Иногда кажется, что наша культура высасывает угрозы из пальца — просто чтобы был какой-то новый повод для беспокойства.

Так, публичная библиотека города Боулдер в Колорадо недавно запретила вход детям младше 12 лет без сопровождения взрослого, потому что «они могут столкнуться с такими источниками опасности, как лестницы, лифты, двери, мебель, электрическое оборудование, а также другие посетители библиотеки». О да, дети и библиотечная мебель. Убийственное сочетание.

К счастью, библиотека отказалась от этого правила — вероятно, благодаря насмешкам в СМИ. И все же здравый смысл побеждает не всегда.

Ученикам начальной школы (которая также, кстати, располагается в Боулдере), выдали список предметов, которые нельзя приносить на ярмарку знаний. Там фигурировали «химикаты», «растения в горшке» и «организмы» (живые или мертвые). А потом мы удивляемся, почему у американских детей такие низкие баллы в международных тестах.

Однако, пожалуй, лучший пример того, насколько безумно мы сделались пугливы, это то, что власти города Ричленд в штате Вашингтон убрали качели на всех школьных площадках. Пристрастие к раскачиванию едва ли не старше, чем само человечество, — наши предки обитали на деревьях. И тем не менее, как пояснил представитель местного отдела школьного образования, «качели были признаны самым небезопасным снарядом на детских площадках».

Вы можете полагать, что в вашем-то городе не допустили подобных перегибов. Но скажите-ка, есть ли в местном парке карусель? Вероятнее всего, ее постигла судьба дротиков на газоне. Комиссия по безопасности потребительских товаров извещает парки даже о «рисках споткнуться — например, о пни и камни». Этот факт раскопал (простите за каламбур) Филип Ховард, автор книги «Жизнь без юристов» (2010).

Дети учатся на собственном опыте. Споткнулся о корень дерева — научился смотреть под ноги. Как говорится в старой поговорке, «готовь ребенка к пути, а не путь для ребенка». Мы же делаем обратное.

Как это ни парадоксально, реальные риски для здоровья имеются как раз в том случае, если НЕ гулять, НЕ кататься на велосипеде и НЕ споткнуться о ту корягу. Проведенное Университетом Джонса Хопкинса исследование обнаружило, что в среднем 19-летний человек сегодня ведет такой же малоподвижный образ жизни, как 65-летние.

А в армии обеспокоены тем, что новобранцы не умеют прыгать и кувыркаться.

Однако исследования указывают на то, что ограждение детей от рисков оборачивается далеко не только физическими последствиями.

Трофеи и травмы

Несколько лет назад профессора психологии Бостонского университета Питера Грэя от лица руководителя службы психологических консультаций пригласили в крупный университет на конференцию по теме «снижения уровня жизнестойкости среди студентов».

Организаторы рассказали, что за последние пять лет число звонков по телефону психологической помощи удвоилось. Кроме того, звонившие обращались за поддержкой в связи с повседневными проблемами, с которыми они не справлялись, например по поводу ссоры с соседом. Две студентки позвонили, потому что нашли в квартире мышь.

А еще они вызвали полицейских — те приехали и поставили мышеловку. И это не говоря уж о болезненном восприятии учебных оценок. Для некоторых студентов четверка — это конец света (да и для некоторых родителей).

Частично рост числа звонков можно объяснить тем фактом, что признание проблем с душевным здоровьем больше не влечет за собой стигматизацию — и это, несомненно, положительные перемены. Однако еще это может говорить о том, что неумения в деле «взрослости» также больше не обрекают на стигматизацию. И это вызывает куда больше беспокойства.

Не есть ли это результат апофеоза культуры призов за участие?

Нетрудно глумиться над обществом, которое внушает детям, что всякое их действие заслуживает аплодисментов. Беспокоит то, что эти призы могли научить ребенка обратному — тому, что он настолько раним, что не в состоянии совладать с печальной правдой о том, что у него что-то выходит не лучше, чем у других.

«Мы вырастили поколение молодых людей, которым не дали возможности потерпеть неудачу и осознать, что они способны ее пережить», — говорит Грэй. Когда в лагере сын Ленор оказался в восьмой из девяти команд по боулингу, ему дали приз за восьмое место. Мораль очевидна: мы считаем, что ты не в состоянии справиться с отрицательными эмоциями по поводу занятого тобой предпоследнего места.

Разумеется, это естественное желание — видеть детей счастливыми. Однако настоящий секрет счастья — это не побольше похвал и одобрительных жестов, а развитие эмоциональной устойчивости. В своей одержимости физической безопасностью, в сочетании с новой тенденцией рассуждать об «эмоциональной безопасности», мы систематически лишаем наших детей тысяч сложных — а иногда и огорчительных — опытов, которые им необходимы для обретения этой устойчивости. В стремлении оградить детей мы лишили их лучшей из известных человечеству тренировок жизнеспособности — свободной игры.

Весь смысл в игре

Все млекопитающие играют. Эта потребность заложена матушкой-природой. Бегемоты делают сальто в воде. Газели носятся все вместе в рамках игры, которая дико похожа на наши салочки.

Почему они это делают? Тратят ценные калории и подставляются хищникам. Не лучше ли сидеть тихонечко подле своих мам-газелей, познавая мир через передачи детского ТВ? Дело в том, что играть — более важно для выживания в долгосрочной перспективе, чем просто «быть в безопасности».

Главная тема исследований Грэя — значимость свободной игры, и он подчеркивает, что она имеет мало общего с «играми», которые мы отводим сегодня нашим детям. В рамках организованных занятий — например, Маленькой бейсбольной лиги — всем заправляют взрослые. И только когда их нет, дети берут игру под свой контроль. Игра — это тренировка взрослой жизни.

В ходе свободной игры в идеале дети должны быть разных возрастов, и они сами решают, что делать и как делать. Это буквально командная работа. Мелкие изо всех сил стараются походить на старших, и потому, когда вылетают из уличной игры в бейсбол, вместо того чтобы реветь, стараются держать себя в руках. Так закладывается основание для зрелости.

А старшие дети меж тем бросают мяч младшим не так сильно. Они учатся чуткости и участливости. А если кто-то закричит «А давайте только на одной ноге!» (в детской лиге, где на карту поставлены чемпионаты — и призы!, — такое невозможно), дети узнают, каково это — придумать и опробовать иной способ.

В терминах Кремниевой долины, дети делают «разворот» и внедряют «новую бизнес-модель». А еще усваивают, что они сами, а не только взрослые, могут совместно перекроить правила под свои нужды и интересы. Это называется демократия участия.

А самое главное, дети должны сами разрешать все вопросы без вмешательства взрослых, от выбора игры до обеспечения примерно равных сил в разных командах. А в случае разногласий им приходится самостоятельно их урегулировать. Этому навыку обучиться крайне непросто, однако желание продолжать игру побуждает детей устранять противоречия. Чтобы вернуться к веселью, сначала нужно найти решение, и они его находят. Такой опыт учит детей тому, что они могут разойтись во мнениях, после чего уладить вопрос, а затем — очевидно, при недовольном ворчании некоторых — продолжить игру.

Это ровно те самые навыки, которые сегодня оказались в дефиците в студенческих городках.

 «Свободная игра — инструмент, с помощью которого дети учатся заводить друзей, преодолевать свои страхи, решать собственные проблемы и в целом учиться управлять своей жизнью», — пишет Грей в книге «Свобода учиться» (2013). «Ничто из того, что мы делаем — никакое количество купленных нами игрушек или проведенных с ребенком „драгоценных минут“, — или специальные занятия не могут компенсировать отнимаемую нами свободу. Тем вещам, которые усваиваются через собственные начинания, нельзя обучить как-то иначе».

Нерегламентированное и безнадзорное (самостоятельное) время для игр — одна из важнейших вещей, которую мы обязаны вернуть нашим детям, — если хотим, чтобы они были сильными, счастливыми и жизнеспособными.