лядело уютно и нарядно, даже богато. Выше к потолку ка­кие-то шкафчики, над столом большой матовый плафон.

Прикосновение ко всему, что принадлежало Жукову, создавало чувство радости и даже гордости за то, что мне представилась такая редкая возможность видеть и чувство­вать какое-то незримое присутствие маршала.

На столе стояла массивная пепельница из бронзы в виде пары гусей. Я потрогал, но она была привинчена к столу. Поразительно красивая пепельница была настоящим произ­ведением искусства. Тут же лежали несколько пачек папи­рос «Казбек», небрежно разбросанных по всему столу. Я закурил, посидел в кресле, а затем прилег на кушетку. Од­ним словом, ко всему прикоснулся, все попробовал и пред­ставил себе, как здесь чувствует себя сам хозяин. После это­го стал наблюдать за проносившимся под нами городом. Шадринск с воздуха вовсе маленький, тесно зажатый между бором и рекой Исетью.

Мы полетали недолго: на запад до села Сухрино, на вос­ток до села Маслянка. Вскоре самолет пошел на посадку. Сели очень мягко и когда вышли из самолета, то я почувствовал какое-то приподнятое настроение, словно свершилось что-то невероятное в моей жизни... И порой я благодарю судьбу и полковника Литвинова за этот миг, за это «чудное мгнове­нье». Ведь далеко не каждому посчастливилось побывать в самолете маршала Жукова — легендарном подарке Дуайта Эйзенхауэра, впоследствии президента США.

После нашего полета самолет опечатали, мы подписали акт и уехали с аэродрома. У самолета был установлен пост. Так закончился необыкновенный для меня полет».

«Затем я был переведен из Шадринска, — продолжает вспоминать Воложанин, — в Свердловск, где начал обслу­живать окружной батальон связи... Мне дали квартиру.

Там же, рядом с нами, за высоким кирпичным забором, и особняке жил маршал Жуков. Въезд к нему и выезд был через наш двор. Мы видели маршала, можно сказать, ежед­невно.

Кроме того, с батальоном связи я часто бывал на окруж­ных учениях и не раз видел и слышал, как мастерски он делал разбор учений и с присущей ему суровостью «чесал в хвост и в гриву» тех генералов, которые на учениях ставили свои войска задом к фронту.

Однажды я получил задание по охране Дома офицеров, где проходило торжественное собрание, посвященное праз­днованию 7 ноября. Во время концерта Уральского русско­го народного хора я стоял за кулисами, но хорошо видел и маршала Жукова в зале. Вся грудь его блестела от наград. Три звезды Героя, два ордена Победы, а также другие на­грады, в том числе и ордена иностранных государств. Во время комических номеров он смеялся до слез, а когда ис­полняли шуточную пляску, он так смеялся, что его награды колыхались на могучей груди и позвякивали. Тогда он был с женой и одной дочерью. Я, например, очарованный Жуко­вым, смотрел не столько на пляску, сколько на него, на его восприятие песни или танца. И здесь я увидел этого незау­рядного человека во всем блеске его чувств в непри­нужденной обстановке... Но на маршала смотрел не только я. Ведь Жуков в театре — это событие...

Позже я постоянно встречал его в городе и штабе Урал-ВО. А однажды как-то видел его во время отдыха загораю­щим. Он лежал на ковре и читал газету».

 

С охотниками

«Маршал Жуков — писал А. П. Воложанин, — бывал в Шадринске много раз. Не один раз приезжал и на охоту, на озеро Таволжанное. Многие охотники встречались с Георги­ем Константиновичем на озере, и все были рады встрече с ним. Он был прекрасным товарищем, общительным, с неис­сякаемым юмором. В общении с ним все забывали, да и он сам тоже, о том высоком положении, в которое поставила его история. Жуков никогда не кичился своим положением, наградами. Он навсегда оставил о себе самые прекрасные воспоминания как о простом русском человеке, доступном всем».

Зная о громадной своей известности среди простого на­рода, Георгий Константинович никогда не являлся в Шадринск и окрестные села броско, «при параде», а чаще всего был одет в зеленую куртку, брюки галифе, сапоги и пилот­ку, если было теплое время года.

Но среди сопровождавших его находился один полков­ник, видный такой, так этот полковник был одет по форме, «чуть ли не при орденах и медалях». «В деревнях же народ думал, что раз это очень представительный человек и одет по форме, значит, он и есть маршал Жуков!.. Народ, осо­бенно молодежь, пристрастно следили за этим офицером, гонялись за ним, не подозревая, что объект их жгучего ин­тереса и внимания скромно находился рядом».

Память о том, что народный герой маршал Жуков бывал в Зауралье в трудные послевоенные годы, жива не только сре­ди старожилов, которые общались с ним, но этим пребыванием маршала заинтересовались и местные краеведы.

Так, в рабочем поселке Мишкино был издан иллюстри­рованный плакат «Маршал Жуков на Мишкинской земле», подготовленный районным историко-краеведческим музеем. Здесь помещен портрет Георгия Константиновича еще того периода, когда он служил на Урале. Ниже портреты его лю­бимого егеря Василия Чичиланова и бывшего председателя колхоза Петра Андреевича Шаламова из села Шаламово.

— Как-то зимой, уже в вечернее время, — вспоминал Петр Андреевич, — после заседания правления я пошел домой. Не успел еще дойти до дому, как меня нагоняет посыльный: нуж­но срочно обратно в контору. Там меня ждал офицер, кото­рый сказал, что утром на охоту приедет Георгий Константи­нович Жуков и попросил выделить для его сопровождения трех опытных охотников, желательно фронтовиков. Мы попросили Андрея Дмитриевича Усынина, Павла Алексеевича Кузнецова и Сергея Ивановича Попова сопровождать маршала на охоте. И это была для них великая честь.

Утром маршал Жуков приехал в сопровождении воен­ных. Он, как говорится, опнулся ненадолго в конторе, поговорили о колхозных делах... Затем договорились, что если охота будет удачной, то маршал и его сопровождающие при­едут в Шаламово ночевать. Но больше Петру Андреевичу увидеть Жукова не удалось. Видимо, он уехал с охоты до­мой. Забот у него на должности командующего хватало.

— Я видел, когда строились эти землянки у озера Таволжанное, — рассказывал В. Ф. Спирин, работавший тог­да председателем Мокрушинского сельсовета. — Видел здесь маршала Жукова осенью 1952 года. Счастлив, что великого полководца мне довелось видеть и раньше. Действительную военную службу я проходил в Свердловске. Участвуя в во­енных парадах, видел своего командующего военным окру­гом на коне. И вот я встретил маршала в обычной обста­новке, на охоте. Глазам своим не верилось... А однажды я устраивал его на отдых в Егоринской начальной школе...

Здание школы сохранилось до сих пор, фотография по­мещена на плакате.

А теперь немного об охоте. Как-то охотились на козлов. На номер, стоявший впереди правее от маршала, шло два козла. А молодой охотник то ли задремал, то ли что, но нужно было немедленно стрелять, а то козлы уйдут. Мо­мент напряженный. Жуков сильно нервничал, так как сам стрелять не мог из-за безопасности охраны.

И в момент, когда казалось, что все потеряно, когда козлы вот-вот проскочат, раздалось подряд два выстрела... Видимо, охотник проснулся и уложил козлов наповал, причем, одного из них бросило на куст, и он на нем распластался.

Когда охотники собрались, Георгий Константинович в сердцах сказал этому молодому:

— Ну, если бы ты прошляпил, я б тебе всыпал!..

Причем, надо заметить, что если бы охотник промазал или пропустил козлов, ему готовы были «всыпать» и другие охотники. Таково было у всех напряжение, такова психика азартного охотника.

Л. Осинцев,

Г. Шадринск.

Братиков не покупают, а рожают...

 

Когда Г.К. Жуков приезжал в гарнизон, он первым де­лом шел проверять посты, нередко интересовался бытом военнослужащих, и не только солдат, но и офицеров. Мог зайти в любую офицерскую квартиру, посмотреть как тут живут, чем питаются. Поэтому жены офицеров, услышав о приезде маршала, обычно старались прибрать в квартире, чтобы не ударить в грязь лицом.

Мы, женщины, очень любили Г.К. Жукова и преклоня­лись перед ним, да и он относился к нам с уважением.

Он заходил и в детские сады, но обязательно с полными карманами конфет. Так, однажды я лежала в роддоме, толь­ко что сына родила, а в это время мой старшенький Олег ходил в детсад. Вот Георгий Константинович и зашел туда, а его сопровождал полковник Литвинов. Маршал, разгова­ривая с детьми, обычно спрашивал:

— Кто твой папа?

Когда он разговаривал с Олегом, полковник заметил,

что у этого мальчика папа сегодня «купил» ему младшего братика.

— Братиков ведь не покупают, а их рожают, — сказал Олег¹.(¹По другим воспоминаниями было сказано: "Братиков не находят в капу­сте, а их вырожают").

Жуков захохотал и поддержал сына:

— Да, действительно, братиков рожают. Что ж ты, дядя, таких вещей не знаешь? — и дал сыну горсть конфет.

Маршал, разговаривая с какой-нибудь девочкой, неред­ко наклонялся к ней, чтобы поправить бантик или угостить конфеткой.

Он очень любил оперетту, но так как каждый день был занят до позднего вечера, то было принято, что после окон­чания спектаклей в городских театрах, артистов музкомедии приглашали в Дом офицеров. И здесь они давали спек­такли лично для Г.К. Жукова и офицеров гарнизона.

Обычно перед началом спектакля: «Театр уж полон, ложи блещут...» Маршал Г.К. Жуков вместе с женой появлялся в дверях. Зал вставал и стоя приветствовал прославленного пол­ководца аплодисментами. А он, направляясь к своему месту, на ходу обменивался с офицерами крепкими рукопожатиями.

Н. П. Сапон.